Константин Маркович Поповский
Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба
6.
Площадка перед замком. Виден угол уносящейся вверх стены. Лунный свет лежит на каменных плитах, но левая часть площадки прячется в тени, которую отбрасывает крепостная стена. Далекий шум морского прибоя.
Появляются Марцелл и Бернардо.
Марцелл: Что, никого?
Бернардо: Как видишь.
Марцелл: Что ж, подождем еще. Хотя, сказать по правде, время вышло.
Бернардо: Что за беда? До смены далеко. Подождем.
Марцелл (озираясь по сторонам): Все б было веселей.
Бернардо: Ты так дрожишь, как будто опять увидел призрак старого Гамлета.
Марцелл: Уйми язык. И без того жутко. Не хочу даже вспоминать об этом.
Бернардо: Читай Устав, и сразу станет легче. Забыл, что там сказано? «Сил не жалей, начальство слушай, врага рази». Вот и вся премудрость.
Марцелл: Я что-то не припомню, чтобы Устав нас наставлял по части привидений. Тут надобен святой или, на худой конец, священник.
Бернардо: Если у человека есть вера, ему ничего не страшно.
Марцелл (пристально глядя на Бернардо): Так вот, оказывается, в чем дело.
Бернардо: В чем?
Марцелл: Теперь я понимаю, почему ты так побледнел. Ты в вере слаб.
Бернардо (беззлобно): Дурак.
Марцелл: Но не ханжа.
Бернардо: Дурак вдвойне. (Повернувшись, идет по сцене).
Марцелл (встревожено): Постой. Куда ты?
Бернардо: Когда бы ты читал внимательно Устав, то знал бы что там сказано о караульной службе: «обходи дозором». Что я и делаю. А ты можешь оставаться.
Марцелл: Ну, уж нет. Пойду с тобой.
Бернардо: Но только молча. (Уходят).
Пауза. Из тени появляются Горацио и Секретарь.
Горацио (оглядываясь): Странно. Никого.
Секретарь: Это здесь?
Горацио: Да… Они, должно быть, отошли, нас не дождавшись.
Секретарь (нетерпеливо): Ну, показывайте, показывайте, где это было!
Горацио: Там, где вы стоите.
Секретарь: Прямо здесь?
Горацио: На этом самом месте.
Секретарь: Невероятно. Захватывает дух. (Озираясь). Откуда он появился?
Горацио: Со стороны моря.
Секретарь: Боже, сохрани!.. И что? Точь в точь, как старый Гамлет?
Горацио: Один к одному.
Секретарь: Вот чудеса. Должно быть, были веские причины ему появиться.
Горацио: Вы их знаете.
Секретарь: Но только с ваших слов.
Горацио: Этого мало?
Секретарь: Что до меня, то мне вполне достаточно. А мнение остальных вы слышали.
Горацио: Я слышал только страх, который они принимали за свое мнение.
Секретарь: Как, впрочем, и большинство людей… Бог мой! На этом самом месте! Что вы почувствовали?
Горацио: Стыд. Раздражение. Жалость.
Секретарь: Ужас, может быть?
Горацио: Ни в одном глазу.
Секретарь: Вы смелый человек, господин Горацио. Но почему же стыд?
Горацио: Стыд за себя. Мне вдруг почудилось, что он пришел нарушить ту спокойную жизнь, которой мы жили. Не боюсь признаться, я испугался. Потом мне стало за это стыдно.
Секретарь: А что потом?
Горацио: Потом он мне показался таким жалким, что слезы навернулись на глаза. Кто возвращается оттуда, откуда нет возврата, тому не позавидуешь.
Секретарь: Подумать только! Как, в сущности, мы мало знаем.
Горацио: Я думаю, ровно столько, сколько надо, чтобы поступать правильно. Все остальное – блажь.
Секретарь (посмеиваясь): Вы рубите с плеча. Не много же найдется на свете людей, которые захотели бы с вами согласиться.
Горацио (в сторону): Вот почему наш мир давно уж обезлюдел… (Прислушиваясь): Тш-ш… (Шепотом). Слышите?
Секретарь и Горацио прислушиваются.
Бернардо (издали): Кто здесь?
Горацио (делая знак секретарю и отступая вместе с ним в тень): Ответь сначала сам.
Бернардо: Люди датской службы.
Горацио: И друзья короне?
Бернардо: Само собой.
Горацио: Бернардо? Ты?
Бернардо: Он самый.
Горацио (негромко): Черт…
Секретарь: Что с вами?
