Карина де Сантис
Спящая в огне
Глава 27
Свет. Такой яркий и ласковый. Она видела три солнца и просто улыбалась. Видела грязную темницу и суровые лица стражников и чувствовала радость. Она могла видеть. Вновь. Мир больше не ограничивался плотной повязкой на глазах. А руки? Она едва ощущала их, когда смогла вытянуть перед собой, больше не чувствуя тяжести стали. Кожа на запястьях была стерта из-за жесткости наручей, но зато она вновь могла двигать своими руками. Кровь, хлынувшая в затекшие и немного опухшие конечности, отзывалась неприятным покалыванием. Но лучше так, чем вовсе не иметь возможности шевелить частью своего тела.
Она сдалась на его милость. Признала поражение. Но лучше так. Зато она свободна и будет сидеть на троне, как ей и положено. В конце концов, она получила то, что заслужила. Отвержение единственного друга, убогая жизнь и монстр под боком, ласково говорящий о том, что она будет величественной королевой.
Коронация была назначена на завтрашнее утро. Как приятно вновь различать день и ночь. А до этого нужно было привести себя в порядок. Швеи и портные торопливо шили их с Каем наряды для коронации. Мастера изготавливали новые короны. Завтра им предстоит явиться пред народом и доказать свою власть. Точнее, просто явить ее. Кай сказал, что в обязательном порядке созвал весь Форланд. Интересно, когда она увидит Калисто в толпе, покажет ли та свое сожаление? Если бы не ее ложь, подобного можно было бы избежать. А когда среди людей континента мелькнет лицо Ауреи, признается ли Этна сама себе, что все это время шаманка искренне желала ей добра и оберегала ее? Если бы тогда она послушала ее, то сейчас Кай так и сидел бы на Западе, а все шло своим чередом.
Собственное отражение в зеркале вызвало жалость. После заключения волосы Спящей были похожи на один большой спутанный и сальный клок прядей. Лицо было серым и уставшим – это вряд ли сможет скрыть даже косметика, хотя служанки и могут попытаться, она с удовольствием понаблюдает за их провалом. Она похудела за эти… семь дней? Кажется, прошло больше, гораздо больше. Впрочем, остро очерченым скулам было плевать на то, сколько времени она провела в заключении. Единственное, что осталось неизменным – это шрамы. Они все также прочерчивали ее лицо, как карандаш бумагу.
Избавившись от грязной и воняющей одежды, Этна не без удовольствия полезла в горячую воду, которую для нее набрали в купальне, предварительно выгнав служанок. Казалось бы, после долгого пребывания в одиночестве она должна жаждать внимания людей и их общества. Но сложно было назвать обществом стайку тихих служанок, желающих поскорее выполнить свою работу и уйти. Поэтому она осталась одна. Откисая в горячей воде и вдыхая в себя пары масел, Этна думала о предстоящем дне. Она не хотела бороться. Больше не хотела. Не все ли равно, что будет с этим обреченным континентом? Кай верно сказал – Драмэйды не один век служили людям и посему смогут проделать это еще неопределенный срок. Не зря они все же были созданы. А Смерть… может и правда не стоило возвращать ее.
После ванны, расчесав темные влажные волосы и укутавшись в махровый халат, чтобы не ощущать холода, Этна присела перед не зажженым камином. Там лежала пара дров, и она прикоснулась к ним. Пламя, будто и не забывало о ней никогда, с легкостью перебросилось с ее пальцев на дерево, поджигая его и приветствуя ее кисти горячими поцелуями. Этна слабо улыбнулась. Приятно было осознавать, что она не растеряла способности призывать силу. Хоть что-то у нее осталось от прежней себя. От той себя, что никогда не была заперта в темнице без еды, воды и света.
Дверь в покои тихо открылась и почти сразу же закрылась. Этне не нужно было видеть, кто пришел. Казалось, после всего, что произошло, она угадывала ауру Кая и без особых навыков. Его тихая поступь была приглушена ковром. Внимательный взгляд древних глаз, казалось, прожигал ей затылок, вызывая мурашки. Сможет ли она когда-нибудь перестать чувствовать ужас рядом с ним? После того, как жестоко он обошелся с ней?
