Константин Маркович Поповский
Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба
Горацио склоняется в поклоне. Фортинбрас, поднявшись по ступенькам, скрывается в храме. Свита следует за ним.
Бернардо (подойдя): Какие новости?.. Э, да на вас лица нет. Что случилось?
Горацио: Ты видел? Видел?
Бернардо: Что?
Горацио: Страх в его глазах. Да еще какой!.. Бернардо… (Поманив к себе Бернардо, шепотом). Он боится.
Бернардо: Кто? Принц? Вы шутите, конечно.
Горацио: Клянусь Христовой кровью.
Бернардо: Да, нет же. Шутите. О его безрассудной смелости можно услышать на каждом углу.
Горацио: Но то совсем другое, Бернардо. Другая смелость и другой страх. А этот оседлал его, как опытный наездник. Сдавил ему бока, да так, что было слышно, как трещали ребра. Натянул удила, пригнул к земле. Еще немного, и он погнал бы его, не разбирая дороги.
Бернардо: Но что ему бояться?
Горацио: Того же, чего и всем нам – собственной тени.
Издали доносится траурная мелодия.
Бернардо: Нет, вы ей-Богу шутите.
Горацио (ворчливо): Конечно же, шучу. Не слышишь, разве? Сегодня день располагает к шуткам, как никогда… Идем.
Поднявшись по ступенькам, Горацио и Бернардо исчезают вместе с толпой в храме.
4.
Комната Горацио в замке Кронберг, – тесное, неуютное помещение с одним высоким, стрельчатым окном в сторону моря. Заваленный бумагами стол, несколько стопок книг на полу и на подоконнике. Большая неубранная кровать с откинутым пологом.
Горацио сидит в кресле спиной к столу. Кажется, что он погрузился в глубокую задумчивость. На его коленях – раскрытая книга. На постели, среди разбросанных подушек, лежит Маргрет. Она полуодета, тонкая кружевная рубашка едва прикрывает грудь и ноги; волосы распущены. Подперев рукой голову, она смотрит на Горацио.
Пауза.
Маргрет (негромко): Эй! Ты уснул?.. Я, кажется, тебя о чем-то попросила.
Горацио (издалека): Я слышал.
Маргрет: Очень сомневаюсь.
Горацио: Нет, в самом деле.
Маргрет: Тогда скажи, о чем?
Горацио (неуверенно): Помочь тебе одеться?
Маргрет: Вот еще!
Горацио: Тогда не знаю.
Маргрет: Какой ты сегодня скучный, просто нет сил. Ты злишь меня ужасно.
Горацио: Правда? (Меланхолично). Бьюсь об заклад, сейчас мы узнаем, что все мужчины – свиньи.
Маргрет: И, как всегда, проиграешь.
Горацио: Хорошая новость. И кто ж это исключение?
Маргрет: Не ты.
Горацио: Ну, ясное дело. (Наклоняясь к Маргрет, негромко). Орландо?.. Да?
Маргрет молчит.
Орландо!.. Ну, скажи же!
Маргрет: А хоть бы и так.
Горацио: Орландо! (Дурачась). Ах! Непобедимый рыцарь! Вымысел, обвешенный оружием и добродетелью!.. Ах, Маргрет! Вот на кого ты променяла живую плоть! На вымысел!.. Тебе не стыдно?
Маргрет: Нет, милый. Если хочешь знать, он кажется мне живее многих разгуливающих по Кронбергу.
Горацио: Тут я не спорю. По сравнению с этими, живыми могут считаться даже дворцовые статуи… Ну, рассказывай, что же наш рыцарь натворил на этот раз?
Маргрет: Тебе не интересно.
Горацио: Еще как. Не успокоюсь, пока не узнаю.
Маргрет: Отстань.
Горацио: Нет уж, скажи.
Маргрет (неохотно): Освободил от турок целый город.
Горацио: Браво!
Маргрет (с вызовом): И при этом не получил ни одной царапины.
Горацио: Каков везунчик! Султан, наверное, был в ярости. Надеюсь, он на этом не остановился?
Маргрет молчит.
Эй, ты ведь не хочешь, чтобы я умер от любопытства?
Маргрет: Если тебе это интересно, то он убил Фергакля.
Горацио: Вот это правильно. Человек с таким именем ничего другого и не заслуживает… Постой, или это не человек?… Молчи, я догадаюсь сам… Ставлю свой обед, что это злой волшебник, который, получал удовольствие от того, что насылал порчу на добрых христиан… Я угадал?
