Микаэл Геворгович Абазян
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
Стелла – мама Аарона – присутствовала в зале и смотрела спектакль, сидя в одном из средних рядов, пытаясь не привлекать к себе внимание сына. Сколько раз она рассказывала эту историю Аарону! В последний раз это было всего лишь несколько дней назад, но сегодня она сама слушала свой рассказ, и звучал он свежо, словно она успела уже забыть о нем и сейчас восстанавливала в памяти события, о которых рассказывал ее сын, и вспоминала их участников. Скорее всего, она была единственным справедливым арбитром из всех присутствовавших в тот вечер в «Кинопусе», и лишь ее мнение имело бы значимость для Филиппа, для Аарона, для всего театра в целом. По правде говоря, ее мнение вполне могло бы оказаться предвзятым, ведь то был первый моноспектакль ее сына, и мать приняла бы любую игру и даже прослезилась бы в самых хрупких местах в рассказе.
Стелла спокойно досмотрела все действие, которое игралось под самое непритязательное из всех звучавших сегодня музыкальных оформлений в мягком свете прожекторов. Лишь в самом конце она вдруг напряглась, словно ей задали вопрос, ответ на который она никак не могла найти. Произошло это тогда, когда Аарон снял с себя галстук, который был на нем с самого начала, и отдал его находившемуся в дальнем углу сцены Симону. Тот передал галстук Артуру и покинул сцену. Так же поступил и сам Артур, вручив галстук Агнессе. Она же, вернув его Аарону, в свою очередь направилась за кулисы, но остановилась у самого края, словно ожидая чего-то. Свой рассказ Аарон завершал такими словами:
– Да, все возвращается и повторяется. И увы, все возвращается и повторяется. Сложить-отнять все это и в результате получить лишь «да и увы» – в этом ли смысл нашей жизни? В этом ли ее особенность и ценность? «Да и увы» … Это ли мы захотим сказать, когда сами себе зададим вопрос…
В эту самую секунду Агнесса вдруг обернулась, чем сильно удивила Аарона. Он был – они все были! – в нескольких секундах от завершения своей части миссии, возложенной на них Филиппом, но этот последний штрих в действиях вспомогательного состава в лице Агнессы, не поддавался никакому объяснению. Аарон так и остался стоять с открытым ртом, когда она, улыбнувшись, исчезла за кулисами. Он перевел недоумевающий взгляд в зрительный зал и наконец заметил мать, пребывавшую в примерно том же состоянии, что и он сам.
В это мгновение затихла музыка, и зрительский зал вдруг взорвался аплодисментами.
За сценой Филипп получал последние необходимые поправки грима и прически от Лины и Аби и поздравлял вспомогательный состав с очередной удачей в сегодняшней авантюре, особое внимание уделяя до сих пор не совсем уверенной в правильности своих действий Агнессе.
– Спасибо, Филипп, – говорила она, широко улыбаясь и приветливо отвечая на поздравления друзей, которые спешили в гримерку, чтобы занять свое место перед монитором, – но ты действительно именно этого хотел?
– Именно этого! – кивнул он и поцеловал ей руку. – И именно того я буду ждать от вас сейчас, о чем мы с вами договорились.
На его шее красовалось шелковое кашне, придающее ему галантности. Остальные детали, которыми они должны были дополнить его моноспектакль, все еще хранились в коробке, лежавшей на столе подсобки, где они провели последний час перед началом спектакля.
Филипп поспешил на сцену. Встретив только что сошедшего с нее Аарона, все еще недоумевавшего по поводу концовки, он крепко обнял его, от души поздравил и, слегка поклонившись, сказал:
– Позвольте представиться: я – Марвек Сотерс, коллекционер, к вашим услугам!.. Думаю, сойдет.
Филипп помахал рукой удивленно смотревшим на него друзьям и поднялся на сцену.