– Надеюсь, ты не тренируешься для того, чтобы вновь обжечь меня, – в его голосе послышалась улыбка, но Этна не улыбнулась. Он пытался показать мягкость и доброжелательность, но она знала, что за этими чувствами прячутся острые зубы, готовые растерзать ее в любую секунду. У чудовищ тоже могут быть самые нежные руки и самые ласковые глаза. Но они все также остаются чудовищами. Об этом никогда не стоит забывать.
– Я замерзла, – отозвалась Спящая, наконец поднявшись на ноги, чтобы повернуться к Изгнаннику. След ее ладони на его лице был красивого нежно-алого оттенка. Интересно, сможет ли когда-нибудь кожа полностью восстановиться? Шея русала была закрыта плотным воротм рубахи, так что понять, зажила ли рана от кинжала и насколько сильным был след от второго ожога не представлялось возможным.
Он подошел ближе, склоняя голову набок. Каждый шаг, сокращающий расстояние между ними, был подобен маленькой гибели. Ее гибели. В конечном счете он смог обнять ее за талию, прижимая к себе, как в прежние времена. Этна уткнулась лицом куда-то ему в плечо, замирая и не смея шевелиться. Она ощутила, как он прикоснулся кончиком носа к ее уху, а затем к виску. Вдохнул запах ее влажных волос.
– Если ты еще хоть раз посмеешь предать мое доверие, – послышался его шипящий шепот прямо на ухо Спящей, – то учти: я сделаю так, чтобы не смогла доверять даже самой себе. Мне это по силам, ты знаешь.
Его голос пробирал до самых костей. Этна перестала дышать, внимая его угрозе. Она не была пустым звуком. Он вполне мог превратить ее жизнь в кошмар. Она убедилась в этом за те дни, проведенные во тьме, полные холода и беспомощности. Он отнюдь не шутил.
– Я не предам твоего доверия, – только и смогла ответить Этна, постаравшись придать голосу уверенности. Она подняла голову, встречаясь глазами с Каем. Когда-то ее завораживали его очи глубокого океанского оттенка, светлеющие ближе к зрачку. Теперь же они казались ей водой, которой она по своей же неосторожности захлебнулась, умирая.
Чтобы он стал более благосклонным, Спящая задрала голову, быстро и коротко целуя его в губы, показывая повиновение и чувствуя ненависть к самой себе за этот жест, лишенный желания и любви. Когда-то давно, наверное, в другой жизни, она целовала эти бледные губы, чувствуя счастье и трепет. Но не теперь.
Кай чуть улыбнулся, сменяя гнев на милость. Он хотел продолжить ее поцелуй, но Этна смогла выскользнуть из его объятий, отходя в сторону, надеясь, что его не оскорбит этот жест. Ее и так коробило от того, что она была вынуждена физически вымаливать у него благосклонность. По крайней мере, она убедилась, что ее лживые поцелуи все еще вызывали у него нежные чувства. Этим можно будет воспользоваться в будущем.
Она мысленно усмехнулась. Был ли смысл в этой уловке, если она больше не намерена вести борьбу?
– Ты готова к коронации? – Кай остался стоять возле камина, решив не идти за Этной, которая устроилась в кресле, отвоевав себе каплю личного пространства. Смелость после поцелуя развеялась и теперь, несмотря на чужое хорошее расположение духа, ей было не по себе. Хотелось, чтобы Кай поскорее покинул ее комнату и оставил одну. Время неустанно клонилось к вечеру, до завтрашнего представления оставалось так мало времени. Она не была готова к тому, чтобы предать весь Форланд.
– Конечно. Надеюсь, мое платье будет красивым, – солгала Этна, позволив себе чуть улыбнуться, взглянув на русала.
– Очень. Даже не сомневайся, – Кай ответил ей улыбкой, отходя от камина, в котором мягко потрескивали поленья. Разожженный огонь наслаждался своей вечерней трапезой, а заодно и опалял теплом спальню. Кай приблизился к креслу, где сидела Спящая, наклоняясь и целуя ее в макушку головы. – Мне нужно доделать кое-какие дела, увидимся завтра, Этна.
