Константин Маркович Поповский
Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба
Эпизод 9
Фауст (поднимая голову и озираясь): Кто тут?
Голос: Я сон твой, Фауст.
Фауст: Сон?.. Но кто ж тогда его увидит, этот сон, коль я стою поодаль от него?.. (Обращаясь к толпящимся вокруг невидимым существам.) Ты кто?
Первый Голос (из тьмы): Я – медвежья лапка.
Второй Голос: А я – клевера пыльца.
Третий Голос: Я – женский вздох.
Четвертый: Я – сладость поцелуя.
Пятый: Я – счастье умереть.
Шестой: Я – отголосок сна.
Седьмой: Я – лунная тропа.
Восьмой: Я – солнца яркий луч.
Девятый: Я – проросшее зерно.
Фауст: А я?.. Кто я такой? (Кричит.) Кто я такой?.. Ответьте, наконец!
На сцене появляется Ангел.
Ангел: Никто!
Хор ангелов: Никто!
Хор невидимых существ: Никто!
Фауст: Но если я – никто, то это значит, что вслед за мною погрузился в Бездну целый мир, и Сам Господь благословил его паденье.
Ангел: Ты мыслишь правильно, хотя и однобоко, что, впрочем, свойственно всем людям без остатка.
Фауст: Когда б Господь услышал слабый голос мой, уж я б нашел тропинку к его сердцу. Но Он молчит.
Ангел: Он слышит.
Фауст: Сомневаюсь.
Ангел (в сторону невидимых существ): Тогда спроси у них.
Фауст: У этих?.. Что ж, спросить, конечно, можно! (В сторону невидимых существ) Эй, горлопаны!.. А ну-ка покажите, что недаром вы едите хлеб хозяйский, вином к тому же запивая… Ты кто?
Первый Голос (из тьмы) Я – рев Левиафана.
Второй Голос: Я – шум деревьев, плачущих в грозу.
Третий Голос: Я – детский смех.
Четвертый: Я – шепот в темноте.
Пятый: А я – последний вдох.
Шестой: Я – дым костра.
Седьмой: Я – скачущий кузнечик.
Восьмой: Я – смерть солдата.
Девятый: Я – голос Божества.
Фауст: А я?.. Кто я такой?.. Скажите мне на милость!
Ангел: Никто!
Хор ангелов: Никто!
Хор невидимых существ: Никто!
Фауст: Опять впустую пролетело время…
Ангел: Не надо торопиться, вот разгадка.
Фауст: Еще скажи – случайно перепутал двери!
Ангел: Сказать легко. Но только кто поверит?
Фауст: Послушай, Ангел, если ты еще не понял. Я сам та дверь, в которую стучу без перерыва. Он дал нам ключ, но где искать ту Дверь, которую мы ищем десять тысяч лет?
Ангел: Бог говорит – ты ищешь волю, а вовсе не порядок.
Фауст: Он говорит об этом с одобрением.
Ангел: Ах, вот оно что!.. (Отступает вглубь сцены.) Что ж, сон закончился. Смирись и возвращайся в явь. (Исчезает.)
Сон кончился.
Эпизод 10
Кетхен (появляясь на пороге): К вам господин священник.
Фауст (просыпаясь): Что?.. Господин священник?.. Разве мы договаривались? (Пытается проснуться). Пускай войдет.
Кетхен исчезает и почти сразу в келье появляется Священник.
Фауст: Святой отец!.. (Подходит под благословение). Простите, я вздремнул слегка и не вышел вас встретить… Садитесь, ради Бога…Чем заслужил я ваше появление?
Священник: Одним желанием увидеть и услышать человека, о котором нынче говорит весь город.
Фауст: Хотите, чтобы я поверил вам, что вместо того, чтобы читать проповеди, принимать исповеди и причащать плотью Спасителя, вы постучались в дверь мою с единственной целью меня услышать и увидеть?
Священник: Мне говорили, будто вы все любите расставить по своим местам, чтоб облегчить себе поиск истины… Теперь я вижу – это правда.