Глава 6. Коллекционер
– Позвольте представиться: я – Марвек Сотерс, коллекционер, к вашим услугам!
Стоя в свете софита, широко улыбаясь и сверкая глазами, Филипп развел руки в стороны в знак приветствия, сделал небольшой поклон и начал свою часть «Четырех времен года». Взгляд его был чрезвычайно оживленным, и те из зрителей, которые знали, как долго он ждал этого вечера, когда с театральной сцены он будет играть какой-нибудь спектакль, догадывались о причине его неподдельного возбуждения. Те, кто находился по другую сторону занавеса, также имели определенные догадки, что несколько настораживало их. Большинство же присутствующих здесь являлись самыми обычными зрителями, которые воспринимали Филиппа как еще одного актера, своим рассказом описывавшего четвертое время года со сцены такого молодого, но уже престижного театра «Кинопус». И неважно о каком именно времени года шла речь, ведь главное заключалось в том, что они присутствовали на премьере, о которой говорили все, но на которой далеко не всем из них посчастливилось оказаться.
– Сегодня – уже совсем скоро! – мы с вами одержим блестящую победу на одном аукционе, к которому я готовился на протяжении многих лет. Эта победа будет, вероятно, самой важной в моей жизни, и я, надеюсь, сейчас успею ввести вас в курс дела.
Итак, у нас с вами осталось совсем немного времени. – Филипп с важным видом поводил пальцем по телефону и, опустив его в карман, сказал: – Примерно сорок пять минут. Много это или мало? Времени всегда и много, и мало, сколько на эту тему не философствуй. Тем не менее мы с вами сейчас все же затронем ее.
С чего же начать? Ну, давайте переместимся в самое начало моей коллекционерской жизни. В день, когда я родился. Без пяти дней двадцать три года тому назад… Нет-нет, я не имею в виду мою биологическую жизнь в этом теле, я говорю о рождении во мне коллекционера.
Кто-то считает, что коллекционерами не рождаются, а становятся. И таких, я полагаю, большинство – даже среди вас. Интересный вопрос, такой, казалось бы, избитый, и тем не менее неотвеченный. Рождаются или становятся политиками, учеными, артистами, любовниками, убийцами, святыми? Все, кроме них самих, могут говорить что угодно: «гены», «наследие», «призвание», «семейные установки», «да – рождаются», «нет – становятся». И все, кроме них самих, опять же будут иметь в виду само рождение человека. Мы же сами прекрасно понимаем, что у каждого в прошлом был хотя бы один момент, когда его или ее сущность вдруг обретала новый смысл. Давайте признаемся сами себе, ведь случалось с вами такое, не так ли? Я очень на это надеюсь. В такие моменты и рождаются политики, артисты, ученые, коллекционеры, убийцы, святые.
Коллекционер приходит в этот мир примерно так же, как и любой другой организм. По сути дела, работает один и тот же механизм: есть благодатная почва, в нее каким-то образом попадает семя, там происходят невидимые глазу биохимические процессы, а после, через какое-то время на свет появляется младенец, с первых часов своей жизни нуждающийся в питании и уходе.
Кто же они – коллекционеры? Как вы думаете? Те, кто собирает всякую всячину, скажете вы, те, кто превращает свой дом в музей или склад, в зависимости от того, что именно становится предметом коллекционирования и каково будет ваше личное к этому отношение. Да? Ну, примерно так, верно?
Многие из зрителей закивали. Филипп даже заметил несколько улыбающихся лиц, свидетельствующих о резонансе, который его слова вызвали в их душах. В это время с двух сторон из-за кулис на сцену молча вышли Артур и Симон и поднесли Филиппу, соответственно, грубый холщовый мешок и аккуратно упакованный сверток сантиметров в двадцать толщиной. Артур швырнул свой мешок к ногам Филиппа и так же бесцеремонно вернулся в свое убежище, Симон же очень аккуратно опустил мешок на стоявший рядом столик, предварительно смахнув с него рукавом пыль и еще раз проверив, аккуратно ли он лежит, после чего поспешил оставить Филиппа наедине с этими предметами.