Горацио (растерянно улыбаясь): У меня такое чувство, как будто все это уже со мною было и не раз. И этот голос, и лунный свет, и шум прибоя…
Бернардо (подходя вместе с Марцеллом): Мы думали, что вы уже не придете… Кто это с вами?
Горацио: Не узнаете?
Бернардо: Лицо, как будто, мне знакомо. (Секретарю). Третьего дня я видел вас в комиссии.
Секретарь: Так и есть. Я вас помню. (Марцеллу). И вас.
Марцелл: Я вас тоже.
Бернардо: Ну, что? Докопались до истины?
Секретарь: Копаем помаленьку.
Бернардо: Бог в помощь… Знаете, что это за место?
Секретарь: Горацио мне рассказал.
Бернардо: То самое. (Горацио). Вы нас хотели видеть?
Горацио: Да. И подальше от чужих глаз.
Бернардо: Теперь понятно, почему вы выбрали это место. Дурные вести?
Горацио: Не лучшие, как вы могли бы догадаться. Он вам расскажет.
Бернардо: Что ж, послушаем.
Секретарь: Всего два слова, господа Бернардо и…?
Марцелл: Марцелл, к вашим услугам.
Секретарь: Речь идет о ваших показаниях. А чтобы быть точнее, – о призраке старого Гамлета.
Бернардо: Я так и думал… Улей загудел?
Секретарь: Куда как громче. Только об этом и гудит.
Марцелл: Главное, чтобы не покусали.
Секретарь: Не хотелось бы вас огорчать, друзья, но дело, кажется, идет именно к этому.
Бернардо: Оружье к бою! Зажечь фитили!.. Я этого ждал.
Секретарь: Надеюсь, вы знаете, что говорите. Потому что дело обстоит из рук вон плохо. Гораздо хуже, чем вы себе можете представить.
Марцелл: Ну, уж, наверное, не хуже, чем у Гнилого Болота, где ляхи надрали нам задницу.
Секретарь: Судите сами. Все склонны к тому, чтобы выдвинуть против вас обвинения в лжесвидетельствовании и неуважении к датской короне, а это, как говорится, не прибавит вам ни румян, ни локонов. Против вас настроены все без исключенья.
Бернардо (изумлен): Что, что, что?.. Скажите, что вы шутите.
Марцелл: Да-да, сударь, скажите, что вы пошутили.
Секретарь: Если и пошутил, то мои шутки еще не кончились.
Бернардо: Тогда шутите дальше.
Секретарь: Вот главное. Всем не дает покоя, что в своих показаниях вы ни в чем не противоречите друг другу, и на все вопросы отвечаете складно и уверенно. Это показалось им чрезвычайно подозрительным. До такой степени, что они легко склонились к мысли, что вы втроем сговорились, чтобы скрыть что-то важное и пустить следствие по ложному пути.
Бернардо: Мы – сговорились? (Горацио). Горацио? (Секретарю). Какого черта?
Горацио молча разводит руками. Короткая пауза.
(Марцеллу). Ты слышал? Сговорились!.. Ах, канцелярские крысы!.. Нет, вы слыхали?.. Я ждал, конечно, что эта история им не понравится, но ведь не настолько же, чтобы записывать нас в лжесвидетели!
Секретарь: И тем не менее. Как одна из этих крыс, могу вам это подтвердить и, притом, со всей ответственностью.
Бернардо (подозрительно): Но вы-то сами как?.. Нам верите? Или тоже, как эти?..
Секретарь: Как самому себе… Скажу вам даже больше… (Понизив голос). Мне кажется, все остальные – тоже.
Бернардо: Чудеса! Так что же им тогда неймется?
Горацио: Подумайте сами, Бернардо. Если они нам поверят, то им придется вытащить на свет Божий столько грязного белья, что его не отстирают и все прачки мира… Ну, кроме, разве, той, которая отстирает до снежной белизны, все, что ей ни дай. (В ответ на вопросительные взгляды окружающих, немного смущенно). Я говорю о времени.
Бернардо: А мне вдруг показалось, что о смерти.
Горацио: Ну, разница не велика.
Бернардо: Но не для нас. (Секретарю). И что теперь? К чему нам теперь готовиться? Чего ждать?
Секретарь: Боюсь, что тут я вам плохой советчик. В конце концов, я только секретарь. Но вот вам мой совет: оставьте мысль о призраке. Пускай себе покоится с миром. Откажитесь от своих показаний. Скажите, что пошутили, что были нездоровы, что малость перебрали, или что-нибудь еще в этом роде. Прикиньтесь недотепами. Они вам поверят.
