Наг Стернин
Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3
Через несколько минут Люкс со Скавроном были уже у планера, где их дожидались совсем измаявшиеся друзья.
– Что это там грохнуло? – нервно спросил Кувалда, но Люкс со Скавроном только отмахнулись, потом, мол, все потом.
Люкс быстренько прикинул, куда надо было усадить Нодя, чтобы не нарушить баланс летательной машины, и планер мог нормально лететь – сидеть ему весь полет теперь предстояло на коленях у Кувалды – и велел всем быстро занимать места.
– Э-эх, ветер сильноват-таки, – сказал Люкс, с сожалением качая головой. – Ну, да ладно, Где наша не пропадала! Справимся.
Справились, и в самом деле, за какие-нибудь десять – пятнадцать минут. Не без неприятных происшествий – планер зацепился левым крылом за ледяной торос у самой кромки воды – но справились. Планер отвалил от берега и, подхваченный стремительным течением Ахерона, заскользил к водопаду. Вот тут-то его пассажирам стало по-настоящему страшно.
– Друзья, – сказал Люкс добродушно, – вы бы… это… вы глаза закройте, что ли. А то ваш страх на меня давит прямо-таки мегатонно.
– Ага, разбежался, – заявила Манон, тем не менее, отчетливо лязгая зубами, – давит на него, видите ли, каким-то метоном. Перетерпишь. Можно подумать, мы тебе по пять раз на дню по воздуху летаем. Что же нам потом всю жизнь себя поедом грызть, что могли на землю с высоты птичьего полета смотреть, но струсили и глаза зажмурили? Похлебай нашего страху, раз своего не имеешь, метон несчастный.
Берега проносились мимо с умопомрачительной скоростью, становясь все выше и выше. Рев водопада стремительно нарастал, он уже даже не ревел, он грохотал, смешиваясь с собственным эхом прямо в человеческих головах, раздирая изнутри барабанные перепонки – до боли в ушах, до зубной боли. Мгновение, и планер ворвался в плотный колючий туман, где исчезло все, кроме этого вязкого грохота, колючий туман вдруг сменился снежной круговертью, все внутренности рванулись вверх, в горло, тело стало легким, как пушинка, потом вес снова навалился, вдавливая в сидение, вокруг крутились уже и снег, и град, и дождь, планер затрясло, как телегу на ухабах, грохот водопада куда-то исчез и… настала тишина.
– Мы летим?.. – почему-то шепотом спросила Манон. – Мы летим, да?
– Летим, – весело отозвался Люкс, никому, кроме Манон, почти невидимый в вязком сыром тумане.
– Но мы же ничего не видим, – сказала Манон с очень смешной и очень детской обидой в голосе.
– Оно и понятно, – отозвался Люкс, – снизу из долины поднимается воздух теплый и влажный, сверху опускается холодный и сухой.
Все завозились, задергались, заговорили разом, нервно, не слушая друг друга. Кувалда просил Нодя не вертеться и сидеть спокойно, потому что тот и так уже отсидел ему, Кувалде, все, что можно и нельзя, метон чертов, и что разбиваться он, Кувалда, хотел бы в более комфортных условиях. Нодь бормотал себе под нос, что он не летит, а сидит, причем крайне неудобно, что кресло из Кувалды никакое, что сам он метон, и что если уж падать, то скорее бы. Манон чуть не плакала, что из-за проклятой круговерти вокруг ничего не видит, и поверить в то, что летит, просто не в состоянии. И только Скаврон, чья вера в Люкса была абсолютно неколебима, предлагал всем успокоиться, не дергаться и полностью положиться на своего пилота.
– Спокойно, – говорил он друзьям с какой-то даже и снисходительной бодростью в голосе, – все будет тип-топ. Это мы ничего не видим, а Люкс все видит, и все идет хорошо. Верно, Люкс? Ведь, правда, ты все прекрасно видишь?
– Правда, хотя, вообще-то, это не зрение. Это что-то другое. У меня в голове вертится слово "радар", но напрягаться и вспоминать, что оно значит, я не хочу – голова разболится, только головной боли мне сейчас и не хватает для полного счастья.