– До завтра, Кай.
Лишь когда двери за Изгнанником закрылись, она смогла расслабиться, тихо выдыхая. Без него стало значительно спокойнее. Конечно, он, кажется, не хотел вредить ей, хотел окружить нежностью и заботой, но это не мешало Каю в открытую угрожать Этне. И лишь потому она до сих пор страшилась его. Лишь потому больше не хотела вступать в эту борьбу, зная, что рискует проиграть и провести не один день во тьме, слизывая воду с грязного пола, чтобы избавиться от жажды. Об этом она предпочитала не думать. Не очень нравилось вспоминать о том, как она унижалась во время еды. А ведь свидетелем ее позора был еще и Андерс…
Стоило подумать о воителе, который считал ее предательницей и не без основания, между прочим, как к ней в покои заглянул страж. Она даже не обернулась.
– К Вам Андерс, госпожа.
– Пусть войдет.
Слова просто слетели с ее губ, но сама Этна тут же встала на ноги, чувствуя беспокойство. Зачем он пришел к ней? Так еще и почти сразу после того, как ушел Кай? Кажется, воин больше не хотел ее видеть и даже разговаривать с ней…
Двери за Андерсом закрылись, стоило ему войти. Он почти не изменился. Те же темные свободные одежды, не сковывающие движений. Часть пшеничных волос была заплетена в тугие косы по виску. Легкая щетина делала его суровое лицо более мужественным и взрослым, а при виде знакомой перевязи на бедре, на губах Этны мелькнула слабая улыбка. Приятно знать, что он хотя бы смог вернуть себе оружие и запросто ходить с ним при Дворе.
Готовая к неприятному разговору и к чему угодно, но только не к тому, что Андерс быстро сократит между ними расстояние, сжимая ее в стальных объятиях, отчего она даже на миг перестала ощущать ногами пол, Этна издала удивленный звук. Такого она точно не ожидала. Объятия Андерса были такими крепкими и теплыми, что невольно вызывали улыбку. Она и сама обнимала воителя, чувствуя облегчение. Чувствуя, что все слова, которые должны были увидеть этот свет, теперь ни к чему. Андерс никогда не считал ее предательницей.
– Прости меня, Этна. – Горный воитель наконец со всей осторожностью и бережностью поставил Спящую на пол, сжимая большими ладонями ее плечи и смотря в глаза. В его взгляде Этна по-прежнему не улавливала ни малейшего намека на эмоции, но его действия были куда более красноречивее.
– Это я должна просить у тебя прощения, Андерс. Я не должна была лгать хотя бы тебе, но… я очень боялась того, что меня раскроют, – она тихо вздохнула, с сожалением смотря на суровое лицо друга, чувствуя облегчение от того, что все ее домыслы не имели под собой правдивого основания.
– Я не сержусь, – отозвался он, все также сжимая ее в своих руках. – Прости, во имя Гёдземы, прости меня. У меня не было иного варианта вытащить тебя оттуда. Я не мог рассказать ничего из-за Кая, он все время был рядом. Каждый раз. Он не очень-то доверял мне, но после того, как я ужасно обошелся с тобой… он поблагодарил меня за содействие.
– Ты не виноват. Но, признаюсь, в какой-то момент я и правда решила, что ты злишься и ненавидишь меня, – Этна тихо усмехнулась, качая головой. Андерс устроил слишком правдопободный спектакль. И если она купилась на его ужасные слова и унизительные действия, то Кай и подавно поверил в эту ложь.
– Я не могу ненавидеть тебя после того, какая дружба завязалась между нами, – он не улыбался, а голос звучал неизменно безэмоционально, но Этна нутром ощущала всю искренность сказанных слов. – Но ты должна довести начатое до конца. Исполнить пророчество, чтобы вернувшаяся Смерть положила конец его правлению. Без нее ты не справишься.
– Но как я это сделаю?
