Микаэл Геворгович Абазян
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
Глава 5. Как насчет поиграть?
– Кому налить? – пригласил Филипп разделить с ним содержимое бутылки.
Вызвались Мартин, Симон, Сюзанна и Аарон. Он налил им, потом себе и на этот раз обошелся без тостов. Он все думал, как было бы ему правильней сейчас поступить: дать словам вырваться на волю, начать разговор с ходу, или все же подождать, подобрать более удобный для этого момент? Гостей среди них, можно сказать, не было – оставшиеся двое знакомых были не в счет, студенты из массовки тоже ушли. Казалось бы, можно начать говорить, но что-то сдерживало его. Скорее всего этим сдерживающим фактором было понимание того, что если вопрос поднимется, то сразу последует и ответ. Неужели Филипп был не готов к этому? Он набрал в рот виски, посмаковал оттенки вкуса, прежде чем сделать глоток, после чего стал наслаждаться послевкусием.
Все чего-то ждали, включая скучающего Маленького Риска. Большой Страх искоса поглядел на прихорошившуюся Здоровую Дерзость, которая молчала и тоже терпеливо ждала развязки. И она наступила, только не совсем так, как бы этой троице хотелось.
– Ладно, ребятки, мне пора, – прозвучал зычный голос Симона. – Филипп, значит завтра как все будет готово к перевозке вещей ты мне звякни – я или Алекс подойдем к «Кинопусу». Скажи-ка мне свой номер, я тебе свой перешлю.
– А на дальнейшее… какие-то планы есть вообще? – неуклюже начал Филипп. Аарон напряженно посмотрел на него, потом оглядел всех, и поспешил на помощь.
– Давайте этим коллективом создадим театр, а? У нас есть и опыт, и место, если что. Мы только что справились с нелегкой задачей.
На фоне спокойной музыки и приглушенного света в баре «Off», в той его части, где пребывал Филипп с друзьями, гремела тишина, а на ее фоне начал вырисовываться ответ на вопрос Филиппа, который дерзнул коряво озвучить Аарон.
– Ну, мы вроде косвенно этой темы касались уже, – начал Мартин. – Институт позади, сейчас нам надо отдохнуть, а там дальше видно будет.
– Нет, ну это понятно. Я именно о «дальше» и спрашиваю, – не унимался Аарон. – Если мы команда, то надо бы начать оформлять необходимые официальные бумаги, наверное, поинтересоваться надо…
Поначалу снисходительно смотревший на него Мартин все же прервал его:
– Стоп, стоп… Подожди. Какие бумаги? Какая команда? Аарон, о чем речь? Если бы каждая группа выпускников создавала бы новую труппу, лабораторию или компанию, ты представь сколько всего непонятного бы сейчас было. То, что мы сделали – я не отрицаю – было круто и классно, мы опыт приобрели, все такое. Но давай смотреть на жизнь реально: мы прошли этот этап, и дальше все будет по-другому. Ребята, кто хочет продолжать в театр играть?
В гремящей тишине кто-то вздохнул, кто-то сказал: «М-да», все начали потихоньку собираться. Видимо, Мартин смог выразить мнение большинства. Аарон растерянно смотрел на своих бывших сокурсников, всего несколько часов назад разделявших с ним одну сцену и вызывавших бурю эмоций в сердцах сотен людей, пришедших посмотреть спектакль. Он переводил взгляд с одного на другого, а те неохотно отводили глаза. Филипп, все это время пристально следивший за игрой света на поверхности содержимого его тумблера, неожиданно добавил:
– Аарон не совсем точно представил мою идею. Это я предложил создать театр-студию, в которой мы бы все могли реализовывать свои творческие желания независимо от того рода деятельности, который каждый из нас выберет. Все мы, несомненно, должны будем где-то жить, что-то есть, а для этого, увы, необходимо зарабатывать деньги. Но вся жизнь не должна сводиться к решению одних насущно-материальных проблем. Пусть каждый из нас будет отдавать по восемь часов в день на работу, пусть восемь часов мы должны спать, чтобы восстановить силы для очередных серых будней. Но двадцать четыре минус дважды по восемь оставляет еще восемь часов – еще целых восемь часов! Я нисколько не утверждаю, что все эти восемь часов мы должны что-то создавать, но хотя бы полчаса в день нужно использовать на то, чтобы сделать его уникальным. Вы же все пробовали на вкус сцену, поэтому эта область творчества для вас ближе, и я подумал, что вы не будете против идеи иметь место, куда бы вы приходили в часы, когда вам сцена будет нужна.
