Микаэл Геворгович Абазян
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
Глава 15. Прекрасная модель бесконечности
– Мне скучно, Марк…
И это означало, что Филиппу действительно было скучно.
Никто из труппы не был отягощен чрезмерными объемами работы: все аккуратно укладывалось в заранее расписываемые графики работы и все сроки были выдержаны. Не было излишней спешки, если, конечно, не брать в расчет постоянные визиты – как вместе, так и по отдельности – на теле- и радиостудии, разные фотосессии то для журнала, то для какого-то рекламного плаката, интервью и пресс-конференции, встречи с общественностью и мастер-классы. Не было и простоя в работе из-за нехватки чего-либо: Филиппу с его командой не отказывалось ни в чем, что могло бы понадобиться как для работы труппы, так и для осуществления проектов вне «Кинопуса», которые полностью контролировались менеджерами и продюсерами. Как говорится, скучать им не приходилось, и все же…
– Мне скучно, Марк…
Филипп сидел в своем кресле, опустив голову на согнутую в локте левую руку, которой он уже несколько минут согревал поверхность стола. Указательным пальцем левой руки он проводил по неглубокой царапине на столе, словно знакомился с ней. Она появилась два дня назад, а заметил ее он только сейчас. Раньше бы он переживал из-за этого, да так, что в мыслях его точно бы проскакивала фраза «новый стол». Он спокойно мог сделать это – заказать себе новый стол, – но он не хотел походить на тех ненасытных, капризных, неблагодарных, тщеславных звезд, с которыми ему сейчас приходилось общаться. Или не общаться – это уже смотря как ему порекомендуют менеджеры и продюсеры.
Помимо этих двух представителей руководства, в последнее время Филиппа стал особо раздражать имиджмейкер. Иногда он выполнял указания сверху и, пользуясь данной ему свободой действий, указывал на недостатки во внешнем образе Филиппа и Ко, лишь изредка хваля ту или иную деталь их гардероба. Но были случаи, когда он добавлял что-то от себя. Неважно, стремился ли он к совершенству образов или же просто кусал их время от времени, но фразы типа «забудь-ка ты про этот бабушкин чепчик» или «я тебе как-нибудь подкину нормальный свитер» выводили из себя даже таких терпеливых и кротких людей, как Симон и Саад. Случись такое в присутствии Филиппа, который мог стерпеть личную обиду, но не позволил бы задевать честь своих друзей, он бы вызвал того на разговор или попросту закатить скандал, но сейчас…
– Марк, мне скучно…
За прошедший месяц Филипп успел уже трижды обратиться к Марку Эго как к человеку, который был в состоянии дать трезвую оценку происходящему, не настраивая одну из сторон конфликта против другой и не втягиваясь в него лично. Необходимая поддержка была получена, но общее состояние от этого не улучшилось. Наоборот, все чаще и чаще Филипп жаловался на то, что ему было…
– …скучно. Мне скучно от того, что мне скучно, от того, что мне все так быстро успело наскучить… Но ведь все было не так, правда? Марк, ведь все было намного интереснее, живее, – слегка увеличив темп и ясность своей речи, заговорил Филипп, поднимая голову и разминая затекшую левую руку. – Еще, если я не ошибаюсь, месяц назад я мог бы выдать какую-нибудь мотивационную речь и поддержать любого из друзей. А сейчас… мне бы кто помог!
– А что ты можешь сделать-то? – нехотя заговорил его друг. – Вы подписали все бумаги, вы согласились на сотрудничество, вас впрягли в телегу и теперь вы выполняете то, что пообещали. Но взгляни на это с другой стороны: вы действительно смогли создать театр, о котором не просто заговорили, а закричали, и то, о чем вы решили заговорить с этой сцены, смогло тронуть сердца людей. Первое входило в ваши планы и было вашей мечтой, верно?
– Да, было…
– А второе?
