Дмитрий Ольшанский
Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход
Муфтий разгладил свою бороду и с задумчивым видом произнес:
– Я уже говорил с людьми на улице, умолял их остановить погромы, однако все безрезультатно. Город словно обезумел.
– Тогда, быть может, следует сделать так, как говорит великий визирь? Обратиться за помощью к войску?
– Ни в коем случае, мой принц! – воспротивился муфтий. – Если ваш отец узнает об этом, гневу его не будет предела.
– Что мне тогда делать? – растерянно произнес Мехмед. – Скажи!
– Отдайте еретика мне, – предложил муфтий. – Я, в свою очередь, обещаю справедливый суд над ним и его сообщниками. Если он будет оправдан, ему возместят все убытки и позволят покинуть город.
– А если вина его будет доказана?
– В таком случае его постигнет кара.
С минуту Мехмед размышлял. Фахреддин, заметив колебания принца, усилил нажим:
– Вы должны думать о благе империи, – напомнил муфтий. – Люди, которые сейчас собрались перед вашими воротами, сделали это не из-за злого умысла, они пришли за справедливостью. Вы же, становясь на сторону того, кого они считают злодеем, подрываете авторитет своей власти. Кто пойдет за правителем, который поощряет беззаконие и укрывает преступников?
Мехмед почувствовал, что его прижали к стене. Его, сына повелителя османов! Как он дошел до такого!
– Хорошо, я согласен! – выкрикнул принц, заглушая нарастающий в душе гнев. – Пусть состоится суд, но я буду на нем присутствовать.
– Как прикажете, – поклонился Фахреддин. «Тем более что это ничего не изменит», – с ехидной усмешкой подумал он.
Суд состоялся на следующий же день. Оставшихся в живых персов привели под охраной. Во главе них, гордо подняв голову, стоял Исмаил. Он знал, что на снисхождение кадия рассчитывать не приходится, ведь тот был другом и единомышленником главного обвинителя – великого муфтия Фахреддина. Единственной его надеждой оставался Мехмед, который накануне поклялся, что сделает все возможное для того, чтобы спасти их жизни.
Принц и великий визирь следили за происходящим из специально отведенной ложи. Вчера вечером Мехмед несколько раз отправлял посыльного к кадию с просьбой по возможности смягчить приговор обвиняемым, и теперь он был уверен, что жизни персов ничего не угрожает. Однако уверенность эта сильно пошатнулась после выступления Фахреддина, который в своей блестящей речи обличил Исмаила и его последователей в преступлениях против истинной веры и в нарушении законов, предписываемых Аллахом. Он потребовал для персов смертной казни и был живо поддержан практически всеми, кто присутствовал в зале. Выступления многочисленных свидетелей мало изменили общую картину, разве что к обвинению добавились убийство, грабеж, насилие над правоверными мусульманками и многое другое. К концу заседания появилась реальная опасность, что персы не доживут до оглашения приговора – толпа вновь попыталась разорвать их на куски, но стража на этот раз действовала решительнее, и по приказанию кадия несколько десятков человек были выведены из зала.
Окончательный приговор перечеркнул все надежды Мехмеда. Исмаил и его ученики были приговорены к смертной казни, за распространение ереси среди мусульман им полагалось сожжение на костре. Принц не мог поверить, что кадий остался глух ко всем его просьбам и не просто отправил персов на смерть, а выбрал для них самую страшную казнь.
Визирь видел, в каком отчаянии пребывал принц, и даже немного пожалел, что приложил ко всему этому руку, однако Мехмед не оставил ему выбора – на кону стояло благополучие империи, а в таких делах любые сомнения неприемлемы.
Казнь была назначена на следующий день, и, несмотря на протесты великого визиря, принц пожелал в последний раз увидеть дервиша. Халиль понимал, что уж в этом он отказать Мехмеду не может, и потому пошел вместе с ним, дабы перс перед смертью не наговорил наследнику лишнего.