Аарон и все присутствующие внимательно слушали Филиппа, время от времени согласно кивая головами и переглядываясь. Все молчали и ждали конца его монолога.
– Не обязательно, чтобы вы все участвовали во всем, что бы не предпринялось в студии, но желание играть – да-да, играть, «поиграть в театр», как Мартин точно заметил – должно в вас остаться. Если вы не будете заниматься любимым делом, вы сломаетесь раньше, чем положено. И это будет прискорбно.
– Да, но не обязательно, чтобы театр был бы любимым делом для каждого из нас, – выпалила Ариадна. – Кто-то может быть счастлив и на своей основной работе.
– И пусть они будут счастливы в ней! Это же будет прекрасно, – мягко согласился Филипп и пригубил немного виски. – Поэтому я и хотел просто заявить о том, что есть такое желание: создать нашу театральную студию, чтобы вы знали об этом. Аарон просто не совсем точно выразился. Если у кого есть желание быть к этому причастным, то пусть к концу лета войдет со мной в контакт. Номер мой есть у Аарона и уже у Симона. Найдете, если захотите.
Филипп сделал то, что от него требовалось. Его начала одолевать усталость, а может быть сказывалось смешение пива с виски.
– Нет, ну с этим я не спорю, – ответил Мартин. – Согласен, я бы даже сказал. Почему бы не поучаствовать в этом деле, если кто захочет. Хобби никогда не помешает.
– Только хобби редко помогают создавать что-то новое, – заключил Филипп, растянув правый уголок рта в кривой улыбке. – Что ж, по домам! Так, счет закрыт, об этом не беспокойтесь. Симон и Алекс, мне надо вам кое-что сказать.
Они втроем отошли в сторонку, и Филипп принялся что-то говорить обоим. Остальные встали со своих мест, собрали вещи, начали прощаться друг с другом и с начавшей убирать со стола официанткой. На выходе они еще раз поблагодарили бармена и пожелали всем доброй ночи. Симон и Алекс, пожав Филиппу руку, вышли последними. Сам он направился было к столу, за которым они только что сидели и вокруг которого суетилась подуставшая официантка, но остановился и помедлил еще несколько секунд. Махнув в сторону стола, он развернулся и подошел к барной стойке и занял ближнее к бармену место. Неторопливо оглядев помещение и убедившись в том, что все его сегодняшние собутыльники ушли, он достал из кармана бумажник и попросил счет.
Глава 6. О высшей справедливости
На следующий же день Аарон позвонил Филиппу и попросил организовать встречу, которую они назначили на три пополудни во вторник. Посетителей в «Off»-е было совсем мало, и они без проблем заняли комфортное место в небольшой нише с двумя лампами, умеренно освещавшими уголок уютным светом. Аарон заказал две большие кружки пива с солеными орешками. Сделав первый глоток, он начал с извинений.
– Дядя Филипп, мне честно очень неприятно по поводу того, как мы расстались в субботу. Пусть меня никто и не уполномочивал в этом, но я все же хочу за всех извиниться.
Будучи готовым к разговору подобного рода, Филипп не был удивлен или тронут. Не было для него сюрпризом и то, что его собеседником стал именно Аарон, самый близкий ему человек на курсе. Филипп хотел поскорее миновать эту стадию беседы и перейти к основной теме, но говорил он тем не менее очень спокойно.
– Я тебя прекрасно понимаю, ведь если бы я был на твоем месте меня бы посетили те же самые чувствования, но поверь мне, ничего страшного или непоправимого не произошло. Никогда не надо обижаться на тех, кто решает идти другим путем. Это нужно высоко ценить. Я даже считаю, что все разрешилось наилучшим образом. Твоя мечта, если ты заметил, перекликается с моей. Ты смело ее озвучил, а я лишь скорректировал ее форму, но по сути дела мы говорили об одном и том же: мы оба любим нечто, что для нас важно, и мы имели неосторожность пригласить всех остальных.
– Ну а как же… – захотел было Аарон придать разговору форму диалога, но Филипп вытянул руку ладонью вперед.