Бернардо: И выставить перед всем миром свой позор?.. (Марцеллу). Марцелл?
Марцелл: Слуга покорный. Нет.
Бернардо (Секретарю): Нет.
Горацио (Секретарю): Я вас предупреждал: вы их не убедите. А если убедите их, то не убедите меня.
Секретарь: Как вам будет угодно, господа. Я лишь считал своим долгом вас предупредить.
Горацио: За что мы вам признательны сверх всякой меры.
Бернардо: Само собой. Примите нашу благодарность.
Марцелл: Спасибо.
Секретарь: Ей-Богу, не за что. Того не стоит.
Бернардо: Но, черт возьми, что мы теперь будем делать? (Горацио). Скажите, если знаете.
Горацио: Да то же, что и всегда, Бернардо, хоть вы это и не любите. Ждать и быть готовым.
Бернардо: Ждать? Но чего? Когда на тебя оденут железо?.. Если бы вы хотя бы разок прошлись с дозором под Чертовой башней, да послушали крики тех, кто уже дождался, то, думаю, что вам это занятие уже не показалось бы таким приятным… Послушайте, а почему бы нам не напасть первыми? Ударить во все колокола? Кричать на каждом углу, во всех пивных, о том, как было дело?.. Мне кажется, что в этом что-то есть.
Секретарь: Увы, мой друг. Вы дали слово не разглашать тайну следствия. Вас арестуют, как только вы откроете рот.
Бернардо: Вот дьявол! А?.. Как хитро все сошлось! Раз – и ты уже не хозяин даже собственного крика!.. (Мрачно). А знаете, чего бы я хотел? Чтобы призрак старого Гамлета явился бы вдруг посреди Кронберга, да прямо перед этой чертовой комиссией, с поднятым забралом, со взглядом мертвых глаз, смотрящих прямо в душу. И чтобы он пялился на них до тех пор, пока их мелкие душонки не потерялись бы в пятках. Так, чтобы они навсегда забыли, как их зовут и кто у них отец… Я многое бы дал, чтоб посмотреть на это… (Горацио). Что вас развеселило?
Горацио: Мне эта мысль почему-то тоже кажется сегодня очень привлекательной.
Бернардо: А, вам нравится? (Негромко). Так может, покричим? Вдруг он услышит?.. Представляю, какая будет потеха, когда он явится и потребует, чтобы выслушали его свидетельские показания!
Пауза. Все смотрят на Бернардо.
Устроим такой галдеж, что небу станет жарко. (Марцеллу). Ты с нами?
Горацио: Да, что на вас сегодня нашло, Бернардо? Вас словно подменили. Я вас не узнаю.
Бернардо: Мне кажется, что я сам перестал узнавать себя в последнее время… Так как? Кричим?
Марцелл (Бернардо): Тебе бы лучше малость поостыть.
Бернардо: Я холоден, как лед.
Марцелл: Оно и видно.
Бернардо (Горацио): Кричим?
Секретарь: Мне кажется, что это немного лишнее.
Бернардо: Да или нет?
Горацио (помолчав, негромко): Сказать по правде, – не могу сказать, что был бы к этому сейчас готов.
Бернардо: Боитесь, что не докричимся?
Горацио: Что-то в этом роде.
Бернардо: Или, наоборот, что докричимся?
Горацио: В какой-то мере.
Бернардо (помедлив): Жаль, жаль… Ну, нет, так нет. (С явным сожалением). А стоило б попробовать, ей-Богу.
Секретарь с недоумением смотрит то на Бернардо, то на Горацио.
Горацио: В другой раз, быть может… И… спасибо, Бернардо.
Бернардо: За что ж «спасибо»?
Горацио: За ту готовность, о которой я много говорю, но которая у меня больше на словах, чем на деле. (Протягивая Бернардо руку). Поверьте – я вам признателен больше, чем вы думаете.
Бернардо (пожимая протянутую руку, смущенно): Да, будет вам. Пустое.
Горацио: Вовсе нет… Ведь что такое человек, как не его готовность? Уберите ее – и что останется?.. В лучшем случае, баран, блеющий в стаде себе подобных…
Марцелл (оглядываясь и делая знак остальным, громким шепотом): Тишина!
Все замирают.
Секретарь (шепотом): Что?
Марцелл: Вон там. Белеет… Да нет. Левее… Видите?
Бернардо: Еще бы… Идет сюда.
Секретарь (шепотом): Спаси и сохрани.
Бернардо: Остановилось… Нет, идет опять. (Остальным). Отступим в тень.
Все отступают в тень.