Поздно вечером, чтобы не вызывать лишних пересудов, визирь и принц спустились в холодное подземелье, где содержали заключенных. Прижавшись к стене и опустив голову, Исмаил сидел на холодном полу темницы, но, увидев принца, быстро поднялся, и на лице его появилась слабая улыбка.
– Вы все же пришли, – облегченно вздохнул дервиш. – Я начал бояться, что мне предстоит умереть, так и не увидев вас.
Мехмед медленно подошел к узнику.
– Мне жаль, что все так обернулось, – печально произнес принц, и на его глазах появились слезы. – Поверь, я приложил немало усилий, чтобы спасти тебя и твоих друзей.
– Я знаю, мой принц, но не стоит ни в чем упрекать себя. Моя жизнь принадлежит Аллаху, и, если он решил забрать ее, значит, так тому и быть.
– Быть может, у тебя есть какая-нибудь просьба? – спросил Мехмед. – Говори, и, если это в моих силах, я выполню ее.
– Вспоминайте иногда вашего раба Исмаила, этого будет вполне достаточно. Впрочем…
Перс замялся, искоса поглядывая на визиря.
– Мне надо сказать вам пару слов… Наедине, если это возможно.
Визирь попытался возражать, но принц холодным повелительным голосом произнес:
– Выйди, Халиль.
Конечно, визирь мог и ослушаться, но портить отношения с будущим правителем ему не хотелось. Бросив недобрый взгляд на Исмаила, Халиль вышел в коридор и закрыл за собой тяжелую дверь – услышать, что происходит внутри, теперь было невозможно, и это раздражало сановника еще сильнее. Чтобы хоть как-то успокоиться и скоротать время, визирь решил осмотреть соседние казематы, но очень скоро и это занятие ему наскучило.
Как известно, время нередко играет с людьми злую шутку, то замедляя, то ускоряя свой бег, а здесь, в подземелье, оно, казалось, остановилось вовсе. Халиль сгорал от желания поскорее покинуть это мрачное место с его сырым воздухом, давящими стенами и стонами заключенных. Через какое-то время терпение визиря окончательно иссякло, и он решил прервать затянувшуюся беседу. Но едва он сделал шаг к обитой железом двери, как она отворилась и на пороге показался Мехмед. Он выглядел печальным и озадаченным одновременно. Взглянув на Халиля, он захотел что-то сказать, но промолчал и быстрым шагом направился к выходу. С ним же отправилась и его охрана. «Что этот проклятый еретик наговорил ему?» – стал гадать визирь, глядя вслед удаляющемуся принцу.
Дверь темницы была все еще открыта, впрочем, Исмаил никак не мог этим воспользоваться, поскольку по-прежнему был крепко прикован к стене. Однако теперь на измученном лице узника почему-то играла загадочная улыбка.
– Что ты успел наговорить принцу? – спросил Халиль, переступая порог темницы.
– Это дело касается только меня и наследника, – ответил Исмаил. – Зачем вам нужно это знать?
– Не ты здесь задаешь вопросы! – раздраженно проговорил визирь. – Я ведь могу помочь тебе. Так сказать, облегчить твою скорбную участь.
В руке Халиля появился пузырек с какой-то жидкостью.
– Это сильный яд. Смерть от него наступает мгновенно, и человек не успевает ничего почувствовать.
– Вы повсюду носите его с собой? Наверное, бережете для себя, – усмехнулся дервиш. – В вашем положении это разумно.
Халиль не обратил внимания на дерзкие слова узника.
– Все забавляешься? – визирь приблизился к персу. – Смерть на костре ужасна и мучительна, а сейчас она грозит вовсе не мне.
Исмаил поднял на визиря глаза, в них не было ни капли страха.
– Что вы хотите взамен за свое милосердие?
– Скажи мне, кто подослал тебя. Я ведь знаю, что ты неспроста появился здесь, в Эдирне.
Дервиш рассмеялся.
– Разве я похож на человека, выполняющего чьи-то приказы? – спросил он.
– В том-то и дело, что ты не похож, поэтому-то они и выбрали тебя. Верно?