– Значит, вы также согласны с тем, что они собирают всякую хрень и превращают свой дом в музей или склад… Не совсем, – выждав пару секунд, Филипп прервал поток их воспоминаний и предположений по поводу изменения на сцене. – Необходимо понимать разницу между коллекционированием и обычным собирательством.
С этими словами Филипп резко нагнулся к холщовому мешку и небрежно развязал потертую бечевку, которой он был перевязан. Развеивая рукой поднявшуюся пыль и всем своим видом показывая свое к ней отношение, он начал вытаскивать из него мешочки поменьше – прозрачные целлофановые мешочки, – и, раскладывая их перед собой, комментировал содержимое.
– Собиратели в древние времена собирали фрукты и ягоды, чтобы съесть их или набить ими запасники на зиму. Кто-то не успел выбросить пустую зажигалку и купил новую, очень красивую, которую пожалел выбросить, когда и ее время настало. Купив же третью, ему вдруг почему-то показалось, что у него уже собирается коллекция этих зажигалок. В какой-то день он просто сметет их в такой вот мешок и выкинет в мусорный бак, забыв о них через секунду. Кто-то ныряет на дно моря и достает оттуда жемчужины, чтобы после их продать за неплохие деньги. Они тоже собирают что-то, и после всегда с этим чем-то расстаются. Собирают всякий хлам и мусор бездомные люди, чтобы хоть как-то обустроить свою полную неизвестности очередную ночь. Эти собирают все, что съедобно, все, что хорошо горит и все, что не окончательно промокло. И они тоже собирают то, что им нужно для того, чтобы использовать, расходовать, уничтожать по мере надобности…
Последнюю группу предметов он решил не вынимать из мешка. Вернув обратно все целлофановые мешочки, он на скорую руку перемотал его той же самой веревкой и отшвырнул в сторону, отряхнув пыль с рук.
– Настоящие же коллекционеры имеют другую начинку. Знаете, что они на самом деле делают? Они собирают по всему миру частички себя, которыми не собираются делиться с кем бы то ни было.
Кончиками пальцев оттянув рукава своего пиджака, он знаком позвал Симона из-за кулис. Тот вышел с пачкой влажных салфеток, отделил одну и учтиво передал Филиппу. Тот с некоторой брезгливостью поспешил удалить с рук основную грязь и второй салфеткой уже основательно вытер ладони и высушил их сухой, которая также была в наличии у Симона. Все это время он не переставал рассказывать о том, кто же такие эти коллекционеры.
– Среди них, несомненно, есть те, кто сознательно делает инвестицию в свою старость. Они знают цену тому, чему будут посвящать значительную часть своей жизни, и ставки они будут делать лишь будучи уверенными, что в свое время смогут с избытком возместить сегодняшние вложения. Такие коллекционеры рождаются, когда в их сознании сходятся три понятия: «эту вещь всегда кто-нибудь да будет искать», «особенный – значит дорогой» и «большие деньги».
Наведя чистоту, Филипп чинно опустился в кресло рядом со столиком и начал распаковывать сверток.
– Зная о существовании такого вида коллекционеров, крупные компании, производящие продукцию разного рода, стараются настолько ублажать их желания, насколько это позволит их воображение. Возьмем, к примеру, какую-нибудь популярную группу, имеющую на счету не один золотой или платиновый диск. Например, – он аккуратно раскрыл перед собой коробку и запустил туда обе руки, – вот эта старенькая группа, которая до сих пор приносит владельцам прав на ее музыку неплохие доходы.
Филипп продемонстрировал зрителям средней степени поношенности виниловую пластинку, высоко подняв ее над головой.