Фауст: Поэтому давайте не будем любезничать друг перед другом, а перейдем к делу, что сэкономит нам время.
Священник: Согласен.
Фауст: Тогда скажите, положив руку на сердце – зачем вы здесь?
Священник: Отвечу. Я здесь затем, чтобы понять, как может такой человек как вы, все время жизни отдавать науке, которая – как это знают все – не в состоянии нас вести к спасенью? Иль, может, вы считаете, что Священное Писание бессильно перед истинами, которые открывает нам наука?
Фауст: Отвечу по-простому. Тот, Кто повесил над землей светлую Венеру и воинственный Марс, тот уж, наверное, не спасует перед тем, что Он сам же и сотворил. К тому же и Священное Писание, и истины науки только кажутся нам противоречащими друг другу, когда на самом деле они дают возможность нам сделать выбор среди ста тысяч всевозможных вариантов, взяв всю ответственность за этот выбор только на себя.
Священник: А кстати. Я слышал от многих достойных людей, что вы большое значение придаете этой самой человеческой ответственности, – так, как будто человек в состоянии одной только волей распорядится жизнию своей, не прибегая к помощи Творца.
Фауст: А разве нет?.. Иль мало нам дает Господь свободы, чтобы мы распоряжались ею по собственному усмотрению, набивая шишки и обретая драгоценный опыт, без которого все прочее – только смешное сотрясение воздуха и повторение чужих слов?
Священник: Уж не хотите ли вы сказать, любезнейший господин Фауст, что наш Господь, поправ все сказанное Им Самим, передал дело спасения грешников в руки самих грешников?.. Что человек тогда становится мерой всех вещей, и даже Всевышний должен отчитываться перед ним, словно кухонный мальчишка?..
Фауст: Пусть так. Но что останется от человека, если мы лишим его свободы? Презренный механизм, не более того!.. Я лучше поведаю вам одну историю, чтоб сказанное было вам понятней. (Опускается на колени). Она случилась со мной, в тот год, когда чума свирепствовала в городе, и Божий гнев все разгорался так, что скоро стало всем казаться – Небеса оставили нас на произвол судьбы! А между тем зловредная болезнь не унималась. Горели трупы, не было повозок, чтоб вывозить тела, собаки грызли плоть, которая еще совсем недавно плакала и смеялась. Мне в пору ту исполнилось пятнадцать, а я уж помогал отцу, который всем заразным давал целительный бальзам, чью чудодейственную силу никто, увы, не мог оценить по достоинству, ибо все, ее принимавшие, улеглись в одну из известковых ям, которых так много было в тот год. Но, тем не менее, я вместе с отцом без страха заходил в чумной барак, чтобы хоть немного облегчить страдания умирающих. Я приносил целительный бальзам и поил им тех, кто еще мог открыть рот и прошептать «спасибо». И так день за днем, ночь за ночью, пока однажды утром я вдруг не почувствовал такое сильное отчаянье, что бросился, не различая дороги, прочь от этих горящих костров и хрипящих, умирающих тел, – и так бежал, пока не очутился на вершине холма, который мы, по странному стечению обстоятельств, называли «Голгофа». И оглядевшись вокруг, и погрозив небу кулаком, я проклял и это небо, и этот мир, да заодно и Царствие Небесное, перечислив все его прегрешения и не желая больше считать себя его верным сыном.
Священник: Вы поддались на часто случающееся искушение. Боль заставляет человека говорить то, что он не хочет и что при других обстоятельствах он никогда бы не сказал… Вот почему, силой данной мне Иисусом Христом, я снимаю с вас всю ответственность за ваши слова, сказанные вами много лет тому назад. Аминь…
Фауст: Аминь.
Священник: Доволен, сын мой?
Фауст: Я с благодарностью приму этот бесценный дар. Одна беда – вы знаете не все.
Священник: Неужто дело зашло так далеко, что надо ждать вещей похуже, чем обыкновение проклятия?