– Это… то, что…
– Да-да, тронуть сердца людей. Не было, согласись! Вы просто хотели играть, играть на сцене, играть друг с другом, как дети играют. И у вас получилось именно потому, что вы относились к происходившему, как к игре. Сейчас же вас вынуждают работать, зарабатывать деньги. Поэтому мы говорим детству: «Прощай!» и смотрим на график работ. Что у нас сегодня, ага…
Марк Эго опустил руку, державшую воображаемый календарь и немного печально посмотрел на друга, который туманным взглядом глядел сквозь него в бесконечность.
«О чем он сейчас думает?» – только и успел помыслить Марк Эго, как Филипп обратился к нему.
– То есть ты хочешь сказать, что у нас сегодня нет мечты и от этого нам стало скучно?
– Во-первых, я не говорю за всех: может кого-то – или даже всех, кроме тебя – вполне устраивает тот темп и вектор работы, которую вы сейчас выполняете. Во-вторых, я не говорю, что у вас сегодня нет мечты: я сказал, что у вас была мечта тогда, в то время, которое сегодня кажется чем-то таким далеким и забытым. Но что правда, то правда: сегодня вы как коллектив не имеете такой свободы мечтать, которая была у вас раньше.
– Что же нам делать, Марк? Мы должны были не соглашаться на контракт? – приглушенно и немного нервно стал говорить Филипп. – Я понимал, что если бы мы отказались, о нас бы скорее всего просто забыли, нашли бы кого-нибудь посвежее, поновее, поинтереснее…
– Я сомневаюсь, что они смогли бы найти…
– Да-да, и Рихтер тоже указывала на нас, да, я знаю. Но они уже вытянули из ее слов все, что нужно. Посмотри на них: они – настоящие акулы. Они – и я правда не знаю как – сделали бы так, чтобы от нас отвернулись. Сегодня они делают так, что взгляды всех обращены на нас. Они даже могут озвучить нужную им критику, которая лишь подсобит им в их проектах. Пойми, нас просто купили. Мы для них стали удобной нишей. Ведь рынок настолько подвижен, что даже с нашей прогнившей экономикой можно делать деньги на том, что можно хорошо купить и продать. Пойми, я никогда не нуждался в деньгах. Ты ведь хорошо это знаешь. А эти ребята… Да, может не все из них достойны такой жертвы, но некоторые до сих пор продолжают делать все возможное, чтобы доказать всем и в первую очередь себе самим, что они чего-то стоят. И у них это получается! Ты посмотри, как здорово они влились в этот сериал, будь он неладен! Получается, черт возьми! Не знаю, чья там заслуга в первую очередь – компании, режиссеров, продюсеров, их самих – неважно. Проект работает! И кто я такой, чтобы мешать им идти своим путем!
– Разве же ты будешь мешать, если…
– Мне ли не знать, буду я мешать или нет?! – полностью окрепшим железным голосом прервал его Филипп. – Мне ли не рассуждать о том, что ожидает того, кто сознательно лишает близких своего счастья?! Может быть, они – единственное, что хоть как-то оправдывает мою никчемную жизнь, и я буду им помогать! Они молоды, сильны, и они должны брать из жизни то, что она согласна им отдать, потому что после им нужно будет зубами вырывать у нее то, чем она уже не захочет делиться. К тому времени, когда у них сломаются все зубы и сдерутся все ногти, они должны иметь какие-то гарантии. Нет, конечно же я буду помогать им, просто мне… мне скучно, Марк!
– Ты никоим образом не помешаешь, если поделишься своим мнением о том или ином аспекте их работы, их игры… – вернулся было Марк Эго к своей мысли.
– Критиковать предлагаешь, да? – ехидно спросил Филипп.
– В хорошем смысле этого слова.
– Ну, я могу, конечно же сказать им все то, что я думаю, но, скорее всего, только на ушко, да уединившись где-нибудь на кухне.
– Почему ты так думаешь? – удивился Марк Эго, понимая, что сейчас откроется новая линия в разговоре о наболевшем.