Улыбка сползла с лица отшельника, и он со всей серьезностью произнес:
– Ты поднялся очень высоко, Халиль. Султан осыпает тебя милостями, вельможи трепещут перед тобой, но однажды настанет и твой горький час. Запомни мои слова! Ибо ты ничего не знаешь о своих врагах, а они знают о тебе все!
Халиль плотно сжал губы. Происходящее напомнило ему события годичной давности, когда в одной из точно таких же темниц он разговаривал с убийцей принца Алаэддина Кара-Хизиром. В тот раз, как и сейчас, добиться ничего не удалось, но теперь визирь был уверен, что за всеми этими событиями стоят одни и те же люди.
– Я вижу, что своих хозяев ты боишься больше, чем смерти, – заключил визирь, убирая ампулу с ядом. – Но, быть может, твои ученики окажутся словоохотливее.
– Они ничего не знают, – спокойно промолвил отшельник. – Я встретился с ними только здесь, в Эдирне, и не посвящал в свои планы.
– Интересно, что это за планы? – ухватился Халиль. – Втереться в доверие к наследнику, а затем через него обрести власть?
– Не суди по себе, визирь, – брезгливо ответил Исмаил. – Власть мне совсем не нужна. Я лишь должен был подготовить Мехмеда к выполнению той великой миссии, которая выпадет ему в будущем. Мои труды не пропали даром, и теперь я знаю, что на трон взойдет человек, который сумеет воплотить наши мечты в жизнь.
– О чем ты говоришь? – схватив дервиша за край шерстяной рубахи, спросил Халиль. – К чему ты его подготовил?
– Если Аллах будет милосерден, то очень скоро ты об этом узнаешь. – Исмаил бесстрашно взирал на сановника, и на губах его играла улыбка. – Но вряд ли это как-то облегчит твою судьбу. Тебя ждет бесславный конец вдали от дома и родных, но перед смертью ты поймешь, что был всего лишь серым облаком, которое не дает солнечным лучам проникнуть на землю, и когда тебя не станет, оно наконец засияет в полную силу.
Халиль рассердился не на шутку.
– Завтра утром тебя сожгут заживо! – прошипел он на ухо персу. – Затем такая же судьба постигнет и твоих хозяев, когда я доберусь до них. Поверь, я не остановлюсь, пока не узнаю правды.
Сказав это, Халиль направился к выходу, но, уходя, успел услышать тихие слова Исмаила:
– Мне жаль тебя, великий визирь. Тебе бы отступить в сторону и прекратить свою бессмысленную борьбу, но я знаю – понимание истины придет к тебе лишь перед самой смертью.
* * *
На следующее утро под крики беснующейся толпы Исмаил и восемь его последователей были преданы огню, а останки их развеяны по ветру.
Глава 22
Франдзис
Осень 1444 года. Адрианополь – Константинополь
После казни персидского дервиша прошло уже несколько дней. Все это время султанский дворец в Адрианополе словно пребывал в состоянии глубокого траура и был закрыт для посетителей. Высокие стены и многочисленная стража надежно охраняли покой обитателей сераля, однако слухи имеют свойство проникать через любые заслоны. Так я узнал, что принц Мехмед окончательно рассорился с великим визирем, и поводом к этому конфликту послужила недавняя казнь.
Я надеялся, что эта размолвка не помешает мне закончить миссию. Тайные переговоры, которые я вел от лица императора с Халилем-пашой, закончились успешно. Теперь у Константина будет достаточно времени, чтобы закончить свое наступление на Балканах, не опасаясь реакции турок. Кроме того, я смог раздобыть весьма ценную информацию обо всем, что происходит при османском дворе.
Борьба между сторонниками Халиля и выходцами из янычарского корпуса углубляется с каждым днем, и лишь страх перед султаном удерживает обе стороны от открытого конфликта. Судя по всему, исход этого противоборства решит судьбу не только Османской империи, но и всех ее соседей, а в первую очередь Константинополя.