Планер трясло и дергало уже не так сильно, как раньше, но Люкс, похоже, тоже начал нервничать. Во всяком случае, как казалось Манон, он то и дело поглядывал в сторону левого крыла, и даже, вроде бы, качал головой. Кроме того, от него исходило явное, и все усиливающееся беспокойство.
– Вот что, друзья, – сказал он, в очередной раз покосившись на левое крыло, – мы идем на посадку. Проверьте, хорошо ли все вы привязались. На озере волна, посадка будет жесткая. Сгруппируйтесь, как я вам говорил… нагнитесь, в общем.
– Ой-ой, смотрите, смотрите, – совсем по-детски завопила вдруг Манон, тыча пальцем вниз. Посмотреть было на что: планер выскочил из туч, и у воздухоплавателей перехватило дух от открывшейся им потрясающей панорамы прекрасного озера, дальний край которого терялся в тумане, а ближний представлял собою огромный залив, глубоко вдававшийся в лесистый, золотой от осенней листвы берег.
Берег вдруг провалился куда-то вниз, перед глазами мелькнуло небо в туманных клочьях, потом снова вынырнул берег, но уже гораздо ближе – Люк разворачивал планер, заходя на посадку по ветру вдогон волны. Поверхность воды стремительно рванулась навстречу, зарябила и всхолмилась волнами. "Сгруппируйтесь, я кому сказал! " – орал Люкс, друзья поспешно нагнулись, обхватывая колени руками. Снизу что-то с силой забухало в планер – раз, другой, третий, целая серия ударов, впрочем, постепенно слабевших и редевших. Планер било, мотало, качало, и после особенно заковыристого удара он замер в относительной неподвижности, качаясь на волнах, но прекратив, наконец-то, это свое сумасшедшее движение вперед.
Бывшие воздухоплаватели распрямились и огляделись.
Осень.
Вокруг была прекрасная, пышная осень, и никакой зимы.
Зима осталась на полюсах.
Планер находился в заводи у самого устья неширокой протоки между островом и крутым берегом, сплошь заросшим огромными стволами древовидного папоротника. С наветренной стороны от озера заводь отделяла широкая песчаная коса. Каким образом Люксу удалось загнать планер в эту заводь, было совершенно непонятно. Во всяком случае, они, конечно же, не перескочили через косу. Горловина заводи была почти перекрыта зарослями камыша, в которых планер – ага! – и проделал широченный дугообразный проход. В заводи было довольно тихо, а по озеру ходили вполне приличные волны. Но ведь они сели! И вполне благополучно! Что ж, все эти экстравагантные предположения о сакральной сущности их нового товарища получили очередное убедительное подтверждение.
– Ну, Люкс, ну… я просто даже и не знаю… – Скаврон крутил головой в комическом восторге, совершенно позабывши о до сих пор так лелеемой невозмутимости и непоколебимой уверенности. – Такой путь! Так быстро! Самая тяжелая часть дороги позади. Мы в долине! В долине мы, вы это понимаете, обормоты, мы на воле!
Темняне с визгом и воплями набросились на Люкса, пытаясь свалить его с ног и вывалять в песке. Но даже для них четверых задача была непосильной.
– Да прекратите же вы, сумасшедшие, – в свою очередь орал и отбивался Люкс. – Кончайте безобразничать. За дело, друзья, за работу! Надо трансформировать планер в лодку. Да прекратите же, в самом деле.
Трудно сказать, что заставило друзей прекратить возню, укоризненные слова Люкса или полная невозможность не только его повалить, но даже просто сдвинуть с места. Шел мелкий дождь, дул довольно сильный ветер, но, по сравнению с полюсами, погода была просто райской. Пусть каждого из беглецов переполняла радость, но – Люкс, безусловно, был прав – время для дуракаваляния было самое неподходящее.