– Потому что эта компания насколько занята нашей раскруткой, настолько и следит за тем, чтобы нас никто не критиковал. Ты случаем не заметил негативной критики в наш адрес, а? Может читал или слушал, как люди сожалеют о том, что было в «Кинопусе» и чего уже нет? Нет, не замечал?
– Н-нет, не замечал…
– А знаешь почему? Да потому что этой критики нет. Ее нет! Все, что бы мы не делали, получается на все сто. Мы идеальны и безупречны!
Филипп глубоко вздохнул, потер глаза ладонями, прочесал пальцами волосы и сцепил пальцы в замок на затылке.
– Ты лучше всех нас знаешь, насколько важна обратная связь. Критика от человека, который разбирается в деле, очень нужна, а о нас никто не говорит ничего, кроме похвалы. Но так же не бывает!
– Вот ты сам сказал: «от человека, который разбирается в деле». А может быть у нас в обществе не осталось тех, кто разбирается в этом деле? Не может быть такого, нет?
Марк Эго, нащупав хилую соломинку, за которую можно было бы ухватиться и повиснуть хотя бы ненадолго, пытался аргументировать свою точку зрения. Не то, чтобы она сама по себе была важна для него – он боялся позволить другу сорваться, ведь тот сейчас также висел над пропастью, ухватившись за свою соломинку.
– Сама Маргарита Рихтер высказалась о вас. Еще тот другой… не помню имени, ты мне о нем рассказывал…
– Да, я тоже не помню сейчас…
– Вот, и он заметил, и дал вам такую оценку, которой ты всегда можешь гордиться. Причем он сделал это так…
– Артур Новак.
– Что? А, точно – Артур Новак. Вот, этого тебе мало? Я понимаю, что до перехода под крыло компании и после – два разных этапа, – не дав открывшему было рот Филиппу ответить, продолжил свое наступление Марк Эго. – Сейчас тебе просто хочется, чтобы о тебе говорили. Да, ты хочешь услышать критику, конструктивную критику, но в первую очередь тебе ведь хочется просто внимания. Если бы ты знал, что у вас все действительно хорошо, и вы… – честное слово, я искренне говорю сейчас, Филипп! – и вы действительно заслужили эту похвалу своим трудом, своей работой, своими бессонными ночами, разве бы ты стал отвергать эту сердечную похвалу? Ну разве бы ты ее не принял как справедливую оценку? Заниматься своим любимым делом и получать за это достойное вознаграждение – разве это не счастье?
– Счастье мимолетно. Счастье ты ощущаешь в мгновении. Даже когда ты осознаешь это мгновение, оно уже пролетело. Это как свет звезды, который доходит до нас в то время, когда самой звезды уже нет и в помине. Это как когда кто-то машет тебе рукой, а ты замечаешь его лишь когда рука уже начала опускаться. Ты не можешь пребывать счастливым длительное время. Его надо успеть предвидеть, и, если это получается – насладиться тем самым мгновением. Редкая фотография может запечатлеть такой кадр, а ведь он есть. Они есть, эти кадры. Представь, что будет, если собрать большое множество таких вот фотографий счастливых людей и вклеить в один большой альбом… Ну, представил?
Марк Эго не сразу почувствовал, что Филипп обращался к нему с вопросом. Настала его очередь уставиться в бесконечность, но вопрос друга вернул его в реальность.
– Прости, что представить?
– Что получится, если собрать огромное множество фотографий счастливых людей и вклеить в один большой альбом?
– Альбом, который будет всегда хотеться смотреть.
– Да.
– Постоянно смотреть. Бесконечно… – Марк Эго даже немного испугался своего открытия.