О результатах проделанной работы я регулярно докладывал императору в виде коротких шифрованных посланий, чтобы не разоблачить истинную цель своего пребывания в османской столице. В очередной раз закончив работу над таким донесением, я передал его слуге, снабдив того необходимыми инструкциями, после чего вернулся к себе в кабинет.
Размяв шею и протерев усталые глаза, я подошел к своему рабочему месту, где догорала одна-единственная свеча. В этот момент мой взгляд упал на письменный стол, там поверх прочих бумаг и книг лежал незнакомый пергамент, скрепленный черным воском.
По моей спине пробежал холодок, прогоняя накопленную за день усталость. Я огляделся по сторонам – в комнате, кроме меня, никого не было, да и не могло быть, но тогда откуда взялось это письмо? Полагая, что разгадка может крыться в содержании данного послания, я сломал печать и прочел следующее:
«Императору ромеев и владыке Константинополя Иоанну!
Спешу сообщить вам радостную весть – Владислав внял вашим словам и разорвал мирный договор с неверными. Сейчас он собирает армию для нового похода. Польша, Венгрия и Валахия уже готовы выступить под знаменем Христа, чтобы прогнать османов за Босфор. Но для полного успеха этих сил будет недостаточно. Ваш брат, деспот Мореи Константин, должен ускорить наступление на Балканах, чтобы турки не смогли перебросить войска для защиты своей столицы.
Но знайте, и самому Константину угрожает серьезная опасность – герцог Афин Нерио Аччьяйоли давно ведет тайные переговоры с османами и несомненно предаст деспота, едва появится такая возможность.
Прошу вас действовать незамедлительно, ибо на карту сейчас поставлено очень многое».
Подпись внизу, как и в прошлый раз, гласила: «Друг греков».
В моей голове сразу же всплыла картина годичной давности, когда я, прогуливаясь по вечернему саду, наткнулся на незнакомца в черном шерстяном плаще, от которого получил точно такое же письмо, запечатанное черным воском. Тогда в нем сообщалось о смерти османского принца Алаэддина, что впоследствии и подтвердилось. Теперь же – известие о новом крестовом походе.
Сомнений быть не могло: эти письма написаны одной и той же рукой. Но кто этот таинственный союзник, что скрывает свое имя и получает столь важные новости еще до того, как о них становится известно в Константинополе и Эдирне? И, главное, какие цели он преследует?
Поиск ответов на эти вопросы занимал теперь все мои мысли. Даже то, как это письмо попало сюда, стало интересовать меня гораздо меньше, едва я вспомнил, сколь ловко и бесшумно пробирался по саду тот загадочный незнакомец, что впервые принес мне подобную записку.
Хорошо поразмыслив, я пришел к выводу, что имею дело не с отдельным человеком, а с каким-то тайным орденом, коих мне самому было известно немало. Впрочем, ни одно из подобных тайных обществ не могло располагать такой информацией и тем более не стало бы делиться ею со мной, обычным посланником императора, не имеющим ни власти, ни богатств.
Моя голова раскалывалась от вопросов, на которые невозможно было найти ясного ответа. Наконец, отложив разгадку всех этих тайн до завтрашнего дня, я погрузился в беспокойный сон, еще не подозревая, что содержавшимся в письме предупреждениям суждено подтвердиться самым неожиданном образом.
* * *
Не успели первые лучи солнца коснуться острых шпилей минаретов главной городской мечети, как в мою дверь постучали. На пороге оказались двое рослых янычар с категорическим приказом великого визиря доставить меня во дворец.
Халиль был чем-то сильно взволнован, и, когда мы остались наедине, он протянул мне измятый листок бумаги и приказал прочесть. В османской письменности, основанной на арабском алфавите, я разбирался довольно хорошо, и потому выполнить просьбу Халиля не составило труда. Это была срочная депеша какого-то османского сановника из Румелии, и, когда я узнал ее содержимое, волнение визиря стало мне вполне понятным. Владислав действительно решился начать новый крестовый поход, хотя с момента подписания мирного договора в венгерском городе Сегеде не прошло и месяца.