Секретарь (шепотом): Что у него в руке?
Бернардо (шепотом): Надеюсь, не пищаль.
Марцелл: Коль это призрак, пищаль ему ни к чему. А если это пищаль, то он, во всяком случае, не призрак.
Горацио: Верно, но только в том случае, если у него в руках не призрак пищали.
Секретарь: Ради Бога!..
Бернардо: Тш-ш!..
Пауза. На сцене появляется Озрик. У него в руках – большая подзорная труба.
(Громко). Если тебе дорога жизнь – остановись.
Озрик: Что такое?
Бернардо: Остановись и назови свое имя.
Озрик (озираясь): Что это значит?
Бернардо: Имя!
Озрик: Мое?
Бернардо: Именем датской короны!
Озрик: Назвать свое имя?
Марцелл: Знакомый голос… Ба, да это же господин Озрик.
Горацио: Или его призрак.
Марцелл: А вот это мы проверим. (Выходя из тени, Озрику). Эй! Вы живы или только мерещитесь?.. Попробуйте-ка вот это. (Пытается задеть Озрика алебардой).
Озрик (уворачиваясь): Что за глупые шутки?
Марцелл: Нисколько, особенно если принять во внимание, что до петухов еще далеко. (Задевает Озрика). Нет, все-таки живой… Что вы тут ищите в такой час?
Озрик: Ничего. Я здесь прогуливаюсь, чтобы наблюдать небо. (Заметив Горацио, который вышел из тени). Здравствуйте, господин Горацио.
Горацио: Мое почтенье.
Озрик (остальным): Здравствуйте, господа… Тоже изволите прогуливаться?
Бернардо: Во славу милой Дании. Мы здесь в дозоре.
Озрик (Горацио, с удивлением): И вы тоже?
Горацио: В некотором смысле.
Бернардо: В таком, который рекомендует каждому честному сыну отечества не покладая рук, заботиться о процветании и могуществе родной страны.
Озрик (неуверенно): Это весьма похвально.
Бернардо: И более того. Мы как раз изучали Устав караульной службы. В нем, между прочим, сказано: «Буде, обходя дозором, встретишь подозрительное лицо, в особенности, если это случится в ночное время, препроводи его немедля в карцер, дабы установить его личность и намерения». Параграф третий, части тоже третьей.
Озрик: Право, это очень мудро.
Бернардо: И убедительно… Что это у вас за штука?
Марцелл: На пищаль не похожа.
Озрик: Это вещь называется «подзорная труба». С ее помощью я могу видеть все, что находится на расстоянии, так же хорошо, как если бы я сам находился поблизости. Вещь незаменимая, в особенности для тех, кто хочет наблюдать небо и все такое.
Бернардо: «И все такое»… Ну, и дела! (Горацио). Вы слышали? Все перевернулось. Прежде небеса наблюдали за нами, а вот теперь оказывается, что мы можем ответить им тем же… (Озрику). Дайте-ка взглянуть.
Озрик: Мне было бы чрезвычайно прискорбно, если бы с этой вещицей что-нибудь случилось.
Бернардо: А мне, в свою очередь, если бы пришлось препроводить вас к господину коменданту, для удостоверения вашей личности. Тем более что если он и появляется, то, как правило, увы, только к полудню.
Озрик: Я только хотел сказать, что с этой вещью следует обращаться с осторожностью. (Отдавая трубу Бернардо). Смотрите вот в этот глазок.
Пауза. Бернардо смотрит в трубу.
Питаю надежду, что вам будет интересно…
Бернардо: Боже милостивый!.. Что это за огни?
Озрик: Звезды.
Бернардо: Звезды?.. Да их столько, что хватило бы засыпать всю городскую площадь!.. Отчего они носятся по небу, как угорелые?
Озрик: Весь фокус в том, чтобы держать трубу как можно ровнее.
Бернардо (пытаясь удержать трубу): А, черт, никак… (Озрику). Дайте-ка мне взаймы вашу спину. (Кладет трубу на плечо Озрика).
Озрик: Так лучше?
Бернардо: Да. Замрите. (Смотрит).
Марцелл (Озрику): Как далеко можно в нее видеть?
Озрик: Не опасаясь впасть в преувеличение, можно сказать: значительно дальше, чем это может вообразить себе самое смелое воображение.
Марцелл: Это значит, что когда я, допустим, предаюсь играм Венеры в каком-нибудь укромном местечке, кто-нибудь может потревожить мою стыдливость?
Горацио: И притом, безо всякого труда.
Марцелл: Зная это, можно потерять к этому всякую охоту.