Фауст: Гораздо дальше, ваша милость.
Священник: И что же это будет?.. Убийство?.. Богохульство?.. Иль, может, вы усомнились в учении нашей веры, чья истинность не раз и не два обращала врагов Христовых в паническое бегство?
Фауст: Нет, я не усомнился в учении нашей веры. Но вот когда слова проклятий сорвались с моих губ, я вдруг почувствовал что-то очень странное, как будто там, где билось раньше сердце, зияла нынче пустота, способная сожрать весь мир.
Священник: И что же это было?
Фауст: Вы будете смеяться… Нет, ей-Богу…Я сам смеюсь уже вон сколько лет и все никак не могу остановиться.
Священник: И все же, доктор. Кто это, скажите.
Фауст: Моя душа.
Священник: Что?.. Ваша душа?.. Должно быть это шутка?
Фауст: Нисколько. Поверить в это, конечно, трудно, но дело, к сожалению, обстоит именно так.
Священник: Но как?.. Как это возможно?
Фауст: Я знаю только то, что случилось в тот день со мною и не рискую говорить о прочих. Был полдень, я стоял на вершине холма и грозил Небесам, забыв про страх и чувствуя, как пустота овладевает мною, и чей-то голос произносит мое имя и говорит – назад дороги нет, – или что-то похожее на это, а я стою, сжимая кулачки, и слезы текут по щекам. И вдруг я вижу прямо перед собой фигуру женщины, которая смеется и манит меня к себе, хотя лицо ее искажено гневом и злобой. Вы можете мне не верить, но только я тотчас же догадался, что эта женщина – моя душа. И что она уходит от меня, оставляя мне ту самую пустоту. И тогда я почувствовал вдруг, что между мной и ней разверзлась пропасть, – как будто между нами пробежала трещина, которая становилась все глубже, все ужаснее, пока, наконец, она не убедилось в том, что ей не поймать меня и тогда она издала страшный крик и исчезла, оставив после себя ужасный смрад, который поднимался до самого неба. И я упал на землю, думая, что сейчас самое подходящее время, чтобы Господу было угодно испепелить меня, чего Он к счастью не сделал.
Священник: Клянусь, все было так!
Фауст (озираясь): Чей это голос?
Священник отодвигается и закрывается плащом. Зрители видят теперь не Священника, а прикинувшегося Священником Дьявола.
Фауст, поднявшись со своего места, смотрит на прячущего Священника.
Мне кажется, что я где-то уже видел эту шляпу… И этот плащ.
Священник, который оказался Дьяволом, смеется.
(Обращаясь к еще прячущемуся Дьяволу.) Так это ты?.. Ты?
Дьявол смеется и показывается из-под плаща.
Фауст (срывая с Дьявола плащ.): Решил развлечься напоследок?..
Дьявол: Поверьте, даже и не думал.
Фауст: Тогда к чему весь этот маскарад?
Дьявол: Все дело в Истине, учитель. (Фауст хлещет отбегающего от него Дьявола сложенным плащом) Ай!.. Ай!.. Ай!.. Послушайте меня… Если ты находишься внутри Истины, то сама она кажется тебе небольшой и совсем не всесильной… А если ты находишься далеко от нее, то тебе кажется, что она огромна…(Увертывается от Фауста.) Ай!.. Ай!.. Ай!.. За что, учитель?
Раздается стук в дверь.
Фауст: Что за глупости, в самом деле? Какая там еще Истина?
Стук повторяется. Дьявол исчезает.
Иду. Иду.
Эпизод 11
В келье появляется Могильщик, который выкатывает на сцену каталку с лежащим на нем телом, скрытым простыней.
Фауст: А, это вы… Сейчас, одну минуту. (Считает деньги.)
Могильщик: Нельзя ли немного добавить, хозяин. Я и так рискую за гроши!
Фауст: Плачу, как условились и не пфеннига больше!