– Кувалда, бери с собой Манон и Нодя, – торопил Люкс, – сходите-ка вы в лес, нарубите и притащите сюда стеблей хвоща. Мы со Скаром займемся трансформацией планера в лодку, а лодке нужен настил, чтобы обшивку не повредить ногами и вообще. Вот из хвоща настил и сплетем, хвощ гибкий. И листьев папоротника захватите. Мы из них попробуем соорудить навес от дождя, и на настил накидаем сверху. Для удобства.
То, что получилось в результате трансформации, по единодушному мнению всех четырех темнян, было похоже на что угодно, но только не на лодку. Черт знает, на что это было похоже. У созданного фантазией Люкса чуда-юда было целых три корпуса, жестко скрепленных друг с другом. Два крайних представляли собой поплавки из поставленных на ребра крыльев, а средний, собственно, и приспособленный для экипажа, был сооружен из несколько переделанного фюзеляжа. Парус тоже был какой-то несерьезный, но управляться с ним оказалось гораздо удобнее и легче, чем с обычными парусами. Кувалда мог судить об этом с полным знанием дела – в поисках средств на обучение в университете ему, как известно, приходилось хаживать по Балатону матросом на купеческих судах.
Больше всего времени заняла возня с поврежденным левым крылом. Но трудности с трансформацией ремонтными работами не ограничились. Основательно повозиться пришлось и с мачтой, и с парусом, а уж настил вообще довел друзей до белого каления. Работы продолжались до поздней ночи и захватили еще изрядную часть утра следующего дня.
Однако же, созданное ими плавательное средство было способно передвигаться по воде. И это было главное, поскольку обе бравших начало в озере реки с некоторой натяжкой можно было считать текущими на юг. Альтернативный сухопутный маршрут проходил бы через девственный лес по совершенному бездорожью, болотам и всяческому бурелому, и, без сомнения, был бы во много раз труднее, медленнее и опаснее.
Большая из рек, Рона, в паре сотен километров от озера круто сворачивала на запад и текла по территории Франконата, верховным повелителем которого был, как выражался Скаврон, "всемилостивейший Манонов сюзерен Франкон Луи девятнадцатый". Меньшая, Фуга, отклонялась к юго-востоку, входила в бассейн Рейна и текла по Бошскому Гегемонату. Вопрос был в одном, по какой из них плыть? А решение этого вопроса напрямую определялось ответом еще на один вопрос – кардинальный и основополагающий – что считать конечной целью путешествия. А цели у друзей, если и совпадали, то – по крайней мере, по видимости – не во всем и лишь частично. Люксу, как он полагал, были нужны знания, университет и, следовательно, Вупперталь, столица Гегемоната.
Манон хотела вернуть себе свой замок Монпари и другие владения. Теперь, когда она вырвалась с полюсов, шансы – и неплохие – у нее были.
Скаврона интересовала, прежде всего, месть. Дальше он не загадывал.
Для Нодя все произошло так неожиданно и стремительно, что он просто не имел времени задуматься о будущем.
Что касается Кувалды… Кувалда полагал для себя самым разумным пробраться в крупнейший во Франконате морской порт Марсалу и наняться на корабль, плывущий куда-нибудь в Бразил или Чину.
Впрочем, вопрос о маршруте разрешился сам собой, когда, никого ни о чем не спрашивая, Люкс направил суденышко, которое он называл странным именем "тримаран", в Рону, и сказал друзьям со смущенным выражением на лице:
– Ну, не бросим же мы Манон, правда? Ей одной Монпари не вернуть. Поможем, тогда уж и разбежимся каждый по своим делам. Так что плыть по Роне нам будет удобнее. По воде, если повезет, можем дойти до самого Арля, там раздобудем гиппов, и дальше пойдем верхами.
Судно скользило по темной воде с удивительной скоростью, и было оно, несмотря на свои три корпуса, очень вертким и легко управляемым. Кувалда, наблюдавший за тем, как Люкс играючи управляется с этой на первый взгляд нелепой конструкцией, вынужден был, пусть и скрепя сердце, признать, что всем известным ему кораблям и яхтам эта каракатица дала бы сто очков вперед.
