Константин Маркович Поповский
Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба
Эпизод 4
Из-за занавеса показывается Предводитель хора.
Доктор: И как всегда не вовремя.
Ботвиник: Кто это?
Доктор: Разве я не говорил?.. Предводитель хора.
Не обращая ни на что внимания, Предводитель хора идет к авансцене.
Ботвиник (неуверенно): Здравствуйте.
Предводитель хора проходит мимо, не отвечая.
Доктор: Можете не стараться. Он отвечает только в экстренных случаях. Например, когда голоден или когда хочет сморозить какую-нибудь очередную глупость.
Ботвиник: О, Господи!.. Посмотрите… Мне кажется, он собирается произнести речь.
Доктор: Без которой мы могли бы прекрасно обойтись.
Предводитель (обращаясь к зрителям): Здесь перед вами то, что называется «завязкой», и без чего невозможно было бы никакое мало-мальски вразумительное действие. То, в чем, как в зерне, спрятались все будущие события, слова, взгляды, улыбки и надежды, на которые мы порой не обращаем никакого внимания. Вопрос только в том, кто завязал эту завязку и положил начало нашей истории? Кто протоптал для нее первую, едва различимую в темноте тропинку, идущую через сумеречный лес, которому нет ни конца, ни края? Кто он, этот Осип Ботвиник, о котором мы ничего пока не знаем? Тот ли, кто повелевает событиями и знает о том, что случится завтра или, как и большинство из нас, он подобен сорванному с дерева листу, который несет, не разбирая дороги, осенний ветер, от шума которого он вскоре забудет даже свое собственное имя?.. Вопросы, вопросы, вопросы…Что лучше – мир ли, состоящий из одних только вопросов, которые не знают ответов? Мир, теряющий свою плотность и делающийся оттого прозрачным и податливым – или Бездна, в которую заглядываешь словно в зеркало, видя свое собственное отражение?.. Кто скажет нам? Кто нам ответит? Кто не введет нас в заблуждение? Кто краткий путь укажет между верой и сомнением?.. Между жизнью и смертью?.. Между сомнительным «вчера» и обманчивым «завтра»? Неужто все вопросы мы возложим на плечи Осипа Ботвиника, который сам-то, похоже, не знает, кто он такой и чего ему следует ожидать от самого себя?.. Или он не знает, что прежде, чем вернуться в начало пути, следует пройти через сто тысяч запертых дверей?.. Тогда дела его обстоят не слишком хорошо… (Кланяясь, покидает сцену.)
Доктор (сквозь зубы): Мне кажется, что сейчас меня вырвет… Чертов болтун!
Ботвиник: Но он говорил обо мне!
Доктор: Не трудно говорить о том, что маячит у тебя прямо под собственным носом.
Ботвиник: А мне почему-то понравилось. Особенно в том месте, где он говорит про сто тысяч запертых дверей.
Доктор: Вам понравилось, потому что он говорил о вас как о живом, а это, в свете вашей печальной истории болезни, есть, некоторым образом, нонсенс.
Ботвиник: Но я пока еще не умер!
Доктор: А вот это еще надо доказать.
Ботвиник: Хотите, чтобы я вам это доказал?.. Да сколько угодно… Вот послушайте… Раз уж все существующее – только координаты местоположений, то и смерть тогда всего лишь точка, образующая местоположение и её координаты. Можете видеть, какой получается отсюда забавный силлогизм. Смерть – это точка. Точка – это воображаемая фигура. Ничего воображаемого в действительности не существует. Следовательно, смерти не существует. (Смеется.) Вы слышали, доктор? Смерти нет. И я не умер именно по этой причине, то есть потому, что никакой смерти нет.
Доктор: Браво.
Ботвиник: Вы шутите.
Доктор (серьезно): Нет, в самом деле. Браво.
Ботвиник: Нет, в самом деле?
Доктор: Я ведь сказал – «браво».
Ботвиник: Значит, вы оценили?
Доктор: Конечно. Оценил. Смерть – это точка. Точка есть воображаемая величина. Ничего воображаемого не существует. Следовательно смерти не существует… Как бы хорошо это могло прозвучать в какой-нибудь сцене на мосту или в психиатрической лечебнице…Тем более что я могу с равным успехом доказать обратное.
