Сергей Эрнестович Поляков
Концепты и другие конструкции сознания
§ 3. Непереводимость понятий и несоизмеримость конкурирующих теорий
Этноспецифические особенности концептов определяют трудности, возникающие при попытках перевести их из одной знаковой системы в другую. Р. О. Якобсон (1985, с. 362–363) различает три способа интерпретации вербального знака. Вербальный знак может быть переведен: 1) в другие знаки того же языка (внутриязыковой перевод, или переименование); 2) на другой язык (межъязыковой перевод, или собственно перевод); 3) в другую, невербальную систему символов (межсемиотический перевод, или трансмутация). Чаще всего при переводе с одного языка на другой происходит не просто замена одних слов другими, а замена целого сообщения новым. Таким образом, в переводе участвуют два эквивалентных сообщения в двух различных кодах.
Э. Сепир (1993а, с. 196) абсолютно верно говорит, что язык – такой же материал литературы, как мрамор, бронза или глина – материалы, используемые скульптором. Но у каждого языка есть свои особенности и ограничения, которые отражаются в литературе, написанной на этом языке. Писатель может не осознавать, в какой мере он зависит от языка, но, как только возникает вопрос о переводе его произведения на другой язык, природа языка сразу проявляется. Все его эффекты не могут быть выражены средствами другого языка, не претерпев ущерба или изменения. Автор, однако, приводит слова Б. Кроче, что, несмотря на непереводимость художественного литературного произведения, литературные произведения все же переводятся, и иногда даже с поразительной адекватностью.
Полагаю, что легко переводится сюжетная литература – то, что представляет собой лишь описание принципиально доступной восприятию реальности, в том числе прошлой или возможной. Относительно просто переводится то, что конституируется на базе чувственных концептов. Литература, в которой широко представлены концепты вербальные, репрезентирующие сущности, недоступные непосредственному восприятию, трудно поддается переводу.
Э. Шредингер (2005, с. 112–113), например, напоминает, что целые поколения трудились над переводами шекспировских драм или Библии и ни одно не было удовлетворено результатами, достигнутыми до него… Автор частично объясняет это быстрым изменением самого языка, на который делается перевод. Так, например, немецкий, на котором говорили и писали тысячу лет, именно немецкий, а не готический, невозможно теперь понять без словаря или переложения на «нововерхненемецкий». Другой причиной является, по мнению автора, то, что большинство языков имеют несовпадающую структуру. Он, например, однажды получил два различных немецких перевода «Дао Дэ Цзин» и только изредка, по отдельным листам, понимал, что это перевод одной и той же китайской книжечки.
Й. Л. Вайсгербер (2004, с. 109) подчеркивает, что даже переводчики близких друг другу языков жалуются на невозможность перевода без искажения передаваемой мысли. Нельзя перевести немецкое предложение на язык, принадлежащий не европейской культуре, не переосмыслив его полностью, так как логика, которая выросла из другого языка, выглядит совершенно иначе. Н. Г. Комлев (1992, с. 46) тоже считает, что процесс «выравнивания понятий» между говорящими на национальных языках практически невозможен.
В качестве примера невозможности буквального перевода Т. Кун (2014, с. 131–132) ссылается на Д. Лайонса, показавшего, что нельзя английское утверждение «кот сидел на половике» (the cat sat on the mat) перевести на французский язык вследствие несоизмеримости французской и английской таксономии для половых покрытий. Дело в том, что во французском языке нет общего понятия половик, объединяющего такие слова, как «гобелен», «тюфяк», «коврик» и т. п. В этом смысле английское утверждение нельзя высказать по-французски.
О. А. Корнилов (2013, с. 138) вспоминает слова С. Довлатова, утверждавшего, что с переходом на чужой язык в эмиграции человек теряет 90 % своей личности, и связывает это с проявлениями психической жизни человека, которые могут быть выражены и восприняты только в родной языковой среде. По его мнению, юмор, игра слов, двусмысленности, тонкие намеки, недоговоренности, каламбуры, шутки, подтекст фраз уходят вместе с потерей среды родного языка, поскольку связаны с контекстом жизни в конкретной культурно-информационной среде.
Думаю, что автор прав, и дело здесь отнюдь не только в недостаточно глубоком знании чужого языка, но и в особенностях иной культуры, для которой чужды и непонятны многие проявления, а тем более тонкости жизни, быта, переживаний и интеллектуальной атмосферы другого народа.