Могильщик: Так ведь какой товар удачный!.. Ни пятнышка, ни прыщика, а глянешь, так и кажется живее жизни.
Фауст: Ни слова больше. Убирайся.
Могильщик: Когда понадоблюсь, вы знаете, где искать.
Могильщик уходит. Из мрака появляется Дьявол.
Дьявол: Хотя и говорят, что Дьявол никогда не спит, но сегодня я задремал, и мне приснилось, как будто кто-то отказался от своей души и тем лишил нас заслуженной награды. (Озираясь по сторонам.) Так это был не сон?.. Как это может быть?
Фауст: Весть фокус в том, что надо вовремя исчезнуть.
Дьявол: О чем ты, Фауст?
Фауст: Я о том, что следует побольше доверять своим ногам, которые могут отнести нас на край земли или даже еще дальше, – туда, где никто не станет спрашивать тебя, кто ты такой и как твое имя. И если кто-то захочет узнать, как тебе это удалось, то ты просто скажешь – рецепт простой – быть никем. И что бы ты там ни говорил, я уже догадался, Черт, что человек больше, чем его спасение, а значит больше, чем его хваленая душа, от которой скорее стоит ждать неприятностей, а не пользы… Вот, извини, и вся разгадка…Что, съел?
Дьявол: Проклятье!… Ты знал!
Фауст: Конечно, нет. Откуда мне бы было знать, подумай!
Дьявол (тоскуя): Я в отчаянии, можешь мне поверить…
Фауст: Тогда сдавайся. Зачем напрасно длить пустые ожиданья?
Дьявол: Что же, ладно. Признаю. Я проиграл. Но ведь и ты не выиграл, Фауст. Жить без души – какая, верно, неприятность.
Фауст: Какое истинное блаженство, клеветник… Или ты забыл, что Бог приходит в молчании, и не его вина, если ты не услышишь шум Его шагов?..
Дьявол: Избавь меня только от этих теологических разборок. Скажи мне лучше, куда теперь направишь ты свои стопы?
Фауст: Я думаю – в Париж. Потом – в Венецию… А заодно хотел я погулять по ночному Амстердаму… А ты?
Дьявол: Пока залечивать отправлюсь раны, которые ты мне нанес. Там видно будет.
Фауст: Ну что ж, тогда прощай. (Исчезает).
Дьявол: Прощай…
Дьявол подходит к каталке, на которой лежит Маргарита.
Ну, а ты красавица, чем нас порадуешь?
Маргарита молча садится на каталке.
Ничем?.. Признаться, я так и думал.
Маргарита (хрипло и негромко, почти стон.): Фауст…
Дьявол: Его тут нет. Сбежал. Все кончено, красотка. И мне пора…
Маргарита: Постой, а я куда теперь?
Дьявол: А я откуда знаю?.. Хочешь, отправляйся в Преисподнюю, а нет, так сыщи какого-нибудь дурака и осчастливь его россказнями о своей горестной судьбе.... Прощай, красавица. (Исчезает).
Маргарита: Постой…
Дьявол (вновь появляясь): Ну, что тебе еще?
Маргарита: Так, может, ты возьмешь меня с собой?
Дьявол: Ты спятила, должно быть?.. (Смеется). На что ты мне без Фауста?.. Прощай. (Исчезает.)
Занавес
Местоположение или Новый разговор Разочарованного со своим Ба
Пьеса в 12-х эпизодах
(Перевод с древнеегипетского Марии Эндель)
Действующие лица:
Осип Ботвиник – актер, он же – бог солнца Ра, до поры не знающий об этом
Сестра милосердия, она же Ба – душа Осипа или что-то в этом роде
Доктор, он же змей Апоп или, проще говоря, Дьявол
Предводитель хора
Моей жене Евгении с любовью и надеждой.
Эпизод 1
Пустая, едва освещенная сцена, в глубине которой с трудом можно различить темный занавес, откуда появляются и куда уходят актеры. На переднем плане – кресло с наброшенным на него пледом, под которым угадывается полулежащая человеческая фигура. Пара стульев, стол с горящей настольной лампой и большая дверь в глубине сцены довершают простое убранство сцены.
