Дмитрий Ольшанский
Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход
– Предположим, так. Но что ты хочешь этим сказать?
– Рассуди сам, – продолжил Михаил. – Что будет, если взять два племени варваров, заставить каждое поверить в своего бога, а затем свести их вместе?
– Будет бойня.
– Так, а теперь представь, что в те же самые условия мы поставили две группы вполне образованных людей. Что мы получим тогда?
– Сложно сказать…
– Если в этой группе не окажется ни одного варвара, до убийства точно не дойдет, – закончил свою мысль Михаил. – Для образованного человека не составит никакого труда договориться с себе подобным, какой бы веры тот ни придерживался. Получается, что если людей разъединяет религия, то необходимо лишь трудиться над их образованием, и тогда вместо различий они найдут много общего.
–Эта мысль мне по душе, – после некоторого раздумья согласился я. – Но ты рисуешь мир слишком просто. Религия – орудие политики, и сама по себе она не опасна, но в руках людей умных и дальновидных может превратиться в разящий клинок, от которого никто не в силах защититься.
– Да, но ведь основная цель всех крестовых походов, насколько мне известно, это война с исламом.
– Далеко не для всех, – возразил я. – Загляни в свою душу, разве ты пошел на эту войну лишь для того, чтобы убивать неверных?
Мой собеседник не ответил, но было видно, что я попал в точку, и теперь следовало нанести следующий удар.
– В этом ты не одинок. Оглянись вокруг: христиане и мусульмане убивают своих единоверцев гораздо чаще, чем друг друга. Мы можем прикрывать свои поступки сколь угодно высокими словами о вере и благородном рвении, но на самом деле причина их всегда крылась в другом – жажда власти, корысть и тщеславие. Вот три основы, на которые опирается наш мир. Так было во все времена. И не важно, что мы провозглашаем на словах – религию или свободу, побудительный мотив всегда останется прежним.
Михаил некоторое время молчал, размышляя над сказанным.
– Ты откровенен со мной, Константин, и слова твои, безусловно, правдивы, но кое в чем ты ошибаешься, – изрек он наконец. – Ты говоришь, что религия – лишь орудие, я же полагаю, что религия – это сам миропорядок. В тот самый момент, когда тысячи лет назад наши предки впервые принесли жертву языческим богам, вера стала неотъемлемой частью истории и ее движущей силой. Именно религия создала мир, в котором мы сейчас живем, и все вокруг нас определяется ею.
Я вновь отпил вина и молча посмотрел на огонь. В словах Михаила была своя правда, хоть я и не разделял ее полностью. Закончить этот разговор нам не удалось – весь лагерь пришел в движение, войско снималось со стоянки. Мне нужно было возвращаться к Владиславу, а Михаила ожидал сербский деспот Георгий Бранкович. На том мы и распрощались.
Через час, когда солнце уже было в зените, войско выступило в путь. Мороз, который несколько дней подряд надежно сковывал землю, ослаб, и под давлением тысяч сапог и сотен копыт дороги оказались полностью разбиты. Это сильно замедлило наше продвижение, однако уже к концу следующего дня мы достигли очередной цели.
Перед нами высились стены Белграда.
* * *
26 января 1444 года
После теплого приема, оказанного нам в городе, Владислав, Хуньяди и Георгий Бранкович собрались на последний военный совет. Пришло время решать, что делать дальше. Минувшая кампания принесла неплохие плоды, немногие рассчитывали на такой успех, однако туркам вновь удалось захватить Софию и оккупировать почти всю территорию Болгарии, а значит, очередной поход на восток был не за горами.
Больше всех за новую экспедицию ратовал папский легат Джулиано Чезарини. Он ратовал за то, чтобы снова бросить войска в бой, едва сойдет снег.
– Турки деморализованы как никогда! – истерично восклицал кардинал. – Они понимают, что их бог отвернулся от них и не стоит им теперь надеяться на победу. Сейчас лучшее время, чтобы довершить начатое!
– Но наши силы слишком малы, чтобы рассчитывать на какой-либо успех, – с сомнением в голосе рассудил Владислав.