Дж. Лакофф (2004, с. 406) справедливо указывает, что, даже если концептуальные системы людей различны и перевод невозможен, говорящий на одном языке может изучить другой язык, поскольку он имеет такие же способности к концептуализации и базовый опыт, как и говорящий на другом языке. Это позволяет ему в процессе изучения другого языка строить другую концептуальную систему и понимать ее посредством общих доконцептуальных структур опыта.
Мне представляется, что вопрос о переводимости концептов (и понятий) чужого языка, отсутствующих в родном языке, решается достаточно просто. Если новое чужое слово, не имеющее аналогов в родном языке, обозначает чувственный концепт, человек легко усваивает его после указания на соответствующий элемент «реальности в себе», обозначаемый данным словом. Это происходит потому, что в сознании человека уже есть модели-репрезентации всех воспринимаемых им элементов реальности. И присутствующая в сознании модель-репрезентация известного предмета легко связывается с образом нового обозначающего этот предмет слова. Наглядным примером легкости усвоения чужих понятий, обозначающих чувственные концепты, являются эксперименты Элеоноры Рош (цит. по: Дж. Лакофф, 2004, с. 54), в которых испытуемые из племени дани легко усваивали выдуманные экспериментатором названия центральных цветов.
Если же человеку необходимо усвоить чужой вербальный концепт, репрезентирующий некую умозрительную сущность, то сделать это можно только путем построения аналогичного вербального концепта с помощью слов родного языка. То есть только путем реконцептуализации соответствующей грани реальности по образцу, предлагаемому в другой культуре. Вспомним, например, чуждое для русской культуры понятие политкорректность. Его можно перевести на русский язык только в форме нового русского вербального концепта: «Политкорректность – практика прямого или опосредованного запрета на употребление слов и выражений, считающихся оскорбительными для определенных социальных групп, выделяемых по признаку расы, пола, возраста, вероисповедания, сексуальной ориентации и т. п.»[80].
Существенно, что это понятие, возможно, не было бы спонтанно интериоризировано в объективную психическую реальность российского общества, если бы не постоянное и мощное давление со стороны англоязычной культуры, с которой культура русская активно взаимодействует.
Сложнее обстоит дело с переводом концептов, для понимания которых мало построить раскрывающую их суть вербальную конструкцию и необходимо прежде погрузиться в культуру, породившую данный концепт. К такого рода концептам относятся, например, японский концепт (и понятие) саби (см. с. 212); концепт (и понятие) индейцев северо-западного побережья Северной Америки патлач (праздник, сопровождаемый пиром и раздачей подарков приглашенным, а нередко и уничтожением ценного имущества, выражающий стремление устроителей праздника поразить гостей и продемонстрировать им свое могущество); концепт (и понятие) хопи koyaanisqatsin (жизнь, выведенная из равновесия); концепт (и понятие) племени ндонга (Нигерия) oka (затрудненное мочеиспускание, вызванное тем, что объелся лягушек прежде, чем начался сезон дождей); русские концепты (и понятия) авось, порядочность, смекалка и многие другие.
Возможно, учитывая эти особенности интеграции чужих вербальных концептов в собственную культуру, Ж. Деррида (2007, с. 28) пишет, что перевод и понятие перевод следует заменить понятием трансформация, обозначающим «упорядоченное трансформирование одного языка другим, одного текста – другим».
Обсуждая трудности перевода с одного языка на другой, Т. Кун (2014, с. 56–58) демонстрирует их на примере перевода научного текста с языка химии XVIII в. на язык химии XX в. Проблема заключается в том, что многие концепты химии XVIII в. отсутствуют или сильно изменились в химии XX в. Одни из них исчезли из ее языка, например флогистон. Другие утратили чисто химическое значение – термин «начала». Третьи поменяли свои референты, так как из современной химии исчезло, например, важное для того времени представление, будто качества типа цвета и эластичности дают непосредственную информацию о химическом соединении.
Так, термин «элемент», имевший в химии XVIII в. значение, соответствующее современному выражению «агрегатное состояние», и одновременно значение, соответствующее современному термину «элемент», утратил первую часть своего значения. Соответственно, для того, чтобы перевести старый текст, необходимо прежде ввести в новый язык химии старые концепты (и понятия), которые, однако, невозможно совместить с новыми химическими теориями, построенными с помощью новых концептов (и понятий).
