Дмитрий Ольшанский
Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход
– Я понимаю твое молчание, Георгий, – вкрадчиво произнес Феодор. – Ты служишь Константину уже много лет, и я не могу винить тебя за это. Мой брат, безусловно, хороший воин. Такие люди нужны империи на полях сражений, но на троне в это время должен быть человек несколько иного рода…
Феодор выжидающе посмотрел на меня, но я не произносил ни звука, и тогда он заговорил откровенно:
– Я каждый день молюсь, чтобы Господь даровал Иоанну долгих лет царствования. Его ноша поистине неподъемна, но рано или поздно кому-то придется принять ее. К сожалению, мой брат не обзавелся потомством, поэтому следующим законным наследником престола являюсь я, и мне следует быть готовым, что судьба страны окажется в моих руках.
Феодор приблизился ко мне.
– Пойми меня правильно: я не властолюбец, но кто еще в состоянии взять на себя такую ответственность? Фома и Димитрий погрязли во взаимной вражде, а Константин не видит дальше лезвия своего меча.
Откровенность Феодора несколько удивила меня.
– Никто не оспаривает ваши права на престол, – произнес я. – Именно поэтому Константин добровольно отправился в Морею.
Однако Феодор лишь рассмеялся.
– Отказываться от притязаний может лишь тот, кто имеет на них право43! – произнес он с едкой усмешкой. – А какие права есть у Константина? Он должен знать свое место!
– И тем не менее ваш брат не ищет ссоры, – с нажимом произнес я. – Он понимает, что этим лишь подыграет врагам нашей империи.
Однако мои слова не произвели на Феодора желаемого эффекта.
– Неужели ты полагаешь, что я настолько глуп? – прошипел он, глядя мне прямо в глаза. – Мой брат затеял военный поход против турок только для того, чтобы таким образом завоевать популярность в столице. Морея для него – всего лишь легкий путь к трону, и ради этого он не побоится пойти по костям своих людей. Если султан повернет свои войска против нас, мы пожалеем, что родились на этот свет. И виной тому будет лишь гордыня моего брата!
Мне было неприятно слышать столь незаслуженные оскорбления в адрес моего друга и господина, но я не смел перебить Феодора, который, похоже, в очередной раз попытался на словах расквитаться с Константином за старые обиды.
– У султана появились и более опасные противники, – заметил я. – Его столице угрожает армия крестоносцев, а восточные рубежи Османской империи беспокоят непокорные эмиры. Мне кажется, что сейчас самый выгодный момент для решительных действий. Ведь, как известно, даже Геркулесу невозможно справиться со многими!
Феодор горько покачал головой.
– Если бы я верил в успех этого дела, то первым бы встал под знамена Константина! Но разговор сейчас не об этом.
Сделав небольшую паузу и склонившись к моему лицу, Феодор прошептал, будто делясь со мной сокровенной тайной:
– Ты ведь знаешь, что некоторое время назад я хотел покинуть этот суетный мир и удалиться в монастырь. Однако какая-то часть моей души тогда воспротивилась этому решению, и теперь мне стало ясно – мое место здесь.
Феодор раскинул руки, взглядом обводя сводчатые потолки своих покоев.
– Если бы я поступил так, как собирался, какую пользу это могло принести моей стране? Один монах сказал мне: «Ты хочешь посвятить свою жизнь Богу, но не лучше ли будет проявлять большее усердие в делах, нежели в молитвах? Быть может, правильнее служить Ему на том месте, которое Он предначертал тебе по праву рождения?»
Феодор поднял указательный палец вверх и замолчал, давая мне время осознать все сказанное, а затем продолжил:
– В самом деле, разве сохранение истинной веры и города, в котором она обрела свое величие, не является как раз тем, что угодно Богу? Я собираюсь исправить ошибки, допущенные Иоанном: я освобожу наш народ от гнета латинских священников, верну Константинополь его жителям, чтобы никто не посмел больше относиться к ним с пренебрежением!
Он потрясал сжатыми кулаками, и голос его становился все громче.