«Мой таинственный знакомый опять оказался на шаг впереди», – подумал я, вспоминая содержание вчерашнего письма.
– Мы знаем друг друга довольно давно, – напрямик сказал великий визирь. – Поэтому скажи честно: твой император догадывался о затеях Владислава или, быть может, приложил к этому руку?
– Если он и знал, то не говорил мне об этом, – ответил я. – Впрочем, не думаю, чтобы император имел какие-нибудь договоренности с Венгрией. Для него сейчас куда важнее сохранить добрые отношения с султаном.
Это была ложь. Я прекрасно знал, какую опасную игру затеял император Иоанн, и осознавал ее последствия в случае неудачи. Вначале император подтолкнул Караман к войне против османов, затем позволил Орхану покинуть Константинополь, что привело к восстаниям в турецкой Румелии. И вот теперь Владислав, нарушая условия десятилетнего перемирия, собирает армию и выдвигается в поход на Адрианополь. Как тут не вспомнить недавний приезд кардинала Чезарини? Похоже, император и папский легат нашли способ убедить молодого короля в необходимости военных действий.
– Надеюсь, что твои речи правдивы, Георгий, – вздохнул Халиль, забирая письмо из моих рук. – Но я теперь не склонен доверять ни словам, ни даже клятвам христиан. Передай своему императору, чтобы он никоим образом не пытался помогать Владиславу. Иначе войска Мурада вновь окажутся у стен Константинополя, и на этот раз я ничем не смогу вам помочь.
Великий визирь Чандарлы Халиль-паша уже не раз смирял гнев султана, когда тот вновь и вновь порывался захватить столицу ромеев. Визирь не был другом греков, но и врагом их тоже никогда не стал бы, поскольку с самого раннего детства впитал любовь к нашей культуре. Воспитанный на трудах Аристотеля и Платона, часто гостивший в Константинополе, Халиль не мог устоять перед мистическим очарованием древней цивилизации, которая хотя и утратила былой блеск и роскошь, но при этом смогла сохранить свою неподражаемую глубину. И пусть свет Восточной Римской империи слабеет день ото дня, ее великое наследие не позволит угаснуть ему навсегда. В этом я не сомневался.
Визирь окинул меня задумчивым взглядом и продолжил:
– Кроме того, я хочу, чтобы Иоанн позаботился о судьбе Орхана. Шехабеддин поклялся насадить его голову на пику и отослать султану. Полагаю, что владыке такой подарок придется по душе, поэтому самозванцу впредь лучше не покидать стен Константинополя.
– Я передам василевсу ваши слова, надеюсь, что он примет их к сведению.
– Это будет для нашего общего блага, – кивнул визирь. – Но у меня есть к тебе еще один вопрос…
Халиль понизил голос и приблизился:
– Скажи мне, Георгий, кто в Константинополе посвящен в секрет изготовления жидкого огня?
Вопрос визиря поверг меня в изумление.
– Этот секрет доступен лишь немногим, – тем не менее ответил я. – Даже императору недоступны такие знания.
– Как думаешь, существует ли вероятность, что кто-то сумел выкрасть его?
– Это невозможно, – твердо заявил я. – Мастера, что трудятся над смесью, тщательно охраняются и не покидают пределов мастерских до самой своей смерти. А любой, кто попробует заговорить с ними, будет убит на месте.
Халиль кивнул, делая вид, что понял меня. Однако я заметил, что мои слова не сильно убедили его.
– Ты успокоил меня, – чуть улыбнувшись, проговорил он. – Когда собираешься обратно?
– Завтра утром, если не задержат другие дела.
– Удачного пути. Надеюсь, что в другой раз мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах.
Мы распрощались с великим визирем, и на следующий день, до восхода солнца, я покинул все еще неспокойную после погромов столицу Османской империи.
* * *
– Откуда это у тебя? – воскликнул император, пробежав глазами по тексту письма.
– Кто-то подбросил его на мой письменный стол, – ответил я. – Об авторе мне ничего не известно.