Т. Кун (с. 76–77) делает вывод, что ключевые утверждения старой науки, которые первоначально казались описательными, не могут быть переданы на языке более новой науки и наоборот. Он (с. 62) указывает, что для перевода непереводимых слов переводчик или историк должен открыть заново или ввести старые их значения. А процесс, посредством которого переводчики открывают значение старых терминов, представляет собой интерпретацию. Следовательно, надо различать перевод и интерпретацию. Концепт может не иметь перевода, но может быть интерпретирован. А для перевода непереводимых слов есть лишь один путь – ввод в язык перевода новых (или хорошо забытых старых) концептов.
Т. Кун (с. 85–86) разделяет допущение, что все сказанное на одном языке может быть понято говорящим на другом языке. Но считает, что в этом случае речь уже должна идти не просто о переводе, а об изучении языка. Радикальный переводчик просто изучает язык оригинала. В итоге он становится билингвистом.
Проблема перевода актуальна не только для разных языков. Она актуальна и для науки, так как разные научные теории необходимо сравниватьмежду собой. Но прежде их необходимо сопоставить, а с этим как раз возникают трудности.
В. Гейзенберг (2004, с. 17), например, пишет, что важнейшим достижением атомной физики было открытие возможности непротиворечивого применения совершенно разнородных систем законов природы к одинаковым физическим явлениям. Автор связывает это с тем, что в каждой создаваемой системе законов были использованы собственные группы основных понятий, что предполагало постановку и решение строго определенных вопросов. Вследствие этого получилось, что одни теоретические системы оказались строго отделены от других систем, в которых допустима постановка иных вопросов.
Из сказанного автором следует, что в атомной физике одна концептуализация физической реальности и один набор понятий легко могут быть заменены альтернативной концептуализацией с иным набором понятий. Но первая концептуализация позволяет ставить одни вопросы, а вторая – другие. И рассматриваемые теории невозможно прямо сравнить, чтобы доказать правильность одной из них, так как построены они из разных сущностей и в них участвуют разные понятия, то есть они несоизмеримы или не полностью соизмеримы.
П. Фейерабенд (2007, с. 227) замечает, что затрудняется определить несоизмеримость, но в качестве ее примеров приводит (с. 283) несоизмеримость релятивистской и классической механики, квантовой теории и классической механики, теории импетуса и механики Ньютона, материализм и дуализм души и тела и т. д.
Идея несоизмеримости научных теорий, выдвинутая П… Фейерабендом и Т… Куном в 70-х гг. XX в., была воспринята научным миром с большим интересом, но и вызвала сильную критику. После жесткой критики своих оппонентов Т. Кун существенно пересмотрел свои взгляды на несоизмеримость и уточнил их. Он (2014, с. 47–48) указывает, что большая часть дискуссий о несоизмеримости была обусловлена неправильным допущением, что, если две теории несоизмеримы, они должны быть сформулированы на взаимнонепереводимых языках… Автор выделяет две линии критики. Первая критикует его положение, утверждающее, что если нет способа сформулировать обе теории на одном языке, то они не могут сравниваться и нельзя сделать выбор между ними. Вторая возражает против идеи Т. Куна и его сторонников о невозможности перевода старых теорий на современный язык.
Т. Кун (с. 49–50) заявляет, что следует обсуждать лишь «частичную несоизмеримость». Думаю, можно согласиться с автором, что термин «несоизмеримость» неудачен. Например, даже круг и квадрат можно сравнить по их площади. Мне представляется, что правильнее было бы использовать термины «не налагаемые друг на друга» или «расположенные в разных плоскостях» и т. д., подчеркивая тот факт, что сравнение альтернативных теорий возможно только в плане их предсказательной эффективности. Для нас здесь важно то, что специфические концепты определяют сущность теорий, то есть разные теории различаются концептуально. Причем понятия нельзя ни удалить из теорий, ни перенести в иные теории, так как последние содержат свои, совершенно другие и тоже специфические понятия, жестко связанные между собой. Концепты (и понятия) выступают как уникальные строительные блоки каждой теории, и в других теориях им нет места.
Принято считать, что физическая теория описывает физическую реальность. Я же полагаю, что физическая теория конституирует, а то и вообще конструирует физическую реальность тем или иным образом… Это мы видим, например, в глобальных теориях Аристотеля, И… Ньютона или А. Эйнштейна, которые не просто «описывают», а именно по-разному конституируют и конструируют окружающую физическую реальность… Однако далеко не все даже авторитетные исследователи в полной мере осознают это. М. Бунге (2003, с. 268), например, соглашается с Т. Куном, когда тот указывает, что законы динамики И. Ньютона невыводимы из динамики А. Эйнштейна из-за разных «концептуальных сеток» этих теорий. Однако М. Бунге не принимает тезис Т. Куна, что физические референты эйнштейновских законов отличаются от ньютоновских референтов, то есть теории говорят о разных вещах. По мнению М. Бунге, обе теории говорят об одном, так как имеют отношение к материальным точкам.