Как бы в подтверждение этим его мыслям, Люкс вдруг заложил вираж такой крутизны, что был бы просто невозможен для любого темницкого судна. Скаврон, судорожно вцепившийся в первую же подвернувшуюся под руку деревягу, завопил в перепуге:
– Эй, эй, Люкс, ты что творишь, метон несчастный? Так и за борт вывалиться недолго!
– Извини, – Люкс сокрушенно покачал головой, – но там, под водой, коряга… Вот еще одна, что же делать? Поплавки распорем, здесь уж и не починишь. И вообще, сам ты такое слово. Что это еще за метон?
– Ну, ты даешь, – удивился Скаврон. – Сам говорит, а сам спрашивает!
Никаких коряг сверху не было видно, но в том, что они под водой имелись, сомнений ни у кого не было. За время не столь уж и давнего знакомства удивляться чему бы то ни было в отношении Люкса друзья давно отучились.
– Кувалда, друг мой, – Нодь, поглядывая на Люкса с осторожностью, понизил голос чуть ли не до шепота, – я хочу тебя спросить об этих самых знаниях, про которые вы с Люксом все время говорите. Зачем ему переться к черту на рога в сам Вупперталь? Стоит ему там объявиться, его тут же и схватят! Библиотека, книги… Ты – студиозус, университет превзошел от и до, и пока что не было ни одного вопроса, на который ты бы не нашел ответа. Почему ты не можешь ему помочь? Почему он все время говорит о библиотеке? Что там такого в ней особенного? Он что же, собрался там искать записи про себя самого? Но если в книгах что-нибудь о нем написано, почему ты этого не знаешь? Все это как-то странно.
Кувалда сидел хмурый, упершись взглядом в стеклистые, даже на вид холодные речные струи за кормой.
– Что ж ты молчишь, – толкнул его Нодь локтем в бок, – скажи что-нибудь?
– Всех книг не читали даже библиотечные хранители. Да и, вообще, библиотека место не простое. Слухи ходят всякие. Поговаривают о тайных хранилищах, тайных подземных ходах-трабулах, таинственных подземельях и все такое. Рассказывают, что один студиозус из водосборной башни по пьяному делу умудрился по странной каменной внутристенной трабуле угодить в подземный… дворец, не дворец… вот только ноги он оттуда еле сумел унести… правда, потом все равно утонул в водосборной башне. А как туда попал, этого никто понять не может. Вообще, слухов и россказней про библиотеку гуляет жуткое количество. Думаю, далеко не все тут просто ля-ля и всяческая репа за пазухой, дыма без огня не бывает. Так что совсем меня не удивляет, что Люкс туда стремится.
– Не знаю, как об нем думать, – сокрушенно сообщил Нодь Кувалде. – Бог он, или просто такой светлый человек, но это же ведь просто дитя малое. Добрый, доверчивый. Ласковый, что твой жеребенок. Его любая сволочь вокруг пальца обведет, одурачит и предаст. А если у него и на самом деле миссия? Что тогда? Не окажемся ли мы сами последние сволочи и подонки? Нельзя его отпускать одного, пропадет, а?.. как думаешь?..
– Так и думаю, – хмуро сказал Кувалда. – Ладно. Давай Манон поможем, а там видно будет.
– Что будет видно? Что видно? – рассердился Нодь. – Я понимаю, у Манон со Скавроном важное дело: восстановление справедливости, месть, то, се. А у нас-то с тобой что? Мы люди вольные, легкие, от обязательств свободные. Нет, ты как знаешь, а я Люкса не брошу. Я пойду с ним.
– Это ты свободен от обязательств, – в свою очередь рассердился Кувалда. – А я поклялся, что буду рядом с Манон, пока ей нужен. Что буду ее защищать и заслонять собой. Что не успокоюсь, пока не станет она снова полноправной хозяйкой в Монпари. Так что стою я сейчас враскорячку, поскольку считаю, что нужен обоим. Слава богу, Люкс сам предложил сначала ей помочь. Снял с моей души камень… по крайней мере, на какое-то время.
Собеседники умолкли.
