Сергей Эрнестович Поляков
Концепты и другие конструкции сознания
3.2.4. Психическая реальность
Наш объективистский здравый смысл приучен к тому, что реальность всегда материальна, то есть предметна и объективна, потому она и реальность. К. Юнг даже отмечает, что «дилетантское воззрение постоянно связывает между собой действительность и вещественность» (1995, с. 336).
Тем не менее есть реальность Земли, а есть реальность ее меридианов и параллелей. Есть реальность самолета и реальность его траектории. Есть реальность слова и реальность его смысла. Есть ощутимая реальная тяжесть предмета, а есть реальность его веса в единицах измерения. Есть физическая реальность чувственных репрезентаций мира, а есть реальность вербальных репрезентаций того же самого мира. И эти реальности совершенно разные, хотя и то и другое – реальность.
У. Джеймс (2000, с. 68) пишет, что наилучший ответ на вопрос «Что значит “быть реальным”?» дает прагматическое правило: реальным надо полагать то, с чем мы так или иначе должны считаться. Если мы согласимся с автором, то должны принять и следующую его (там же) мысль о том, что концепты, например, оказываются столь же реальными для нас, как и перцепты, ибо мы не имеем возможности жить, не считаясь с ними. Хотя присущий им «вечный»[146] характер бытия является, по мнению У. Джеймса (там же), бытием низшего порядка по сравнению со сферой «временного» бытия перцептов, вследствие того что ему не хватает многих свойств, присущих их «временному бытию».
Напомню, что в качестве самого широкого значения термина «реальность» А. Ребер (2000а, с. 182) тоже предлагает считать таковой все, что индивид полагает реальным, в том числе добрую волю, призраки, бога и т. д. Данное его определение тем более можно применить и к понятию психическая реальность Тогда психическая реальность – это все, что человек способен обнаружить в собственном сознании. Причем все то, что он там находит, обладает для него бесспорной очевидностью и субъективной реальностью.
Сами психические феномены нашего сознания абсолютно реальны для нас (хотя и по-разному) независимо от того, репрезентируют они «реальность в себе» или представляют собой лишь наши безудержные фантазии. Недаром У. Джеймс пишет: «Не будь перцептуального мира… мир нашего мышления был бы единственным миром и мы верили бы в его абсолютную реальность. Так бывает во сне и в мечтах, пока восприятия не прерывают их» (1997, с. 366).
Для человека реальность не только сенсорных, но любых собственных психических явлений не нуждается в проверке. Она для него вне всяких сомнений. К. Юнг (1995, с. 336) указывает, что психическая реальность содержания сознания – это единственная непосредственно данная человеку реальность, которой приписывается то духовное, то материальное происхождение.
Психические феномены, однако, не просто существуют в нашем сознании, то есть реальны сами по себе. Они еще и репрезентируют нам какую-то дополнительную реальность – внешнего физического предметного мира (образы восприятия и воспоминания) или мира наших фантазий (многие образы представления). Мы можем, например, вообразить себе собственную собаку на лужайке перед домом или прогуливающегося там же кентавра. Оба образа представления совершенно реальны для нас как психические феномены нашего сознания. Но один из них репрезентирует реальную собаку, а второй – фантастическую сущность. То есть следует различать реальность самих психических явлений и реальность того, что они репрезентируют.
Общеизвестные специфические особенности образов восприятия, такие, например, как возможность открывать у них новые черты и детали при повторном восприятии или обратимое заслонение одних воспринимаемых объектов другими, их предметность, константность, интенциональность и т. д. (см.: С. Э. Поляков, 2011, с. 277–300), являются характерными признаками перцептивных репрезентаций доступной восприятию «реальности в себе». Благодаря им возникающие в сознании образы восприятия и ощущения сами по себе рассматриваются человеком как неоспоримые свидетельства реальности воспринимаемого. Можно поэтому сказать, что так называемая физическая реальность[147] связана с особыми качествами нашего сенсорного опыта, то есть перцептов.
Это же подчеркивают многие исследователи. Э. Страус (2001, с. 279), например, пишет, что реальность – это не дополнение к сенсорным данным, а изначальный и неотделимый фактор самого сенсорного опыта. Реальность сенсорного опыта не нуждается в проверке. Она бесспорна. Сенсорный опыт и переживание реальности, по его словам, – это одно и то же.