Ботвиник: Не может быть?.. А ну-ка, ну-ка…
Доктор: Сначала все как у вас. Смерть – это точка. Точка – это воображаемая фигура. Ничего воображаемого не существует. Следовательно, смерть не существует… А теперь слушайте внимательно… Если смерти не существует, то не существует и того, что после смерти. То есть, загробной жизни. А это, как вы понимаете, значит только одно… Извините. (Смолкает, разведя руками.)
Ботвиник (напряженно): Что?
Доктор: То, что кроме смерти больше ничего нет.
Ботвиник (разочарован): Не может быть.
Доктор: Увы.
Ботвиник: Какая-то, извините, глупость. Если смерти нет, то смерть есть. Чепуха.
Доктор: Повторяю для слабоумных. Если смерти нет, то это значит, что нет ничего и после смерти. Надеюсь, это понятно?
Ботвиник: Допустим.
Доктор: А если после смерти ничего нет, то это значит, что смерть есть, потому что смерть – это как раз то, где ничего и никогда нет… Понятно?
Ботвиник (подавлен): Никогда не слышал такой умопомрачительной софистики. (Помедлив.) Уж не хотите ли вы сказать… (Встает, озираясь.) Что я действительно… (Принужденно смеется.) Какая-то, извините, глупость. Раз кроме смерти ничего нет, то и я никогда не умирал, потому что никогда не жил.
Доктор: Не понимаю чего вам бояться, если вы только что доказали, что смерти нет?
Ботвиник: Доказать, знаете ли, можно, все что угодно, включая существование Господа Бога. Доказательства – они ведь тем и хороши, что всегда находятся в некотором удалении от того, что они доказывают. Один мой приятель, например, доказал, что его жена – целомудренная особа, тогда как половина города знала без всяких доказательств, что она обыкновенная шлюха. И ничто не могло убедить его в обратном.
Доктор: Не знаю, как ваш приятель, но в вашем доказательстве я вижу еще одно слабое место.
Ботвиник: И какое же?
Доктор (понизив голос и наклонившись к Ботвинику): Имейте в виду, господин Ботвиник, кое-что воображаемое все же существует.
Ботвиник: Ерунда. (Помедлив, нервно.) Нет, просто ерунда… (Тревожно). Например?
Доктор: Например, душа. Вы ведь не станете утверждать, что души не существует?
Ботвиник: Господи, господин доктор!.. Ну, при чем здесь, скажите на милость, душа?
Доктор: Наверное, при том, господин Ботвиник, что без нее вы никогда не сможете совершить ни одного правильного шага… (Быстро разливая виски и поднимая свой стакан). Ваше здоровье, господин Ботвиник.
Ботвиник: Ваше здоровье, господин доктор. (Пьет, затем поднимает голову и прислушивается, озираясь).
Короткая пауза.
(Насторожено.)Мне кажется, тут что-то изменилось… Какой-то свет… (Прислушиваясь.) Слышите этот шум?
Доктор: Пустое, господин актер. Если хотите знать, то это шумит прошлое, которое вечно недовольно тем, что оно прошло и на него мало кто обращает внимание… Да вы, должно быть, и сами все знаете не хуже меня.
Слышен вой ветра, дребезжание кровельного железа, хлопанье ставень и шум деревьев.
Ботвиник (продолжая озираться и прислушиваться): Может это и прошлое, но только что-то уж больно громко оно шумит.
Доктор: А вы как думали, господин Ботвиник?.. Это память. Она спит до времени, шляется, бог знает где, а потом вдруг ни с того, ни с сего, завоет, закружит, налетит ураганом, пройдется смерчем, – только держись!..
Ботвиник: Вы слышите. Слышите? (Пытаясь отвернуться от ветра). Это напоминает мне подмостки… Одна сцена закончилась и начинается другая. (С отчаяньем.) А главное, ничего нельзя поделать.
Доктор: Абсолютно ничего, господин Ботвиник… Тем более, что мы уже стоим, кажется, одной ногой на той тропинке, откуда начинается дорога в Ад!
Ботвиник: Но почему же обязательно в Ад, господин доктор?
Доктор: Хотите, называйте это «Раем». Ведь это только слова, господин актер… Рай, Ад. Что меняется от перемены имени?.. Я думаю, что ничего.