– Следующий их альбом обязательно выйдет в нескольких форматах, самый дорогой из которых будет называться «специальным коллекционным изданием, выпущенным ограниченным тиражом в…» – тут вот у нас должно быть указано число, выведенное на основе отчетов маркетинговых аналитиков и скорректированное наживной наглостью. Ага, скажем, две тысячи экземпляров, – заявил он и вытащил из коробки совершенно новое издание последнего альбома коллектива.
Кто-то из МиниМаксов пустил свет прямо на обложку пластинки в идеально гладкой заводской упаковке, а Филипп отбивал этот свет и слепил световым зайчиком зрителей, получая от этого большое удовольствие. Ласло также сопровождал все это действо короткими музыкальными вставками, добавляя к общему стендап-настроению и помогая Филиппу веселить публику.
– После же они выпускают тот же самый материал еще более ограниченным тиражом, ну, скажем так: «специальное сигнатурное издание с автографами от всех пока еще живущих участников оригинального состава группы». И пусть тираж будет всего три сотни экземпляров. В мировом масштабе, естественно.
Филипп встал во весь рост, наклонился к коробке и, словно ребенка из коляски, вытащил оттуда пластинку с той же самой обложкой, но с яркой наклейкой на целлофане, свидетельствовавшей об особенности этого экземпляра.
– М-да, скорее всего, никто никогда не увидит и не услышит то, что скрыто внутри, потому что этот вот экземпляр достался одному безбашенному коллекционеру, выложившему за него огромную сумму, которая всегда будет высокой в силу того, что он все еще запечатан. Рано или поздно он перейдет к другому такому же, который купит его за еще большую сумму, и так далее. Это уже и не музыка у меня в руках, а какой-то капитал, что ли… Музыку всегда можно послушать практически бесплатно на всех этих стриминговых платформах – не в этом дело. Нужно выжать из нее как можно больше денег, и поэтому она выходит еще и на компакт-дисках, на DVD-дисках, на Blu-ray-дисках, на кассетах – и кому сегодня нужны кассеты? – на двойных дисках с бонус-треками, на де-люкс изданиях, совмещающих разные форматы…
Перечисляя все эти форматы, Филипп вытаскивал соответствующие предметы из коробки. Еще немного, и эти блестящие заводской целлофановой упаковкой ценности с разными габаритами и одинаковой обложкой начнут вываливаться из рук Филиппа, но он вовремя остановился и принялся аккуратно возвращать их на место, не переставая говорить.
– Сегодня такие вот комплекты раскупаются за нехилые деньги еще до выхода продукта в свет, после чего они сразу появляются то тут, то там, но уже по удвоенным ценам. Чем дальше, тем больше они будут расти, и коллекционеры, купившие все это для последующей перепродажи, забудут о них лет на десять-двадцать, чтобы потом на вырученные от продажи средства беззаботно путешествовать по всему миру. А там уже и пятидесятая годовщина с выхода первого альбома этой же группы, который из себя в свое время ничего не представлял, но… но имя обязывает, и коллекционер сам будет ждать того часа, когда звукозаписывающая компания, владеющая правами на выпуск этой музыки, попросит перечислить на его счет еще одну сотню или тысячу.
Не будем углубляться в детали, ведь тогда мне понадобится как минимум час, чтобы ознакомить вас с основными наблюдениями в этой области, и момент победы мы точно упустим. Отмечу лишь, что время всегда будет работать на таких вот коллекционеров, но не всегда оно будет оправдывать их надежды и поддакивать их амбициям.
Да, сегодня в этой коробке уже лежит несколько тысяч долларов, которые в начале были всего тремя сотнями. Сейчас я подальше спрячу этот капитал, сделаю, так сказать, вложение в свой волшебный гардероб. Посмотрим, что я вытащу оттуда, когда состарюсь еще лет на десять-пятнадцать…
Из-за кулис показались руки Симона в белых перчатках и приняли ценный груз.