Иоанн лукаво посмотрел на меня.
– Какой-то незнакомец проник в твою комнату, оставил это и исчез? – иронично спросил василевс. – Георгий, за кого ты меня принимаешь! Признавайся, какая-нибудь прелестница наверняка вскружила тебе голову. Это останется между нами.
Намек императора показался мне оскорбительным.
–Вы заблуждаетесь, – холодно произнес я. – Этой ночью я никого не ждал, но мой гость, похоже, и не нуждается в приглашении. Он появляется тогда, когда считает нужным, и никакие замки не могут его остановить.
– Но у тебя хранилось множество документов из тайной канцелярии! – укоризненно напомнил василевс. – Получается, этот человек запросто мог воспользоваться ими?
– Это не обычный человек, – напомнил я. – Около года назад мне уже приносили подобное послание. Тот, кто его доставил, был удивительно быстр, ловок и силен, полагаю, что здесь не обошлось без серьезной подготовки.
– Все это очень странно, – протянул император. – Но меня гораздо больше интересует, кому он служит, быть может, это происки наших врагов?
– Когда мы узнаем истинные цели автора этих строк, то без труда определим и заказчика.
– Хорошо, этим я поручаю заняться тебе лично, – распорядился император. – Обо всем, что узнаешь, докладывай мне.
Я хотел было уже уходить, когда внезапное любопытство взяло надо мной верх.
– Скажите… – аккуратно начал я. – В том письме написана правда?
– Ты о чем? – Иоанн поднял на меня изумленный взор.
– Это вы подтолкнули Владислава к новому походу?
Император откинулся на спинку трона.
– Это политика, Георгий, – сказал он. – Война все равно разразилась бы вновь, но к тому времени могло произойти все что угодно. Я лишь ускорил развязку.
– Понимаю. Но почему вы не сообщили об этом мне?
– Я не счел нужным посвящать тебя в это, поскольку не был уверен, что мои доводы возымеют действие над польским королем. В любом случае к твоей миссии в Адрианополь это не имело никакого отношения.
Император не доверял мне. Теперь это было очевидно. И за этим недоверием явственно прослеживалась рука его брата Димитрия, который, находясь при дворе, день и ночь убеждал Иоанна, что Константин и его окружение готовят военный мятеж против власти императора.
К сожалению, блестящие победы Константина на Балканах, которые принесли ему такую популярность в народе, лишь увеличивали число его врагов здесь, в Константинополе. Черная зависть терзает многих, особенно честолюбивого Димитрия, который уже пытался силой захватить власть в империи, встав во главе турецкого войска. Тогда ему помешал Константин, который пришел на помощь осажденной столице, но это лишь еще больше разожгло в нем жажду власти, и теперь Димитрий не гнушался никакими средствами, чтобы опорочить имя своего более удачливого брата.
Мне было жаль, что в столь сложный для страны период ум и энергия ромейских вельмож направлены на бессмысленную междоусобную борьбу.
Ах, если бы можно было направить их в правильное русло!
* * *
Иоанна Далматаса я встретил совершенно случайно в огромном и шумном порту Константинополя, где жизнь не останавливается ни на миг. Он стоял на пристани в обычном дорожном плаще, ничем не выделяясь из толпы. Взгляд его, устремленный в темные воды залива, был хмур и сосредоточен.
– Приветствую тебя, Иоанн! – радостно воскликнул я. – Какими судьбами ты здесь?
Услышав мой голос, Далматас посмотрел на меня и попытался улыбнуться.
– Здравствуй, Георгий! Не ожидал тебя здесь встретить! Слышал, что ты гостишь у турецкого султана.
– Султана я так и не застал, впрочем, это не помешало мне исполнить поручение императора, – ответил я, быстро заметив, что лицо Иоанна стало бледнее снега. – Но ты так и не сказал, что привело тебя в столицу. Неужели заговор против Константина оказался настолько серьезен?