Ботвиник (глухо): Ничего.
Доктор: Поэтому давайте-ка лучше глотнем еще немного того, что посылают нам Небеса.
Ботвиник: Охотно. (Подвигая Доктору свой стаканчик.)
Короткая пауза, в продолжение которой Ботвиник и Доктор быстро выпивают виски, после чего Ботвиник хватается за горло и, хрипя, падает в кресло.
Доктор: Что такое?
Ботвиник: Я умираю. (Хрипит.)
Доктор: Неужели?
Ботвиник: Говорю вам… (Хрипит.)
Доктор: Глупости. Тот, кто уже умер, второй раз умереть не может. Это – аксиома.
Ботвиник (хрипя и разрывая ворот рубахи): Отравитель!.. (Опрокинув голову, замирает.)
Эпизод 5
Доктор быстро берет со стола колокольчик и звонит в него до тех пор, пока на пороге не появляется Сестра милосердия.
Доктор: Быстрей, быстрей, быстрей!
Сестра милосердия: Он умер?
Доктор: В каком-то смысле.
Сестра милосердия: Бедняжка!
Доктор: Что?.. Опять?.. Ах ты, потаскушка! (Быстро повернувшись к Медсестре, обнимает ее и целует долгим поцелуем.)
Сестра милосердия глухо стонет, не в силах сопротивляться Доктору. Длится пауза.
(Оторвавшись, наконец, от медсестры): Надеюсь, тебе понравилось!
Сестра милосердия: Вы помяли мне халат!
Доктор: Пускай это будет твоим самым большим несчастьем, женщина!.. (Торопливо). А теперь давай. Спрашивай его, пока он не пришел в себя… Не стой столбом.
Сестра милосердия (обращаясь к лежащему Ботвинику, волнуясь): Кто ты, посетивший нашу мирную обитель?.. Назови скорее себя, чтобы мы могли узнать твое имя и воздать тебе полагающиеся почести.
Ботвиник (не сразу, с трудом, издалека): Я – Осип Ботвиник, актер Королевского драматического театра, лауреат десяти премий за развитие мировой классической драматургии и актерское мастерство, с вашего позволения.
Доктор (шепотом): Да он еще и хвастун!
Сестра милосердия: Зачем ты здесь, Осип Ботвиник?
Ботвиник: Я этого не знаю.
Доктор: Врет. Я чувствую, что он врет… Чертов комедиант.
Сестра милосердия: Как можно не знать такую простую вещь?.. Зачем ты здесь?
Ботвиник: И все же я не знаю.
Доктор (шепотом): Поганый актеришка…(Ботвинику) Что ты видишь сейчас вокруг, Осип?
Ботвиник: Я вижу озеро, полное крокодилов.
Сестра милосердия (с восхищением): Это он!
Доктор: Тс-с-с… Нет сомнений. (Садится на стул возле лежащего в кресле Ботвиника). Ответь мне, называющий себя Осипом Ботвиником, что означает это озеро, полное крокодилов, которое ты видишь?
Ботвиник (глухо): Я думаю, что это образ нашего пути в этом несчастном мире… Образ нашего отчаянья, безнадежности и заблуждений.
Доктор (Медсестре): Слышала?.. Говорит, как по писанному. (Ботвинику) Скажи нам, Осип Ботвиник, ты хочешь преодолеть этот путь и оставить его позади?
Ботвиник: Да, я хочу… Хочу.. Хочу.
Доктор: Хочешь пройти через сто тысяч дверей и ни разу не остановиться?
Ботвиник: Да.
Доктор: Нырнуть в Тихом океане, а вынырнуть в Атлантическом?
Ботвиник: Да.
Доктор: Тогда ты должен понимать, что для этого тебе следует обзавестись подругой, которая одна поведет тебя правильным путем, минуя ловушки этого мира и уводя тебя от его сомнительных соблазнов… (Взяв за руку Медсестру и подводя ее к лежащему Ботвинику) Взгляни. Вот та, которая согласна понести все тяготы твоего пути.
Ботвиник (беспокойно зашевелившись в кресле): Нет… Нет… Нет…
Доктор: Ты не хочешь?