– Сейчас каждый, кто хочет блага для своей страны, должен действовать самозабвенно во имя нашей общей цели. Скажи, когда настанет этот день, смогу ли я рассчитывать на тебя, Георгий?
– Простите, но что же вы хотите от вашего раба? – поинтересовался я.
– Преданности! – воскликнул Феодор, и его глаза осветились каким-то безумным пламенем. – Мне нужны люди, которые разделят мои убеждения и помогут уберечь страну от катастрофы. Если ты хочешь того же – будь со мной! В обмен я предлагаю тебе власть и полномочия, на которые вряд ли когда-нибудь расщедрится мой брат. Подумай сам: чем Константин вознаградил тебя за преданную службу? Всего лишь титулом протовестиария! У меня же ты получишь гораздо больше, и поверь, твои старания не будут забыты!
Он улыбнулся, но улыбка эта выглядела настолько фальшиво, что, вероятнее всего, была призвана лишь для того, чтобы снять накопившееся напряжение.
– Оставайся пока наместником в Селимврии, – предложил мне Феодор. – И когда настанет время, я призову тебя в столицу. Твой опыт и талант будут незаменимы в делах, которые нас ожидают. Но сначала я хочу знать: будешь ли ты предан мне? Готов ли встать на мою сторону?
Я выслушал и взвесил каждое слово, произнесенное братом императора. Что-то переменилось в нем, и сложно было теперь узнать в этом человеке того, кто всего несколько лет назад собирался закрыться в монастыре от всего мира.
– Я буду предан вам, как и всей вашей семье, – уклончиво ответил я.
– Сейчас не время для пустых фраз, Георгий! – нетерпеливо воскликнул Феодор. – Оставь свою дипломатию и скажи прямо: на чьей ты будешь стороне, если наша империя останется без императора? Поддержишь ли ты законного наследника престола или же переметнешься к его противникам?
– Не стоит говорить об этом сейчас, – спокойно ответил я, стараясь не глядеть в налитые кровью глаза царевича. – Пока на троне ваш брат, все мы должны верно и преданно служить ему, каждый на своем месте и в меру своих сил.
– Ты вновь уходишь от прямого ответа, – покачал головой Феодор, и в его голосе послышалось сожаление. – Что же, пусть тогда Господь рассудит нас. Я не держу тебя более, ступай и помни: мое предложение еще в силе, но не затягивай со своим решением, ибо когда придет время, в союзниках у меня недостатка не будет.
* * *
Я оставил покои Феодора со смешанными чувствами. Этот человек, который всю жизнь тянулся скорее к книгам, нежели к мечу, более других своих братьев напоминал мне Мануила. Как и его отец, Феодор был наделен несомненными талантами и, безусловно, мог принести пользу своей стране. Однако бывший деспот Мореи был крайне непредсказуем в своих делах и поступках.
Кроме того, Феодор был чрезвычайно внушаемой личностью и целиком подпал под влияние своего окружения, в основном состоявшего из поэтов и философов, то есть людей мысли и слова, нежели действия. Он слишком глубоко уверовал в идеалы, которые создавало его воображение, и жил в каком-то своем придуманном мире, имеющем мало общего с реальностью. Однако стоило признать, сейчас Феодор действительно оставался наиболее вероятным претендентом на престол, ведь именно за ним стояла большая часть столичной знати.
– Куда это ты так спешишь, Георгий? – услышал я голос позади себя и обернулся.
С другого конца дворцовой галереи ко мне приближались двое мужчин. Первый, который и окликнул меня, был одет в дорогой, расшитый золотыми узорами хитон – непозволительная роскошь по нынешним временам. Однако Лука Нотарас мог себе это позволить. Он происходил из очень влиятельной семьи, был женат на родственнице самого императора, а недавно получил титул месазона44. О его несметных богатствах ходили легенды, говорили даже, что свой высокий титул Нотарас получил в обмен на прощение ссуд, которые он предоставил императорской казне. Многие недолюбливали месазона за его надменность и высокомерие, но скрывали свои чувства, поскольку Нотарас славился своей безжалостностью и давно создал себе репутацию человека решительного и опасного.