– Да, Марк, да! Это – прекрасная модель бесконечности! Из таких вот мгновений и собирается вечность, правда она почему-то очень скоро своей статикой, своим положительным постоянством начинает напоминать смерть. Счастье же всегда происходит здесь и всегда – сейчас. Его нельзя измерить, взвесить, оценить, объяснить. Кто-то счастлив от простого созерцания рождения бабочки, или же от понимания своей ничтожности, когда смотрит на фотографию какой-нибудь космической туманности, а кто-то всю жизнь будет считать себя несчастным, продолжая скупать дома, земли, строя или разрушая города. Большинство же просто не могут понять, что для них в этой жизни действительно ценно. Для таких главное быть рядом с теми, кто велик, знаменит, при деньгах, кто обладает чем-то уникальным. Такие не только плохого не замечают, но и хорошее не могут выделить, и вот о них я думаю, когда сетую на отсутствие критики. Настоящих профессионалов может и не быть, но сами-то люди почему не хотят думать? Риторический вопрос, конечно же, но мозги у большинства давно уже скисли.
Филипп постепенно стал спускаться с облаков, в которые вознесся, говоря о своем понимании счастья. Сейчас он говорил об иных свойствах человеческой души.
– Нас либо чрезмерно хвалят, либо о нас не говорят вообще. Как о мертвых, хотя полностью это известное высказывание звучит так: «О мертвых либо говорят хорошо, либо не говорят ничего, кроме правды». Правда же в том, что в нашу раскрутку вмешалась компания, поэтому и не слышно никакой критики. Мне на глаза не попадаются даже эти двусмысленные статейки с религиозными колкостями. О каком прогрессе может идти речь, если не будет критики? Артисты пусть принимают ее или не принимают – это их дело, но быть-то она должна!
– Не думаю, что ты мог об этом не знать, – решил высказать свою точку зрения по этому вопросу Марк Эго, – но в театральной среде не принято открыто критиковать.
– Так меня и закрыто ведь не критикуют! – возразил Филипп. Потом разве я говорю о критике именно в театральной среде? Меня интересует мнение людей… – Филипп вдруг запнулся.
– Серьезно? – Марк Эго ухватился за вторую соломинку. – Тебя интересует мнение тех, кто никогда не сможет понять, что такое счастье? Мнение именитых критиков ты уже слышал. Мнение друзей также не является для тебя секретом. Ты знаешь мотивы своих продюсеров, и ты видишь, как реагирует на твою работу зритель. Чего тебе еще надо?
Филипп задумался. Почувствовав, что эта беседа его утомила, он понизил голос и неторопливо выговорил ответ, который можно было и не озвучивать.
– Наверное, мне хочется сломать эту систему, в которой у каждого режиссера есть свой критик; систему, в которой не принято говорить то, что думаешь, даже когда это так очевидно; систему, в которой наличие этикетки играет бо́льшую роль, чем качества тех, на кого они нацеплены; систему, в которой даже зритель особенно и не нужен.
Филипп тяжело дышал, время от времени пытаясь сделать глубокий вдох, только это у него никак не получалось. Марк Эго встал, подошел к нему и похлопал его по плечу.
– Мой дорогой Дон Кихот, безнадежный романтик и рыцарь своих идеалов. Увы, не всем дано увидеть то, что видишь ты. Иначе жизнь была бы такой легкой, такой понятной. Не сердись на людей за то, что не можешь достучаться до них, и не переживай там, где это особо и не нужно. Люди – не плохие. Они так поступают не со зла. Они просто не знают, в каком направлении им идти. Если они сейчас смотрят на тебя, то ты просто иди своей дорогой, и не оборачивайся. Кто знает, может быть, в какой-то момент тебе придется обернуться, и ты увидишь за собой кого-то, кто все это время будет идти за тобой. А может быть тебе повезет и их будет двое. Или трое. Десять… Или больше. Цветок в поле не думает о том, заметят ли его люди, оценят ли его красоту, скажут ли другим о том, что день их стал чудесным, а они – счастливыми в тот момент, когда они увидели его. Скорее всего, полевые цветы в подавляющем большинстве так и увядают неоцененными, но их это никогда не сделает менее прекрасными.
Уходя, он пожелал Филиппу счастливого Рождества и выразил надежду на то, что его сегодняшний визит принес хоть какую-то пользу. Подойдя к двери, Марк Эго обернулся и еще раз обратился к провожавшему его другу.