Бернардо (не отрываясь от трубы): Святая Варвара! А где же хрустальные сферы? Где ангелы? Где небесная твердь? Наконец, ворота, запирающие небесные хляби?.. Да, где же это все? Разрази меня гром, если я вижу что-нибудь, кроме мрака и звезд! И те больше похожи на отблески адского пламени!..
Озрик: Я мыслю так: все, о чем вы изволите говорить, это только аллегория…
Горацио (Озрику, вежливо): Вы это про ангелов, сударь?
Озрик: Во всяком случае, таково общее мнение.
Бернардо (оторвавшись от трубы): Меня сейчас стошнит.
Озрик проворно отскакивает в сторону.
Горацио (Бернардо): Что с вами? Вы побледнели.
Бернардо: Странно еще, что не упал в обморок… Вы видели что-нибудь подобное?
Горацио: Много раз. В Виттенберге.
Бернардо: И у вас не кружилась после этого голова? И не было такого чувства, как будто земля сейчас расступится под ногами и вы рухнете в адскую бездну? (Протягивая трубу Марцеллу). На вот, взгляни.
Марцелл: Нет уж, спасибо. Достаточно, посмотреть на тебя.
Секретарь: Позвольте мне.
Озрик: Только, ради Бога, поаккуратней.
Забрав у Бернардо трубу, Секретарь смотрит в небо.
Бернардо (садясь на землю): Ох, Боже мой… Ну, кто мне объяснит, зачем Всемогущему понадобилось этакие хоромы?
Горацио: Говорят, что это отвечает божественному величию.
Бернардо: По-вашему, дом может придать величие своему хозяину?.. Не очень-то, должно быть, Ему там уютно.
Озрик: А между тем, вы бы совершенно напрасно стали Его там искать, господин офицер. Его там нет.
Бернардо (с искренним удивлением): А где же тогда?
Озрик: В душе, с вашего позволения. (Хихикая). Ей-Богу, Бог – в душе.
Бернардо: Час от часу не легче… (Горацио). Слыхали новость? (Озрику). В чьей, черт возьми? В моей или в вашей?
Озрик: Вот это мне в точности неизвестно.
Бернардо: А, может, в печени, а? Или в селезенке?.. Это что, тоже общее мнение?
Озрик: Во всяком случае, мнение людей образованных.
Бернардо (Горацио): Вы слышали?… Да, что ж это такое? Все смешалось за какой-то час! Небо оказались бездонной дырой, Бог влез в душу, а мы с Марцеллом превратились в лжесвидетелей… Чего нам ждать еще?
Секретарь (отдавая трубу Озрику): Какое поучительное зрелище. Оно учит нас смиряться.
Горацио (негромко, не без лукавства, Бернардо): Вот вам ответ на ваш вопрос.
Бернардо: Смиряться? С чем?
Секретарь: С величием и тайной.
Бернардо: И вы туда же. (Негромко). Нет, должен быть предел и у смиренья. (Поднимаясь с земли, Озрику). Пойдемте, милорд, мы вас проводим. (Горацио). Горацио?
Горацио: Мы с вами.
Бернардо: Тогда идемте. (Ворчливо). Что за день сегодня!.. (К остальным). Идемте, господа.
Один за другим Бернардо, Марцелл, Горацио, Секретарь и Озрик скрываются в тени.
7.
Декорации второй картины – королевские покои в Кронберге. Возле стола, склонившись над большой картой, стоит Фортинбрас. В его руке – обнаженная шпага.
Появляется Трувориус. Услышав его шаги, Фортинбрас на мгновение поднимает голову, затем вновь возвращается к карте.
Трувориус (остановившись рядом с Фортинбрасом): Ваше высочество…
Фортинбрас (не слушая): Ты видел это чудо?.. Тут есть все, что есть на самом деле. Даже та маленькая рощица возле ручья, где мы устроили ляхам засаду… Вот, посмотри. (Показывает шпагой место на карте). Как будто видишь это с птичьего полета… А это узнаешь?.. Вон, где песчаный мыс. Мы тут останавливались, чтобы отдохнуть и дождаться, когда подъедет обоз. (Указывает шпагой). Вот тут стояла моя палатка, возле самой воды. (Ударив шпагой по карте). Английская работа. Можно путешествовать, не вставая с кресла.
Трувориус: Вещица достойная внимания.
Фортинбрас: Да, что ты понимаешь!.. «Внимания…» Вот место, где я был счастлив. Под ясным небом, завернувшись в попону, слушая, как волны перекатывают гальку, и засыпая под перекличку дозорных… (Сквозь зубы). Теперь все в прошлом.