Спутник Нотараса был облачен в белоснежную мантию государственного мужа и глядел на меня с привычной суровостью, свойственной верховным служителям закона. Его запавшие под густыми бровями глаза блестели, словно у коршуна в предвкушении долгожданной добычи.
Этим человеком был Георгий Куртесий, государственный судья и бывший секретарь императора. Как и его спутник, он происходил из богатой и знатной семьи, сделал блестящую карьеру на государственной службе, и кто знает, что ждало его впереди, если бы не дружба с Марком Эфесским, которую он завел сразу после возвращения из Флоренции, где было подписано соглашение об унии. Когда-то он рьяно ратовал за союз христианских церквей, однако после знакомства с Марком взгляды Георгия резко переменились, и теперь он превратился в непримиримого борца за сохранение православной веры. В этом деле он пошел даже дальше своего учителя, и его полные гнева проповеди собирали ничуть не меньше народу, чем проповеди самого Марка.
Именно Георгия я видел сегодня во главе городской бедноты. Он знал, как управлять толпой, и умело применял свои знания для борьбы с противниками. После его обличительных речей многие чиновники боялись появляться на улицах, а латинские священники обзаводились надежной охраной для передвижения по городу.
Этих абсолютно непохожих по характеру людей объединяла общая цель – изгнание венецианцев из города и отказ от унии с Римом. Именно таких сейчас и собирал вокруг себя Феодор.
– У вас какое-то дело к царевичу? – спросил я после короткого приветствия.
– Да. Феодор желал нас видеть, – ответил Нотарас. – Ты, я смотрю, тоже удостоился такой милости. О чем же шла ваша беседа?
– Ни о чем существенном, – солгал я с самым непринужденным видом. – Я получил приказ собираться в дорогу. Вскоре мы отправляемся в Селимврию – новые владения царевича.
– Ты полагаешь, что эта поездка состоится? – многозначительно поинтересовался Нотарас.
Его тон мне не понравился.
– Что же может ей помешать? – нахмурил брови я.
– Здоровье нашего императора вызывает серьезные опасения, – вздохнул месазон. – Полагаю, что Феодору было бы лучше задержаться в столице.
– Это будем решать не мы с тобой, – холодно ответил я.
– Что же, ты прав, – дружелюбно улыбнулся Нотарас, резко переменив тему. – Как поживает Константин? Я слышал, он готовится к войне с султаном.
– О его планах мне неизвестно, – коротко ответил я. – Но следует готовиться ко всему.
– Стоит ли ссориться с турками, когда смертельная беда нависла над нашим государством? – вмешался в разговор Куртесий. – Не лучше ли попытаться пойти на сближение с неверными, дабы их гнев был направлен против тех, кто много лет стравливал нас между собой?
Слова, произнесенные Григорием, мне уже доводилось слышать сегодня на площади, и я поспешил возразить.
– Ты ведь знаешь, что Константинополь торчит словно кость в горле у султана! Без помощи запада мы обречены на вечное османское иго. К сожалению, сейчас у нас нет возможности выбирать себе друзей!
Выслушав меня, Куртесий мрачно покачал головой.
– Ты слеп, как и наш император! – проговорил он. – Ты хочешь защитить Константинополь? Тогда защити сперва его народ и его веру, ибо стены – это всего лишь пыль! Турки посягают на наши дворцы и богатства, европейцы же, кроме этого, на нашу душу. Война с латинянами началась задолго до того, как на границах империи появились османские полчища, и эта война будет продолжаться, пока последний грек не подпадет под влияние Римской церкви. Что ты будешь защищать тогда, Георгий? Итальянские торговые интересы на Черном море? Или интересы папских епископов, отъевшихся за счет бедноты?
Я позволил себе улыбнуться.