– Тебе тоже никто не может мешать идти своим путем. Почему бы тебе не попробовать общаться с людьми, используя то, что ты имеешь под рукой? Лишь только не питай особых надежд на успех.
Глава 16. Выбор
Никогда раньше гнев не проникал в сердце Филиппа настолько глубоко, что тот даже не мог выразить его и выплеснуть из себя эту разрушительную энергию.
Примерно за неделю до этого, он в компании с Аароном, Саадом и Я'эль по инерции продолжал отмечать давно прошедшие рождественские и новогодние праздники, оккупировав свой любимый уголок в баре «Off». Такое бессмысленное, бесцельное и беспочвенное времяпровождение, как он о нем все чаще стал отзываться, Филипп предпочитал ставшим рутиной фотосессиям, съемкам в сериалах и телешоу, банкетах и бесплодных интервью.
– Уж здесь нас точно не будут докучать глупыми вопросами о том, как мы достигли успеха за такое короткое время, – говорил он, поднимая очередной стакан с виски. – За «Off»!
Друзья были того же мнения. Они видели разницу между тем, какой была их жизнь до того, как они стали знаменитыми, и после. Однако они не согласились бы с тем, что такая жизнь им претит и они мечтают каким-то образом избежать такой судьбы в ближайшие несколько лет.
– Я прекрасно вас понимаю, – мямлил хорошо выпивший Филипп, – и не буду особо возражать. Вы молоды, сильны, красивы, вам хочется увидеть и попробовать все, что предлагает жизнь. Но жизнь все это предлагает вам через общество, а вот ему я не доверяю. Я доверяю людям, а не обществу.
Филипп закрыл глаза ладонью, после чего начал медленно проводить ей по лицу, прижимая ее так крепко, словно лицо было мокрым, и он хотел одним разом насухо вытереть его. Друзья переглядывались, подумывая о том, что пить ему сегодня больше не стоит.
– А общество разве не состоит из людей? – спросил Аарон, пытаясь вытащить его из неведомых ему внутренних течений, которые уносили Филиппа куда-то глубоко и далеко от них.
– Да, состоит, – согласился Филипп, с трудом открывая покрасневшие глаза и удерживая веки от обратного движения всеми предназначенными для этого мышцами лица. – Но людей мы можем… мы можем людей… увидеть и поболтать с ними. Выпить можно тут… с людьми. А вот с обществом – шиш! Где оно, твое общество? Нигде и везде. Оно не пьет, оно не шалит. Не нарушает правило дружного… ой, дорожного движения – вот. Оно вообще никакие правила не нарушает. И на всех влияет. Во все сует свой нос. Общественное мнение, знаешь ли… Буте остружн… – Филипп облизнул губы и по слогам выговорил трудное слово. – Будьте ос-то-рож-ны… вот… с обществом. Не дайте им втирать вам то, что правильно и что полезно. Я вас люблю, мои друзья. Вас мне никто и никогда не смог бы втереть. Вы мне самой жизнью даны. Вас я выстрадал. А общество в вас видит совершено других личностей.
Филипп замолчал и закрыл глаза. Время от времени его пальцы, которыми он все еще держал стакан, делали какие-то импульсивные движения, словно проверяли, не заменили ли его на новый. Они просидели так еще пару минут. Я'эль тихо задала Аарону какой-то вопрос, касающийся предстоящих съемок, тот ответил. Еще через минуту Саад также подключился к разговору. Они не заметили, когда именно Филипп вернулся в реальность и открыл глаза. Тяжело дыша и глядя куда-то в бесконечность, он анализировал три возможных выхода из того состояния, в котором он находился.
В первом случае он просто привыкнет к этой ситуации, и тогда ему скоро должно полегчать. Вероятно, ему все чаще пришлось бы проводить вечера в таком же «бессмысленном, бесцельном и беспочвенном» ключе, как и сегодня. Вернулся бы он тогда в ту же исходную точку, в которой смог бы наметить новую траекторию движения? Вряд ли.