– Рим оповестил всех христиан Европы о нашем триумфе, и очень скоро ряды крестоносцев пополнятся свежими силами! – уверял короля Чезарини. – Венеция уже выразила готовность поддержать нас своим флотом.
Тут слово взял сербский деспот.
– Я не думаю, что нам следует торопиться с решением о новом походе, – аккуратно сказал он. – Со дня на день прибудут посланники от султана. Посмотрим вначале, что Мурад ответил на наши мирные предложения.
– Как можно вести переговоры с этим язычником! – вспылил Чезарини. – Вспомните, сколько зла он успел причинить христианам за время своего правления и сколько еще бед мы от него натерпимся, если не прогоним его орды обратно за Босфор!
В зале воцарилась тишина. Горячие слова кардинала нашли отклик в сердцах офицеров, но желание вернуться домой было сильнее.
– Что думаешь, воевода? – обратился Владислав к молчавшему все это время Яношу Хуньяди.
– Я бы тоже не стал спешить, Ваше Величество, – ответил Хуньяди. – С имеющимися у нас силами, как вы уже правильно заметили, шансы невелики, а для того, чтобы снарядить новую экспедицию, потребуется время.
– За это время султан и сам оправится от поражений, – не унимался Чезарини. – Он соберет новую армию и вновь восстановит контроль над своей территорией. Тогда нам придется начинать все сначала.
Янош покачал головой.
– Турки уже почувствовали нашу силу, – сказал он, глядя на суетливого кардинала. – И поверьте, они будут счастливы заключить мир на любых условиях. Особенно теперь, когда у нас в руках столь ценный пленник.
Хуньяди взглянул на Бранковича, как будто давая понять тому, о ком идет речь. Но на лице сербского деспота не дрогнул ни один мускул – он сам собирался использовать свой трофей в переговорах с султаном.
– Что же… Продолжать кампанию против турок, похоже, действительно не имеет смысла, – заключил Владислав. – Для этого у нас нет ни сил, ни средств, однако я обещаю, что летом мы вернемся к вопросу о созыве нового крестового похода, и, надеюсь, на этот раз вся Европа откликнется на наш призыв.
Последняя фраза предназначалась для Чезарини, и кардинал был вполне удовлетворен таким решением.
– Сейчас мы должны приложить максимальные усилия, чтобы заключить временное перемирие с султаном. Георгий, твоя дочь, как я слышал, имеет определенное влияние на Мурада. Она может поспособствовать нам?
Сербский деспот кивнул.
– Мара сделает все от нее зависящее. После стольких лет в браке с Мурадом она знает, как добиться от него нужного решения.
– Прекрасно, – кивнул Владислав. – В таком случае мы будем ждать от тебя известий.
Бранкович кивнул.
– Полагаю, теперь пришла пора расстаться, – произнес польский король, с признательностью оглядывая всех присутствующих. – Я вместе с Хуньяди возвращаюсь в Буду, Чезарини держит путь в Рим, а ты, Георгий, отправляйся в свои земли. Они как никогда нуждаются в защите.
На этом совещание завершилось, а уже на следующий день войско крестоносцев перестало существовать как единое целое.
Сербские солдаты во главе со своим правителем отправились на юг, Хуньяди и Владислав с венграми и поляками двинулись на северо-запад, остальная часть бывшей армии направилась на поиски новых приключений. Многие, как и обещали, устремились в Албанию для поддержки Скандербега в его освободительной борьбе против османов, другие возвращались домой, а третьи отправились по миру, чтобы продать свой меч каждому, кто готов был предложить за него хорошую плату.
Перед отъездом я успел повидать Михаила. Он покидал город вместе с сербами, а значит, наши дороги здесь должны были разойтись. Напоследок я подарил ему пару теплых рукавиц и свой подбитый мехом плащ, поскольку хорошо знал капризы местной погоды. Турок был очень растроган и в свою очередь вручил мне перстень с нежно-голубым камнем, каким-то чудом не отобранный во время продолжительного плена.