Можно лишь напомнить, что различия в субъективной реальности того, что репрезентируют человеку его психические явления, обусловлены специфическими свойствами самих психических феноменов[148] Так, перцептивные феномены, содержание которых принято называть внешней, или физической, реальностью, реальны существенно иначе, чем остальные психические явления. Из этого, впрочем, не следует, что испытываемые человеком эмоционально окрашенные переживания – его идеи, теории, цели и желания – не могут быть для него столь же реальными и гораздо более значимыми, чем многие репрезентируемые им чувственно предметы (то есть его образы восприятия).
Порой эмоционально окрашенные вербальные психические конструкции доминируют над актуальными образами восприятия окружающей реальности. Так, например, человек, страдающий от унижения и ревности или переживающий неудачу, может почти не замечать происходящее вокруг него.
Следует поэтому говорить о первичности для человека его психической реальности, а, уже исходя из этого, реальность психическую разделять на перцептивную (воспринимаемую) и неперцептивную (переживаемую). Очевидные различия психических феноменов, относящихся к двум этим реальностям, позволили исследователям в прошлом даже ввести разные понятия для их обозначения – физическая и психическая реальность Хотя нейтральный монизм в лице У. Джеймса (1997, с. 362–363) и его последователей убедительно продемонстрировал, что одни и те же психические феномены (образы восприятия) мы можем с полным основанием отнести одновременно и к физическому, и к психическому миру.
Индивидуальный вариант глобальной репрезентации «реальности в себе» в виде окружающего мира, который имеется в сознании каждого человека, включает в себя две части: то, что П. Вацлавик (P. Watzlawick, 1977, с. 140–142), например, называет «реальностью первого порядка», и то, что он же называет «реальностью второго порядка». Первая часть представлена чувственными репрезентациями «реальности в себе» в виде образов восприятия, воспоминания и представления предметного физического мира.
Вторая часть представлена преимущественно вербальными психическими конструкциями, репрезентирующими «реальность в себе», в том числе и ее часть, репрезентированную уже чувственно. Именно вторую часть П. Вацлавик (там же) называет значениями и смыслами, которые мы придаем физическим объектам и ситуациям.
Огромная часть «реальности в себе» репрезентируется человеком вербально. Причем здравый смысл лишь с большим трудом способен отделить эти ее репрезентации от чувственных репрезентаций «реальности в себе». Хотя, естественно, они различаются. Если в существовании вещей и сущностей, конституированных сознанием чувственно, человек обычно не сомневается, то в наличии сущностей, конституированных и сконструированных с помощью вербальных конструкций, он сомневается достаточно часто. Как говорит Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 422), они не есть для нас «полная и подлинная реальность». По его словам (там же), в такого рода реальности очень много нашей «твердой веры», доставшейся нам от предков.
Х. Ортега-и-Гассет указывает, что человек выдумывает и изобретает свои идеи, пытаясь с их помощью описать и понять окружающую реальность: «…поскольку первичная реальность не откроет по-дружески свои секреты, ему (человеку. – Авт) не остается ничего другого, как прибегнуть к помощи своего интеллекта, главным орудием которого… является воображение. Человек воссоздает в воображении определенный образ, или способ бытия реальности. Он предполагает, что она такая-то и такая-то, выдумывает мир или какой-то его фрагмент. Воображение здесь играет роль не большую и не меньшую, чем в творчестве романиста. Разница лишь в цели этого творчества» (с. 430).
Автор не пользуется психологическими понятиями, но сути дела это не меняет. Он (с. 424) замечает, что человеческие вербальные конструкции, репрезентирующие окружающий мир, со временем трансформируются. Так, человек VI в. до Рождества Христова полагал, что Земля – это богиня-мать Деметра со своей божественной силой, волей и своими прихотями. Мы же сейчас уверены, что Земля – это небесное тело, то есть некая масса космической материи известного нам размера, которая движется вокруг Солнца.
По словам автора, это наше «коренное» верование и есть сама реальность для нас. Мы просто принимаем ее как данность и даже не пытаемся в ней усомниться. Из этого Х. Ортега-и-Гассет (там же) делает вывод, что ни старый, ни современный взгляды на сущность Земли не являются подлинной и первичной реальностью Земли. И Земля-богиня, и Земля – космическое тело вовсе не реальность, а лишь две идеи (истинная и ложная) об этой реальности, сформулированные когда-то какими-то конкретными людьми.