– Ты с кем-то перепутал меня, Григорий. Я не сапожник, что держит лавку возле ипподрома, не владелец кабачка, что зазывает клиентов близ ворот Святого Романа и уж тем более не бродяга, который живет в развалинах Буколеона. Оставь эти речи для их ушей, а я знаю цену словам и цену поступкам. И разницу между ними.
Куртесий посмотрел на меня, нахмурив брови, но прежде чем он успел ответить, в разговор вмешался Нотарас:
– Я думаю, что Феодор уже давно ждет нас. Нам пора.
Он бросил многозначительный взгляд на Куртесия, и тот, немного поколебавшись, произнес:
– Я не ищу вражды между нами, Георгий. Мы с тобой делаем общее дело, хотя и смотрим на вещи иначе. Вот моя рука, возьми ее, и пусть никто и ничто не встанет, между нами.
Мне хотелось верить в искренность его слов, и хотя сомнения по-прежнему вгрызались в мою душу, я принял его предложение и крепко сжал протянутую ладонь.
– Я желаю того же. Но прошу тебя, не позволяй ненависти взять верх над разумом. Помни, кому мы должны служить.
– Мы оба должны служить одной лишь Истине, – ответил Куртесий. – Проблема, что не все могут понять, в чем она состоит. Пусть каждый идет к ней своей дорогой, и однажды мы увидим, кто из нас оказался прав.
Куртесий пошел прочь. Нотарас посмотрел ему вслед:
– Религиозный фанатизм еще никого не доводил до добра, но в чем-то он прав…
Немного помолчав, он посмотрел на меня:
– Я знаю, что предлагал тебе Феодор, и на твоем месте было бы правильнее принять его предложение.
– Выгоднее – да, правильнее – сомневаюсь.
– Иного ответа и не ожидал услышать. Жаль, что мы с тобой снова оказались по разные стороны.
Он повернулся, собираясь уходить, но, обернувшись, добавил:
– Хотел бы и я по примеру Куртесия пожать тебе руку, но, боюсь, время для этого еще не пришло. И не знаю, придет ли.
С этими словами Лука Нотарас развернулся и направился вслед за своим спутником.
Я проводил его взглядом до самых покоев Феодора, куда, словно коршуны, слетались все противники унии. Фанатики и властолюбцы, они мечтают погубить императора, и если сам Феодор на это окажется неспособен, то такие, как Лука Нотарас, наверняка воспользуются своим шансом. Этого нельзя допустить.
* * *
Влахернский дворец, построенный три столетия назад, славился не только своими обширными залами, длинными галереями и прекрасными балконами. Пропитанная темными интригами тайная придворная жизнь нуждалась и в материальном оформлении. Потайные коридоры и туннели оплетали сетью практически весь дворец, позволяя услышать и увидеть то, что происходило на заседаниях, аудиенциях или даже в покоях царственных особ. Однако доступ к этим секретам был доступен лишь избранным. По счастью, я был из их числа.
Пробираясь по тесному коридору, я прислушивался к малейшему шороху, стараясь угадать правильное направление, потому что запутаться в этих темных переходах не составляло труда и для опытного человека. Коридор то и дело сужался до такой степени, что я с трудом протискивался дальше, под ногами что-то хрустело и мне не хотелось даже гадать, что бы это могло быть. И вот наконец я услышал голоса.
– Все идет как задумано, – это был голос Луки Нотараса. – Наши сторонники прибывают в город небольшими группами, не вызывая подозрений.
– Хорошо бы еще переманить кого-нибудь из офицеров, – послышался голос царевича Феодора. – Я не желаю, чтобы гарнизон вмешивался, когда придет время действовать.
– Гарнизон будет занят другими делами, – произнес Григорий Куртесий. – Не беспокойтесь.
– Будем надеяться, – отозвался Феодор. – Кстати, как поживает мой братец Димитрий?
– Томится в заключении, но все же не сломлен, – ответил Нотарас.
– Глупец, он полагает, что весь наш переворот затевается, чтобы надеть корону на его пустую голову.