– Если однажды удача подведет тебя, Константин, – сказал он мне, – этот подарок, быть может, выручит тебя из беды. Не бойся называть мое имя, если спросят, кто тебе его дал.
Тогда я и не предполагал, что этот подарок однажды спасет мою жизнь.
– Спасибо… Махмуд, – улыбнулся я своему новому другу.
На том мы расстались, как мне казалось, навсегда.
* * *
3 февраля 1444 года
Сегодня мы вступили в столицу Венгерского королевства – Буду.
Тысячи людей высыпали на улицу и чествовали нас как героев.
«Да здравствует король Владислав!» – кричали они. И я снова видел счастье и радость в глазах горожан. Но в эти минуты перед моим мысленным взором представала объятая пламенем София – совсем недавно там точно так же выкрикивали хвалебные слова нашему войску, кидали пестрые ленты под копыта наших лошадей, а в храмах проходили праздничные богослужения. Но теперь там вновь хозяйничают турки, льется христианская кровь и оскверняются святыни. Разве заслужили мы теперь такие почести?
Я гнал такие мысли прочь, ибо знал, что триумф, которого удостоился Владислав, был нужен для укрепления его власти. Гражданская война за корону Венгрии еще не закончилась. Тысячи сторонников малолетнего короля Ладислава втайне ждут его возвращения, а германский император Фридрих неоднократно изъявлял желание присоединить мадьярское королевство к своим обширным землям. Но до тех пор, пока военные успехи сопутствуют молодому королю, его власть будет нерушима, и это прекрасно понимают даже его злейшие враги.
Впрочем, сам Владислав, казалось, был чужд любых интриг и не склонен купаться в лучах славы. В столицу он вступал как обыкновенный солдат – пешком, без коня и доспехов, с понурой головой и деревянным крестом в руках.
Еще накануне Янош Хуньяди умолял короля проявить благоразумие. Кричал, что победитель турок не может выглядеть как обыкновенный смерд, а должен внушать ужас и почтение. Но Владислав только отмахивался от его слов и продолжал облачаться в рубище:
– Мне нечем похвастаться перед моим народом, – смиренно говорил он. – В этой войне ты проявил чудеса смекалки, а юноша, который облачился в мои доспехи и сел на моего коня, – чудеса храбрости. Я же достоин лишь тех почестей, которыми удостаиваются все прочие солдаты моей армии.
Напрасно воевода призывал проклятия на голову неразумного короля, Владислав все сделал именно так, как задумал. Молодой король шел впереди своего войска, всем видом выказывая смирение и кротость, и вместо золотых лат на нем была обыкновенная рубаха, а вместо имени короля было приказано славить имя юноши, который пожертвовал своей жизнью ради его спасения.
Так мы прошествовали через весь город под любопытные и вместе с тем удивленные взоры горожан. Я знал, что поступок короля еще долго будут обсуждать в пропахших пивом и прогорклым маслом тавернах, но мне не было до этого никакого дела. Все мои мысли сейчас были обращены к родному дому. Я уже давно мечтал увидеть родные берега Пелопоннеса, вдохнуть воздух тех мест, обнять мать и отца. За это я наверняка заплачу жизнью, но уж лучше встретить смерть на своей земле, чем вечно скрываться, словно вор и беглец.
Узнав о моей затее, Джакобо похлопал меня по плечу и заявил, что непременно отправится вместе со мной, поскольку без него я словно малое дитя и непременно попаду в какую-нибудь передрягу. Я слушал его вздорные слова и улыбался. Тихая и спокойная жизнь королевского двора была невыносима для такого авантюриста и дебошира. Все нутро итальянца переполняла жажда приключений, и я был уверен, что на Пелопоннесе он найдет то, что ему нужно.
* * *
5 февраля 1444 года
Сегодня я заметил Яноша Хуньяди в сопровождении весьма странного человека. Высокий, смуглый, с пепельно-серой бородой и необычными миндалевидными глазами… Его лицо показалось мне знакомым, но как я ни старался, не мог вспомнить, где именно его видел.