И тем не менее Т. Кун совершенно прав, так как эти теории говорят о разных вещах, используя совершенно разные концепты, обозначаемые, правда, общими понятиями пространство и время, хотя и «имеют отношение к материальным точкам», о которых говорит М. Бунге (там же). Т. Кун показывает несоизмеримость конкурирующих парадигм, сторонники которых буквально говорят на разных научных языках и пребывают в по-разному сконструированных мирах. Если даже они используют общую терминологию, то одними и теми же словами обозначают совершенно разные концепты, репрезентирующие разные физические сущности.
Действительно, порой невозможно прямо перевести одну конкурирующую теорию на язык иной теории. Например, теории И. Ньютона и Х. Гюйгенса. Та же самая несопоставимость и, хуже того, непримиримость наблюдается не только в науке, но и, например, в религии, в разного рода социальных учениях и в мировоззрениях их приверженцев.
Дж. Лакофф (2004, с. 418) полагает, что существует несколько видов несоизмеримости, и концептуальные системы, соизмеримые по одному критерию, могут быть несоизмеримы по другому критерию. Он (с. 418–419) выделяет критерии соизмеримости, принятые разными научными направлениями.
Несоизмеримость объясняется разной концептуализацией мира, но она не исключает понимания, так как человеку доступны разные способы концептуализации. Например, психолог может усвоить добихевиористскую психологию, а потом бихевиоризм, которые совершенно по-разному концептуализируют человеческую психику. Повторю, что имеет смысл говорить о соизмеримости научных теорий лишь в одном смысле. В смысле их практической эффективности.
§ 4. Существуют ли «фундаментальные концепты»
Анна Вежбицкая выдвигает теорию о том, что существуют некие «универсальные» «фундаментальные» концепты, встречающиеся в разных культурах, то есть единые для всех языков. Она пишет: «…значение нельзя описать, не пользуясь некоторым набором элементарных смыслов…» (1999, с. 13), «…элементарные концепты могут быть обнаружены путем тщательного анализа любого естественного языка… идентифицированные таким способом наборы примитивов будут “совпадать”… каждый такой набор есть не что иное, как одна лингвоспецифичная манифестация универсального набора фундаментальных человеческих концептов» (с. 16–17).
«…Фундаментальные человеческие концепты являются врожденными… они являются частью генетического наследства человека и… если это так, нет никаких оснований полагать, что они будут различаться от одного человеческого сообщества к другому» (там же). «Языковые и культурные системы в огромной степени отличаются друг от друга, но существуют семантические и лексические универсалии, указывающие на общий понятийный базис, на котором основываются человеческий язык, мышление и культура… Пришло время для согласованных усилий по выявлению общего набора понятий, лежащих в основе психологического единства человечества» (1996, с. 321–322).
Многие авторы разделяют эту точку зрения. Так, О. А. Корнилов (2013, с. 140–141), например, пытается искать связи вопроса о взаимопроницаемости понятийных миров с вопросом о едином понятийном базисе человеческого сознания и так называемом «психологическом единстве человечества». Впрочем, он же сообщает, что разброс мнений в отношении универсальных фундаментальных концептов очень велик – от убеждения в уникальности национальных понятий до уверенности в том, что за разнообразием культур стоит единый, универсальный набор базовых понятий… Ссылаясь на Анну Вежбицкую, автор полагает, что исследования в области психологии и лингвистики склоняют чашу весов в пользу сторонников «психологического единства понятий».
Действительно ли нам следует, как предлагает Анна Вежбицкая, «выявлять общий набор понятий, лежащих в основе психологического единства человечества» (1996, с. 322), или все же нет никаких универсальных фундаментальных понятий?