Люкс твердой рукой направлял тримаран вдоль крутого правого берега, заросшего по самую воду непролазной зелено-коричневой путанкой хвощей. Между ним и Кувалдой с Нодем на дне у самой мачты, устроившись спиной друг к другу, посапывали во сне Манон и Скар. Снова зарядил мелкий дождик, которому теперь – ох, уж это человеческое непостоянство! – беглецы уже вовсе не радовались.
– Вот я еще что думаю, – еле слышно пробормотал Нодь себе под нос, так что Кувалда скорее угадал, чем расслышал произносимое, – надо бы нам для верности клятвой себя связать.
5
Генрик поднялся к себе в аквариум и первым делом высветил на компьютере данные по объекту номер два. Ну, вот и все, финита ля рекламсшоу. Компьютер зафиксировал факт передачи Аны-Сурии Гольденцвиксу. Акт был скреплен личными электронными подписями Ответственного секретаря сэра Флая – куратора Проекта, самого Генрика – исполнителя работы и сэра Гольденцвикса – лица, принимающего объект для проведения заключительного этапа операции "Троянский конь". С момента "актуализации" этого документа утверждающей подписью сэра Советника от информации сэр Гольденцвикс становился "персоной, полностью отвечающей за сохранность и правильное функционирование вышеозначенного объекта номер два", как с удовлетворением заметил этот зануда Флай. Утверждающая подпись сэра Советника на документе "наличествовала". Поскольку буквально за несколько часов до "изъятия" Генрик тайно ввел в фант маньячки программу самоуничтожения, он мог считать себя благополучно выскочившим хотя бы из этой ловушки. Ну, а чтобы выскочить из зоны ответственности за будущий провал, к акту была приложена памятная записка для лица, в распоряжение которого передавался объект номер два – шедевр казуистики и предмет тайной гордости Генрика. В записке описывалось начавшееся стремительное изменение всех параметров модели и наметившееся резкое повышение соответствия модели оригиналу, предлагалось этот процесс всячески поддерживать, культивировать и направлять, а также выражалась готовность оказывать уважаемому сэру Гольденцвиксу в этом деле всяческое содействие в виде консультаций, а также и всего, что может потребоваться впредь. Ну, а если уж уважаемый сэр Гольденцвикс за помощью не обратится… он даже и дочитать записку до конца не сумеет, а дочитает, так не поймет… да… так вот, сам он, дурак, и виноват.
Генрик включил громкоговорящую связь.
– Всем направленцам, связанным с объектом номер один. Последние данные телеметрии модели получены?
Направленцы наперебой поспешили дать утвердительный ответ.
– Когда будут готовы результаты? Я хочу знать обо всех изменениях в фанте и клонбоди четвертой модели к моменту последнего сеанса связи с объектом.
Сотрудники пообещали передать результаты расчетов в течение ближайших двух – трех часов, а кое у кого – в частности, у первого аналитического отдела – обработка результатов была уже завершена, и отчет представлен в аквариумный компьютер в готовом к анализу виде. Карл есть Карл.
Из головы Генрика никак не желала выветриться эта сладкая парочка – Графенбергер со старым другом Лисом, который теперь уже вовсе и не старый друг Лис, а аббат серого ордена Изегрим. Вот какие метаморфозы могут с людьми произойти за каких-нибудь три года. А он, Генрик, еще поедом себя ел за неэтичность по отношению к друзьям. Что бы ни произошло, – ярился он… впрочем, не без вполне осознаваемой доли фальши… – но старого друга Кувалду я в беде не оставил бы, это абсолютно точно.
Переглянулись между собой два проходимца очень многозначительно. Вполне может быть, конечно, что в нем говорила неприязнь, но Генрик был готов побиться об заклад, что они затевали нечто предосудительное и, уж во всяком случае, планами его темной светлости не предусмотренное. Да и поспешность, с которой Графенбергер выделил Лису-Изегриму флаттер – личный! – наводила на размышления. Нет-нет, дело было нечисто, хорошо хоть, что впрямую его, Генрика, это не касалось.