– Подойди сюда, Константин, – обратился ко мне воевода. – Узнаешь ли ты нашего старого друга?
Ну конечно! Присмотревшись, я сразу же узнал султанского силяхдара, который уже дважды встречался на моем пути и каждый раз наша встреча была окутана непроницаемой завесой тайны. Теперь, похоже, он не скрывался ни от кого и свободно прогуливался по дворцу венгерского короля, охотно здороваясь с некоторыми вельможами.
– Иса! – по-дружески воскликнул я. – Не ожидал, что мы встретимся вновь.
Мой собеседник слегка поморщился.
– Человека, которого ты видел пять месяцев назад, больше нет, – загадочно промолвил он. – Теперь у него другое имя, другая вера и другой владыка.
– Он отказался от имени, которое ему присвоили во время девширме62, – пояснил Янош Хуньяди. – Отныне его зовут Стефан, и служит он новому албанскому правителю Георгию Кастриоти, более известному под именем Искандер-бея или Скандербега.
Так вот о каком союзнике говорил мне тогда Хуньяди! Мне тут же вспомнился грозный чернобородый воин, которого Иса сопровождал после битвы у города Ниш.
– Мне известно о славных делах твоего господина, – с почтением обратился я к посланнику албанского князя. – Если слухи о нем правдивы, то это весьма храбрый и достойный человек.
– Едва ли слухи в полной мере могут отразить испытания и ужасы, через которые прошел мой господин ради освобождения нашего народа из-под гнета турок, – ответил мне Стефан. – Однако султан никогда не смирится с независимостью Албании, а значит, мы еще не раз встретим турок на наших горных перевалах.
Янош Хуньяди похлопал Стефана по плечу.
– Пусть твой господин не забывает, что у него всегда найдутся верные союзники, – сказал воевода. – Народ Венгрии горячо поддерживает вашу освободительную борьбу и верит, что рано или поздно вы добьетесь свободы!
– В одиночку нам не выстоять против османов, – хмуро заметил Стефан. – Надеюсь, мы сможем рассчитывать не только на добрые слова и пожелания венгерского народа, но и на острые клинки венгерской армии в случае необходимости.
– Разумеется! – не колеблясь ответил Хуньяди. – Ведь это наша общая борьба!
Такой ответ вполне удовлетворил албанского посланника и, распрощавшись с нами, он направился на переговоры к Владиславу. Проводив его взглядом, воевода тяжело вздохнул.
– Турки не зря прозвали Скандербега именем величайшего полководца древности, – сказал Хуньяди. – Люди, подобные ему, рождаются раз в столетие. Жаль только, что ему досталась разграбленная и уничтоженная войной страна.
– Это не помешало Скандербегу изгнать турок из Албании, – возразил я.
Хуньяди повернулся ко мне. Вид у него был опечаленный.
– Победы Скандербега лишь приближают его гибель, – медленно проговорил он. – Сильная Албания опасна не только для турецкого султана, но и для Венеции, а также для самих албанских князей, которые давно поделили страну на куски и не потерпят конкурента в лице всеми любимого полководца. Безусловно, Скандербег еще сыграет свою роль, но стать вторым Македонским ему, к сожалению, не суждено.
Пророчества воеводы имели неприятное обыкновение сбываться. Не ошибся он и на этот раз, хотя убедиться в этом самому Хуньяди так и не довелось.
* * *
18 февраля 1444 года
Вот уже две недели я нахожусь при дворе короля Владислава.
Время здесь тянется бесконечно долго, а дни пролетают за однообразными поручениями. Я уже думал забросить свои записи, но сегодня произошло событие, которое стоит запомнить.
Утром прибыл посланник со срочным донесением от сербского деспота. Как мне удалось узнать, турки готовы заключить мирный договор, но будут торговаться об условиях.
Надеюсь, эти переговоры продлятся недолго, а пока я вновь закрываю свой дневник…
Глава 18
Халиль-паша
Первый шаг к миру
Pax optima rerum.