– Есть и другие коллекционеры, которые, в отличие от только что описанных, идут в обратном направлении с хронологической точки зрения, и для них ценным является то, что старо. Время работает на них с удвоенной силой, но и жертвуют они в два и более раз больше, нежели первые.
Время имеет способность разрушать все вокруг. Чем старше тот или иной материальный предмет – а ведь мы все это время говорим лишь о материальных благах, становящихся для кого-то культовыми, – тем дороже становится он в этом мире. «Эта ваза пережила свою эпоху», говорят они, открывая саркофаг из пуленепробиваемого стекла дрожащими руками в белых перчатках из микрофибры. «Земля не помнит ни имени того, кто создал это чудо, ни имени его города, да и следы его цивилизации давно уже занесло пылью времен, но вот – она, и вот я – ее владелец. Она переживет и меня, но пока я с ней…», говорят они.
Проблема этих людей в том, что они очень часто думают о своей коллекции. Слишком часто. Не зная, когда им предстоит покинуть этот мир, они не обладают тем преимуществом характера коллекционеров из первой группы, которые знают, когда именно им стоит начать возвращать свои инвестиции. Там счет идет на годы: проходит десять-пятнадцать лет, и можно открывать продажу. Здесь же пара-другая десятков лет особо не добавят к цене этой вазы – как он выложил за нее пять миллионов, так и стали люди считать, что это и есть ее цена. Когда же время сыграет с ее владельцем злую шутку, руки греть начнут уже родственники разных степеней близости, другие коллекционеры, музеи и над всеми ними – юристы.
Здесь Филипп дал небольшую паузу. Он потер руки, после чего его лицо стало задумчивым. Он слегка улыбнулся, словно готовился поведать о чем-то очень близким его сердцу, и продолжил свой рассказ, слегка понизив голос.
– Но есть и иной вид коллекционеров, к которым я питаю особую симпатию и уважение: коллекционеры-романтики. Чем они отличаются от первых и вторых, спросите вы? Они не подчиняются установленным нормам в определенных кругах, а лишь следуют своим желаниям. Кто-то узнает о чем-то, что только что было создано, или, наоборот, что пролежало на этой планете сотни или тысячи лет. Или может даже и не на этой планете. Такой коллекционер возжелает добраться до объекта своей страсти и будет делать все, чтобы соединиться со своей мечтой.
Как в данном случае работает Время? Оно становится необычайно ценным для нашего брата, оно дарит ему множество незабываемых моментов, как радостных, так и не очень. Ведь по сути дела такой вот поиск схож с охотой. Охотник терпеливо выслеживает свою цель, которая в любой момент может ускользнуть. Он знает о возможности поражения, но он согласен неоднократно заплатить такую цену, лишь бы в конце концов достигнуть желаемого.
Но когда это происходит, Время внезапно обнуляется. В очередной раз убедившись в усовершенствовании своих навыков и умений, необходимых для достижения целей, коллекционер крутит в руках предмет своего многолетнего поиска, который на глазах теряет свой ореол святости, властно манивший его за собой, и по инерции готовится праздновать это событие. В то же самое время куда-то исчезает эйфория от победы, теряет свои выпуклые формы обретенный смысл последних лет, а где-то там, далеко-далеко, у самого горизонта, всплывает новая цель, и вся суета готова повториться вновь.
Коллекционеры не умирают. Умирают лишь люди, в которых они однажды родились. Коллекционеры же продолжают жить в том, что они успели собрать, при условии, конечно же, что при жизни им будет с кем поделиться своей историей.
Коллекционирование – это модель жизни. Тут и игра, и риск, и азарт, и познание своих возможностей, и стремление к прекрасному, и способность удивлять других и себя самого. Это – терпение в достижении цели, рассудительность в выборе, решительность в действии, дисциплина в бою, удовольствие от ожидания, извлечение уроков из ошибок, наслаждение победой, обретение мудрости. Коллекционирование – это цель, а цель – это символ постоянной надежды.