День оказался совершенно сумасшедшим. Безумным оказался день, даже если рассматривать его на фоне… ай, да если честно, то возникает все тот же один-единственный вопрос – стоило ли выдираться из кожи вон, стоило ли карабкаться наверх, чтобы заполучить такую жизнь? По трупам карабкаться, буквально по трупам… а что?.. разве не на нем труп конкурента-аналитика и два потенциальных трупа силовиков?
Генрик поймал себя на этой мысли и чуть не расхохотался. С чего бы это он вдруг стал корить себя именно за этого жмурика, будто бы не было на его совести других? Впрочем, понятно было, в общем-то, почему. Всех других он убивал собственноручно. Пусть даже и не всегда в честном поединке палаш против палаша, пусть и по найму, пусть и из-за угла, но – сам! Не прибегал он раньше к презренному интриганству.
Меняются обстоятельства, заставляя нас менять методы, – думал он. – Мы меняем методы, методы меняют нас. Чем выше он поднимался по служебной лестнице, чем масштабнее становились решаемые задачи, тем меньше у него оставалось времени на собственно творческую работу, и тем больше становилась его зависимость от сотрудников, на которых невольно приходилось ее перекладывать. Талантливых, энергичных и инициативных сотрудников… А они тоже очень хотели залезть наверх, вот в чем фишка-то, уважаемые сэры. При том методе смены руководящих кадров, который повсеместно практиковался в Империи – так называемой "ротации" – расслабляться, пускать дело на самотек, было чревато. Так и судьбу Грота запросто можно было повторить.
Между тем, работа со второй моделью снабдила его опытом, всю ценность которого переоценить, а, тем более, наплевать на который и забыть, было просто невозможно. Наоборот, этот опыт следовало всесторонне обдумать, обобщить и распространить на все сферы лабораторной жизни и – прежде всего! – на управление.
Ведущие сотрудники лаборатории должны находиться под его неусыпным вниманием и контролем, и если для этого понадобится собственная сеть сексотов – он ее создаст, черт побери. Потенциальных конкурентов и соперников он обязан выявлять на самой ранней стадии, задолго до того, как им самим мысль о соперничестве впервые придет в голову. К этому моменту они должны стать полностью от него зависимыми, находиться в его руках до такой степени, чтобы их можно было сокрушить одним движением мизинца левой ноги. Он должен стать для них старшим другом, отцом, покровителем и конфидентом большим, чем родимая старая добрая бабушка. Первый кандидат в такие "друзья" у него уже имеется, это как раз Карл, на которого уже изволил обратить благосклонное внимание сам его темная светлость.
Вообще-то, Генрик не случайно применил именно метод "игры на доверие" к Ане-Сурие. Он интуитивно всегда понимал ценность такого рода отношений с ключевыми игроками в покере жизни. Карл тоже не исключение, он уже и сейчас смотрит Генрику в рот. Что очень хорошо на перспективу. Впрочем, по отношению к Ане-Сурие этот метод нельзя было считать вполне удачно сработавшим. Заигрался он, Генрик, с нею так, что теперь уже и не поймешь, чьи интересы в том, что он делал, в конечном счете, превалировали, его или, все-таки, ее. Подспудно она воспринималась им как человек, как личность. Да она и была, строго говоря, очень яркой и сильной личностью, пусть и в отложенном фантоме.
Внизу в большом зале, между тем, обозначилась унылая фигура Карла. Карл понуро болтался под аквариумом, явно желая, но не решаясь привлечь к себе внимание шефа. Поскольку с какой-нибудь ерундой он никогда не решился бы обеспокоить высокое начальство, Генрик передал ему на коммуникатор приглашение подняться наверх.
Генрик смотрел в его унылую постную рожу, а Карл мялся, вздыхал и упорно не желал смотреть в глаза, и на сердитое начальственное: "Ну? " озадачил Генрика абсолютно идиотским заявлением.
– Не понимаю! – простонал он, с отчаянием мотая головой из стороны в сторону.
– Чего?
– Законов природы.
– Как?! – поразился Генрик, даже поперхнувшись от неожиданности.
– Ну, вот, законы природы, законы природы… а что это – законы природы?
Генрик озадаченно молчал.