(Мир – высшее благо)
Поздним вечером во дворце султана встретились двое: молодая женщина и мужчина преклонных лет. Они не желали, чтобы их видели вместе, и потому встреча проходила под покровом темноты и в условиях строжайшей тайны.
– Ты знаешь, зачем я пришла? – входя в покои, спросила девушка. Она сбросила с головы капюшон, открывая молочно-белое лицо, за один взгляд на которое можно было лишиться головы.
– Догадываюсь, госпожа, – мужчина встал из-за письменного стола и плотно прикрыл дверь за ночной гостьей. Он был крайне взволнован и не только потому, что ожидал услышать важные новости о судьбе своего брата. При виде этой женщины визирь всегда терял самообладание и чувствовал себя скорее неуверенным юнцом, чем всемогущим сановником при дворе повелителя мира. – Письмо у вас?
– Вот оно. – В руках у девушки появилась бумага, скрепленная печатью сербского правителя Георгия Бранковича. Сломав печать, визирь быстро пробежал глазами по исписанному листу, и слезы счастья едва не хлынули у него из глаз. Это несомненно был почерк Махмуда.
– Значит, он жив. – Визирь несколько раз перечитал послание, в котором Махмуд рассказывал о своем пребывании в Смедеревской крепости при дворе сербского деспота. Затем, сложив письмо и мысленно вознося хвалу небесам, Халиль повернулся к своей гостье. Девушка все это время не сводила с него взор, порхая шелковыми ресницами, и улыбалась, довольная тем, что смогла доставить ему удовольствие.
– Вы вернули меня к жизни, госпожа. – Халиль осмелился коснуться губами тонких изящных пальцев, которые принесли ему добрую весть. – Что вы хотите получить взамен?
– Ты знаешь, чего я хочу. – Девушка вскинула подбородок. – Мира между Сербией и Османской империей.
Халиль кивнул. Он уже понял, что его брат должен стать инструментом в грядущих дипломатических переговорах. Георгий Бранкович попытается выжать максимум пользы из своего высокородного пленника, чтобы склонить султана к миру на выгодных условиях.
Халиль воздавал должное сербскому князю. Для достижения своих политических целей тот использовал не только его брата, но и свою собственную дочь.
Мара Бранкович, или, как ее называли в гареме, Мара-Хатун, уже более десяти лет была возлюбленной супругой падишаха. Никто и не думал, что брак, заключенный в интересах политики, станет по-настоящему счастливым и для Мурада, и для молодой княжны. Султан обожал свою сербскую красавицу и надолго позабыл про всех других наложниц, а Мара, которая поначалу воспринимала свадьбу как смертный приговор, очень скоро прониклась к своему мужу, который был готов бросить к ее ногам целый мир. Но счастье никогда не длится вечно и очень скоро, на радость евнухам и одалискам, супруги начали отдаляться друг от друга. Многие винили в этом вспыльчивый нрав султанши, другие указывали на непостоянство Мурада, но Халиль, кажется, знал истинную причину их ссоры.
– Я всегда выступал за мир, – мягко произнес визирь. – Но, боюсь, что одно это письмо не убедит султана пойти на переговоры с вашим отцом.
– Как же ты будешь действовать? – усаживаясь напротив визиря, поинтересовалась девушка.
– Действовать надо вам, госпожа, – изрек Халиль, искоса поглядывая в сверкающие из-под кисейного платка малахитовые глаза девушки. – Повелитель всегда прислушивался к вашим мудрым словам.
Помолчав, Мара произнесла:
– Ты же знаешь, в последнее время султан охладел ко мне и редко зовет к себе.
Халиль участливо кивнул.
– Верно, но в том есть и ваша вина. Если бы вы подарили ему наследника… – изрек он, однако опасный блеск в глазах фаворитки заставил его замолчать.
– В этом деле, Халиль, одного моего желания мало, – резко произнесла она. – Любовь, которая еще совсем недавно так ярко пылала между нами, теперь превратилась в дымящиеся угли – она продолжает греть, но обжигать уже не может. Да, повелитель все еще зовет меня к себе, но лишь как друга или советника. А для меня как для женщины этого недостаточно!