Трувориус: Зачем же так мрачно, принц? Для вас – все в будущем, которое уже близко.
Фортинбрас: Намазывай свой мед на какой-нибудь другой кусок. (Внимательно глядя на Трувориуса). Послушай, а что это с твоим лицом? У тебя такое постное выражение, как будто ты собрался исповедоваться, зато в глазах такая радость, словно ты нашел чужой кошелек.
Трувориус (скорбно): Печальные новости, государь.
Фортинбрас (быстро направив Трувориусу шпагу в грудь): Еще раз назовешь меня так до коронации и вмиг лишишься языка!
Трувориус: Ваше высочество боится сглазу? Вот новость! Не знал, что вы придаете значение приметам.
Фортинбрас: Я им, может быть, и нет, а вот они мне, похоже, придают. (Убирая шпагу). Мне снился сегодня дурной сон. Как будто мой отец грозил мне пальцем из гроба и за что-то меня отчитывал, словно нашалившего мальчишку. А когда я проснулся, то увидел, что на окне сидит ворон и долбит клювом решетку. Теперь приходишь ты и обещаешь обрадовать меня дурными новостями. Не захочешь, а поверишь.
Трувориус: Это всего лишь совпадение, ваше высочество. Приметы лгут.
Фортинбрас: До поры до времени. И лишь затем, чтобы усыпить наше внимание, чтобы после легче заманить в ловушку… (Присаживаясь на свободный край стола) Выкладывай.
Трувориус (печально): Измена, ваше высочество.
Фортинбрас (с деланным изумлением): Да, что ты говоришь?.. Ай-яй-яй… Словечко хоть куда. И сдается мне, где-то я его уже слышал.
Короткая пауза.
(Нетерпеливо). Ну? Оно ведь что-то значит? Так растолкуй мне, что именно.
Трувориус: С болью в сердце. (Помедлив). Употребив со рвением все возможные способы для разыскания истины, известная вам комиссия обнаружила кой-какие подозрительные бумаги, которые навели ее на след заговора, благодаря которому была повержена датская корона, – вот оселок, на который нанизано все остальное. Оставив в стороне подробности, скажу лишь главное. Направив клеветою помыслы принца Гамлета против своего дяди, а помыслы дяди против племянника, заговорщики столкнули их лбами, не оставив им времени ни для размышления, ни для примирения. Один был уверен, что его дядя – убийца его отца, а другой, – что племянник метит на его место. Дальнейшее – известно. Затем, взвалив ответственность за происшедшее на случай, заговорщики уже намеревались поднять упавшую корону, но, к счастью, не успели… Да, да, мой принц. Когда бы вы опоздали со своим появлением хотя бы на день, здесь сейчас царили бы хаос и анархия.
Фортинбрас (угрюмо): И что же это значит? Что я – спаситель Дании, не так ли?
Трувориус: Кто в этом усомнится, когда узнает всю подноготную?.. Здесь чувствуется рука Провидения.
Фортинбрас (негромко): Или дьявола, который меня сюда заманил… Кто они?
Трувориус: Список обещает быть весьма обширным, ваше высочество. Вы будете удивлены, когда я положу его перед вами. (Значительно). Британцы, галлы, немцы, все приложили руку, вербуя себе сторонников и щедро покупая их услуги. Есть сведения, что заговорщики намеревались предаться польской короне. Другие улики свидетельствуют о шведских эмиссарах, которые, в случае успеха, обещали заговорщикам привести флот и блокировать порты, – конечно же, не за одно «спасибо». Скоро мы будем все знать в точности, не исключая подробностей. Но вот, что не подлежит уже никакому сомнению, так это то, что этот заговор никогда не был бы столь успешен, если бы не еврейские деньги.
Фортинбрас: Ты, наверное, смеешься. Евреи торгуют и молятся. Зачем им заговор?
Трувориус: Затем же, зачем им было распинать нашего Спасителя. Чтобы порадовать дьявола.
Фортинбрас (насмешливо): Причина хоть куда… Но даже если это так, то нам гордится нечем, потому что, видит Бог, мы радуем его ничуть не меньше. (Соскочив со стола и шагая по сцене, негромко). Впрочем, к черту дьявола… Если все, что ты сказал, правда, пусть хотя бы только на половину, то это значит… (Смолкнув, смотрит на Трувориуса).
Короткая пауза.