– Почему они действуют? – агрессивно пояснил Карл. – Не как действуют, это-то законы, как раз, и описывают, а именно почему? Что заставляет всякие там события или, скажем, явления протекать определенным образом и всегда одинаково? Поневоле задумаешься о какой-то высшей силе, которая диктует. Обо всем повелевающем боге задумываешься. Бог велел, вот они и соблюдаются. Говорят, что люди науки, если они не только могут логически рассуждать по готовой схеме, а еще и умеют мыслить, обязательно являются атеистами, так что же я, и в самом деле, дурак какой-нибудь? А у Кулакоффа, мне рассказывали, даже есть такое присловье: лишних гипотез не изобретай… сволочь.
– Лишних сущностей, – машинально поправил его Генрик, – и это не Кулакофф, это…
– Сущностей, – согласился Карл. – В нашем случае это одно и то же. И какая разница, кто это первым сказал? Я лично услышал это от… была у нас в университете такая легендарная личность, звали его Кувалда.
– Как?! – чуть ли не взвыл Генрик.
– Кувалда. Прекрасный парень из вечных студиозусов, но не бездельник, просто кончал второй факультет, медицинский. Я всегда привык, что человек бывает если уж большой и сильный, то дурак, а если умный, то хиляк. А этот огромный такой, и все равно умный, как я не знаю кто, зззараза! Так вот он говорил, что для объяснения картины мироустройства бог и есть как раз та самая лишняя гипотеза, и что без нее все прекрасно можно объяснить. А вот хренушки! Нужен пример? Пожалуйста. Все знают, что существует закон больших чисел и всякая разная там вероятность и статистика. Придете Вы, к примеру, в казино, возьмете кости и усядетесь их кидать …
Карл умолк на полуслове и уставился куда-то в угол аквариума.
– Ну, и что? – тупо спросил совершенно сбитый с толку Генрик. Мало того, что этот идиот огорошил Генрика Кувалдой… как кувалдой по голове, право слово… Он еще и нес ахинею, которая – как интуитивисту, Генрику было это совершенно ясно – не так уж и интересовала любезного Карлушу. Во всяком случае, тут было еще что-то, гораздо более глубинное и доминантное.
– Изволите ли видеть, вероятность выпадения каждой грани игральной кости совершенно одинакова! И почему бы это вдруг? – снова агрессивно заговорил Карл. – Почему не выпадает, скажем, только двойка? Или только шестерка? Почему?
– А с какой стати? У костей все грани равноценны. Чтобы такое могло случиться, грани должны иметь различную природу и по-разному взаимодействовать с окружающим пространством. А они одинаковые и нейтральные. С какой такой радости твоей двойке чаще выпадать? Вот если противоположная грань будет магнитная, а стол железный – тогда другое дело. И кончай молоть языком и морочить мне голову. Переходи-ка ты, друг любезный, к делу, ради которого изволил ко мне припереться. Кой черт тебе в этих законах природы? Ты же совсем не ради законов природы пришел. У тебя ко мне нечто вполне реальное, и прекрати крутиться вокруг да около.
Генрик внимательно посмотрел на Карла и ухмыльнулся во весь рот. Однако разошедшийся Карл не сумел вовремя остановиться.
– Что же это такое получается? Если я верю в бога, значит, я кретин получаюсь, по-вашему?
– Кончай базарить, я тебе сказал. Конечно, кретин, но не потому, что веришь, а потому, что забываешь – я интуитивист! У тебя ко мне очень важный и, пожалуй, опасный разговор. Даже два разговора. Ты уж хотя бы решил для себя, готов ли ты к беседе со мной на эти твои опасные темы, или нет?
– Вы правы. Да. Конечно. Это – да. Но Вы не правы… то есть… вы же думаете, что я сейчас трушу и Вас боюсь. А я не Вас боюсь, а боюсь Вас… подставить боюсь, одним словом. Я имею в виду… ну… в общем-то, про Изегрима с Графенбергером. А что касается личного поручения его светлости, если бы он не предупредил меня, что вырвет язык, я бы вообще и не подумал бы про что-то тут не так.