Великий визирь понял, что задел собеседницу за живое, и попытался исправить свою ошибку.
– Не забывайте, что вы законная супруга властелина империи, – вкрадчиво начал он. – Вы имеете власть, которая никогда не будет доступна ни одной из ваших соперниц. Не бойтесь использовать ее, и тогда вы добьетесь желаемого.
Девушка вскинула голову.
– Ты прав, не стоит оглядываться назад, нужно смотреть в будущее. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы султан согласился на мирные переговоры с моим отцом.
Халиль не мог отвести глаз от прекрасной сербской красавицы. Его мысли путались в голове, а душа стонала от боли неразделенной и недоступной любви. И все-таки как ни были безумны его желания, он продолжал надеяться. Надежду эту не могли погасить ни здравый смысл, ни его преклонный возраст, ни страшный приговор, который ожидал всех, нарушивших правила дворца.
– Полагаю, вам стоит написать письмо Георгию Бранковичу, – справившись с нахлынувшими чувствами, произнес визирь. – Пусть направит в Эдирне официальную делегацию с изложением своих условий. Поверьте, чем быстрее ваш отец сделает первый шаг к миру, тем будет лучше для всех.
– Хорошо, я напишу такое письмо, – вздохнула девушка. – Но мне хотелось бы узнать, что будет дальше?
В голосе сербской княжны послышалось волнение. Ее грудь вздымалась и опадала, словно морские волны во время шторма. Халиль с трудом отвел взгляд.
– Об этом я пока сказать не могу, – загадочно проронил визирь. – Но вам следует знать, что повелитель имеет большие планы на своего сына Мехмеда…
– Он хочет передать всю власть ему? – перебила султанша. – Так скоро?
– Это пока единственный реальный наследник престола, – развел руками визирь. – По крайней мере, до тех пор, пока у падишаха не появится еще один сын. И лучше, если его матерью станет законная супруга повелителя.
Женщина кивнула.
– Я поняла тебя, Халиль. Но как мне вновь добиться расположения султана?
– В этом я плохой советчик, госпожа, – печально улыбнулся визирь. – Используйте свое женское чутье, быть может, оно подскажет, как следует действовать. В любом случае я обещаю вам свою поддержку.
– И на том спасибо, Халиль. – Мара нежно улыбнулась. За одну только эту улыбку Халиль был готов отдать все золото мира.
– Не стоит, – качнул головой визирь, стараясь не глядеть в манящие глаза. – Я буду обязан вам много большим, ведь судьба моего брата сейчас целиком в ваших руках…
«Как и мое сердце», – мысленно добавил Халиль.
– Она в руках моего отца. – Мара накинула капюшон и направилась к двери. – Но не волнуйся, очень скоро ты вновь увидишь его целым и невредимым.
– Пусть ваши слова окажутся правдивы, госпожа, – прошептал Халиль, провожая свою собеседницу восхищенным взглядом.
* * *
Султан Мурад был человеком с душой поэта и прагматичным умом политика. Он, как никто другой желал мира на своей земле, однако его чувства редко заглушали голос разума. Вот и теперь его позиция была непоколебима:
– Нет, Халиль, я не напишу Владиславу ни строчки до тех пор, пока он сам не предложит свои условия!
– Но ведь сербский деспот уже направил вам послание…
– Не будь глупцом, эта бумажка – ничто! Я хочу, чтобы Владислав начал официальные переговоры и сделал это от своего имени!
Халиль не стал упорствовать, он знал, что его усилия не прошли даром. Письма, написанные под его диктовку супругой султана Марой, быстро достигли Георгия Бранковича, и тот с готовностью взял на себя роль посредника в переговорах между Владиславом и Мурадом. Дело сдвинулось с мертвой точки, хотя ни польский король, ни султан в переговорах официального участия пока не принимали. Каждый из монархов прощупывал своего противника, надеясь занять более выгодную позицию. Началась долгая дипломатическая игра, которая завершает практически любую войну, если, конечно, обе стороны остаются целы.