Ботвиник: Нет… Нет… Нет…
Доктор: Похоже, он тебя не хочет, этот поганый лауреат.
Сестра милосердия: Ты говорил, что все будет в порядке!
Доктор: Я это и сейчас скажу… Ведь день еще не кончился, если я не ошибаюсь… (Ботвинику). Ответь нам, что ты сейчас видишь, Осип Ботвиник?
Ботвиник: Я вижу ужас… ужас и неправду…
Доктор: Нельзя ли чуть подробнее?.. Что именно ты видишь?
Ботвиник: Я вижу свинцовую гладь озера, и ветер, который несет мой корабль на скалы…(С ужасом) Ветер… Ветер…Ветер… Я вижу это озеро, под гладью которого притаилась опасность…
Доктор: Что же все это значит, друг мой?
Ботвиник: Это значит, что пути назад нет. (Стонет, пытаясь проснуться.)
Доктор (шепотом, сквозь зубы): Чертов болтун!..
Сестра милосердия: Он просыпается!.. Смотрите!
Доктор (раздраженно): Вижу, вижу.
Короткая пауза. Ботвиник мечется в кресле и громко стонет.
Ботвиник (наконец, просыпаясь): О, Господи!.. Что это со мной?.. Где я?
Доктор: Вам стало плохо, и вы потеряли сознание. Ничего страшного, мне кажется.
Сестра милосердия: Ничего страшного. Такое иногда случается. Наверное, вы просто немного переутомились.
Ботвиник (садясь в кресло): Мне привиделся какой-то кошмар… Как будто меня хотят женить и при этом женить на женщине, у которой нет лица…
Доктор: Это всего лишь сон, господин Ботвиник.
Ботвиник: Вы бы так не говорили, если бы вам встретился такой кошмар, пусть даже он встретился во сне. (Озираясь по сторонам). Мне кажется, здесь что-то опять изменилось! (Поднимаясь с кресла и озираясь.) Нет, в самом деле…
Доктор: Уверяю вас, здесь все по-прежнему. (Жестом выпроваживает Сестру милосердия, которая поспешно покидает сцену.)
Ботвиник: И все же, я чувствую, чувствую… Возможно, это даже знак. Вот только вопрос – какой?.. (Идет по сцене, озираясь и заглядывая в темные углы.)
Короткая пауза.
(Остановившись возле двери в глубине.) Например, взгляните. Вот эта дверь. Прежде она была меньше, а теперь стала совсем другой… Что это за дверь, которая меняется, когда хочет и к тому же выглядит так, словно она знает о тебе все, что только можно? (Пытается открыть дверь.) Чертова деревяшка!
Доктор: Можете даже не пытаться. Она не откроется.
Ботвиник: Но почему?
Доктор: Во-первых, потому что, как я вам уже говорил, мы потеряли от нее ключи. А во-вторых, потому что вы уже пришли оттуда и с этим уже ничего не поделаешь, господин актер, потому что нельзя же, в самом деле, уйти тем же самым путем, которым вы пришли сюда сами… Таков закон.
Ботвиник: Глупости, глупости, господин доктор!… Во всем мире, как вам должно быть известно, не открывается только одна дверь. Та, про которую сказано – стучите и отворят вам… Слышали про такую? (Дергает за ручку, потом толкает дверь, которая не поддается, после чего громко стучит ногами.)
Короткая пауза.
Дура! (Отходит и тут же возвращается.) Дура! (Бьет дверь ногой.) Дура. Дура. Дура. (Бьет.)
Короткая пауза.