– У меня есть пара мыслей на этот счет…
Гребанная кукла в его умелых руках. Трудно ли ей было дышать из-за слишком тугого корсета или волнения? Она не понимала. Даже лиц людей почти не видела. А ведь они все стояли перед ней. Только руку протяни. Стояли, готовые склонить колени. Пред новыми правителями Форланда. Где-то в этой толпе затерялись северяне, которых она считала своей семьёй, но их лиц Этна не видела сейчас, хотя была уверена, что они пришли.
План Андерса был до невозможности странным. Конечно, она не убирала из расчета вероятность того, что все получится, но никто не мог гарантировать им полноценного успеха. Кто знает, как поведет себя Кай? Его действия были непредсказуемыми и безумными. Одна Мать знает, что творится в его голове. Но попытаться стоило. Разумеется, стоило. Особенно теперь, когда Этна вновь была не одинока. Присутствие Андерса дарило не только надежду, но и уверенность. Она попытается исполнить свое предназначение.
Она вместе с Каем стояла на специально возведенном постаменте, на огромной площади перед замком. Людей было так много, казалось, они заполонили все пространство вокруг, не спуская глаз со своих новых правителей. Этна провела пальцами по пышному подолу своего красного платья, расшитого оранжевыми и желтыми языками пламени. Лиф был украшен драгоценными камнями, мерцающими и переливающимися в лучах трех светил. Шлейф, тянущийся позади, добавлял платью роскоши. Поразительно, как такое дорогое платье смогли пошить в такие короткие сроки. Кай, стоящий угнетающей тенью рядом, был облачен в одежды цвета грозового моря, расшитые узором из более светлых нитей, напоминающих далекие волны. Цвета нарядов – символ их силы, не объединенной, но почти равной. Его лицо выглядело почти что нормальм – след от ожога скрыли пудрой, которой пользовалась Меланта. Она не помогла полностью сделать лицо русала гладким, но зато теперь след от чужой ладони на коже уже не так бросался в глаза.
Изгнанник начал произносить свою псевдо-величественную речь. Спящая стояла рядом, не сводя глаз с Андерса, что был в самом первом ряду. Он не выглядел особенно примечательно этим утром, но она знала, что на нем висит его перевязь с мечом, а в голенище сапога спрятан короткий кинжал. Рядом с ним стояла невысокая девушка, чьи каштановые волосы были собраны в хвост, а синие глаза были подведены чем-то серым. За спиной Гвиневры висел ее неизменный лук и колчан со стрелами. Воительница выглядела невозмутимой, стоя рядом со своим другом. Ее присутствие приободряло, заставляя помнить о том, что она должна сражаться вместо позорного и смиренного бегства. Пусть в руках Этны не было меча, зато было жаркое пламя, способное сжечь до тла что угодно по ее приказу.
Речь не была длинной и изнурительной и совсем скоро на площади вновь воцарилась благословенная тишина. Чуть подаль ото всех стояли Древние Девы, приглашенные узреть смену власти. Стоило русалу замолчать, как от Драмэйд отделилась Целеста. Ее волосы цвета выцветшего жемчуга были распущены, но не скрывали на лице въевшихся в кожу странных и древних символов. Серо-белые глаза без радужки и зрачка, казалось, смотрели сразу на всех и на ни кого. От нее веяло ужасом и холодом. Дева неспешно поднималась на постамент, пока слуга, семенивший позади, старался держаться на максимально возможном от нее отдалении.
– Ваши Величества, – голос похожий на шелест деревьев в плохую погоду пробирал до костей. Она не склонила головы перед ними, то ли пренебрегая правилами, то ли так выказывая свое несогласие со всем, что происходило. Хотя, может она просто вела себя как любая сварливая старуха? В конце концов, ей она отчасти и являлась, несмотря на противоестественную молодость тела.
Этна постаралась смотреть в бездонные глаза Драмэйды, вспоминая, как та не ответила на вопрос о родителях в их первую встречу. Вспоминая, как допустила ее на Отбор, хотя у Спящей даже души нет. Дева Целеста все знала, с самого начала знала, однако, позволила случится всему произошедшему. Намеренно позволила всему этому произойти. Этна была уверена, что у Древней Девы и ее сестер были на то причины, однако, от этого легче не становилось.