Из приведенного примера можно сделать вывод, что со временем меняются наши вербальные конструкции, а соответственно, и то, что они репрезентируют, а мы считаем реальностью Получается, что все репрезентируемое сейчас в качестве окружающего мира нашими вербальными конструкциями, даже если мы верим в реальность этих своих репрезентаций, никакая не реальность, а лишь наше, устраивающее нас в данный момент, сугубо человеческое представление о том, что есть реальность Не исключено, что еще через тысячу лет наше представление о Земле, например, то есть наша реальность, касающаяся этой области окружающего нас мира, вновь радикально изменится.
К выводу о том, что реальность, в которой, согласно нашему верованию, мы живем, с которой мы считаемся и с которой связываем свои надежды и страхи, есть результат труда и творчества других людей, а не подлинная и первичная реальность, приходит и Х. Ортега-и-Гассет (там же). По его мнению, чтобы соприкоснуться с реальностью в ее действительной наготе, надо бы «совлечь с нее покровы» всех этих верований, и нынешних, и прошлых, которые он считает лишь придуманными человеком интерпретациями того, что в процессе своей жизни человек обнаруживает в себе самом и вокруг себя.
Однако если мы «совлечем с нее покровы», как предлагает автор, то для нас ничего от реальности и не останется, так как только эти «покровы» и есть для нас сама окружающая нас реальность в ее человеческом, или антропоморфном, варианте. Только в такой форме она и доступна нам, и в такой форме ее сформировало человечество за время своего существования.
Как подчеркивает и сам Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 424–425), до всякой интерпретации Земля даже не «вещь», потому что «вещь» – это уже нечто сконструированное нашим умом для объяснения данной первичной реальности. Подлинная реальность Земли лишена образа, у нее нет определенного способа бытия, это чистая загадка. По словам автора (с. 425–426), на эту первоначальную и доинтеллектуальную загадку человек реагирует, приводя в действие свой интеллект, и прежде всего воображение. Он создает разные миры: математический, физический, религиозный, миры морали, политики и поэзии, которые уже являются «мирами», поскольку имеют образ и содержат в себе некий порядок, некий план. Эти воображаемые миры сопоставляются с загадочной подлинной реальностью и принимаются тогда, когда кажутся максимально приближенными к ней. Но, естественно, они никогда не совпадают с самой реальностью.
Добавлю к словам автора, что мы принимаем за реальность свои вербальные репрезентации «реальности в себе», когда оправдываются построенные на их основе планы наших действий в ней и наши предвосхищения ее изменений.
Репрезентируемая вербально реальность может быть для человека бесспорной или только возможной. Х. Ортега-и-Гассет (с. 412), например, разделяет человеческие идеи и верования. По его мнению, мы независимы от наших понятий и всегда можем отделить себя от своих теорий. Напротив, с нашими верованиями мы связаны неразрывно. И, как считает исследователь (там же), мы ими и являемся. Он замечает (с. 424), что, идя по улице, мы не пытаемся пройти сквозь здания, так как руководствуемся в своей жизни огромным количеством верований, в том числе в то, что стены непроницаемы. По его (с. 422) словам, полная и подлинная реальность для нас – не что иное, как то, во что мы верим.
То, что автор называет верованиями, или убеждениями, я называю устойчивыми вербальными психическими конструкциями, репрезентирующими окружающий мир. Но конструкциями, которые включают в себя компонент убежденности человека в их истинности. То, что автор (с. 422–426) называет идеями, является меняющимися вербальными репрезентациями окружающего мира, не сопровождающимися таким компонентом убежденности в их истинности.
Под это название подпадают идеи самого разного рода: обыденные, научные, религиозные и т. д. Очевидно, что многие наши теперешние верования в своей первооснове – всего лишь ситуативные мысли, или чьи-то вербальные конструкции, с помощью которых кто-то из людей когда-то попытался репрезентировать себе окружающую реальность. И его вербальные конструкции были приняты обществом. Одним из таких системных вербальных построений является, например, наука, сконструированная людьми. Некоторые ее идеи мы уже воспринимаем сегодня как верования, тогда как другие остаются для нас лишь сомнительным результатом игры разума исследователей.
Х. Ортега-и-Гассет (с. 417) утверждает, что никакой заранее определенный мир человеку не дан. Человек должен сам фантазировать, выдумывая представления о мире, и большая их часть унаследована человеком от предков и действует в его жизни как система самых прочных его верований. Верования, кажущиеся ему наиболее убедительными, человек называет истиной. Автор (там же) спрашивает: не являются ли человеческими фантазиями наука и философия? И справедливо утверждает, что, например, математическая точка, геометрический треугольник, физический атом не обладали бы теми достоверными качествами, которые их конституируют, если бы они не были чисто умственными конструкциями. Как только мы хотим обнаружить их в реальности, то есть в воспринимаемом, а не в воображаемом мире, мы убеждаемся, что их точность убывает, превращаясь в неизбежное «приблизительно».