В этот момент послышался глухой звук, словно кто-то отодвигал в сторону тяжелый предмет, а затем по моей спине пробежал холодок – в коридоре, помимо меня, все это время был еще один человек! Теперь он открыл потайную дверь, замаскированную в стене, и предстал перед заговорщиками. Из своего укрытия я увидел освещенную залу и человека в монашеской рясе. После этого дверь с тем же глухим звуком закрылась, и я вновь погрузился во тьму, благословляя свою удачу.
– А, Евгений! – радостно воскликнул Феодор. – Твоя провокация в порту удалась блестяще. И венецианцы, и император полагают, что это дело рук Андроника. Однако можем ли мы полагаться на его молчание?
– Если пожелаете, я заставлю его замолчать, – произнес человек, который вышел из-за стены и которого царевич назвал Евгением.
– Его судьбу я решу позже, – сказал Феодор. – Сейчас от тебя требуется собрать наших людей и по сигналу Григория спровоцировать беспорядки в день переворота.
– Будет сделано.
– Что Франдзис? – спросил Лука Нотарас. – Он единственный из сановников, кто может нам помешать.
– Он остался верен Константину и императору.
– Я вас предупреждал, что разговор с ним – пустая трата времени!
– Это уже не важно, – спокойно произнес Феодор. – Он не сможет нам помешать, а если попытается… Евгений, ты знаешь, что делать.
Воцарилась звенящая тишина.
– На этом все, – заключил Феодор. – Император велел мне покинуть столицу через две недели, так что следует торопиться.
Я услышал достаточно и двинулся прочь, наощупь определяя дорогу.
Все оказалось куда хуже, чем я ожидал: заговорщики приступили к выполнению своих замыслов. Это значит, что гражданская война не за горами, и только чудо теперь способно предотвратить ее. Впрочем, творить чудеса мне было не впервой.
Глава 11
Халиль-паша
Первое столкновение
«Всегда избирай врага среди тех, чьи мысли для тебя открыты».
Когда Халиль прибыл в свое поместье, его уже поджидал верный Исхак-паша.
– Ты привел его? – спросил визирь. Сегодня у него было прескверное настроение, но от своего друга он надеялся услышать добрую весть.
– Да, – ответил Исхак.
– Его семья?
– В наших руках.
Халиль одобрительно кивнул. Дело, которое он замыслил, было опасным, но на этот раз визирь подстраховался заранее.
Скинув с себя дорожный плащ, он прошелся по комнатам, где безмятежно спали его жена и дети. Супруга не стала дожидаться его возвращения, и это к лучшему. Тревоги большого мира не должны беспокоить ее, и если визирю приходилось совершать ужасные деяния, то он всегда знал, что делает это во имя безопасности и благополучия своей семьи.
Удостоверившись, что им никто не будет мешать, Халиль прошел в свой кабинет, отдал последние распоряжения слуге и стал ждать. Через несколько минут в дверь постучали. Визирь потер вспотевшие ладони:
– Входи!
В комнату втолкнули невысокого облысевшего человека, более всего похожего на торговца сладостями, которых можно встретить на центральном рынке города, по крайней мере, объемный живот свидетельствовал о том, что он не знает умеренности в пище. Верхняя часть лица незнакомца были завязана платком. Следом за толстяком вошел Исхак, он снял повязку, и на Халиля уставились перепуганные глаза.
– Ты знаешь, кто я? – спросил визирь.
Побледневший мужчина сглотнул и закивал головой.
– Хорошо. – Халиль откинулся на спинку стула и, сложив кончики пальцев, медленно, словно пробуя слова на вкус, произнес:
– Твое имя Ахмет, и ты долгое время служишь Шехабеддину. Я знаю, что ты посвящен во многие его тайны. Поэтому я спрошу, а ты ответишь.
Несколько секунд визирь молчал. Он видел, что нагнал страху на своего гостя и наслаждался полученным эффектом.
– С каким делом твой господин пожаловал в столицу?
Толстяк облизнул губы и прошептал:
– Пришло повеление султана.