Думаю, что истина, как всегда, располагается где-то между позициями оппонентов. Общих универсальных вербальных концептов в разных языках, конечно, нет, как нет и концептов врожденных. Но столь же очевидно, что чрезвычайно близкие чувственные концепты, репрезентирующие, например, предметы и физические сущности окружающего мира, их свойства и изменения, есть у представителей даже удаленных друг от друга этносов. Объясняется это наличием у всех людей в любых культурах универсальных чувственных моделей-репрезентаций элементов окружающего мира, которые можно назвать «предконцептами». На основе этих моделей-репрезентаций даже у членов самых далеких друг от друга и очень разных по образу жизни и окружающей среде обитания обществ могут формироваться некие «общие» чувственные концепты, обозначаемые тем не менее специфичными для конкретного языка словами. Подобные чувственные концепты можно условно считать универсальными.
Что я имею в виду? Каждый современный человек вне зависимости от своей этнической принадлежности имеет множество чувственных концептов, обозначаемых на его родном языке такими понятиями, как мать, отец, ребенок, женщина, мужчина, хлеб, вода, солнце, земля, страх, слезы, смех, боль и т… д… Обозначаются эти концепты разными словами (и редуцированными понятиями), но представляют собой модели-репрезентации общих для людей и одинаково воспринимаемых ими элементов окружающего мира. Следовательно, в сознании каждого человека существует достаточно большая группа чувственных концептов, условно общих для всех людей. К этим концептам примыкают простые вербальные концепты, конституируемые большинством этносов на основе чувственных репрезентаций и обозначаемые, например, понятиями любовь, дружба, вражда, ненависть, воровство, убийство и т. д. Эти концепты тоже условно можно относить если и не к универсальным, то по крайней мере к сходным. Однако по-настоящему универсальных концептов, тем более универсальных вербальных концептов, все же нет.
Тезисы для обсуждения
1. Усвоив в детстве определенный язык, человек становится участником соглашения, предписывающего ему в дальнейшем строго определенную концептуализацию мира, осуществляемую им теперь в соответствии с понятиями и вербальными концептами, являющимися значениями слов данного языка.
2. Можно воспринимать, но не «видеть», то есть не выделять увиденное и, следовательно, не мыслить о нем. Только после того, как кто-то первым выделит некую сущность в потоке чувственных человеческих репрезентаций и обозначит ее словом, остальные люди тоже приобретают возможность ее выделять и воспринимать как особый объект.
3. В «общее пользование» членов общества может попасть только то, что не просто кем-то вербализовано, но что уже вследствие своей важности для людей зафиксировано в их языке и стало негенетически наследуемой частью их объективной психической реальности.
4. Обозначение выделяемых сознанием сущностей и обеспечение негенетического наследования специфической концептуализации окружающего мира являются важными функциями языка. Язык – это «материализация» репрезентаций окружающего мира и опыта жизни в нем предшествующих поколений. И если в языке нет слов, позволяющих, например, различать какие-то варианты сходных элементов «реальности в себе», значит, для выживания данного общества различия этих вариантов не имеют принципиального значения.
5. Для проверки теории лингвистической относительности следует изучать этническую специфику вербальных концептов.
6. Даже доступные восприятию элементы «реальности в себе» разные этносы нередко концептуализируют по-разному, так как дополняют сходные чувственные репрезентации сильно различающимися вербальными характеристиками. Это, однако, не мешает людям, принадлежащим к разным культурам, достаточно легко понимать друг друга и чаще всего находить общий язык вследствие человеческой способности легко усваивать чужие концепты.
7. У разных этносов нет общих универсальных вербальных концептов, как и концептов врожденных. У них есть лишь очень сходные чувственные репрезентации общего окружающего мира – предконцепты, или модели-репрезентации, на основе которых даже у представителей сильно различающихся этносов могут формироваться очень близкие, то есть условно универсальные, чувственные концепты, репрезентирующие одни и те же доступные восприятию сущности окружающего мира.
8. Один из вариантов вербальной концептуализации области «реальности в себе», недоступной восприятию, а соответственно, и один набор концептов, репрезентирующих эти сущности, и построенная из них теория могут быть заменены иным вариантом концептуализации с другим набором концептов и сущностей и новой теорией, способной не менее эффективно репрезентировать ту же область реальности.
9. Из построенной исследователем с помощью созданных им концептов (и сущностей) научной теории нельзя ни удалить составляющие ее концепты, ни перенести их в альтернативные теории, так как последние содержат свои, совершенно другие и тоже специфические концепты, жестко связанные между собой.
10. Альтернативные теории часто невозможно прямо сравнить между собой, чтобы доказать преимущество одной из них, так как построены они из разных понятий, то есть в них фигурируют разные сущности. Теории могут быть сравнимы лишь по их практической эффективности.