– Подожди, подожди, не перебивай, пожалуйста, – сказал он и начал водить рукой взад и вперед, словно ударяя невидимым мячом о невидимую стену, внезапно возникшую между ними. – Я и так сам рано или поздно собьюсь, но мысль надо закончить.
Аарон кратко извинился, и Филипп продолжил.
– Неосторожность – слово в данном контексте не совсем точное. Конечно же, нужно охранять свою Мечту и следовать за ней, по возможности, не позволяя обстоятельствам влиять на нее. Но в твоем… в нашем случае она непосредственно зависит от людей, и нам необходимо будет рано или поздно снова пойти на это и посвятить их в ее суть. Звучит все может и помпезно, но именно так мы должны к ней относиться, к нашей Мечте. Для нас она всегда должна оставаться чем-то святым, быть нашим знаменем и гербом, и только так мы сможем убедить других в том, что это правильно.
Честное слово, мне нравится то, как закончилась наша суббота. Ей пора дать несколько более приземленную оценку, хоть это и прозвучит немного жестоко: произошел грубый отсев. Те, для кого сказанное тобой и мной показалось инфантильным дурачеством, сразу уяснили для себя, что это не их дело. Не хотелось бы, чтобы это каким-либо образом повлияло на вашу дружбу, если такая вообще имела место быть, но статистика говорит о том, что студенческие узы в наше время не имеют тенденцию оставаться такими же крепкими после того, как вы официально заканчиваете курс обучения. Это меня успокаивает и укрепляет мою решительность. Те же, кто действительно является другом, будут продолжать поддерживать отношения.
Однако и среди них нужно будет сделать отсев. Нам не нужны снисходительные друзья, которые будут с нами лишь потому, что не захотят обидеть своим открытым нежеланием участвовать в общем деле. Те, кто уходит сразу, поступают честнее, ведь они не дают ложной надежды. Они не предлагают подержать лестницу, у которой прогнили ступеньки, не соглашаются пойти с тобой в поход, заранее зная, что в рюкзаке у них запасы еды всего лишь на один привал, после которого они обязательно вернутся домой. Надеюсь, теперь ты будешь спокойно относиться к тому, что произошло.
Аарон задумчиво кивнул. Взгляд его уже не был таким растерянным, как пару минут назад, и Филипп продолжил делиться с ним своим пониманием ситуации.
– Не берусь утверждать, что трудности, которые возникают в процессе достижения своей Мечты, несравнимы с трудностями, обусловленными рутиной и повседневной суетой, хотя верю в то, что все на самом деле именно так. Но ведь наша Мечта – это то, чего раньше не было, это то, что должно бороться за место под солнцем. Это как чей-то детеныш, чужой, никому не нужный, который с легкостью может быть придавлен, сбит, задушен и отравлен. Ему необходимо найти свой угол и тех, кто будет его охранять и кто поможет вырасти и жить, стоя крепко на своих ногах.
Конечно, есть принципиальные различия между сущностью Мечты и детенышами. Если в природе и случаются чудеса и они выживают, вырастают и дают потомство, то в случае с Мечтой ей не получится реализоваться самой по себе. Необходим сосуд, который она заполнит и в котором будет находиться, пока не получит освобождение. Другое отличие заключается, на мой взгляд, в том, что происходит после. Детеныши крепнут, вырастают, все быстрее становятся самостоятельными и в один прекрасный день покидают свои гнезда. А Мечта…
С ней происходит что-то иное, и я сейчас не рискну дать точное описание того, что бывает после. Мне кажется, что Мечта никогда не покидает того, кто следует за ней, а в тот момент, когда она, казалось бы, достигается, ей удается незаметно отбежать еще немного вперед и опять вести за собой. Покидает она только тогда, когда человек сознательно отказывается от нее. Это событие приводит к непоправимым последствиям: Мечта уходит к другому, а в человеке образуется Пустота, которую он сразу станет заполнять чем угодно, но только не тем, что ему действительно нужно. Может быть, ему повезет и у него родится новая мечта, но за спиной у него к тому времени уже будет успешный тяжелый опыт отречения, а не стойкого преодоления трудностей, созидания и воплощения. От такого опыта ему уже будет не отмыться.