Добавлю к сказанному, что то же самое происходит и со всей наукой, если мы пытаемся представить себе чувственно, хотя бы метафорически, недоступную восприятию реальность, репрезентируемую наукой вербально. Это происходит, например, с физикой микромира, когда мы пытаемся наглядно представить себе дуалистические свойства микрочастиц.
Х. Ортега-и-Гассет (с. 430–431) справедливо полагает, что у человека есть лишь один путь – «сочинять», руководствоваться в своем поведении своими фантазиями и проверять свои идеи на практике, накапливая жизненный опыт. Кстати, сходные идеи высказывает К. Юнг: «Душа создает реальность ежедневно. Только одно выражение я могу подобрать для этого – фантазия…» (цит. по: П. Кюглер, 2007, с. 135–136).
Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 430) пишет, что научные идеи обязаны своим существованием реальности. Однако это не должно помешать нам признать, что они – лишь фантазии, и мы должны их так и воспринимать, несмотря на всю их серьезность. Принимая их за реальность, мы будем путать внутренний мир с внешним, то есть делать то, что обычно делает сумасшедший.
Хочу все же справедливости ради добавить, что это делает не только сумасшедший, но и современная наука. Большинство ее представителей не сомневаются не только в истинности собственных теорий, но и в том, что теории эти отражают, копируют, раскрывают истинную структуру окружающей нас реальности. Многие исследователи даже не задумываются над тем, что всякая научная теория способна в лучшем случае лишь как-то соответствовать «реальности в себе». Причем мы не объяснили до сих пор самим себе, что означает термин «соответствовать», хотя и понимаем уже, что он не идентичен отражению, копированию, изоморфизму.
Только самые выдающиеся представители самой революционной части науки – квантовой физики – осознали к середине XX в., что традиционные представления классической физики о соотношении реальности и физической науки неверны. Но и их мысли о том, что научные идеи – это только вербальные конструкции исследователей, которые лишь соотносятся, и не вполне понятно как, со структурой «реальности в себе», а не демонстрируют нам эту структуру, якобы открываемую исследователями, не стали очевидной истиной для остальных исследователей. И квантовая физика ограничилась осторожными заявлениями, например, о квантовой неопределенности. Впрочем, и это уже грандиозный прорыв, громадная «трещина в здании» классического мировоззрения, свидетельствующая, что физики глубже, чем психологи, понимают реальность, хотя именно психологи должны быть здесь впереди всех.
Принимая мысль о зависимости окружающего мира от человеческого сознания, об огромной роли в его конструировании населяющих его людей, не следует впадать в другую крайность, сводя на нет значимость «реальности в себе» в формировании наших репрезентаций окружающего мира. Т. Кун (2014, с. 142–143), например, полагает, что метафоры типа «изобретение», «конструирование» или «зависимость от мышления» неверны, так как мир не изобретен и не сконструирован. Существа, которым приписывают изобретение или конструирование мира, рождаются в нем и находят мир уже данным. Кроме того, мир частью непосредственно, а частью – косвенно проявляет себя в чувственном восприятии. Мир не зависит от желаний наблюдателя и способен представить решающие свидетельства против изобретаемых нами гипотез. Рожденные в нем существа должны принимать его таким, как он есть.
Мнения исследователей о роли человека в восприятии либо конструировании мира сильно варьируются, формируя широкий спектр, на одном полюсе которого располагаются объективисты, утверждающие, что предметный физический мир реален, объективен и независим от человека. На другом – конструктивисты, утверждающие, что мир – это конструкция человеческого сознания. Как часто и бывает, правы в чем-то и те и другие. Есть разные части «реальности в себе» и разные их репрезентации. Существует воспринимаемая часть «реальности в себе». Она гораздо менее зависима от человека и в то же время более доступна ему. А есть почти недоступная восприятию часть «реальности в себе». Ее практическая недоступность человеку парадоксальным образом делает ее очень зависимой от него, так как, пытаясь репрезентировать ее с помощью своих вербальных конструкций, он дает простор своему воображению.