(Отходя, делает несколько шагов по сцене, нервно) Знаете, что? У меня такое ощущение, будто кто-то пишет про нас пьесу… Вы только представьте себе, как он сидит и пишет про вас, и про меня, и про все наши разговоры, реплики, паузы и замечания, от которых хочется повеситься…Маньяк, графоман, параноик – строчит, не переставая, безграмотная тварь… (Страстно кричит вдруг, остановившись посреди сцены). Ненавижу драматургов, демиургов, творцов, актеров, лауреатов, поэтов. Сучье племя, не имеющие ни стыда, ни совести!.. Но самое худшее, похоже, не это. Самое худшее случится потом, когда этому чертовому драматургу вдруг не понравится, что он пишет – а жена позовет его пить чай, а его собака скинет рукопись его пьесы на пол и будет драть ее своими когтями и зубами, пока от нее останутся одни только клочки. А он, попивая чай, скажет жене «ну, напишу другую, еще лучше», а эту швырнет в мусорное ведро и забудет… А? (Прислушивается.) Знаете, что это значит, уважаемый доктор?.. Это значит, что мы будем тогда без конца сидеть здесь и рассуждать обо всех этих репликах, мизансценах и паузах… Да. Представьте себе. Целую вечность. Потому что некому будет дописать нашу историю, дорассказать нашу жизнь, подвести итоги, взвесить все наши слова и поступки. Никто не придет, чтобы выслушать наши последние слова и закрыть нам глаза. Господь не позовет нас на последний суд и не скажет нам, что мы прощены. (Громко, с отвращением.) Мне кажется, я слышу, как скрипит его перо.
Прислушиваются. Небольшая пауза.
Доктор: Кажется, у вас портится настроение, господин Ботвиник.
Ботвиник (полный иронии): А как вы догадались, господин доктор?
Доктор: Ничего сложного, господин актер. Ведь я, в некотором роде, психоаналитик, с вашего позволения.
Ботвиник: Не обижайтесь, но мой папа учил меня держаться от психоаналитиков, по возможности, подальше. Поэтому я думаю, что мне было бы лучше уйти.
Доктор: И куда же, интересно?
Ботвиник (неопределенно): Ну…
Доктор: Вы забыли, дорогой мой, что, судя по всему, вы утратили местоположение, и поэтому, похоже, вам некуда идти.
Ботвиник: Боюсь, что это спорный вопрос, господин доктор.
Доктор: Ничуть не более спорный, чем та пьеса, которую вы читали каждую ночь в ваших снах, чтобы потом, утром, переписать подсмотренное, боясь забыть хотя бы одно слово.
Ботвиник: Что?.. Что такое?.. (С изумлением поворачивается к Доктору.) Вы знаете?
Доктор: Если вы о том, чтобы вместо того, чтобы спать, вы читаете по ночам пьесу, полученную во сне, то конечно мы кое-что об этом знаем…
Ботвиник (боязливо озираясь и прикладывая палец к губам): Тш-ш-ш-ш…
Доктор (снисходительно): Дорогой мой. Даже если я буду кричать об этом на всех перекрестках, мне все равно никто не поверит…Можете быть в этом совершенно уверены.
Ботвиник (негромко и тревожно): Но это чистая правда. Поверьте. Каждую ночь мне снился чертовый пакет, из которого я достаю рукопись этой пьесы, и каждую ночь я читаю ее во сне, чтобы утром поскорее, аккуратно записать все, что услышал ночью. (Помедлив, негромко.) Вот только одного я никак не могу понять, откуда вам-то это известно, господин доктор?.. Ведь вы, боюсь, не знаете даже, как называется эта пьеса, не говоря уже о чем-нибудь другом!
Доктор: Хотите, чтобы я сказал вам, как называется эта пьеса?.. Что ж, извольте…(Немного помедлив). Название вашего чертового шедевра, господин актер, «Разговор Разочарованного со своим Ба»… (Насмешливо.) Я угадал?..
Пауза. Пораженный Ботвиник молча и выразительно смотрит на Доктора.
Эпизод 6
Ботвиник (глухо): Черт бы вас побрал!.. Но откуда? Откуда?
Доктор неопределенно улыбается. Короткая пауза.
Черт вас возьми!.. (Глухо). Разговор Разочарованного со своим Ба. Именно так она и называется, эта пьеса. (Неуверенно.) Вы уверены, что мы говорим об одном и том же?
Доктор: Совершенно уверен, господин Ботвиник.
Ботвиник: То есть, об одном древнем египетским папирусе, который, если мне не изменяет память, был приобретен Прусским Королевским музеем в июне 1843 года на аукционе Сотбис?
Доктор: О том самом папирусе, получившем в дальнейшем коллекционный номер 3024, под которым его с тех пор знает весь научный мир?..
Ботвиник (перебивая, нетерпеливо): Да, да, да!.. Именно о нем, господин доктор!