Почему уникальны все коллекции? Потому что уникален каждый настоящий коллекционер. Начиная что-то коллекционировать, он никогда не скажет: «Я буду собирать все-все-все, что связано с тем или иным человеком, понятием, предметом или явлением», потому что знает, что нельзя владеть всем. Если кто-то решит собирать все марки в мире, он очень скоро осознает фатальность своей затеи, когда познакомится с историей филателии. Или же, если он задумает собрать полную коллекцию киндер-сюрпризных фигурок из тех самых шоколадных яичек, ему придется путешествовать во времени. Ну, или же по земному шару, но с очень большим количеством денег. Если кому-то вздумается собрать все золотые монеты, то я вообще боюсь предположить, что может с ним случиться в скором времени. Мы даже не сможем уверенно сказать, что собрали все яблоки со своего дерева, если подумать – всегда остается какой-то предатель, постепенно сгнивающий на самой высокой ветке нашей яблони.
Увы, не всякий коллекционер понимает в начале своего жизненного пути, во что он ввязывается, и далеко не каждый сможет убедить вас в серьезности своих намерений и рассудительности действий, выполняемых для достижения цели. Для кого-то это занятие превращается из выражения свободы в кабалу, и они забывают как о своей ответственности, так и об обязанностях перед ближними. Обычно они не задумываются о том времени, когда им, хотят они того или нет, придется расстаться со своими коллекциями, и тогда Время становится их самым страшным кошмаром и главным врагом.
Словно те люди, которые, будучи бессильными перед страхом своей собственной смерти, боятся о ней не то, что говорить, но даже и думать, такие коллекционеры забывают о том, что пекутся они на самом деле просто о вещах, объединенных по каким-то критериям и осмысленных лишь для них самих в их собственном сознании, и боятся думать о том, что будет с их коллекциями после… э-м… после. Они даже могут стать опасными – людьми, способными пойти на преступления.
Как я уже сказал, коллекционер родился во мне двадцать три года назад. Я всегда жил беспечно. С детства меня приучали к тому, что жизнь – это хорошо, радужно, одно сплошное удовольствие, а жить – здорово, и что я – счастливый человек, потому что у меня есть все, что предполагает современное общество для счастья. Поэтому я мало заботился о том, откуда у меня все и кому я за все это должен быть благодарен.
В юности я думал пойти по стопам отца, но тот не хотел, говоря: «С таким отношением к работе тебе вряд ли будет интересно». Поэтому я поступил на факультет филологии, и успешно продолжал жить по инерции. Однако именно здесь произошло совмещение по месту и по времени тех факторов, которые привели к оплодотворению благодатной почвы. Мне невероятно повезло с профессорами, которые преподавали нам. Они знакомили нас с классическими произведениями, манускриптами древности, книгами современности, приводили интереснейшие исторические справки, тем самым прививая любовь к самому предмету изучения.
Такой была благодатная почва. И в нее упало семя коллекционера, и какая-то из хромосом в один прекрасный день возвысила свой голос.
Вообще-то я и в детстве мог потерять голову при виде чего-то красивого. Авиамодели, блестящие значки, стильные марки, оловянные солдатики… Я просил купить их, и на следующий день я уже распечатывал очередной подарок. Справедливости ради нужно отметить, что я не злоупотреблял своим положением. Однако все мои желания выполнялись почти безоговорочно: «Пусть наш сын будет счастливым», – говорили мои родители. «Пусть лучше он тратит время и силы на обучение и быстрое становление на ноги, чем на переживания о том, как что-то получить». А я продолжал находить все новые и новые объекты желания.