Итак, мы должны констатировать, что огромная часть того, что мы считаем окружающей реальностью, репрезентируется в нашем сознании преимущественно вербальными психическими конструкциями, созданными нашими предшественниками и современниками. Эта часть антропоморфной реальности сконструирована людьми вербально, но рассматривается всеми как достоверные репрезентации окружающего мира и человека в нем, так как обладает хорошей прогностической эффективностью, а главное, потому, что так принято считать в нашем обществе. Из этого, однако, не следует, что завтра она не будет заменена совершенно другими описательными вербальными конструкциями и в результате этого окружающая нас реальность, представленная в нашем сознании в форме вербальных конструкций, не изменится весьма существенно.
3.2.5. Может ли психическое быть объективным?
На тот факт, что психическое может быть объективным, много раз обращали внимание разные исследователи. Г. Фреге (1987, c. 41), например, заявляет о необходимости признать, что мысль независима от нас, так как ту мысль, которую сформулировал я, могут сформулировать и другие люди. Что обладаем мы мыслью не так, как, например, чувственным впечатлением. Но и воспринимаем мы ее не так, как, например, звезду.
На существование идеальных, но при этом объективных сущностей указывает и Э. Гуссерль (2000, с. 572), который пишет, что сознание может создавать «чистые идеальные сущности», например такие фигуры, как прямые отрезки, треугольники или окружности, обладающие объективностью и однозначной определенностью. По его (там же) мнению, такую «идеальную объективность» в форме идеальных предметностей, всегда определяемых для любого человека однозначно – «объективный мир в подлинном смысле слова», создала математика.
Г. Г. Шпет (цит. по: Б. Г. Мещеряков, В. П. Зинченко, 2009, с. 517) тоже указывает на объективность форм, порождаемых сознанием, на то, что идея, смысл и сюжет объективны, а идею, например, можно или, наоборот, невозможно «вбить в голову». И это является особо убедительным доказательством ее независимого от людей бытия. И М. М. Бахтин (цит. по: Б. Г. Мещеряков, В. П. Зинченко, 2009, с. 517) полагает, что идея – не субъективное, индивидуально-психологическое образование с «постоянным местопребыванием» в голове человека, а живое событие, разыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний, что идея интериндивидуальна и интерсубъективна и сфера ее бытия не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между сознаниями.
По словам Э. Кассирера (2002, с. 24), наши символы всегда выступают с претензией на объективность, так как выходят за пределы индивидуальных феноменов сознания, являясь общезначимыми. Рассматривая религиозное сознание, автор (с. 17) пишет о «мыслимом объективном», в котором заключается «последнее прибежище объективности».
Обсуждая объективность психических конструктов, Дж. Келли (2000, 176–177) отмечает, что мы считаем наш мир реально существующим, а психологические процессы человека – основывающимися на личных версиях реального мира, то есть личных конструктах. Автор спрашивает, можно ли с этой точки зрения считать наши конструкты реально существующими. И отвечает утвердительно, обосновывая это тем, что конструкт способен в известном смысле передаваться от одного человека к другому.
К. Леви-Стросс (2001, с. 381) полагает, что реальности, которыми занимаются экономическая наука и демография, не менее объективны, чем, например, антропология. А применение социальными науками таких абстрактных понятий, как стоимость, рентабельность, рост производительности труда или максимальное народонаселение, сближает их с точными и естественными науками.
Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 374–375) считает, что определенные пласты нашей психической жизни уже не несут в себе индивидуального содержания. Они имеют статус всеобщности и объективны. Не может существовать, например, индивидуальная математика или личный арифметический счет. Когда человек мыслит цифрами, он объективизирует свою субъективную истину, приобщая ее к объективной истине, которая только и делает результат его субъективных арифметических действий истинным.
Е. Ю. Леонтьева (2006, с. 173), обсуждая реализм Х. Патнема, отмечает принципиальную сводимость единичных, ситуативных человеческих мнений к некой реалии – общему мнению, которое превращается в реальность и в итоге объективизирует содержание субъективных мнений. Само знание превращается в реальность в результате того, что человеческие мнения об одном и том же предмете сходятся к некоторому одному мнению.
Выводы перечисленных выше и многих других авторов свидетельствуют о том, что психическое содержание человеческого сознания, по крайней мере в какой-то своей части, вполне может быть объективным. Что же представляет собой объективное психическое содержание индивидуального сознания?