Второй видимый ему исход предполагал выход из игры с потерей всех привилегий, которыми он сейчас был наделен. Его личная финансовая ситуация особо бы от этого не пострадала, да и имя его уже было не из последних в списке под названием «Те, о которых говорят». Подведет ли он друзей? Вряд ли.
Наконец, если он на все сто признается в том, что ситуация достигла своего критического уровня и ему вконец осточертела жизнь по правилам этого общества, он может покинуть его и переселиться в любое другое. Он вправе подыскать себе наиболее подходящее место для проживания в какой-либо другой стране, предлагающей больший выбор возможностей и перспектив, чем та, в которой он родился и прожил всю свою жизнь. Может ли он гарантировать успешный результат такой вот кампании? Вряд ли.
Каждая из возможных перспектив подразумевала завершение очередного этапа в скоротечной жизни Филиппа, в каждой он чего-то лишался и чем-то рисковал. Но больше всего его томило то, что ни в одной из них не было творчества в том виде, который он еще недавно ощутил всей своей сущностью.
А через неделю он был приглашен на пресс-конференцию, в которой участвовали создатели и звезды проектов компании, главной из которых была, несомненно, уже успевшая нашуметь экранизация «Притчи о бледном сыне». Событие проходило в большом и очень светлом конференц-зале, в котором царила легкая и непринужденная обстановка. Недалекие высказывания перемежались с вопросами, ответы на которые сопровождались сальными шутками и плоскими комментариями. Обвешанные фотокамерами репортеры никак не могли найти себе подходящего места, чем докучали операторам телекамер, стационарно установленных на штативах, с наклеенными на них логотипами крупных телеканалов страны, а также корреспондентам частных телеканалов с камерами поскромнее. Корреспонденты гламурных журналов ждали своего часа, сидя в средних рядах зала, а независимые блогеры, которые зачастую считают себя самыми особенными, самыми осведомленными и самыми почитаемыми общественностью источниками информации, совершали неуклюжие перемещения вдоль правой и левой стен зала. Некоторые молча снимали на телефоны и полупрофессиональные камеры все подряд, другие вдобавок чинно записывали что-то у себя в блокнотах, иные вылавливали кого-нибудь и устраивали блиц-интервью, стараясь не привлекать к себе внимания сотрудников безопасности, готовых в любой момент выпроводить нарушителей порядка из зала. Самые неудачливые из блогеров тихо делились с поневоле оказавшимися в этот момент рядом с ними гостями тем, как незаслуженно они обделены вниманием вообще и всех присутствовавших в зале в частности.
Когда вопрос адресовался Филиппу, он старался отвечать на него любезно, но кратко, воздерживаясь от дальнейших комментариев.
«Злые орки, закостенелые дикари, выкрашенные куклы и запуганные узники… Злые орки, закостенелые дикари, выкрашенные куклы и запуганные узники…»
Бесконечной петлей вертелся в его голове этот набор персонажей из повседневной жизни, которые, подобно самим этим словам, постепенно всплывавшим из глубин памяти, подходили к нему все ближе и все плотнее окружали его, чуть ли не физически затрудняя дыхание. Время от времени он выпрямлялся в кресле, пытаясь сделать глубокий вздох, но у него ничего не получалось.
В один из таких моментов Филипп вспомнил обстоятельства, в которых он несколько лет назад выплеснул эти слова на бумагу. Именитый рецензент одного из авторитетных издательств позже запорол этот текст, но и сам Филипп тогда не делал особых ставок на успех. Ему просто нужно было отдать бумаге то, что накопилось в нем за последние годы, и реакция общественности не имела для него особой важности. Но сейчас он мысленно перечитывал тот самый текст, и где-то глубоко внутри Филипп почувствовал, как в нем начал зарождаться гнев.
«Злые орки, закостенелые дикари, выкрашенные куклы и запуганные узники… Злые орки, закостенелые дикари, выкрашенные куклы и запуганные узники… Злые орки, закостенелые…»
– Филипп Сэндмен, можно задать вам вопрос? – вдруг услышал он звонкий женский голос, дошедший до него откуда-то слева.