– Что-что такое с Изегримом и Графенбергером? – насторожился Генрик. – Выкладывай. Главное, чтобы никто не знал, кроме нас с тобой, тогда и опасности никакой не будет. А мы вместе подумаем.
– Я тут невольно подслушал… – Карл покраснел, – ну, может быть, не вполне невольно, но я такое узнал! Вы думаете, Изегрим вылетел на полюса, чтобы там, как он говорил, все подготовить для Фетменовой ужасной этой великанши? Как бы ни так. Великанша, мы же с Вами оба это знаем еще с первого совещания, изегримову группу захвата ни в грош не ставит, да и аббата самого тоже. Она согласна пойти на дело только со своими людьми, а их раскидали по всему Гегемонату, их еще надо сюда вытащить и вместе собрать. Вот Графенбергер с Изегримом и сговорились схватить объект сами, не дожидаясь, пока великанша соберет своих биопов и прилетит в Ахерон. Графенбергер сказал – победителей, не судят. А если объект возьмет Фетменова баба, для них это полный абзац и конец карьере. Графенбергер так и выразился – полный абзац для будущего и сплошное сослагательное наклонение для карьеры, сплошное, извините, "ах, если бы…". Вот я теперь и не знаю, что мне с этими знаниями делать?
Генрик помолчал, переваривая информацию. Графенбергер пошел ва-банк, что с его точки зрения кажется совсем не таким уж и глупым, он же не понимает, с кем его подчиненным предстоит иметь дело. Да и Лис вряд ли понимает. Вряд ли он осознает, насколько четвертая модель мощнее третьей. Правда, и брать ее они собираются на полюсах, а не в долине. Допустим, они сделают так…
Минуту-другую Генрик наскоро просчитал варианты, потом повернулся всем телом к Карлу.
– Давай посмотрим варианты. Допустим, ты идешь и рассказываешь все, что слышал Советнику. – Карл в ужасе замахал лапками. – Отпадает?.. правильно, пошли дальше. Допустим, это сделаю я. Хозяин спросит меня, откуда я это узнал… что я должен буду ему сказать? – Карл окончательно сник. – Понятно, это тоже отпадает. Что же остается? Побеседовать с ОС или ВБ? И секретарю, и Безопасности на наши игры плевать, кто возьмет объект им до фени, до факела. И, пока не сказано "ату его!", диареили они на полигонные дела. С другой стороны, вообще промолчать – значит проявить нелояльность к Хозяину. У Изегрима с его балбесами неизмеримо больше шансов провалить операцию, чем у биопши. Но кто сказал, что они провалят, или не провалит она? Доложить об их замысле – предотвратить провал операции? Так он, может, будет, а, может, и нет. Но! Вот уж для тебя совершенно точно это значит поставить крест на своем будущем. Графенбергер с Изегримом, как пить дать, отопрутся. Сведения твои, во-первых, недоказуемы, во-вторых, добыты самым предосудительным путем. Выглядеть будешь не просто дурак-дураком, а кое-кем похуже. Учти, никто ушастых не любит: сегодня ты подслушал теологов, а завтра кого? А теологи обязательно найдут способ отыграться на шустрике, что сорвал им последний шанс. Дальше. Допустим, ты промолчал, и провал состоялся. Тебя совесть замучает? Или как? Конечно, будь ты интуитивист в полной силе, мог бы сказать тому же Ответственному секретарю, что проинтуичил мерзавцев…чего обрадовался-то?.. чего уставился на мои контакторы?.. или ты хочешь меня в это дело втравить, а потом надеешься шантажировать?.. да не пугайся так, шучу.
Бледный Карл достал трясущейся рукой платок из кармана и вытер потный лоб.
– Шутки у Вас, шеф…
– Ладно, считай, что ты меня уговорил. Ответственного секретаря и ВБ я возьму на себя. Скажу, что проинтуичил, находясь в это время в онлайн контакте с твоим фантомом, и поэтому ты тоже можешь мои слова подтвердить. У тебя есть сейчас действующий фантом?