Как это ни парадоксально, но, по-видимому, объективна очень значительная часть содержания человеческого сознания. Тут мы вновь попадаем в водоворот противоречий. Что такое психическое содержание, или содержание психики? Это множество психических явлений, которые мы можем обнаружить в собственном сознании. Но наши психические явления всегда субъективны. Более того, они никогда не тождественны у разных людей и, как свидетельствует интроспекция, даже не повторяются в том же виде у одного человека. Например, новый образ восприятия одного и того же предмета всегда чуть-чуть отличается от предыдущих. Тогда как же психические явления могут быть объективными?
Я уже писал выше, что есть реальность психических феноменов и реальность их содержания. Так же следует различать субъективность психических феноменов и объективность содержания психических репрезентаций, которые и являются психическими феноменами. То есть объективны не психические явления, а то, что они репрезентируют. Но как их разделить? Мы знаем, что перцептивные феномены, согласно У. Джеймсу (1997, с. 362–363), – это и содержание индивидуального сознания, и одновременно элементы окружающего предметного физического мира, причем нет смысла, да и невозможно пытаться разделить две эти их грани.
Начнем снова. Объективны не психические феномены и даже не другая их ипостась – психические репрезентации, а «реальность в себе», которую они репрезентируют. Но она может быть нам дана только в виде наших субъективных репрезентаций. В очередной раз возникает парадокс, заключающийся в том, что мы должны дифференцировать психический феномен, например образ восприятия, и то, что он репрезентирует, но не можем сделать этого, так как субъективный психический феномен и есть, например, сам оригинальный физический предмет, то есть нечто объективное. Мы вновь сталкиваемся с неэффективностью и аморфностью понятий объективное и субъективное Учитывая эту неопределенность понятий, возможно, следует просто говорить об условно общем для многих людей психическом содержании их индивидуальных сознаний. Но и тут проблема, так как это не общее содержание.
Содержание каких репрезентаций может быть объективным, то есть условно общим? Во-первых, содержание перцептивных репрезентаций доступной восприятию «реальности в себе», то есть содержание всех наших образов восприятия. Во-вторых, содержание вербальных репрезентаций реальности, потенциально доступных передаче в процессе коммуникации.
Объективные, то есть условно общие по содержанию, вербальные психические конструкции, репрезентирующие самые разные (реальные, гипотетические и даже вымышленные) сущности мира, их свойства, действия, отношения и т. д., интериоризируются человеком из сознания другихлюдей в процессе коммуникации с ними. Тот факт, что значительная часть репрезентаций сознания объективна по содержанию, объясняется тем, что они репрезентируют «реальность в себе», которая не зависит от конкретного человека.
В объективизме принято отождествлять объективность с истинностью, поэтому применительно к реальности, репрезентируемой вербально, нам необходимо, кроме такого качества репрезентации, как ее объективность, ввести дополнительное ее качество – истинность или ложность.
Вербальная репрезентация окружающего мира действительно становится объективной, когда мы экстериоризируем ее в виде языковой конструкции и высказываем или записываем. Она в результате как бы материализуется, овеществляется в словах языка, которые после этого доступны всем, а потому потенциально она может быть интериоризирована другими людьми. Но она не становится от этого ни истинной, ни ложной. Эти ее качества оторваны от ее объективности. Например, выдуманная журналистом вербальная конструкция, трансформированная им в конструкцию языковую и ставшая известной множеству людей или даже напечатанная в качестве новости в газете, становится объективной, не делаясь от этого истинной или ложной. Следовательно, психическое может быть объективным по своему содержанию, причем объективное – это не обязательно истинное.
Тезисы для обсуждения
1. Слова «реальность», «объективное» и «субъективное» обозначают аморфные концепты с неопределенными границами.
2. Общий для людей окружающий предметный физический мир, или объективная физическая реальность, – это сформированная человеческим сознанием сущность, пребывающая только в нем, в отличие от независимой от человека окружающей «реальности в себе».
3. Огромная часть того, что мы привыкли считать окружающим миром, репрезентирована в нашем сознании вербальными психическими конструкциями, созданными нашими предшественниками и современниками. Эти конструкции и представляют нам то, чем, по мнению людей, является «реальность в себе».
4. Психические феномены, которые человек обнаруживает в собственном сознании, обладают для него несомненной очевидностью. Они же имеют разные свойства и репрезентируют разную реальность.
5. Содержание психических репрезентаций может быть объективным, или условно общим для многих людей, поэтому мы можем говорить о наличии объективной психической реальности.