Вид у Иоанна стал еще печальнее, впрочем, голос его оставался твердым:
– Ты оказался прав, Георгий. Изменники готовили удар в спину. Страшно представить, чем бы все это закончилось, не сообщи ты мне об этом. – Далматас взглянул на меня. – Среди заговорщиков были и мои друзья.
– Понимаю, – тяжело вздохнул я. – Но кому они служили? Султану, латинянам, или все-таки…
Я сделал многозначительную паузу. Иоанн понял меня и коротко кивнул.
– Ни султан, ни латиняне здесь ни при чем. Все предатели – люди царевича Феодора.
После попытки мятежа в Константинополе я уже ничему не должен был удивляться. И все же мне казалось невероятным, что царевич решился на это самостоятельно.
– Император должен об этом узнать, – твердо сказал я. – Что сделали с заговорщиками?
– Константин лишил их должностей и отправил в изгнание. – Иоанн был явно разочарован решением своего господина, – Слишком мягкое наказание даже в мирное время. А ведь сейчас идет война!
– Константин всегда был великодушен к врагам, – сказал я.
– Великодушие сейчас ни к месту, – хмуро отозвался Иоанн.
– Но ведь многие их этих людей были твоими соратниками и друзьями. Ты бы смог пролить их кровь?
Иоанн резко посмотрел на меня.
– Я проливал и родную кровь, Георгий! Но, видит Бог, не желал того. А вот теперь…
Я впервые в жизни увидел слезы этого железного, прошедшего через множество кровавых битв человека.
– Моя сестра тяжело больна, – продолжил Иоанн. – Лекари полагают, что ей уже ничем нельзя помочь. Я должен быть рядом с ней в последнюю минуту.
Теперь мне стало ясно, что заставило Иоанна покинуть ставку ромейских войск на Пелопоннесе.
Сестра Далматаса Анна оставалась единственным близким для него человеком. С самого детства они были неразлучны, а когда вся их семья погибла при штурме города Фессалоники, им оставалось полагаться только друг на друга. Эта связь оставалась крепкой даже на расстоянии – после замужества Анна уехала на далекий остров в Эгейском море, но очень часто писала своему брату. Когда супруг погиб во время кораблекрушения, у нее осталась лишь маленькая дочь и куча долгов, выплату которых взял на себя Иоанн.
Я знал, какую боль испытывает сейчас Далматас, и не находил слов, чтобы как-то утешить своего друга.
– Ты прав, Иоанн, – промолвил я, кладя руку на его могучее плечо. – Ты должен быть сейчас возле нее. Кто знает, возможно, твое присутствие окажет больше пользы, нежели все старания врачей. Я верю, что с Анной все будет хорошо, она ведь сильная женщина и всегда справлялась с любыми трудностями. Верь в это и ты.
Далматас рассеянно кивнул, глядя куда-то в пустоту, было видно, что ему сложно совладать со своими чувствами. Никогда еще я не видел его таким разбитым и потерянным. Все знали Иоанна как решительного и твердого бойца, как опытного и расчетливого стратега, но вот любящего брата, боящегося потерять единственного родного ему человека, довелось увидеть только мне.
Мы простояли на пристани еще немного, не произнося ни слова. Ветер доносил соленый запах моря, развевая императорские знамена на стенах и башнях города. Лишь перед самым отплытием Иоанн заключил меня в свои крепкие объятия, и мы распрощались.
Корабль, подгоняемый попутным ветром, быстро расправил паруса и устремился в сторону Босфора.
Какое-то время я наблюдал за удаляющейся галерой, пока та совсем не скрылась за горизонтом.
А мне предстояло еще одно дело…
* * *
Светловолосый юноша в дорожном плаще вошел ко мне в кабинет, и я понял, что мои люди успели перехватить его уже при выезде из города. Не желая тратить время на пустые разговоры, я перешел сразу к делу.
– У меня есть одно поручение. Весьма деликатного свойства. К сожалению, никому другому, кроме тебя, я не могу доверить его.