– Колени склони, Спящая в огне. Прими сею корону, символ благословенного правления твоего. Да будет рука тверда твоя, а помыслы – чисты.
Этна встала на колени, склоняя голову, слыша, как по площади разносится шелест ее кровавого платья. Она успела рассмотреть диадему, предназначенную ей и изготовленную специально для нее. Золотой обруч, к середине которого, будто языки жгучего пламени, поднимались драгоценные камни самых разнообразных красных оттенков. Она ощутила, как холодные руки Девы Целесты аккуратно водрузили диадему на голову. Прикоснувшись тремя пальцами ко лбу, Спящая тихо проговорила:
– Во имя Жизни, во имя Смерти, во имя Форланда.
После она поднялась на ноги, поправляя полы платья. Королева без власти. Королева, нарушившая священный порядок Жизни и Смерти. Хорошо, что это не продлится долго. Этна скользнула взглядом по толпе, не замечая Гвиневру и Андерса, растворившихся среди людей, будто их и никогда не было на этой площади.
– Колени склони, Справедливый. Прими сею корону, символ благословенного правления твоего. Да будет рука тверда твоя, а помыслы – чисты.
Настала очередь Кая, чьи помыслы никогда не были чисты. И как он только смог получить благословение у Драмэйд? Наверняка использовал свою силу и иллюзии, чтобы попасть ко Двору. Он встал на колени перед Древней Девой. Та забрала с бархатной подушечки золотую корону, увенчаную темно-синими драгоценными камнями, под которыми блестели маленькие жемчужины. Целеста надела на голову русала корону, тот прикоснулся тремя пальцами ко лбу, насмешливо проговаривая «Во имя Жизни, во имя Смерти, во имя Форланда» и почти что поднимаясь на ноги, готовый продолжать коронацию. Вот только одна воительница не была готова к этому.
Стрела, со свистом выпущенная Гвиневрой, пронзила плечо Изгнанника, заставив того пошатнутся и удивленно шикнуть от внезапной боли. По толпе прокатилась волна удивления, а воительница, примостившаяся на постаменте фонтана, изображавшего покравителей Юга, выпустила в Кая еще одну стрелу, которая вошла аккурат в оперение первой, пронзая ее надвое и заставляя острие первой насквозь пробить чужое плечо. Кай коротко вскрикнул, касаясь раны, откуда уже сочилась алая кровь. В это же мгновение он выругался, глядя на свою ладонь, прибитую третей стрелой к плечу сразу под раной от первых двух. Пытаясь совладать с собой и болью, спонтанно обрушившейся на него, русал совсем не заметил, как слуга и Дева Целеста покинули постамент, а вместо них там стоял Андерс, вооруженный своим тяжелым мечом. Он был готов обрушить его на русала, правда, не в смертельном ударе – Изгнанник нужен был Спящей живым, чтобы свершить то, что было предначертано.
Вот только воитель так и остался стоять со своим оружием. Кай, не отрываясь, смотрел на Этну, объятый своим ярким ореолом иллюзии. Он был повернут вполоборота к Андерсу и потому смог вовремя остановить того от ненужного поступка. Левая рука русала повисла плетью, правая была прибита к плечу, а самого его била дрожь, но он будто и не обращал внимания на такие мелочи. Хотя Этна была уверена – будь она на его месте, то как минимум уже разоралась бы от жгучей боли, а как максимум просто потеряла бы сознание. Как долго он изнашивал себя болью, что теперь почти не обращал на нее внимания, так еще и мог использовать свою силу?
– И что это значит? – проговорил он низким голосом, обращаясь к Этне. Та молчала, не без ужаса поглядывая на воителя, застывшего не хуже статуи. В его глазах и без того всегда была пустота и, если бы не иллюзия, сложно было бы понять, что он находится во власти Изгнанника.