Халиль снова почувствовал укол ревности. Повелитель явно что-то скрывал от него. И что бы то ни было, он предпочитал делиться этим с Шехабеддином.
– Расскажи, какое именно задание султан поручил твоему господину.
– Я не знаю, – промычал Ахмет.
Визирь бросил короткий взгляд на Исхака. Тот схватил толстяка за загривок и приставил к горлу кинжал.
– Говори, если хочешь жить, – прошипел он на ухо насмерть перепуганному бедолаге.
– Я ничего не знаю, клянусь! – завопил Ахмет, суча кривыми ножками. – Мой господин очень скрытен и не посвящает меня в такие дела!
– Отпусти его, – приказал Халиль. После этого он достал небольшие весы, которые частенько использовал для ведения торговых сделок. На одну чашу он поставил медную фигурку, на другую положил кинжал, который только что был приставлен к горлу Ахмета. Чаша с кинжалом тут же опустилась вниз.
– Вот видишь, как получается, – развел руками визирь. – На одной чаше с весами лежит твоя жизнь, – он коснулся фигурки, – а на другой кинжал, который должен эту жизнь оборвать. И пока все идет к тому, что я должен взять кинжал.
– Прошу, – толстяк зарыдал и упал на колени. – Я сделаю для вас все, что только захотите!
– Мне нужна информация, – вздохнул Халиль. – Что ты можешь мне предложить?
Ахмет некоторое время размышлял, кусая ногти, а затем глаза его прояснились.
– Как-то раз Шехабеддин поручил мне встретиться с одним человеком. Тот должен был передать ему какое-то послание…
– Зачем такие сложности? – удивился визирь. – Почему бы ему самому не встретиться с ним?
– Он… – толстяк запнулся. – Он боится.
–Что?! – Халиль вскочил со стула. – Ты шутить со мной вздумал?
Шехабеддин никогда не отличался добродетельностью, но уж трусом его точно было не назвать.
– Клянусь, это правда! – залепетал Ахмет. – Я знаю своего господина много лет и уверен в том, что говорю. Но, к слову, боится он не напрасно.
Толстяк некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
– Тот незнакомец внушает ужас, – прошептал слуга. – Не знаю, как это объяснить… Но я трижды проклинал себя за то, что согласился на это поручение.
– Где ты встречался с ним? – спросил визирь, опускаясь на стул.
– У заброшенной башни неподалеку от Эдирне.
– Та, что на перекрестке? – По спине Халиля пробежал холодок. Это действительно было зловещее место, и ни один суеверный человек в здравом уме туда не сунется, если, конечно, он не желает умереть самой ужасной смертью.
– Да, – ответил Ахмет. – Мы встретились возле башни, и этот человек передал мне письмо.
– Как он выглядел?
– Он был в капюшоне, я не разглядел его лица.
– А письмо? Что было в нем, ты знаешь?
– Как можно! – возмутился слуга. – Я передал его лично в руки господину. Но… Только он не захотел его вскрывать. Бросил на стол и приказал мне убираться прочь.
Халиль задумался. История, рассказанная Ахметом, больше походила на плод его воображения, ибо страх делает человека словоохотливым. Но что, если это правда?
– Предположим, что ты не лжешь, – произнес визирь. – Но почему я должен тебе верить?
– Вы можете увидеть все собственными глазами. Скоро я снова отправлюсь к башне, чтобы передать ответное послание.
Визирь взглянул на Исхака – тот был явно недоволен такой идеей, но Халилем уже овладело любопытство. Он снял кинжал с весов, и на этот раз чаша с медной фигуркой устремилась вниз.
– Если ты лжешь, знай, что вся твоя семья умрет. – Халиль провел безымянным пальцем по лезвию кинжала. – Когда произойдет встреча?
– Скоро, – сглотнув, пролепетал слуга. – Я найду способ, чтобы сообщить.
– Хорошо. Уходи и никому ни слова.
Ахмет, рассыпаясь в благодарности, выполз из комнаты. Исхак с омерзением прикрыл за ним дверь.
– Вы действительно доверяете этому червяку? – спросил он у визиря. – А если это ловушка?