– Да-да, конечно, – равнодушно ответил он.
– Представьтесь, пожалуйста, – предложил автору вопроса координатор конференции.
– Да, а то еще присвоит себе этот вопрос кто-то из наших коллег-блогеров, так потом не отвертишься, – булькающим голосом добавил генеральный продюсер, на что все, кто присутствовал в зале, кроме Филиппа, ожидавшего вопроса, телеоператоров, не отвлекавшихся от добросовестно выполняемой ими работы, и самих блогеров, несколько уязвленных колким комментарием, взорвались от смеха. Наконец, зал был готов дать возможность корреспонденту озвучить, а Филиппу услышать вопрос.
– Филипп, какой сериал вы сейчас пишете? И еще – какие из сериалов у вас сейчас на очереди есть в ближайших планах.
Злые орки, закостенелые дикари, выкрашенные куклы и запуганные узники еще плотнее сжали кольцо. Новый приступ одышки заставил Филиппа вытянуться в кресле. Он соображал, с чего бы начать отвечать на такой вот вопрос, и выбрал наименьшее из зол.
– Я не совсем понял вторую часть вопроса, – начал он тихим голосом, постепенно обретавшим плотность и становившимся жестким и колючим, – и вряд ли я или кто-либо из присутствующих здесь сможет его воспроизвести. Поэтому вы просто переслушайте свою запись, запишите транскрипцию, отнесите ее к лингвисту, который, надеюсь, сможет перевести ее на грамотный человеческий язык, проанализируйте ошибки – хотя нет, забудьте – вас это все равно не спасет, – и потом уже задайте его снова, – бросил он в лицо молодой репортерше в ярком макияже, не совсем еще успевшей распознать ядовитый сарказм в его словах. – Вообще-то я думаю, что суть моего ответа не изменится, поэтому не тратьте свое время попусту – кстати, никогда не тратьте время попусту! – и слушайте, что я вам скажу. Я никогда не писал, не пишу и не буду писать сериалы. Сериалы не пишут – их снимают. Снимают на основе сценариев, которые уже именно пишут. Если вы имеете в виду «Притчу о бледном сыне», то знайте: я написал историю, которая была поставлена на сцене театра «Кинопус» и игралась там несколько раз, и только после этого из нее сделали сериал вот эти люди, которые здесь представляют большую компанию. Я не намерен отвечать вам, над чем именно я сейчас работаю. Может быть, я бы и поделился планами с кем-то другим, но, увы, не здесь и не с вами. Мне интересно, кто вам дал аккредитацию? Какой ресурс вы представляете и кто допустил вас к участию в пресс-конференции?
Координатор упустил возможность пресечь возникновение открытого конфликта, и сейчас ему не оставалось ничего, кроме как резко прервать монолог Филиппа, чтобы хоть как-то разогнать накатившие тучи и дать этой выкрашенной кукле возможность перевести дух. Но Филиппа уже было не остановить.
На помощь координатору решил прийти сам продюсер, который попытался сгладить конфликт, пробулькав какую-нибудь остроту.
– Это… это… поймите правильно, это все от перенапряжения. Филипп действительно очень много работает над созданием нового материала, так что неудивительно, что он может вдруг сорваться на каком-нибудь незначительном моменте. Увы, большая часть из того, что он делает, должна находиться в секрете. Таковы правила нашего бизнеса. А то, что он создает сейчас…
– Я сейчас ничего… – попытался остановить его Филипп.
– То, над чем Филипп Сэндмен работает в данный момент, будет бомбой весеннего сезона, – продолжал выруливать ситуацию генеральный продюсер, незаметным движением кисти руки призывая Филиппа сбавить обороты. – Я вам это гарантирую. Я говорю так, потому что на все сто уверен в его таланте, и наши студии готовы снимать все, что бы Филипп не написал. Вы удовлетворены ответом?