– Не я напала на тебя, – покачала головой Спящая, отчаянно пытаясь придумать, как помочь Андерсу. Благо, Гвиневра успела скрыться и не попасть под запал чужой злости. Все пошло не по плану. Воительница, выпустив стрелы в Кая, отвлекла его от Андерса, пробравшегося к постаменту. А дальше он должен был оглушить Изгнанника, чтобы того можно было обездвижить и лишить зрения. И уж после этого Этна бы показала ему свою силу. Она бы заставила молить Кая о смерти. Это звучало жестоко и выглядело слишком мрачно в ее голове, но был ли русал милостив к ней, когда запер в темнице, лишая всего на много дней? Отнюдь.
– Как жаль, что ты предал мое доверие, Андерс. А ведь я только поверил в то, что мы могли бы быть друзьями, – Кай покачал головой, поворачиваясь к воителю лицом. Свет из глаз стал ярче, ровно, как и все свечение, окутывающее его.
В один миг воитель пришел в движение, обрушивая свой меч на себя. Заточенное блестящее острие с легкостью пронзило наскозь его тело, будто столовый нож масло. А сам он закричал, содрогаясь всем телом, когда руки против воли стали прокручивать в животе меч. Затем он вынул его, нанося новую сквозную рану, из которой вместе с его хриплым криком вырвалась кровь, капающая на гладкие доски под ногами. Кровь была так похожа на ее платье.
Спящая не понимала, как Изгнаннику удается заставить Андерса чувствовать боль, но это ее безумно пугало. Она видела, как во время Отбора друг сражался, не издавая ни единого звука. Но сейчас… это было ужасно. Ужасно, что Кай заставлял его терзать свое же сильное, отточенное жестокими тренировками тело. Ужасно, что Андерс даже не мог дать отпор и прекратить это кровавое издевательство. И тогда она не выдержала.
В глазах Спящей вспыхнул пожар. Сила с легкостью пробежала по ее телу, выплескиваясь светом через шрамы. Она убьет его. Прямо здесь и сейчас. Убьет, не дожидаясь прихода Смерти. Собственноручно вырвет его поганую душу из тела. Огонь полыхал на ее ладонях, подпитываемый отнюдь не материальной вещицей, способной гореть, но ее личной ненавистью и яростью к чудовищу, причинившему слишком много боли.
Полыхая ярким огнем ненависти, Этна подошла к Каю, почти что обхватывая его шею своей горящей ладонью, позволяя русалу почувствовать ее жар, ее опасность и ее решительность. Она не прикоснулась к нему, сдерживая огонь, готовая в любой миг дать тому приказ переброситься на него. Она с удовольствием оставит на нем еще пару своих ожогов.
– Отпусти Андерса, не то я прижгу твою рану. Для начала, – тихо произнесла она, плотно сжимая челюсти, наблюдая, как дикое пламя ярости жадно пытается дотянуться до бледной кожи, желая вкусить ее.
– Ты так добра, – он усмехнулся, не поворачивая головы. Люди, ставшие невольными свидетелями нападения на их нового короля, во все глаза смотрели на то, что происходило на постаменте. Часть – с восхищением. Иные – со злостью. Но никто из них не смел ничего предпринять. Даже доблестные стражники русала оставались на своих местах, будто не хотели даже шевелиться без приказа своего господина.
Андерс был готов пойти на риск ради Этны. Был готов помочь ей свергнуть Кая, возомнившего себя невесть кем. Спасибо Гёдземе, что Гвиневра и правда была на Юге, участвующая в бунтах и намеренная вести сражения за его подругу. Вместе с ней он и смог придумать этот странный план. Надеяться на удачу и успех не приходилось. Нужно было просто брать и действовать, веря в то, что все получится.
Один раз воитель уже стал свидетелем демонстрации силы русала. Тогда, на первом испытании, ему не очень понравилось то, что он видел и то, что его разум оказался под контролем Кая и Алексис. Вполне хватало того, что он и без этого потерял частичку себя, закалив сердце металлом. Поэтому сейчас, ощутив во второй раз то, как контроль исчезает из разума, а сам он падает в неведение, Андерс возненавидел Изгнанника еще больше, чем прежде. Хотя, куда больше?