Из царящей в глубине тени появляется человеческая фигура. Это Предводитель хора – единственный оставшийся его представитель. Он идет, звеня колокольчиком и повторяя одну и ту же фразу.
Предводитель: Время хора… Время хора…Время хора…
Короткая пауза.
(Остановившись на авансцене и обращаясь, видимо, к сидящим в зале зрителям): Если кто-то еще не понял, то я – Предводитель хора, хотя сам хор давно уже разбежался, не желая иметь ничего общего с тем, что творится в этом богоспасаемом мире… И вот о чем я хотел вам сказать в качестве вступления. (Слегка помедлив). Возможно, вы все прекрасно знаете древнюю египетскую легенду, которая гласит, что каждый вечер бог-солнце Ра спускается в подземное царство, чтобы сражаться с чудовищным змеем Апопом, и каждое утро он поднимается над землей, чтобы свидетельствовать миру о своей победе над силами тьмы… Однако, на самом деле, возможно, дело обстоит не совсем так, как его рассказывают досужие рассказчики. И уж тем более не так, как оно отзывается в человеческом сердце, которое, как вам хорошо известно, никогда не обманывается, но всегда и при любых обстоятельствах ведет нас в правильном направлении, чему есть множество свидетельств и доказательств… Конечно, чтобы добраться до сути дела, нужно время и упорство. Но именно об этом, похоже, как умеет, и рассказывает сегодня наша пьеса. (С поклоном исчезает в тени).
Небольшая пауза, в продолжение которой из темноты появляется фигура Доктора. Одновременно, с противоположной стороны на сцене возникает фигура Сестры милосердия.
Сестра милосердия: Да, господин доктор?
Доктор: Кажется, я просил халат… Халат, а не эти обноски!
Сестра: Простите, господин доктор. Сию минуту. (Быстро выхватывает из рук Доктора халат).
Доктор: И поторопитесь, если не хотите, чтобы все опять было, как в прошлый раз!..
Сестра милосердия: Да, господин доктор. (Убегает).
Доктор (бормочет): Да, господин доктор, нет, господин доктор… Старый дурак… Размяк, как будто в первый раз… Какая, в сущности, разница, какой на тебе халат, если этого все равно не избежать?.. (Резко повернувшись на шум у себя за спиной). А это еще кто?
Предводитель хора (появляясь из-за ширмы, негромко): Это то, что осталось в моем лице от хора, господин доктор.
Доктор (с отвращением): Ну, конечно… Спрятались, чтобы промочить горло, чтобы громче орать ваши глупые комментарии?.. (Сердито). Так вот, голубчик мой, запомните. В последнее время, мне что-то часто стало казаться, что мы могли бы прекрасно обойтись и без вас.
Предводитель (мягко и с достоинством): К сожалению, это невозможно, господин доктор. Вы ведь и сами знаете, что хор является необходимым и объективным свидетелем всего происходящего, тогда как без него все случившееся становится, мягко говоря, недействительным.
Доктор: Случившееся становится недействительным, если за него берутся такие непрофессионалы, как вы. (Подходит ближе) Ну-ка, дыхните, пожалуйста…
Предводитель хора: Зачем?
Доктор (сердито): Дыхните, дыхните!… (Демонстративно нюхает предводителя). Я так и думал. Напились пива и теперь будете нести весь вечер околесицу!.. По крайней мере, сделайте такую милость, не мозольте мне глаза и встаньте куда-нибудь, чтобы я вас не видел.
Предводитель хора: Мы всегда стоим там, где нам полагается стоять по ходу действия, господин доктор. (С поклоном вновь исчезает за ширмой).
Доктор (тихо): Болван.
Сестра милосердия (появляясь с халатом в руках): Вот, господин доктор. Пожалуйста, наденьте.