Маргрет: Ты читал!
Горацио: И близко-то не подходил.
Маргрет: Читал!
Горацио: Клянусь, что нет. Скажи-ка лучше, чем закончил наш доблестный герой? Ведь чем-то он закончил?
Маргрет: Как и полагается настоящему мужчине, господин Горацио.
Горацио: Похоже, это камень в мой огород. Так чем же?
Маргрет: Сначала он убил Фергакля, а потом пробрался в спальню к своей возлюбленной, которую Фергакль околдовал, потому что хотел на ней жениться… Ты опять спишь?
Горацио: Я само внимание. Пробрался в спальню…
Маргрет: Да. К Алине. И там нанес ей триста поцелуев!
Горацио: Вот чудовище. Так вот взял и нанес?
Маргрет: Не мудрствуя понапрасну, как некоторые.
Горацио: Надеюсь, она осталась после этого жива?
Маргрет: Жива и счастлива, как была бы счастлива на ее месте любая женщина.
Горацио: Но, послушай, триста поцелуев!.. Хотел бы я взглянуть.
Маргрет: И только?
Горацио: А что еще?
Маргрет: Еще?.. Ах ты, судак с холодной кровью! «Взглянуть»!.. Ну, конечно, если ты ни на что больше не способен, тогда тебе остается только глазеть!
Горацио: Ты клевещешь, Маргрет. (Скромно). Тебе хорошо известно, что если бы я захотел, то мог бы нанести не меньше.
Маргрет: Скорее, посадить. Как кляксу на бумагу или пятно на одежду. Судак несчастный! (Отворачивается).
Горацио (помедлив, с мрачным изумлением): Эй, Маргрет… Мне показалось, что ты меня сравнила с рыбой.
Маргрет молчит.
Меня, мужчину в точном смысле этого слова – с рыбой? С животным столь далеким от совершенства, что Творец не дал ему даже ног? Мужчину, где-то даже приятного собой, как мне говорили?
Маргрет: Отстань.
Горацио: Мне это сравнение не нравится.
Маргрет молчит, отвернувшись. Короткая пауза.
(Без выражения, негромко). А не нравится оно мне потому, что это правда… (Помедлив, без выражения). Эй, ты попала в точку. В самое яблочко.
Маргрет (обернувшись): Правда?
Горацио: И при том, истинная… (Мрачно). Я – рыба и даже еще хуже… Я дождевой червяк. Улитка. Засохший огрызок яблока, если тебе так больше нравится. Слизняк. Мокрица…
Маргрет (удивленно): Эй, что с тобой?
Горацио: Ничего. Видит Бог, навозная куча – и та заслуживает большего уважения. Если бы я мог, то с удовольствием плюнул бы себе в глаза.
Маргрет: Да, что с тобою, наконец?
Горацио (не сразу): Ты будешь надо мною смеяться.
Маргрет: Охотно, если будет повод… Ну? Говори, в чем дело.
Горацио: Принц. Он мне снился сегодня.
Маргрет: Фортинбрас?
Горацио: Нет, Гамлет. А утром, стоило мне только открыть глаза, как я почувствовал, что он стоит рядом и смотрит на меня, словно укоряя, что я не тороплюсь исполнить данное ему обещание.
Маргрет: Вот новости! Ты видел призрак Гамлета?
Горацио: Не глазами – сердцем. Мне казалось, он где-то совсем близко, стоит только протянуть руку. (Помолчав, негромко). Я обещал ему, Маргрет…
Маргрет: Быть его устами. Я это уже слышала сто раз… За чем же дело? Будь, раз обещал.
Горацио: Легко сказать. Да, разве я не пытался? Но все выходит так бледно, как будто я пишу молоком… Что рассказать? О чем? Один убил, другой мстит убийце и гибнет сам, – да разве в этом дело? В конце концов, такое случается на каждом шагу… Нет, тут спрятано что-то другое. И хуже всего, что оно ускользает от меня, стоит мне только взять в руки перо.
Маргрет (беспечно): Так не бери.
Горацио: Ты, верно, шутишь.
Маргрет: Тогда возьми.
Горацио: И взял бы, когда бы смог поймать за хвост саму суть, – то, без чего все остальное – только шелуха.
Маргрет (подразнивая): Так не бери.
Горацио: Не брал бы, может быть, если бы нашелся кто-то, кто взял бы его вместо меня.
Маргрет: О, Господи, ну, какой же ты сегодня скучный! Лучше почитай мне еще.