Шехабеддин и Заганос в отличие от великого визиря ратовали за продолжение военных действий и уговаривали султана ввести войска в Сербию. Впрочем, Мурад прекрасно понимал, к чему может привести очередная затяжная кампания, особенно сейчас, когда в Албании разрастался мятеж Скандербега.
Халиль чувствовал, что чаша весов вновь склонилась в его сторону. Арест Турахана внес смятение в ряды его врагов и позволил визирю укрепить свои позиции. Отныне его главной целью стал Мехмед, который, к досаде Халиля, уже успел сблизиться со своими наставниками – Заганосом и Шехабеддином. Чтобы оградить принца от такого дурного влияния, Халиль поспешил выслать своих противников из столицы. Заганос отправился на восток, в отдаленный санджак Анатолии, а Шехабеддин, вернув себе утраченный когда-то титул бейлербея Румелии, направился на запад.
Наблюдая за тем, как евнух покидает столицу, Халиль словно наяву ощущал языки адского пламени на своем лице. После того ночного кошмара он вернулся в столицу полный решимости арестовать Шехабеддина и вызнать у него правду под пытками. Но когда на следующий день он явился к султану, чтобы озвучить свою просьбу, тот опередил его, сообщив, что евнух вновь восстановлен на прежней должности главнокомандующего румелийским войском. Обвинять бейлербея западных провинций без доказательств было невозможно, и Халилю пришлось отступить.
Но какую же тайну увозит с собой Шехабеддин и с какими силами он связан? Эти вопросы не давали визирю покоя ни днем, ни ночью. Он знал, что после гибели Ахмета евнух станет аккуратнее, но тем не менее отправил следом своего верного Ибрагима с приказом докладывать о каждом шаге своего заклятого врага.
Отделавшись таким образом от всех, кто мог ему помешать, Халиль приступил к воплощению своих замыслов относительно принца. Для начала визирь сменил всех учителей, с которыми занимался Мехмед, и лично отобрал ему новых наставников. Теперь он сам следил за образованием наследника и не допускал к нему никого из старого окружения. Пожалуй, единственный, кого Халиль не тронул, был янычар по имени Омар, обучающий принца обращению с оружием.
Решив это дело, визирь вернулся к государственным заботам. Вновь одержав верх в борьбе за власть, нужно было заботиться, чтобы эту власть удержать. Впереди у Халиля было еще очень много работы.
* * *
Наступил май. Солнце уже вырвалось на волю, заключая Эдирне в свои нежные объятия. Теплые лучи струились во все уголки султанского дворца, заставляя придворных искать уединения в спасительной прохладе.
Визирь нервно бродил по душной комнате в ожидании новостей и даже вздрогнул, когда в дверь постучали.
– Для вас письмо, господин, – подобострастно сказал евнух, протягивая свиток.
Халиль быстро пробежал глазами по тексту и улыбнулся. События складывались в его пользу. После двух месяцев переговоров Владислав обещал направить послов для обсуждения условий мирного договора, а также согласился на обмен пленными. Визирь надеялся, что Махмуд будет возвращен домой в числе первых.
Халиль не обманулся в своих надеждах. Польский король сдержал свое слово, и вскоре в Эдирне прибыла целая делегация, состоящая из послов, солдат и бывших турецких узников. Султан повелел оказать гостям самый радушный прием, однако сам встречать процессию не вышел, поручив это дело визирю.
Халиль поспешил к городским воротам. Навстречу ему двигался поток людей в разномастных одеяниях, по бокам этого шествия ехали закованные в латы западные рыцари с развевающимися знаменами и хоругвями в руках. Визирь начал вглядываться – не промелькнут ли где-нибудь знакомые черты его брата?
И вот среди толпы он узнал знакомое лицо. Махмуд ехал верхом на породистом вороном скакуне, облаченный в дорогие доспехи, а на бедре его красовался клинок в изукрашенных золотом и самоцветами ножнах. Заметив визиря, Махмуд спрыгнул с коня, и братья поспешили заключить друг друга в объятия.