У нас дома было немало книг. Я бы даже сказал, книг у нас было слишком много: от обычных проходных детективов и псевдонаучных сборников до классики мировой литературы и уникальных старинных изданий. Как-то раз, будучи еще учащимся начальных классов, когда мы изучали фольклоры народов мира, моя бабушка показала мне одно антикварное издание карело-финского эпоса «Калевала», выпущенное в первой половине прошлого века к столетию выхода первой публикации трудов знаменитого Элиаса Леннрота18. Бабушка специально указала на старость издания, на ее ветхость, на уникальность и ценность, и отметила, что все эти характеристики имеют свой смысл. Помещая ее обратно в толстую папку и пряча в глубине одной из полок платяного шкафа, она пообещала, что книга останется мне в наследство. Я любил время от времени доставать ее из-под слоев одежды, аккуратно листать, рассматривать картинки и познавать особенности чтения древних текстов.
Еще у нас дома было много шикарных альбомов по театральному и изобразительному искусству. Мне нередко поручали демонстрировать их гостям. Книг у нас, как я уже сказал, было очень много, но специальных стеллажей для них мы не использовали и помещали их где только ни находили подходящее, на наш взгляд, место. Альбомам в силу их габаритов досталась нижняя полка одного из шкафов. Самые ходовые из них стояли, как положено – корешками вперед, иные помещались за ними параллельно задней стенке, и чтобы достать их мне нужно было вытаскивать все, что стояло в переднем ряду. В довершение ко всему поверх всех них плашмя лежала парочка недавно приобретенных альбомов. Одним словом, хранились они довольно плохо, и уже после нескольких подобных демонстраций теряли свой первоначальный вид. Я же терял терпение, ведь после того, как гости с безразличным выражением лица пролистывали очередной альбом, его нужно было убрать на место, что я старался сделать как можно скорее. Альбомы терлись друг об друга и о края полки, выпадали из рук на пол, отбивались их углы, царапались обложки, загибались и рвались листы.
Во время очередной демонстрации один из гостей даже сочувственно вздохнул, когда я предложил ему полистать альбом с репродукциями картин, хранящихся в каком-то музее в Германии. Он не ожидал увидеть книгу в таком состоянии, и непроизвольно у него вылетело: «Ой, как ему досталось! Вы книгу с рук купили?», спросил он. «Нет, мы взяли совершенно новую книгу, из художественного салона. Потрепалась просто», отвечали наши, не чувствуя куда будет смещаться вектор разговора. «За каких-то шесть лет?!» не переставал удивляться гость. «Ее же нужно было хранить в соответствующих условиях».
И тут в разговор вступила бабушка: «Ну, мы-то особо не заморачиваемся, а вот ему – и она указала на меня, – расскажи, пожалуйста, что и как, он у нас интересуется». На это гость пригласил меня к себе домой, мотивируя тем, что на это уйдет час-полтора времени. Мне кажется, он еще давал всем понять, что в нашем доме он вряд ли смог бы научить меня азам коллекционирования.
В назначенный день я зашел к нему после лекций. Шесть часов вечера – помню, как сейчас. Подхожу к его двери. Звоню – у его дверного звонка даже звук был какой-то антикварный. Ну, думаю, зайду и увижу книги, расставленные на полках по всему дому. Вхожу – ничего подобного! Зеркало, шкаф, люстра, ковер, изящная и добротная мебель, кот. Одним словом – очень стильный дом. Но где же книги?
А книги у него были в специально отведенной для этого комнате. Не буду долго вам рассказывать о том, какие я там увидел книги и в каких условиях они хранились, лишь в двух словах перескажу его слова, которыми он сопровождал демонстрацию одной из своих книг.
«Есть книги коллекционные, и есть просто книги. Каждая «просто книга» имеет шанс стать коллекционной и цениться намного выше таких же, как и она обычных книг, но для этого должны быть определенные предпосылки. Книга должна быть интересной, нужной, красивой, но если мы говорим о коллекционерской атрибутике, то книга должна быть самой старой из книг с тем же текстом на своих страницах. Каким бы шикарным не было издание к пятидесятилетнему юбилею, сколько бы бонусов оно не включало в себя и какой бы рекламной кампанией его выпуск ни сопровождался, любая книжка из самого простого, но самого первого тиража первого издания с легкостью положит его на лопатки. Ведь здесь мы имеем дело с историей. Мы бросаем вызов Времени, которое всегда стремится побыстрее расправиться со всем, что создает человек. И только если ты сравниваешь две одинаковые книги из одного и того же тиража одного и того же издания, состояние книги будет иметь решающее значение. Кстати, а ты знаешь, как определить номер тиража?», спросил тогда он.