Горацио: Нет, погоди. Мне кажется, ты все-таки что-то не понимаешь.
Маргрет: Это после того, как ты прожужжал мне об этом все уши?
Горацио: Я говорю о рассказе, Маргрет… Хочешь знать, что это такое?
Маргрет: Ах, Боже мой, Горацио, отстань!
Горацио: Нет, ты послушай… Знаешь, что это такое? Рассказ? Иногда – ничего, просто пустое сотрясение воздуха, после которого ничего не остается. Но иногда случается другое; тогда он сдергивает завесу с Небес и Преисподней и меняет ход созвездий, сбивает с ног или выводит на улицу толпу, скидывает с трона королей и возводит на него тиранов. Но самое главное не это. (Негромко). Самое главное, что иногда он переживает время. Нет, не переживает – он сам становится временем, – даже больше, чем время и больше, чем мир… Ты понимаешь, что это значит?
Маргрет: Это значит, что из тебя никудышный рассказчик, вот что.
Горацио: Это значит, Маргрет, что рассказ сам рассказывает себя, когда захочет, выбирая для этого место, и время, и того, кого он заставит заговорить. Поэтому тебе остается только ждать, когда он поймает тебя в свои силки и заставит взяться за перо, чтобы убедиться, что ему дана власть делать обыденное – тайным, а преходящее – вечным… Все же прочее, – это только пустое сотрясение воздуха.
Маргрет: Слова. Слова. Слова… Стоит тебе заговорить об этом, как я начинаю умирать со скуки. Лучше почитай мне еще.
Горацио: Тебе не интересно?
Маргрет: Да, читай же!
Горацио (открыв лежащую на коленях книгу, немного обиженно): Ладно, если хочешь. (Читает). «И поразил Господь дитя, которое родила жена Урии Давиду, и оно заболело. И молился Давид Богу о младенце, и постился Давид, и, уединившись, провел ночь, лежа на земле. И вошли к нему старейшины дома его, чтобы поднять его с земли; но он не хотел и не ел с ними хлеба. На седьмой день умерло дитя и слуги Давидовы боялись донести ему, что умер младенец; ибо, говорили они, когда дитя было еще живо, и мы уговаривали его, и он не слушал голоса нашего; как же скажем ему теперь: «умерло дитя»? Он сделает с собой что-нибудь худое. И увидел Давид, что слуги его перешептываются между собою, и понял он, что дитя умерло, и спросил Давид слуг своих: умерло дитя? И сказали: умерло. Тогда Давид встал с земли, и умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и пошел в дом Господень и молился. Возвратившись домой, потребовал, чтобы дали ему хлеба, и он ел. И сказали ему слуги его: что значит, что ты так поступаешь? Когда дитя было еще живо, ты постился и плакал, а когда дитя умерло, ты встал, и ел хлеб, и пил? И сказал Давид: пока дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а не оно ко мне…» (Подняв голову). Ты плачешь?
Маргрет: Вот еще. (Смахивает слезы).
Горацио (негромко): Маргрет…
Маргрет: Ну, что ты ко мне привязался? Я не плачу.
Горацио: Нет?
Маргрет: Да!
Горацио: Так плачешь или нет?
Маргрет: Ты мне надоел! (Швыряет подушку в Горацио).
Горацио: Моя подушка!
Маргрет: Вот с ней и обнимайся.
Горацио: Ты, кажется, ревнуешь?
Маргрет: Еще чего.
Горацио: Ревнуешь! (Швыряет подушку в Маргрет).
Маргрет: Ты мне сделал больно!
Горацио: Не я, – соперница.
Маргрет (швырнув подушку в Горацио): Так на ее обратно!
Стук в дверь. Горацио и Маргрет молча смотрят друг на друга. Короткая пауза.
Маргрет: Ну, открывай же.
Горацио: Хоть что-нибудь накинь.
Маргрет: И не подумаю.
Поднявшись, Горацио отпирает дверь.
Бернардо (входя): Мы ищем вас с утра. (Заметив Маргрет, смешавшись). Простите, мы не знали…
Марцелл (входя): Здравствуйте, Горацио. (Заметив Маргрет). Ох, извините. (Пятится к двери).
Бернардо (негромко): Может, нам зайти позже?
Горацио: Да, проходите же. Не стойте на пороге.
Маргрет: Смелее, господа офицеры. Я вас не съем.
Бернардо: Мы будем вам за это очень признательны.