Хочу сразу оговориться: лично я не считаю такое событие, как отречение от Мечты, ошибкой. В моем лексиконе ошибка – очень даже позитивное слово. Ошибка – неотъемлемый атрибут работы. Никто не может безошибочно пройти свой путь к намеченной цели. Каждая ошибка дарит нам бесценный опыт, который незаметно дает особую силу, которая в свою очередь обнаруживается на очередном преодоленном препятствии. Сильный соперник никогда не отдаст победу без борьбы и будет бить жестко, сильно, метко, пока мы не поймем, как избегать его ударов и как заставить его ошибиться. Ты можешь не вступать в бой и быть уверенным в том, что никогда не ошибешься, однако тем самым ты не изменишь его чемпионского статуса и всегда останешься претендентом. Но само слово «претендент» содержит в себе смысл борьбы, поэтому в бой нужно вступить.
А вот отречение…
Филипп на короткое время замолчал. Он наблюдал за игрой огня в лампе и о чем-то думал. Аарон не решился войти в разговор. Выдержав паузу, Филипп продолжил. Говорил он медленно, вдумчиво, осторожно подбирая слова, и не переставал смотреть на пляшущее пламя.
– Отречение – это манифест, это акт, поступок, категория иного рода. Это договор, капитуляция, признание того, что все это время ты обрекал свою мечту на забвение, а может быть и отнимал чужую Мечту у кого-то и присваивал ее себе.
Тут Филипп перевел взгляд на Аарона и, глядя ему в глаза, заключил:
– Это – преступление.
Наконец, Филипп сделал первый глоток пива. Это дало ему возможность сменить общее настроение беседы.
– Наша жизнь – это одна большая задача без вопроса и со множеством переменных и неизвестных. Решения, применявшиеся в юности, зачастую не работают в зрелом возрасте, однако без самих ошибок юности до зрелости попросту не дойти. Начальные условия у всех разные, время на решение такой задачи ограничивается лишь сроком, отведенным нам в этой жизни, всякая величина имеет тенденцию стать переменной, и никто никогда не возьмется счесть полученные ответы единственными верными. И только мы сами – только мы! – знаем, что то, что мы делаем, есть то, что мы действительно должны делать.
Когда рождается Мечта она начинает расти вместе с тобой. У тебя она, насколько я помню, всегда имела отношение к театру. Тебя ведь почему прозвали принцем Датским, знаешь?
– Знаю вроде, – наконец заговорил Аарон. – Как мне рассказывали, я играл в солдатики, и в какой-то момент генерал атакующей армии обращался к своим солдатам: «Что делать с пленными – бить или не бить: вот в чем вопрос», а потом сам и отвечал: «Бить!». Намного реже было «не бить!», и тогда в игре у меня появлялась новая сюжетная линия.
– Ну да, а сама фраза-то откуда взялась? Она засела тебе в мозг, когда мы практиковались в переводе знаменитого монолога. Помнишь, как мы собирались у вас дома?
– Припоминаю, очень смутно.
– Тебе тогда было лет пять. Мы пытались понять в чем же заключается особенность этого монолога, и было решено каждому из нас попробовать сделать независимый перевод и сравнить результаты. Основные тексты у нас, естественно, получались разными, но начало оставалось преимущественно одним и тем же: «быть или не быть: вот в чем вопрос». У тебя же это превратилось в «бить или не бить», и иногда ты добавлял то «по чем вопрос», то «о чем вопрос», то вдавался в свободную прозу: «так вот у нас о чем вопрос есть». Мы все ухохатывались. Кстати, этот монолог официально считается одним из семи солилоквиев в «Гамлете», но если читать внимательно, то становится ясно, что Гамлет, вопреки правилам солилоквия, обращается не к самому себе, тем самым передавая мысли зрителю, а к конкретным людям, к конкретным участникам сцены, а посему я всегда буду называть его речь монологом.
Но не будем отвлекаться от темы. Ты разыгрывал спектакли со своими солдатиками, «бил или не бил» их, делал в сюжете неожиданные повороты и развивал сюжетные линии персонажей, а в то же самое время твой дед с моим отцом играли на сцене их театра. Они были мастерами своего дела, и им несложно было заметить в тебе то, что не всегда можно было найти у их коллег по театру – та искренность, с которой ты это делал, та честность. Это твой дед прозвал тебя принцем Датским.
Аарон слушал очень внимательно. Его интересовала каждая деталь тех дней, каждый нюанс.