– Вашим ответом – да, я удовлетворена этим, а он почему-то просто нагрубил девушке, – чуть было не начала хныкать выкрашенная кукла. – Ни за что вот просто так оскорбить!
Филипп сидел неподвижно, уставившись куда-то в бесконечность перед собой. Его скулы время от времени пульсировали, а одышка уступила место до боли сковавшему его ноги холоду. Двумя пальцами правой руки он сжимал кончик большого пальца левой руки, надеясь, что эта искусственная боль отвлечет как от боли естественной, так и от всего этого балагана, в центре которого ему сегодня пришлось оказаться.
«Давай-ка посмотрим на это с несколько иной позиции, – мысленно предложил он сам себе. – То, что происходит со мной здесь и сейчас – что оно меняет? Как оно влияет на меня и на мою сущность? Делает ли оно меня хуже, ущербнее? Нет. Счастливее? Тоже нет. Может быть, мне просто пришла пора немножко расшатать закостеневшую нервную систему? Тогда может быть все не так уж и плохо, и, может быть, будет оригинальным, если я сейчас встану, улыбнусь, пошлю этой девушке воздушный поцелуй, объясняя, что все увиденное ими было игрой, сценой из новой рабо… ладно уж там – из нового сериала! Да, сериала, который я пишу! То-то разрядится обстановка! То-то будут счастливы все вокруг, сочтя себя причастными к такому живому проявлению высокого искусства! Завтра же я могу поместить у себя на сайте объявление о мастер-классе по актерскому мастерству. Да что там об одном – о нескольких мастер-классах! С ними можно поехать по городам и даже по соседним странам! И если это я сейчас на ходу все представил, то какие классные мысли и идеи возникнут в головах наших продюсеров! А генеральный так вообще будет прыгать в своем кресле от радости и хлопать в ладоши. «Я же говорю – я в Сэндмене уверен на все сто!», пробулькает он. А через какие-то полчаса все это останется в прошлом. Никто ничего не потеряет. Наоборот – многие приобретут ценный материал из идей, которые в срочном порядке начнут эксплуатировать профессионалы своего дела.»
Трудно предвидеть, где и когда именно должен преломиться луч света, где и когда порыв ветра заставит капли дождя сменить свою изначальную траекторию, где и когда настигнет пуля бегущую цель. Конечно же, как и все другие события, это всегда происходит в какой-то определенный момент времени и в строго определенной точке в пространстве, но именно такие, исключительные моменты, встречаются крайне редко. Здесь и Сейчас этого рода всегда бывает заметен и Большому Страху, и Здоровой Дерзости, и даже Маленькому Риску. Они прекрасно знают, что сейчас этот момент закончится и все вернется, как говорится, в свою колею. Но как же долго тянется для них этот момент! Они цепенеют, они перестают двигаться и дышать. Они превращаются в маленькие беспомощные комочки, если не успевают до его наступления взяться за руки, чтобы оставаться вместе.
Для Филиппа, как и для всех живущих, этот момент не заметен, и его наступление всегда обнаруживается уже после того, как жизнь меняет свое течение, подобно лучу света, дождевой капле, или жизни, прерванной инородным телом.
Филипп освобождает ноготь большого пальца левой руки от приносящего боль давления. Он набирает в грудь воздуха достаточно для того, чтобы выдохнуть облегчение, способное успокоить всех. В этот момент он слышит слева от себя булькающий голос.
– Что вы! Что вы! Поверьте мне, Филипп никогда бы не смог оскорбить, унизить или обидеть кого-либо. Это добрейший человек, в котором заключен целый набор явных и скрытых добродетелей, и как автор он очень мягкий, галантный и изысканный, а его безукоризненные работы несут в себе высокий моральный посыл для зрителей, а также читателей. Ведь если он что-то пишет, то это кто-то читает, не так ли?
Еще пять секунд остается Разрушительному Гневу ждать момента своего появления.
Еще четыре секунды трем маленьким комочкам предстоит терпеть присутствие и дерзкий взгляд ужасного гостя.