Горацио: Она питается только брачными объявлениями и романами о рыцарях, поэтому проходите без страха.
Марцелл (Бернардо, шепотом): Я чувствую себя так, как будто меня поджаривают на сковородке.
Бернардо (шепотом): Придется тебе навестить своего духовника, приятель. (Громко). Мы на одну минуту.
Маргрет: Да, проходите же!.. Какие скромники, оказывается, живут у нас в Кронберге!
Горацио: Перестань, бесстыдница. (Бернардо и Марцеллу). Позвольте вам представить – Маргрет. Моя ученица.
Бернардо и Марцелл переглядываются.
Я учу ее латыни и греческому.
Бернардо (негромко): Хорошо, хоть не закону Божьему.
Маргрет: Вы что-то сказали, господин офицер?
Бернардо: Я говорю, какое это должно быть удовольствие говорить на языках, на которых разговаривал Александр Македонский.
Маргрет: Огромное, можете мне поверить.
Горацио (Бернардо и Марцеллу): Вы с новостями или просто шли мимо?
Бернардо: И то, и другое. Проходили мимо с новостями.
Марцелл: Да еще с какими. (Бернардо). Скажи.
Бернардо: Нас требуют… как это называется? В Комиссию. Вот словечко-то. Хотят услышать наши показания. Мои и, стало быть, Марцелла.
Марцелл: Но вот что странно. Нас вызвали по одному. Бернардо – в полдень в среду, а меня только на следующий день… Что вы на это скажите?
Горацио: Скажу, что меня там ждут во вторник.
Бернардо: Вас тоже? Но почему же тогда не всех вместе?
Горацио: О, это старый трюк. С одним всегда легче справиться, чем со всеми вместе.
Бернардо: Я вас предупреждал. Стоило вам заикнуться о призраке, как вы разворошили улей.
Горацио: Зато наградой нам будет мед правды.
Бернардо: Вот уж сомневаюсь.
Маргрет: Что это за призрак?
Бернардо: Призрак?.. Как сказать?.. Обыкновенный. (Горацио, негромко). Она не знает?
Горацио: Нет. Я дал слово принцу, что до поры сохраню все в тайне.
Маргрет: Я так и знала, что ты от меня что-то скрываешь. Ну, берегись.
Горацио: Ей-Богу, пустяки.
Маргрет: Да, ну? По вашим лицам этого не скажешь. (Бернардо). Скажите хоть вы.
Бернардо: И рад, но не могу.
Маргрет (Марцеллу): Вы тоже не можете?
Марцелл с сожалением разводит руками.
Так вы все заодно?.. Ну, ладно. Берегитесь. Я все равно узнаю.
Бернардо (Горацио, негромко): Теперь держитесь. Похоже, эта осадная машина может оказаться посильнее, чем крепость вашего молчания.
Горацио: За него не беспокойтесь. Надеюсь, оно окажется таким же прочным, как и ваше обещание.
Бернардо: Можете спать спокойно, Горацио. Мы не подведем.
Горацио: Марцелл?
Марцелл: Расскажем все, как было.
Горацио: И все же приготовьтесь. Может быть жарко.
Марцелл: Думаю, не жарче, чем во время последнего похода, когда поляки прижали нас к побережью.
Горацио: Ну, дай-то Бог.
Бернардо: И вам. (Марцеллу). Идем, Марцелл. (Маргрет). Прощайте.
Марцелл: Прощайте.
Маргрет: Прощайте, господа.
Марцелл и Бернардо уходят.
Какие смешные. (Вскочив). Ну, быстро говори теперь, что это за призрак!
Горацио: Да, так, одной девицы, которая страдает чрезмерным любопытством. Ее зовут Маргрет.
Маргрет: Фу, какой ты гадкий!.. Ну, погоди, я все равно узнаю… (Подходя к столу). Почему у тебя тут всегда такой беспорядок? (Берет в руки один из лежащих на столе листов, читает). Трагедия… (Читает). Принц. Король. Королева… Боже милостивый! Ты пишешь трагедию?
Горацио: Скорее, она меня. (Обняв Маргрет одной рукой, другой отнимает у нее лист).
Маргрет: Отстань. Уже четвертый час. Я слышала, как трубили в гарнизоне… Горацио…
Горацио (обнимая Маргрет): Мне что-то расхотелось тебя отпускать.
Маргрет: Сначала расскажи о призраке.
Горацио: Во всяком случае, не сейчас.
Маргрет (пытаясь освободиться): Тогда когда?
Горацио: Позднее.