– Значит, надо подготовиться к любым неожиданностям, – ответил Халиль. – Вызови ко мне Ибрагима.
* * *
Неизвестно, как долго повелитель османов вынашивал идею отречения от престола в пользу своего сына, но, судя по всему, отказываться от нее он не собирался. Для Халиля эта новость стала ударом. Визирь вообще не любил перемен, а теперь его мир перевернулся с ног на голову, и будущее, в которое ранее он мог смотреть с уверенностью, стало теряться в густом тумане неопределенности.
Тот памятный разговор султан повелел хранить в строжайшей тайне, и отныне только четверо знали, что в государстве грядут серьезные перемены. Несмотря на огромную власть и могущество, Халиль, Заганос и Шехабеддин имели все основания беспокоиться за свое будущее, Однако закаленные в долгой и изнурительной закулисной борьбе, они не желали уступать друг другу. Каждый из троих понимал, что их положение при новом государе будет целиком зависеть от того, кто сумеет оказать на Мехмеда наибольшее влияние и заслужить его доверие.
Шехабеддин и Заганос принялись за эту работу со всем возможным усердием. С первых же дней они принялись внушать молодому наследнику идею, что завоеванная священной кровью воинов-гази45 Османская империя ныне беззащитна против враждебных ей христианских государств. Всю вину за такое положение дел они возлагали на Халиля, которого обвиняли в продажности и малодушии.
Вскоре Халиль и сам смог оценить результаты кропотливой работы своих соперников.
Произошло это следующим образом. Как следует изучив Коран, а также книги, которыми благосклонно снабжал его Ахмед Курани, Мехмед стал живо интересоваться внешней политикой, и тогда визирь взялся обучать его основам дипломатии. Принц не пропускал ни одного слова, а по окончании занятий всегда задавал множество вопросов.
Однажды Халиль заметил, как Мехмед трудится над развернутой перед ним картой. Окуная гусиное перо в чернила, он обводил отдельные ее области и делал какие-то пометки внизу пергамента. Визирь крайне заинтересовался этой работой и спросил своего ученика, что же он делает.
– Я не могу понять, Халиль, – ответил принц, поднимая глаза на сановника. – Мой отец и учителя говорили мне, что Аллах всемогущ и что миссия османов – распространять его учение по всей земле.
– Это так, – согласился с ним визирь.
– Тогда скажи мне, почему неверные до сих пор не склонились перед нами? Почему их армии по-прежнему вторгаются в земли моего отца, а его собственные подданные восстают против своего господина? Почему нельзя разом положить конец всему этому?
Халиль ласково улыбнулся.
– Как же ты думаешь это сделать? – поинтересовался он, присаживаясь рядом с принцем.
Мехмед нахмурил брови и твердо произнес:
– Если враг извлекает меч из ножен, значит, нужно нанести удар первым. Не следует щадить тех, кто восстает против нашей власти и нашей веры, ведь страх – лучшее предупреждение любых враждебных выступлений.
«Дерзкие слова для мальчишки», – подумал визирь. И тем не менее к словам наследника он отнесся благосклонно. Халиль понимал, что юношам свойственна крайность во всем, ведь и сам великий визирь, будучи ребенком, имел совершенно другие представления о мире, в котором теперь он играл столь значимую роль.
Положив руку на плечо принца, он мягко сказал:
– Запомни, Мехмед, истинный правитель всегда должен уметь мыслить взвешенно и мудро. Этот мир слишком многообразен и велик, чтобы найти в нем средство от всех его невзгод. Сила и могущество приобретаются не только с помощью меча, и чтобы получить желаемое, не обязательно угрожать, иногда достаточно лишь попросить об этом. Понимаешь?
Принц неуверенно кивнул.