Доктор надевает с помощью Сестры милосердия халат и неожиданно щиплет ее.
Ай!
Доктор: В чем дело?
Сестра милосердия: Вы меня ущипнули.
Доктор: По-вашему, это причина, чтобы орать, словно вы в лесу?.. Не думаю.
Сестра милосердия: Да, господин доктор.
Обойдя Медсестру, Доктор снова щиплет ее.
(Негромко). Ай!
Доктор (застегивая халат): Вот так уже лучше… Надеюсь, все помнишь?
Сестра милосердия: Да, господин доктор.
Доктор: Тогда пожелай нам удачи, женщина. Возможно, она пригодится нам сегодня больше, чем что-нибудь другое.
Сестра милосердия: Не говорите так, господин доктор.
Доктор вновь щиплет Медсестру.
Ай!
Доктор: Я не суеверен, но сегодня мне почему-то приходят на ум множество суеверий. (Подходя к креслу). Тем более, когда имеешь дело с таким вот горлопаном, как этот. (Быстро сдергивает с кресла плед, который прятал лежащего в кресле человека).
Сестра милосердия подходит к креслу.
Ты только посмотри, какая улыбка застыла на его лице, как будто он знает что-то такое, что скрыто от нас!.. Самодовольный дурак, у которого не хватает мозгов даже на то, чтобы скрыть свое самодовольство!.. Жалкий лицедей, который продает на сцене чувства, в которые не верит сам!
Сестра милосердия: А он красавчик.
Доктор: Что такое?
Сестра милосердия: Я только хотела сказать, что для своих лет он выглядит хоть куда.
Доктор: Ах ты, потаскушка! (Внезапно обнимает сестру и, запрокинув ей голову, целует.)
Сестра милосердия стонет и слабо вырывается. Длится поцелуй, длится пауза.
(Отпустив, наконец, сестру). Только не говори мне, что ты никогда этого раньше не делала.
Сестра милосердия: Да, господин Доктор.
Доктор: Вот и хорошо. (В сторону ширмы, за которой скрывается Предводитель хора). Эй, Предводитель!.. Пора начинать.
Из-за ширмы появляется Предводитель хора.
Что? Забыли слова?
Предводитель: Мы ничего и никогда не забываем, господин Доктор.
Доктор: Тогда, какого черта?
Предводитель: Мы готовы, господин Доктор.
Доктор: Так начинайте, начинайте! Время пошло. (Сестре). А ты иди к себе и жди звонка.
Сестра милосердия: Да, господин доктор. (Исчезает).
Небольшая пауза. Доктор присаживается на один из стульев в глубине сцены. Предводитель идет по сцене и звенит колокольчиком, объявляя начало спектакля.
Предводитель (звеня, идет по сцене): Время хора… Время хора… Время хора… (Выходя на авансцену и обращаясь к сидящим в зале зрителям). Вот история, которая пришла, чтобы заставить нас плакать и смеяться, думать и надеяться – история, начало которой прячется в седой древности, а будущее так же неопределенно, как и в первый день творения. И тем не менее, она пришла, потому что пришло ее время. А когда время приходит, то тут бессильны что-либо изменить даже ангелы небесные, не говорю уже про людей, которые видят не дальше собственного носа и понимают не больше годовалого ребенка. Вот почему мы можем заранее подписаться под каждым словом этой истории, не опасаясь подвоха, обмана или слепой назидательности. И хотя мы ничего пока не знаем об этой небольшой истории, одно мы, все-таки, знаем достоверно – эта история будет повторяться столько, сколько это понадобиться, пока Небеса, наконец, не сжалятся над ее участниками, чтобы даровать им вечный покой и последнее пристанище. (Закончив, отступает с поклоном вглубь сцены и исчезает за занавесом).
Доктор (вслед уходящему): Идиот. (Поднявшись со стула, идет и останавливается возле кресла с сидящим в нем человеком, негромко). Господин Ботвиник… Господин Ботвиник… Пора.