Естественно, ничего этого я не знал, и полтора часа с отвисшей челюстью я слушал объяснения и тут же закреплял теоретические знания на практических примерах из его коллекции. Лишь время от времени я задавал какие-то вопросы, возникавшие по ходу.
В самом же конце разговора я сказал: «А у нас есть старая, ветхая книжка с такими неровными краями, и я обязательно выровняю их, чтобы книга выглядела, как новая». «Ты имеешь в виду загнутые уголки – собачьи ушки19, да? И как ты их выравнивать будешь?», уточнил он. «Нет, не загнутые, а именно неровные. Я их ножницами обрежу…»
Вы, я надеюсь, сможете себе представить, как ему хотелось бы отреагировать на сказанное мою. Меня сейчас самого передергивает от того, каким беспечным я представлял себе процесс хранения антикварных изданий. Но он сдержался и преподал мне еще один урок. Ведь он понимал, что я не был виноватым в том, что не обучился грамоте коллекционирования. Новорожденный младенец не умеет не то, что ходить, но и ползать, и переворачиваться на живот, и даже голову держать он не может. Но он уже живет! Считается, что его жизнь начинается с того момента, когда у него начинает биться сердце. Один единственный момент, в котором он одновременно еще не человек, но уже и не просто некая биомасса. Первый удар сердца – человек рожден!
Когда же я попрощался и вышел от него, во мне уже билось сердце Коллекционера. Он первым делом побежал домой и принялся пересматривать свою библиотеку, с каждой новой книгой понимая, что среди сотен книг на полках, в стеллажах и шкафах практически нет ни одной, которая имела бы хоть какую-нибудь коллекционную ценность. Да, среди них были сравнительно недешевые книги, но они печатались тиражами в сотни тысяч и никак не являлись коллекционными редкостями. Были там и старинные экземпляры, доставшиеся им от предков, но их состояние не лезло ни в какие ворота: безнадежно поврежденные сыростью и пропитанные пылью, так, что, касаясь их, ты думаешь, а не плесень ли это, с оторванными обложками, приклеенными обратно канцелярским клеем с помощью кусков джинсовой ткани, с непременно истертыми вполовину первыми страницами…
Вдруг я, а точнее – коллекционер во мне, вспомнил о той самой книжке, которую он должен был получить в наследство. Дело было совсем не в моем притязании на какую-то семейную ценность – отнюдь! Просто в этот самый момент я подсознательно начал искать ассоциацию между каждым из членов моей семьи и собирательным образом эдакого Ценителя Книг, и ни одна из них не сработала. «Ну, мы-то особо не заморачиваемся…», звучало в моей голове пока я обследовал все полки того самого шкафа. Книги нигде не было.
«А где книга?», поинтересовался я. Мне ответили, что ее пришлось продать, чтобы оплатить мое обучение.
Со мной произошла необычная перемена. Мне было очень жалко потерять такую букинистическую ценность, которая помимо всего прочего была обещана мне в наследство. Но черт с ним, с наследством! Мое сердце защемило от осознания того, насколько сильно обо мне заботилась моя семья и как я был несправедлив к ней, в каких-то незначительных вопросах ставя себя выше них. Мне хотелось говорить, но я не знал, что и сказать. Слова путались, чаще других хотели вырваться такие из них, как «мне стыдно…», «мне жалко…», «не нужно было ради этого…». Семья видела мое состояние и, решив не травмировать более, стала успокаивать меня.