Он думал, что этим все и кончится. Думал, что, повиновавшись чужой воли и пронзив себя мечом, его оставят в покое. А потом в голове взорвался шквал оглущающей и сокрушительной боли, застарвляющей орать. Воитель прокручивал меч в своей ране, содрагаясь всем телом от ярких и острых ощущений. Давно позабытых и стертых из сердца испытанием боли. В легких не хватало воздуха, голос срывался на хрип, а он все продолжал терзать свое тело оружием, предназначенным отнюдь не для этого представления. Это было ужасно больно. Он невольно опустил голову, видя, насколько большой и некрасивой была сотворенная им рана. Крови из нее вытекло с лихвой, хватило бы, чтобы набрать пару графинов. А как же ужасно все это ощущалось… Последний раз боль от меча он испытывал еще до того, как сердце было закалено умелой рукой кузнеца. Но теперь… Это все ослепляло. Если бы не обилие этого всепоглощающего и раздирающего чувства, Андерс стал бы молиться. Но в голове было болото из кровавой пелены и ненавистного желания причинить себе боль.
Голос Этны, приказывающей Каю прекратить, был похож на благословение. В своем праведном полыхающем огне она была похожа на возмездие, ищущее, на чью бы голову обрушиться. Она выглядела до ужаса прекрасной и опасной.
В какой-то миг разум опустел так стремительно, как и заполнился этой ошеломляющей и ослепляющей болью. Руки твердо и уверенно вынули меч из тела. Андерс понимал, что все кончилось. Что вся боль, которая казалась правдивой, исчезла вместе с иллюзией, терзавшей разум. Но он все равно упал на колени, с громкими хрипами дыша, прикасаясь ладонями к развороченной ране. С таким долго не живут. Обычно, не живут. Но здесь, на покинутом Смертью континенте, у воителя был шанс на спасение и помощь.
– Не стоит пугать подданных, Кай. Не в день нашей коронации, – голос Этны, донесшийся до сознания Андерса, был полон обманчивой нежности. Он видел, как огонь, будто когти, исчез внутри нее. Спящая перестала светиться, пожар исчез с ее ладоней и из глаз. Но, он был уверен, в случае чего, она проявит свою ярость без раздумий. – Позовите целителя!
Толпа пришла в движение, кто-то из стражников сорвался с места, но их помощь уже не требовалась. На постаменте появилась Гвиневра, ведущая за собой придворного целителя. Воительница опустилась рядом с ним на колени, качая головой и рявкая на целителя, чтобы поторапливался. Мужчина преклонных лет начал торопливо останавливать кровь.
– Ты как? – ее синие глаза были безмятежны, как небо в горах. Однако, он знал, как она волнуется. Воители учились читать пропавшие эмоции друг друга буквально по сказанным словам.
– Это было неприятно, – честно ответил Андерс, ощущая, как крепко Гвиневра сжала его плечо своими пальцами. Она была ниже его ростом и меньше по телосложению, но Гёдзема не обделила свою дочь нужной силой и отвагой, достойной воительницы. – Давно я не ощущал… боли.
– Милостивая Мать, прости меня, Андерс, – Этна, подошедшая к ним, выглядела взволновано и напуганно. Кажется, коронацию решили завершить. Народ с площади медленно расходился, а вот русал с ненавистью смотрел в их сторону. С приколотой к плечу рукой он выглядел весьма комично. – Гвиневра, спасибо, что привела целителя.
– Я в порядке, – отозвался воитель, с помощью девушек поднимаясь на ноги, опасаясь еще раз столкнуться с ужасающей болью, но больше это ощущение не появлялось. Его сердце было вновь несокрушимо, а разум – тверд.
– Все вы так говорите, – Этна покачала головой, нехотя передавая воителя в руки Гвиневры и целителя, позволяя тем увести его в замок. Самой же Этне теперь предстояло разобраться с Каем, который вряд ли будет доволен такой выходкой. Пусть Гёдзема не оставит ее на этом трудном пути.