Доктор (повышая голос): О папирусе, текст которого, по мнению многих египтологов, восходит к концу третьего тысячелетия до нашей эры, то есть ко времени правления девятой и десятой гераклеопольской династии, если мне, конечно, опять не изменяет память… (Стучит себе по лбу.)
Ботвиник (кричит): Да, да, да!..
Доктор (кричит): О том папирусе, у которого утрачено начало, а в самом тексте существует несколько лакун, пропусков и явных ошибок переписчика, что, в конечном счете, существенно затрудняет понимание этого опуса!.. (Смолкает, захлебнувшись собственным криком.)
Ботвиник с интересом смотрит на Доктора. Небольшая пауза.
(Придя в себя, обыкновенным голосом.) Кроме того, господин Ботвиник, в тексте находится множество неизвестных или малопонятных слов, которые, впрочем, не мешают читателю уловить сюжет этой истории, о котором следует сказать два слова отдельно…
Ботвиник (перебивая, с горькой иронией): Собираетесь пересказать мне сюжет, господин доктор?
Доктор: Всего только в двух словах.
Ботвиник: Вообще-то я его хорошо помню.
Доктор: Не сомневаюсь, господин актер. Вопрос только, хорошо ли вы действительно понимаете его смысл.
Ботвиник (оскорбленно): Черт возьми!
Доктор: А вы что думали, миленький мой?.. Во всем должен быть порядок, господин Ботвиник. В том числе, конечно, и в вашей голове.
Предводитель хора (появляясь на сцене): Как раз об этом я и собирался вам поведать.
Доктор (оборачиваясь): Что такое?
Предводитель хора: Время хора, господин доктор, время хора.
Доктор: А нельзя это было организовать так, чтобы не надо было узнавать об этом в последнюю минуту?
Предводитель хора: Мы делаем только то, что должны, господин доктор… Не больше и не меньше.
Доктор: Так начинайте тогда, начинайте!.. Чего вы ждете? (Уводит Ботвиника вглубь сцены, злобно.) Форменный идиот, но чуть не лопается от самомнения!
Короткая пауза. Предводитель хора выходит на авансцену.
Предводитель хора (обращаясь к зрителям): Вот история, от которой заплачут женщины, а сердца мужчин сожмутся, словно перед битвой. Послушайте ее и подумайте над моими словами. (Помедлив.) «Жил на свете один человек. Вспахал он свое поле, и собрал урожай, а потом погрузил он урожай свой на корабль и повел его, надеясь, что доберется благополучно. Вот увидел он наступление темноты, которая пришла вместе с северным ветром. Видел он восход и заход солнца вместе со своей женой и своими детьми. Но вот случилась беда на озере, переполненном крокодилами, беда случившаяся ночью, около берега с крокодилами, где не было спасения ни ему, ни его родным, потому что тьма и ветер мешали ему, делая спасение невозможным. Наконец, выплыл он и вышел на берег, и разрушил тишину вокруг, говоря: «Не обращаю я плач свой к богам, плача о рождавшей детей моих, которая уже никогда не выйдет с Запада к другому существованию, на землю. Печалюсь только о детях наших, погубленных в младенчестве, увидевших лицо Хентиу – крокодилового бога – прежде, чем начали они понимать, что такое жизнь». – Так говорил этот человек, чувствуя, как в сердце его разгорается незнакомое прежде пламя. Так, словно крики его детей доносились до него не откуда-то со стороны, а изнутри его сердца, которое само не знало, что ему теперь делать и как поступить. – Но почему именно он? – вот вопрос, который задает себе теперь каждый. А я спрошу на это, да разве не все ли равно, кто это? Он, или Иов, потерявший своих детей, или какой-нибудь еврей, попавшийся при ночной облаве? Боль всегда боль. Страх всегда страх. Смерть и утраты – всегда только смерть и утраты. Все остальное – только сны. Может быть, иногда приятные или даже поучительные, но они всегда всего только сны, которые не лечат, не оберегают и не защищают нас, когда реальность начинает дышать нам в затылок… Тогда ты понимаешь, что твоя боль обнимает собой весь мир, довеском которого ты получаешь взамен боль всего мира, от которой ты никогда уже не сумеешь отгородиться, как бы того ни хотел. (Поклонившись и повернувшись, быстро покидает сцену.)