Маргрет: Завтра?
Горацио: Может быть. (Целует Маргрет).
Маргрет: Горацио… Пусти.
Горацио: Пока не нанесу все триста, даже и не думай. (Целует Маргрет). Нет, пусть для ровного счета будет четыреста. Считай. (Целует).
Маргрет (слабея): Горацио…
Горацио: Один. (Целует). Второй. (Целует). А это третий. (Целует). Понравилось, как я его нанес?
Маргрет: Понравилось. (Слабо). Эй, ты меня задушишь…
Горацио (подталкивая Маргрет к постели): Пусть будет тысяча.
Маргрет (чуть слышно): Горацио…
Горацио: Когда об этом узнает Орландо, у него случится разлитие желчи. (Целует Маргрет, одновременно увлекая ее на постель; полог падает; из-за закрытого полога). Шесть… Семь… Восемь…
Действие второе
5.
Зал, где происходят заседания следственной комиссии. Низкое сводчатое помещение с длинным столом и рядом деревянных кресел с высокими спинками. На стене – большое распятие. У правой кулисы конторка для секретаря. Слева и справа – две двери.
За столом сидит Первый следователь, с повязанной на груди салфеткой. Перед ним – поднос с посудой. Заканчивая трапезу, он с удовольствием поглощает жареного цыпленка, время от времени запивая его вином.
Входит Секретарь. В его руках – большая стопка книг и бумаг.
Секретарь: Приятного аппетита, ваша милость.
Первый следователь (жуя): Тебе того же.
Секретарь: Премного вам благодарен. (Кладет книги на конторку).
Первый следователь: Все нашел?
Секретарь: И даже больше, чем требовалось.
Первый следователь: Зачем же больше, сынок? Мне лишнее читать охоты нет… Отнесешь все назад.
Секретарь: Слушаюсь, ваша милость.
Первый следователь (вытирая губы салфеткой): В нашем деле, сынок, важен не материал, а то, что у тебя на плечах. Была бы голова, а уж материал всегда найдется. (Звонит в колокольчик). Тетрадь готова?
Секретарь: Да, ваша милость. (Подойдя, кладет перед следователем тетрадь). Расчертил, как вы велели.
Вошедший Слуга забирает со стола поднос с посудой.
Первый следователь (листая тетрадь): Прекрасно… Прекрасно, сынок. Знаешь, что это такое?
Секретарь: Горю желанием узнать, ваша милость.
Первый следователь: Сразу видно, что ты в нашем деле новичок… Тут две графы. В одну я записываю все показания «за», а в другую – мнения прямо противоположные, то есть те, которые «против». Затем я суммирую и то, и другое и получаю результат. Допустим: шесть мнений за то, что принц Гамлет убил короля в состоянии аффекта, и три за то, что он убил его расчетливо, то есть, надеясь на выгоду. Среднее арифметическое этих мнений составит четыре с половиной, что указывает на то, что первое мнение ближе к истине, чем второе.
Секретарь: Просто невероятно.
Первый следователь: А, главное, как нельзя более убедительно. (Отдавая тетрадь секретарю). Давай-ка теперь подпишем.
Секретарь садится за конторку.
Пиши. «Следствие по делу о смерти принца Гамлета и других»… Нет, погоди. Это не пойдет. Напишем лучше так. «Следствие по делу о смерти принца Г.» Чтобы посторонний глаз не сразу мог разобрать, что к чему. Упаси Бог, попадет не в те руки. Раструбят во все концы.
В то время, когда Секретарь подписывает тетрадь, появляется Второй следователь. В руках у него – стопка бумаг.
Во время следующего диалога, Секретарь, забрав часть бумаг, уходит.
(Второму следователю). А я-то, было, грешным делом, подумал, что вы уже не придете… Ну, что? Есть какие-нибудь новости?
Второй следователь: Есть одна, если вы еще не слыхали. (Усаживаясь за стол). Королевский врач дал деру. Его видели садящимся на корабль, который отплывал во Францию. Теперь ищи-свищи.
Первый следователь: Да, что вы говорите? (Не сразу, задумчиво). А новость хоть куда. Его сиятельство останутся довольны.
Второй следователь (раскладывая бумаги): Довольны? Чем же это?
Первый следователь: Тем, что тайное стало явным… Раз человек бежит, значит, совесть его не чиста. А раз она не чиста, значит, ему есть, что скрывать. А раз ему есть, что скрывать, то он, как водится, и скрывает.