– Вечером расскажешь мне обо всем, – негромко шепнул Халиль.
– Непременно, – ответил Махмуд. – Думаю, что и султану будет полезно услышать мой рассказ.
Визирь кивнул, и они распрощались до вечера.
* * *
Едва прием послов был завершен, Халиль поспешил к султану. Ему хотелось рассказать о приезде брата, однако, войдя в покои повелителя, он понял, что опоздал – Махмуд был уже здесь.
– Проходи, Халиль, – сказал Мурад. – Твой брат поведал мне много интересного. Похоже, в плену он времени даром не терял.
Султан повернул голову к стоявшему напротив трона Махмуду:
– Продолжай, – приказал он.
Халиль слушал подробный рассказ своего брата обо всем, что с ним случилось во время битвы в ущелье, как он попал в плен и о своей жизни там. Едва Махмуд закончил, султан спросил визиря:
– Ты же всегда доверял своему брату, Халиль?
– Конечно, – не раздумывая ответил тот.
– В таком случае мы с тобой совершили серьезную ошибку, – произнес султан.
– Простите, я не понимаю…
– Я говорю о Турахане. Мы обвинили его в том, чего он не совершал.
Халилю не понравился тон повелителя, ведь это именно он подговорил султана заключить полководца в темницу.
– Во всей этой истории еще надо разобраться, повелитель, – поспешно сказал визирь. – Мы ведь знаем далеко не все.
Мурад посмотрел в глаза Халилю, и того пробрал холод.
– Это можно легко исправить.
Кликнув слугу, султан приказал:
– Немедленно приведите сюда Турахана и разыщите Касыма-пашу, пусть тоже явится.
– Турахан здесь? – Халиль недоуменно посмотрел на Мурада, но тот не стал отвечать визирю, а вместо этого обратился к Махмуду:
– Ступай в соседнюю комнату. Ты услышишь каждое сказанное здесь слово и сам определишь, кто говорит правду, а кто лжет.
Через какое-то время оба полководца предстали перед падишахом. После трех месяцев заключения Турахан выглядел весьма опрятно, видимо, условия его содержания были более чем мягкими.
– А теперь я хочу, чтобы каждый из вас вновь рассказал, что произошло в том ущелье, – приказал султан, откидываясь на мягкие подушки и складывая руки на животе.
Касым и Турахан недоверчиво посмотрели друг на друга, и каждый изложил свою версию событий. Ни один из военачальников в этот момент не подозревал, что Махмуд уже вернулся в столицу и дал свои объяснения.
Выслушав сбивчивые рассказы обоих полководцев, султан изрек:
– Мне ясно, что один из вас лжец, но как мне узнать кто? – султан задумчиво посмотрел на расстеленный у его ног узорчатый ковер. – Быть может, тот, кто пытается скрыть от меня правду, сам сознается в этом?
Но ни Касым, ни Турахан не произнесли ни слова.
– Что же, я дал вам возможность высказаться, теперь пусть скажет слово кое-кто еще.
В эту секунду в помещение зашел Махмуд, и, если бы вместо него в этой комнате оказался сам Пророк, эффект был бы не менее впечатляющим. Оба – и Касым, и Турахан – застыли в удивлении, боясь даже пошевелиться.
Махмуд удостоил их коротким взглядом, вышел вперед и еще раз поведал повелителю свою версию событий. Испепеляющий взгляд султана устремился на Касыма.
– Итак, ты сообщил мне о предательстве Турахана, но эти сведения не подтвердились. Ты сообщил мне о том, что пытался удержать Махмуда в резерве, однако и это оказалось ложью.
В комнате воцарилась напряженная тишина.
– Ты посмел лгать мне дважды, Касым! – сурово произнес Мурад, глядя на поникшего военачальника. – Мне стоило бы лишить тебя головы, но я лишь отправляю тебя в бессрочную ссылку в самую захудалую провинцию империи. Ступай и больше не смей появляться при моем дворе без позволения!