Ботвиник: Эй… Эй… Мне кажется, он прав… (Кричит) Эй, Предводитель!.. Господин Предводитель!.. Это следовало бы уточнить!.. Постойте!
Не оборачиваясь, Предводитель хора скрывается за занавесом.
Доктор: Не слушайте его, господин актер. Ведь это всего только болтливый Хор. К тому же еще сильно урезанный за пьянство, хамство и лень… Лучше послушайте, что я вам сейчас скажу… Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но у меня есть к вам большая просьба.
Ботвиник: Хотите взять у меня автограф?
Доктор: Что-то вроде этого, с вашего позволения…(Понизив голос). Это касается нашей с вами пьесы, господин актер.
Ботвиник: Нашей с вами пьесы?.. Забавно.
Доктор: Вы ведь знаете, господин Ботвиник, что десятки исследователей давали этому тексту самые разные толкования. Одни одно, другие другое.
Ботвиник: А третьи – третье…
Доктор: Совершенно верно, господин актер… Вот почему, собрав все за и против и все взвесив, мы решили тоже дать свое толкование этому шедевру, для чего хотели бы просить вас принять участие в нашей постановке.
Короткая пауза. Ботвиник с театральным ужасом смотрит на Доктора.
Ботвиник: Пресвятая Магдалина!.. И вы хотите, чтобы я?.. На этих подмостках?.. Здесь? (Смеется.)
Доктор: Всего лишь небольшой набросок… Так сказать, общее представление, для нашего предварительного знакомства.
Ботвиник: Наверное, вы забыли, что я всего лишь актер, господин доктор… Всего лишь актер, у которого нет никаких режиссерских наклонностей и талантов… Надеюсь, вы понимаете разницу между режиссером и актером.
Доктор: С вашим опытом, господин Ботвиник, мы сдвинем горы… Скажите просто – «да», и мы немедленно начнем наше с вами представление.
Ботвиник (негромко и задумчиво, словно откуда-то из другого мира): Странно, но мне кажется, что все это я уже когда-то слышал… И это странное предложение, и рассказ Хора, и эта неизвестно откуда взявшаяся пьеса… (Глухо.) Может быть, это похоже на мост, идя по которому, ты придешь куда надо, а может быть, наоборот – на храм, где Бог протягивает к тебе руки и наставляет тебя, чтобы ты не заблудился в своем вынужденном путешествии, – кто знает?.. (Помедлив). Но больше всего это, пожалуй, все же похоже на солнце, которое по-прежнему встает и над добрыми, и над злыми, никак не комментируя при этом существования Ада и Рая…
Доктор (настойчиво): Скажите «да», господин Ботвиник… Скажите «да», и мы устроим такой спектакль, что станет жарко небу…
Ботвиник: Боюсь, что скоро станет жарко нам – тем, кто привык всегда спрашивать – «а что это значит» или «а как это понимать», тогда как на самом деле надо просто посмотреть на то, что взывает к тебе из своей глубины и тогда все становится понятным и легким, как прозрачный весенний день.
Доктор: Посудите сами, господин актер…В конце концов, если есть актеры, то есть и пьеса, а если есть пьеса, то есть и подмостки, на которых ее должны сыграть.. Скажите «да», господин Ботвиник. Скажите «да», и станьте, наконец, самим собой.
Ботвиник (не слушая): Потому что, в конце концов, в какую бы сторону ты ни пошел, все равно всегда останешься на том же самом месте – и тем же самым, что и был прежде. (Кричит). Да, да, да!
Доктор: Да! Да! Да!.. Я так и думал, господин Ботвиник, я так и думал, что вы примите правильное решение!
Ботвиник: О правильности того или другого решения пусть судят Небеса, тогда как нам достаточно того, что подсказывает твое сердце.
Доктор: Чтобы там ни было, господин Ботвиник, мы начинаем.
Ботвиник: Что, прямо сейчас?..
Доктор (идет к двери): И притом незамедлительно. (Взяв со стола колокольчик, звонит.) А зачем нам, господин Ботвиник, ждать?.. Сейчас я принесу нашу пьесу, и начнем.
Ботвиник (с неожиданной тревогой): Не уходите!
Доктор: Всего на пять минут. (Исчезает.)