Второй следователь: Жаль только, что мы не знаем, что именно.
Первый следователь: Мы-то, конечно, нет. (Понизив голос). Но вот, что касается их сиятельства, то тут бы я не зарекался… Что это у вас?
Второй следователь: Список тех, кого требуется допросить.
Первый следователь: Но какой большой!.. Дайте-ка взглянуть. (Забрав список, читает). Рейнальдо, слуга покойного Полония… Так. Азалия, фрейлина… Актеры… (Второму следователю). Зачем тут актеры?
Второй следователь: По слухам, они были в приятельских отношениях с принцем Гамлетом. За ними уже послали.
Первый следователь: Было бы гораздо лучше, если бы он поддерживал отношения с церковными певчими. (Бормочет, читая). Господин Корнелий… Господин Вольтиманд… Офицеры Бернардо и Марцелл… Девица Маргрет… Против этого имени стоит большой восклицательный знак. Как это понимать?
Второй следователь: Так, что эту птичку хотели допросить их сиятельство. Лично.
Первый следователь: Не знаете, за что такая честь?
Второй следователь: Точно сказать не могу, но, кажется, дело идет об этом сумасшедшем итальянце, который вчера стращал нас историями про призраков. Они знакомы.
Первый следователь: Его зовут Горацио. Он действительно итальянец. Но сколько я могу судить, он себе на уме, но далеко не сумасшедший.
Второй следователь: Сумасшедший он или нет, но после его рассказа мне всю ночь мерещилось черти что.
Первый следователь: Что, если не секрет?
Второй следователь (уклончиво): Я не хотел бы даже вспоминать.
Первый следователь: Вот видите… Нет, он не сумасшедший. В нем чувствуется расчет и умысел. (Понизив голос). Представьте себе, что будет, если его историю станут пересказывать по кабакам и рынкам? У кого будет от этого болеть голова?..
Второй следователь молча смотрит на Первого.
Ага?.. Вот то-то же.
Второй следователь (косясь на дверь): Но как же их сиятельство?
Первый следователь: О, тут не беспокойтесь. С его-то головой он найдет выход хоть из Преисподней.
Второй следователь: Не сомневаюсь. (Негромко). Только, может, лучше… (Красноречивый жест). Раз, и готово…
Первый следователь (посмотрев на Второго следователя, не сразу): Зачем же торопиться? (Возвращается к бумагам).
Короткая пауза.
Слуга (появляясь на пороге): К вам какая-то дама.
Первый следователь (меланхолично, не отрываясь от бумаг): Вопрос в том, сынок, – какая именно.
Слуга: Довольно полненькая, чтобы не сказать больше.
Первый следователь: Запомни, сынок, на языке юриспруденции это называется «особые приметы». (Отрываясь от бумаг). Что ей нужно?
Слуга: Она не говорит.
Первый следователь: Не говорит или не хочет говорить? (Второму следователю). Тут есть нюанс, мне кажется.
Второй следователь: Если вы подвергните ее допросу с пристрастием, то уверяю вас, она заговорит так, что будет уже не остановить.
Первый следователь: Я предпочел бы действовать убеждением.
Второй следователь: А я чем? (Слуге). Кто она?
Слуга: Она не пожелала назвать свое имя, милорд.
Первый следователь: Так она еще и безымянна. (Второму следователю). Что у нас есть о безымянных дамах, коллега?
Второй следователь: Немного. Лицо безымянное не может быть ни свидетелем обвинения, ни свидетелем защиты… Ах, нет. Прошу прощения. Есть кое-что еще. Лицо непоименованное имеет право выступить в качестве безымянного объекта судебного разбирательства, например, в том случае, если суд разбирает дело, относящееся к безымянному мертвому телу. (Слуге). Похожа она на мертвое тело?
Слуга: Я бы не сказал.
Первый следователь: В таком случае, передай ей, что мы ее больше не задерживаем.
Слуга (неуверенно): Но, ваша милость… Я хотел сказать, что она настроена очень решительно.
Первый следователь: Это может обойтись ей очень недешево.
На пороге появляется Дама – просительница, женщина средних лет. С первого взгляда видно, что она беременна. Слуга поспешно исчезает.
(Холодно). Что вам угодно, сударыня?
Рыдая, Дама подходит, закрыв лицо платком. Короткая пауза.
Что значат эти слезы?.. (Нетерпеливо). Ну, же?
Дама продолжает рыдать.