Ну, что молчишь?.. Ведь это значит… что мне уже никто не скажет «похититель трона». Не назовет убийцей. Не намекнет, что знает кое-что такое, что, стань оно известно, всех повергло бы в ужас. (Возвращаясь к столу, в пустоту). Как будто камень с плеч…
Короткая пауза.
(Тревожно). И все-таки, мне что-то не по себе. (Пристально глядя на Трувориуса). Всё правда? Так, как ты сказал?
Трувориус: Ах, ваше высочество, не я. Свидетели и неопровержимые улики.
Фортинбрас: Так дело кончено?
Трувориус: К несчастью, нет.
Фортинбрас (хмуро): Я так и думал… (Садясь за стол). Ну? И в чем загвоздка?
Трувориус: В печальном свойстве человеческой природы грешить не зная меры, покуда небо не поставит на пути греха препону… Не успев воспользоваться плодами заговора, изменники решили обратить свой яд на того, кто отнял у них победу… (Смолкает).
Короткая пауза.
Фортинбрас: То есть… на меня.
Трувориус: Ах, принц, увы!
Фортинбрас: Ну, продолжай.
Трувориус: О, как бы я хотел от этой грязи оградит ваш слух!
Фортинбрас (помедлив, негромко): Да, эта грязь особого состава. Раз в ней выпачкавшись, начинаешь видеть ее повсюду… Рассказывай.
Трувориус: Если оставить в стороне подробности, то все дело уместится в двух словах… (Нерешительно смолкает).
Фортинбрас: Да, говори же!
Трувориус: Вас устранив при помощи убийц, арестовав старейшин и меня, предать страну под шведскую корону, – вот этот план, который лелеяли заговорщики, и который своим безумием не уступает собственной гнусности. А чтобы склонить на свою сторону народ, возмутив его против вас, они распространяли слухи, что только вы виновник всех несчастий, которые обрушились на Данию, и причина которых, как вам теперь известно, они же сами. (С обидой). Вы можете меня повесить, принц, если не последнее место тут займет ваш итальянец, к которому вы так благоволите.
Фортинбрас: Горацио?.. Я этому не верю.
Трувориус: Не надо верить, – посмотрите сами.
Фортинбрас: Чушь, чушь…
Трувориус: И все-таки, взгляните… Разве своими нелепыми россказнями, он не оказал заговорщикам услугу?.. Э, да еще какую! Ведь утверждая, будто старый Гамлет был убит, он разве не дает толпе, тем самым, повод самой назвать убийцу, опираясь на собственное мненье? При этом хватит нескольких намеков или многозначительных умолчаний, чтобы, не возбуждая лишних подозрений, направить это мнение в нужном направлении. Достаточно и этого. А дальше слухи, как лесной пожар, от одного к другому, весть разнесут по королевству и за его пределы…
Фортинбрас: Но я просил его до времени попридержать язык.
Трувориус: Просили? Вы?
Фортинбрас: И он мне обещал.
Трувориус: С его-то гонором?.. Он что, не итальянец?
Фортинбрас: Но человек чести, как мне казалось.
Трувориус: Но прежде – итальянец. И чтоб блеснуть эффектною концовкой или остроумным словом, продаст родную мать.
Фортинбрас: Есть доказательства?
Трувориус: Достаточные, чтобы ваше высочество убедилось в моей беспристрастности.
Фортинбрас (поднимаясь из-за стола, не сразу): Поверю лишь, когда увижу сам.
Трувориус: И очень скоро, мой принц.
Фортинбрас молча идет по сцене. Пауза.
Ну, ну, не хмурьтесь. В конце концов, все это уже не имеет никакого значения, принц. Раз заговор раскрыт, вам остается только праздновать победу и принимать поздравления от благодарных подданных… (Идет вслед за Фортинбрасом). И вот какая мысль пришла мне в голову, ваше высочество. Если бы вы пожелали, то мы могли бы ваш триумф слегка усугубить и, так сказать, подчеркнуть, – я имею в виду, для большего эффекта и вразумления тугодумов.
Фортинбрас (остановившись и повернувшись к Трувориусу): Усугубить и подчеркнуть?.. Иной раз, Трувориус, мне кажется, что язык, на котором ты говоришь, придуман дьяволом… Что, разве он еще недостаточно подчеркнут и усугублен?
Трувориус: Совершенно достаточно, мой принц. (Несколько мечтательно). Но если бы вдруг случилось так, что вашим подданным стало бы известно, что узнав о заговоре, ваше высочество, пылая гневом, не медля, поспешили в Эльсинор, чтобы пресечь действия заговорщиков, то это могло бы произвести такое сильное впечатление на умы, какое только можно себе представить… Ей-Богу, вы убили бы тогда сразу двух зайцев, мой принц. Во-первых, обнаружив перед всем миром свое доброе и справедливое сердце, а, главное, ваше неожиданное появление здесь уже ни у кого не вызвало бы вопросов.