– Запомни еще одно, – продолжил говорить Халиль. – Любой благородный государь должен в первую очередь думать не о собственной славе, а о благе своих подданных. Христиане населяли земли Анатолии еще за тысячу лет до того, как Осман стал создавать свое могучее государство. Иноверцы живут бок о бок с нами и поклоняются своим богам. Мы должны принять этих людей, помочь им найти свое место в нашей империи и не дозволять никому чинить им препятствий или вреда. Так поступали твои предки, Мехмед, так поступает и твой мудрый отец. Если правитель справедлив ко всем жителям своего государства, то и в государстве его всегда будут царить мир и порядок.
– Но разве в нашей империи царит мир? – вспылил Мехмед. – Разве мятежники не тревожат наших границ? Разве крестоносцы не стремятся захватить сейчас нашу столицу? Разве греческий император, сидя в Константинополе, не строит козни против моего отца?
Только теперь Халиль смог внимательнее рассмотреть пометки, сделанные Мехмедом на карте. Константинополь – столица Восточной Римской империи – был обведен в кружок, и рядом с ним на полях красовалась арабская цифра 1.
– Что это? – нахмурившись, спросил визирь.
– Шехабеддин говорит мне, что греки – злейшие враги османов, и пока их столица находится в центре империи, нам не будет от них покоя. Когда я стану султаном, первым же делом сокрушу стены древнего города.
– Очень многие пытались сделать это, в том числе и твой отец, – покачал головой Халиль. – Стены Константинополя неприступны…
– Но европейцам удалось это сделать!
Халиль замолчал, пораженный тем, как много знаний впитал в себя этот юноша за столь короткое время.
– Если это было под силу им, то что же мешает нам повторить подобное? – рассуждал Мехмед.
– Крестоносцы тогда опирались на могучий флот, в котором имели преимущество над греками, у нас такого преимущества нет.
– Значит, возьмем этот город с суши! – не унимался Мехмед.
– Это не удавалось сделать еще никому.
– Значит, я буду первым!
– Хватит об этом! – обрезал Халиль. – Ты еще слишком юн, чтобы рассуждать о таких вещах.
– Но я уже не ребенок! – отшвырнув перо, воскликнут принц.
– Но еще и не султан! – напомнил визирь. – Ибо истинный владыка не может принимать спонтанных и необдуманных решений. Он должен руководствоваться интересами государства, а не собственной прихотью.
В комнате воцарилось молчание. Раскрасневшийся Мехмед смотрел на визиря с какой-то затаенной злобой, но Халиль старался не обращать внимания на этот испепеляющий взгляд. В эти минуты великий визирь понял, что будущий султан доставит ему еще немало хлопот.
* * *
Через некоторое время султан вызвал Халиля, Шехабеддина и Заганоса к себе, чтобы они отчитались перед ним, как проходит обучение Мехмеда.
Визирь прибыл раньше, желая переговорить с султаном наедине, но все равно в коридоре натолкнулся на ухмыляющегося евнуха.
– Здоровья вам, визирь, – сладко пропел Шехабеддин, отвешивая поклон.
Халиль вгляделся в румяное лицо своего недруга, пытаясь угадать, известно ли ему о недавнем ночном разговоре с Ахметом.
– И ты будь здоров, – кивнул визирь. – Мне доложили, что ты скупаешь участки земли по всей столице. Строишь себе новые поместья?
– Упаси Аллах! – всплеснул руками евнух. – Деньги для меня словно пыль. Я лишен радости бытия и потому желаю с позволения повелителя построить в городе несколько мечетей и общественных бань.
– Это благое дело, – согласился Халиль. – Я давно говорил повелителю, что тебя следует освободить от командования армией и снова вернуть в гарем. Здесь ты сможешь заниматься благотворительностью и помогать людям, как это делают фаворитки нашего султана.
По мягкому и напомаженному лицу евнуха пробежала тень. Любое напоминание о его гаремном прошлом до сих пор приводило Шехабеддина в бешенство. Однако он не успел ответить – в коридоре появился Мурад в сопровождении Заганоса, они о чем-то живо беседовали.
Халиль бросил взгляд на спесивого албанца, который очень быстро втерся в доверие к султану. Ну ничего, после Шехабеддина настанет и его черед!