Надеюсь, вы не собираетесь нас утопить? Можете быть уверены, нам бы это не понравилось. Тем более что вы отнимаете у нас время, а, следовательно, угрожаете нашему спасению.
Дама (сквозь слезы): Я бы никогда не осмелилась, милорд…
Первый следователь: И, однако, именно это вы сейчас делаете… Убедитесь сами. Время – деньги, деньги – это возможность совершать добрые дела, совершать добрые дела – значит быть в ладу со своей совестью, быть в ладу со своей совестью – значит находить расположение в глазах Всевышнего, находить расположение в глазах Всевышнего – значит иметь твердую уверенность в спасении. Стало быть, когда вы отнимаете у меня время, вы покушаетесь на мое спасение, а этого я допустить ни в коем случае не могу. Поэтому, если у вас есть, что сказать – говорите и, по возможности, кратко и по существу дела.
Дама: Хорошо, милорд…Тому назад пять месяцев, милорд, когда я имела несчастье прогуливаться в саду, милорд, принц Гамлет… (Рыдает).
Первый следователь: Отличное начало… Продолжайте… Ну, смелее… Принц Гамлет, вы сказали…
Дама: Он… Он посягнул… (Рыдает).
Первый следователь: Наш принц?.. Нельзя ли узнать – в каком смысле и на что?
Дама (сквозь рыдания): Мне мешает говорить стыд, милорд.
Первый следователь: Э, сударыня. Если бы Фемида смущалась человеческими поступками, то она уже давно сгорела бы от стыда… Так на что, вы говорите, посягнул наш дорогой принц?
Дама: На то, милорд, что женщина охотно отдает мужчине, но только в браке. (Рыдает).
Первый следователь: Ах, вот на что… Теперь понятно. Вы хотели сказать, что принц посягнул на вашу честь?
Дама: Да, милорд.
Первый следователь: Он вас принудил?
Дама: Силою, милорд.
Первый следователь: Свидетели?
Дама (в отчаянье): Милорд!.. (Рыдая, показывает на свой живот). Вот мой свидетель!..
Первый следователь: К несчастью, он не слишком разговорчив… Еще кто-нибудь?
Дама: Господь на небесах!
Первый следователь: Этот свидетель нам был бы очень кстати, но чтобы заставить Его выступить в таком качестве требуется, по крайней мере, упрямство Иова, сударыня…
Входит Священник.
А, святой отец… Присаживайтесь. Мы сейчас закончим.
Священник: Мир всем. Я ненадолго. (Садится).
Первый следователь (даме): И что же вы теперь хотите?
Дама: Справедливости, милорд.
Первый следователь: Прекрасное желание. Надеюсь, что она вас не минует, если вы поспешите изложить на бумаге, то есть письменно, все обстоятельства вашего дела и предоставите оное на наше усмотрение, с тем, чтобы мы, в свою очередь…
Дама молча протягивает ему сложенную бумагу.
Что это? (Взяв бумагу и быстро пробежав ее глазами). Я вижу, что в предусмотрительности вам не откажешь… Мы вас известим.
Дама: Ухожу с надеждой. (Уходит).
Второй следователь (проводив даму взглядом): Глядите-ка, а глазки сразу высохли. Какая бойкая. (Первому). Если я не сбился со счета, то эта уже шестая.
Первый следователь (бросая бумагу под стол): Таков удел всех покойников. На них можно возвести любую напраслину, а они даже не поведут бровью. (Священнику). Святой отец…
Священник: Пусть Божья милость будет со всеми вами… Простите, если отрываю вас от важных дел, – во всяком случае, мне служит извинением то обстоятельство, что я делаю это не по своей воле.
Первый следователь: В самом деле?.. И кто же, интересно, осмелился вас неволить?
Священник: Тревога – вот имя того слепня, который привел меня сюда.
Первый следователь: Скажите, пожалуйста!.. Когда тревога не останавливается даже перед броней вашей сутаны, что же тогда говорить про нас, грешных?.. А хотите, я угадаю, что вас тревожит? (Понизив голос). Вчерашняя история о призраке. Верно?
Священник: Ах, сын мой! Так же верно, как и то, что я сижу сейчас перед вами. (Тревожно). Скажите мне, ради Бога, что вы об этом думаете? Неужто, это правда?
Первый следователь: Насколько мне известно, правда бывает двух родов. Та, которую можно пощупать руками или разумом, и тогда тут не о чем говорить, или же та, которая открыта зрению более духовному, чем плотскому. Но это уже, скорее, по вашей части.