Фортинбрас: Обман?
Трувориус (укоризненно): О, принц!..
Фортинбрас: Обман, обман, мошенник…
Трувориус (чуть обиженно): Обман, – всего лишь недостаток правды. И тот, кто берется этот недостаток исправить, – тем более, для пользы государства, – уж, наверное, он не обманщик, мой принц.
Фортинбрас: Что ты плетешь?
Трувориус: Простое рассуждение. Согласитесь, что все, о чем я говорил, вполне могло бы случиться на самом деле. Узнай вы вовремя о заговоре, так неужели вы не поспешили тогда же в Эльсинор, чтобы опередить смутьянов? А значит, при некоторых обстоятельствах, это могло бы оказаться правдой… Не ваша вина, что все случилось чуть-чуть иначе.
Фортинбрас: Да, но ведь случилось?
Трувориус: Тем хуже для него.
Фортинбрас: Но, все-таки, случилось?
Трувориус (упрямо): Случайно и некстати.
Фортинбрас: А, так оно еще и виновато?.. Послушай-ка, Трувориус, мне кажется, что ты превзошел самого себя. То, чего не было, вдруг оказалось правдой, а то, что было – ложью?.. И ты собираешься объявить об этом во всеуслышание? Расклеить по городу бумаги? Или послать глашатаев, чтобы они бубнили о моих подвигах на площадях и рынках?.. Вот уж будет над чем посмеяться толпе.
Трувориус: Поверьте мне, ей будет не до смеха… Расчет простой. Народ не верит официальным сообщениям, тем самым, обличая свой непокорный нрав и скудость мысли. (Хитро). Но зато…
Фортинбрас: Зато…
Трувориус: Зато он охотно верит таким же пройдохам и плутам, каков он сам, – например актерам. И это очень кстати… Как вы думаете, мой дорогой принц, кто с нетерпеньем дожидается вас за этой дверью?
Фортинбрас: Надеюсь, не послы.
Трувориус: Берите выше, мой принц.
Фортинбрас (после короткой паузы, неуверенно): Ну?..
Трувориус: Еще повыше.
Фортинбрас: Не знаю.
Трувориус: Поэт.
Фортинбрас: Поэт?
Трувориус: К тому же известнейший. Автор «Осады Трои». Вы ее, верно, читали в вашем Виттенберге, будь он неладен.
Фортинбрас: Как его имя?
Трувориус: Он подписывает свои произведенья просто «Поэт», – но при этом, с большой буквы, потому что чистосердечно полагает, что все остальные в этом деле только жалкие подмастерья.
Фортинбрас: Постой… (Вспоминая). Постой… Ах, мошенник! Не он ли написал оду на восшествие на престол моего отца, старого Норвежца?.. Даю руку, это он.
Трувориус: У вас прекрасная память, принц. Он самый.
Фортинбрас: А после смерти отца, он посвятил ту же оду старому Гамлету, переменив в ней только имя… Он?
Трувориус: Я вижу, принц, что ваши литературные познания выше всех похвал.
Фортинбрас: Они покажутся тебе еще большими, если я скажу, что после смерти Гамлета, и тем же манером, он посвятил эту оду Клавдию…
Трувориус: Ну, кто не без греха?
Фортинбрас: И ты осмелился притащить этого мошенника сюда?
Трувориус: И не без умысла, мой принц. В силу того, что материал, из которого сделано его перо, мягок и податлив, он принесет нам пользу.
Фортинбрас: Хочешь заставить его зарифмовать Уголовное Уложение?
Трувориус: Вы почти угадали. Он нам напишет пьесу, где растолкует всем, как надо понимать сегодняшние события.
Фортинбрас: Этот мошенник?
Трувориус: Не сам, конечно, но под вашим милостивым руководством…
Фортинбрас: Ты, верно, бредишь.
Трувориус: Но в правильном направлении, мой принц… Актеры уже прибыли и только того и ждут, чтобы приступить к репетициям… А теперь представьте, – стоит им сыграть эту пьесу раз тридцать, как не останется никого, кто стал бы сомневаться в том, как обстояло дело со смертью короля Клавдия и его племянника. (Вкрадчиво). Как, впрочем, и в том, что, отдав датский престол в руки вашего высочества, небо проявило к Дании исключительную благосклонность.