– А теперь ты вырос и стал дипломированным артистом вместе со своими сокурсниками. Однако диплом сам по себе еще ничего не значит. Кто-то, конечно же, со мной не согласится, но на самом деле все зависит от того, насколько ты честен по отношению к самому себе. Если у тебя есть мечта играть и стать актером, и ты веришь в нее и делаешь все возможное, чтобы претворить ее в жизнь, то рано или поздно ты добьешься своего. Надо постоянно делать то, что ты хочешь, можешь и любишь, и тогда, даже если у тебя не будет на руках диплома, театр обстоятельств, судеб и вещей выстроится таким образом, чтобы ты смог стать тем, кем хочешь быть. Ты будешь играть, когда другие с дипломами будут за деньги делать заученные движения, нехотя и без души. Ты будешь удивлять в то время, когда, казалось бы, никому ничего из всего этого уже не будет нужно. Ты будешь заставлять людей думать, когда в обществе будет царить трафаретная монотонная потребительская серость. Рано или поздно о тебе скажут: «Он – артист», и это будет твоей победой.
Тот, кто кожей чувствует колебания воздуха и гармонию звуков, становится музыкантом даже если он не знает нот, и именно его песни поются миллионами и обретают вечную жизнь. Тот, кто не только видит цвет, но и ощущает его глубину и температуру, становится художником даже если он не может грамотно написать свое имя. Тот, кто нутром может прочувствовать ситуацию, прощупать черты характера персонажа, а после показать это с помощью умения двигаться, смотреть и говорить, становится артистом. У них не будет диплома в кармане, но у них будут играть глаза. Они не смогут похвастаться годами обучения в классе Коллинза, но их имена скорее будут на слуху у народа, чем его громкая фамилия. Они могут не знать слова «мизансцена» и будут заменять его набором слов, приблизительно ее описывающих, но это им и не будет нужно, потому что искусство выстраивать мизансцену будет у них в крови и в их ДНК. Такие артисты всегда будут невидимо идти рядом с тобой, готовые составить тебе конкуренцию. Будь готов к встрече с ними, потому что они всегда будут оригинальными, и не воспринимай их как врагов, а постарайся научиться у них чему-то. Ты сам бы был одним из них, не попади ты в Театральный. Разреши поинтересоваться: дед настоял?
– Да, когда встал вопрос выбора образования, дед стал активно участвовать в домашних дебатах, – подтвердил Аарон. – Если бы не он, я был бы сейчас дипломированным юристом и умел бы составлять длиннющие тексты, используя этот стерильный юридический язык…
– …и, если бы кто-то после окончания института вдруг предложил создать юридическую контору и работать в какой-то конкретной области, ты бы с радостью согласился? – предвосхищая отрицательный ответ, подкинул вопрос Филипп.
– Может быть и согласился бы. Но я однозначно не захотел бы начать работу прямо сейчас. Я бы предпочел отдохнуть.
– Вот! Именно это и захотело сделать большинство твоих однокурсников, которым ты вдруг после сдачи диплома и аж двух дополнительных спектаклей вдруг в субботу вечером предложил активно работать.
Аарон молчал. Филипп улыбался.
– Это – твоя Мечта, Аарон. Другие пока не готовы к тебе примкнуть. Дай им время. Я уверен, не все они успокоились, получив диплом на руки. Кто-то из них скоро почувствует голод – созидательный голод, который не дает покоя, пока не начинаешь что-то делать. К сожалению, никто не сможет им дать гарантию того, что они не почувствуют настоящий голод, но такова судьба всякого, кто идет за своей Мечтой, как за звездой – по прямой, через реки, горы, ущелья и болота. Голод, холод, отсутствие диплома, посредственность, грубость, непонимание – все, с чем придется столкнуться на пути и что будет мешать, надо будет преодолеть, потому что это правильно. В этом заключается суть высшей справедливости.
С минуту оба собеседника молчали. Аарон сконцентрировал внимание на музыке, тихо звучавшей где-то за барной стойкой, за которой все это время суетился бармен, наводя порядок в своем хозяйстве. Филипп о чем-то размышлял, когда ход его мысли прервала короткая и печальная фраза Аарона.
– Каким мне сейчас сложным кажется все.
– Если бы ты знал, как на самом деле все просто, – попытался приободрить его Филипп, улыбнувшись. – Ничего страшного. Будем чаще говорить и все быстро встанет на свои места. Даже если нам никто не позвонит, мы все равно будем работать. Ведь будем?
– Будем, – тихо ответил Аарон.
– Но нам позвонят.