Священник: По нашей или нет, она мне не дает покоя, так, словно в ней таится какая-то опасность, которую я не в силах разгадать… (Напряженно). В ней что-то есть такое…
Первый следователь (быстро): Что?
Священник: Ах, если бы я знал… (Поднявшись). Но, без сомнения, нечто зловещее, сказать по правде… Какой-то вызов вечному порядку. Как если бы у нас вдруг появилась причина сомневаться в завтрашнем восходе солнца. (Подходя ближе, негромко). Что если это все же правда?
Первый следователь: С чего бы это вдруг?
Священник (настойчиво): Но если все же правда?.. Представьте только.
Первый следователь (немного сбит с толка): Если – все же, правда?.. (Посмотрев на Второго следователя, пожимая плечами). Ну, хорошо. Допустим. И что же с этого?
Священник (глухо): А то, что это значило бы тогда, что сердца человеческие так очерствели, а земля так переполнилась беззакониями, что небо вынуждено посылать нам мертвецов, чтобы они наставляли нас вместо закона и мудрой привычки и даже им наперекор… Но кто ж тогда… (Смолкает, как будто ему перехватило горло).
Первый следователь (с участием): Прошу вас, продолжайте.
Священник: Но кто же тогда удержит свой рассудок перед лицом этой божественной грозы? У кого хватит мужества принять со смирением ее раскаты? И где тот Моисей, который отважится говорить с небесами прямо, лицом к лицу, освободив от этой ноши всех слабых сердцем?
Первый следователь (с шутливой снисходительностью): О, сколько вопросов сразу.
Священник: Их будет много больше, если вспомнить, что народ, привыкший простосердечно принимать истину из рук властей, справедливо полагает, что право учить и наказывать эта власть черпает все из той же небесной сокровищницы. Но на кого, скажите, станет теперь опираться авторитет короны и Церкви, коль небо само пожелает вершить свой суд, безошибочно указывая на виновных и вкладывая меч правосудия в те руки, которым оно сочтет нужным его доверить?
Второй следователь: Нельзя ли чуть помедленнее, святой отец. Ей-Богу, мысль не поспевает.
Священник: Я спрашиваю – кому теперь не покажется соблазнительным принимать свои собственные домыслы и пустые мечтания за голос самого неба?
Второй следователь (недоуменно): Кому?
Священник: И кто устоит перед соблазном перетолковать на свой лад истины Священного Писания?.. (Почти с отчаяньем). И сколько будет тех, кто, позабыв о смирении и послушании, пойдут по этому пути прямо в руки дьявола, смутой и раздорами расшатывая основания земли?..
Первый следователь: Спаси и сохрани… (Решительно). Нет, нет, уж больно вы мрачные вещи говорите, святой отец. Да еще так, словно это уже дело решенное. А разве это так?
Второй следователь (Священнику): Да, разве так?
Священник: Ах, если бы вы знали, с какой охотою я и сам хотел бы думать, что все это – только пустые страхи.
Первый следователь: Так и есть, так и есть… И вот вам основания для этого. Посмотрите, разве небеса не заключили с нами договор на вечные времена? И не они ли это неустанно заботятся о нашем благе и спасении? Ну, а если это так, то чего же нам опасаться, раз их слово непреложно?
Священник: Все это так. Так. (Садится, глухо). Но сердце не на месте.
Первый следователь: Ну, будет вам, будет. (Появившемуся на пороге слуге). Что тебе?
Слуга: К вам господин Горацио.
Короткая пауза; присутствующие быстро переглядываются.
Первый следователь: Легок на помине… (Священнику). Ну, вот. Теперь у вас есть возможность отведать воды прямо из первоисточника. Надеюсь, вы не подхватите лихорадку. (Слуге). Пускай войдет.
Горацио (входя, с поклоном): Имею смелость нарушить ваши занятия, милорды. Надеюсь, вы меня простите. (Священнику). Святой отец…
Священник (благословляя издали): Да прибудет с вами милость Господня.
Первый следователь: Мы вас слушаем.
Горацио: Вчера я давал здесь свои показания и, кажется, не слишком удачно. Мой рассказ был сбивчив и путан, и уж, во всяком случае, далек от той ясности, которую требовал его предмет, что вполне объяснимо, если принять во внимание мое неумение выступать перед такой блестящей аудиторией. (Доставая бумагу). Вот почему, для пользы дела, на свой страх и риск, я решил изложить на бумаге все, что помнит моя память, – без спешки и обстоятельно… Могу я вам вручить?