– Моя семья обязана вашему императору всем, что имеет, – ответил юноша. – Я исполню любое ваше поручение, если оно не запятнает моей чести.
– Хорошо, – кивнул я. – Как ты знаешь, крестоносцы уже выступили в поход. Вскоре они пройдут через земли Болгарского царства…
– Болгарское царство, – фыркнул юноша. – От него осталось одно название.
– И тем не менее… – с нажимом произнес я. – Когда Владислав окажется в Болгарии, он будет остро нуждаться в союзниках. Твои услуги окажутся очень кстати.
Юноша быстро ухватил мою мысль.
– Что мне делать дальше?
– Ты должен будешь найти человека по имени Константин. Он грек и, по моим сведениям, служит в королевской гвардии. Передай ему следующее…
Глава 23
Сентябрь-октябрь 1444 года
И снова – на восток!
In hostem omnia licita.
(По отношению к врагу все дозволено)
Древнеримское правило
12 сентября 1444 года
Закованная в сталь, ощетинившаяся мечами и копьями армия крестоносцев вновь двигалась на восток. Под знамена Владислава встали около шестнадцати тысяч человек, но король надеялся удвоить численность войска с помощью союзников из Сербии и Валахии, а также за счет добровольцев, которых активно привлекала церковь.
Глядя на хмурые лица солдат, я понимал, что особого энтузиазма этот поход не вызывает. Многие из них мечтали вернуться к своим семьям, увидеть родной дом и хоть ненадолго вкусить спокойной, мирной жизни. Все это им обещал договор о прекращении войны, подписанный в Сегеде с османскими посланниками. Но перемирие, заключенное на десять лет, не продлилось даже десять дней, и вместо ожидаемого возвращения домой людей стали вновь загонять в строй. Вряд ли это могло подстегнуть боевой дух войска в грядущей кампании, но выбора не оставалась – слух о начавшейся мобилизации наверняка уже достиг Адрианополя, и, если не поспешить, султан начнет действовать на опережение.
– Не нравится мне эта затея, – бубнил Джакобо, вглядываясь в окутанную туманом даль. – С такой горсткой солдат нам не выстоять против османов. Разве что султана позабавим.
Мне были понятны его сомнения. Турки с легкостью могли бы собрать армию в десять раз большую, чем у нас, но мы преимущество во внезапности. На это и опирался Янош Хуньяди, составляя план грядущего наступления. Месяц, отведенный королем на подготовку похода, воевода использовал сполна, и к середине сентября все уже было готово к наступлению. Когда воины со всех подвластных Владиславу земель собрались около города Темешвара в Трансильвании, польский владыка направил несколько писем в Валахию и Сербию, где рассчитывал получить подкрепления по пути на Адрианополь. Однако реакция союзников оказалась весьма неожиданной.
Влад Дракул, валашский господарь, недавно отпущенный султаном из плена, слишком хорошо знал, на что способны турки, и потому решил занять выжидательную позицию. А сербский деспот Георгий Бранкович и вовсе направил Владиславу письмо следующего содержания:
«Государь, я получил твое послание и, признаться, крайне удивлен подобным решением. Хочу, чтобы ты знал: сейчас у меня нет никакой возможности выступить против неверных. Тебе хорошо известно, что земля моя лежит в руинах, крепости разрушены, а поля разорены, и потому прошу: не затевай ничего против османов до окончания перемирия с султаном. К тому времени я смогу собрать достойное войско, и тогда мы вместе двинемся в поход, чтобы довершить наше славное дело. А до тех пор откажись от новой войны, ведь одному Богу известно, чем она закончится для всех нас».
Такое поведение союзников ослабило решимость Владислава, но вездесущий Чезарини не мог позволить королю отступить в самый последний момент.
– Сербский деспот так говорит, потому что боится гнева султана больше, чем гнева Господа нашего! Думаю, что по дороге на Адрианополь следует ненадолго задержаться в его резиденции в Смедереве, пусть он посмотрит на славных мужей, отправляющихся в этот поход, и, быть может, тогда его решение изменится в нашу пользу.