Кай в очередной раз показал свою силу. Но теперь Этна чувствовала, что победа близка. Андерс был прав в одном – Изгнанника нужно было начать истязать, чтобы он взмолился о смерти. Чтобы позвал ту, что однажды прогнал. Чтобы она услышала его зов и явилась на него. Вот только пытать при народе русала не стоило. Во-первых, как они все успели убедиться – идея была провальной, а во-вторых, народ был напуган тем, что увидел. Конечно, оба их правителя явили свои чудовищные лица и разрушительную силу. Она понимала их ужас. Она бы сама была в ужасе на их месте.
– Так что это было? – нарушил тишину Кай. Они сидели в его просторных покоях. Целитель обрабатывал раны русала. За все это время тот разве что пару раз поморщился, да зашипел, когда стрелу вынимали из ладони. Такая выдержка поражала.
– Ты о чем? – Спящая постаралась придать голосу беспечности, сидя напротив Изгнанника в кресле, молча наблюдая за тем, как целитель оказывает помощь. Она бы и сама хотела сделать это. Привычные действия помогли бы отвлечься, но Кай запретил ей марать руки. Не пристало королеве врачевать раны.
– О том, что ты угрожала мне на глазах у всех, – терпеливо проговорил Изгнанник, не сводя с нее пристальных древних глаз.
– Я не угрожала. Я лишь не хотела, чтобы ты пугал наших подданных. И я показала, что мы можем быть милосердными. Народу ни к чему кровавые правители, – отозвалась Этна, пожимая плечами. Больше ее не пугал этот взгляд. Не после того, как она возненавидела его всем своим естеством, сумев из ярости призвать свой огонь, даже не прикасаясь ни к чему. Чувство страха исчезло после того, как Кай причинил боль Андерсу. Больше Спящая не смела его бояться. Пора было взять в руки меч и пойти в бой.
– Или же хотела помочь старому другу.
– Одно другому не мешает.
Целитель удалился через пару минут. Кай остался сидеть в кресле. На нем были лишь его штаны и высокие начищенные сапоги. От камзола и рубашки пришлось избавиться, когда нужно было обработать рану на плече. Тело, сотканное умелой рукой природы, до сих пор вызывало восхищение. Этна встала со своего места, приближаясь к русалу, присаживаясь на подлокотник кресла и мягко ероша его светлые волосы. В ее голове зародилась одна идея и, если сейчас нежная уловка после сегодняшней коронации сработает, то вечер обещает быть очень интересным.
– Болит? – она заботливо кивнула на его перевязанную ладонь, наклоняясь и оставляя невесомый поцелуй на бледном плече с тугой повязкой, пропитанной кровью. Нужно ослабить его бдительность. Притупить и действовать. На этот раз все получится. Она знала это наверняка.
– Гораздо меньше после твоего поцелуя, – отозвался Изгнанник, повернув голову к Спящей и наблюдая за тем, как она еще раз целует его в плечо, мягкими губами поднимаясь к шее. Второй ожог неспешно заживал, и Этна не обошла и его стороной, чувствуя, как Кай расслабляется, касаясь здоровой ладонью ее талии, поддерживая.
– Я должна была показать им милосердие, Кай. Они не должны бояться нас.
– Знаю. Но впредь не угрожай мне.
Раны, конечно, побаливали. Кай был зол на Этну за ее угрозу, поначалу даже подозревая ее в том, что это она сподвигла Андерса и лучницу на покушение. Но, после того, как Спящая лично отдала приказ бросить горных людей в темницу, он перестал думать о ее причастности. В конце концов, он сам слышал и видел, как Андерс холодно и жестоко обращался со своей бывшей подругой, когда она была в заключении. Этна спасла его лишь из-за своего мягкого характера и не более. Она не могла быть причастна к покушению.
День прошел в окружении аристократов. Совсем не так, как это было на балу, однако, сути это не особо меняло. Сборище высокомерных людей, не представляющих из себя ровным счетом ничего, искренне боялось их с Этной. А посему они были аккуратны, как в своих словах, так и в действиях. Конечно, среди них были и соратники. Те, кто разделяли идеалогию Справедливого и отказ Спящей исполнять свое предназначение. Если враги и присутствовали на званном обеде, то предпочитали скрывать свои мысли. И верно делали, ведь иначе рисковали стать наглядным примером того, что бывает с несогласными.