Сергей Эрнестович Поляков
Концепты и другие конструкции сознания
Действительно, все человеческое поведение удивительным образом стереотипизировано и строго определенные поведенческие ответы запускаются самим фактом появления в сознании репрезентаций типовых ситуаций Нам достаточно осознать, что мы, например, в такси, в лодке, за столом, в банке или в больнице, чтобы запустился соответствующий алгоритм типового поведения.
Таким образом, сценарий – это не просто цепь событий, а скорее описание цепочки наших привычных последовательных действий, связанных между собой и запускаемых появлением в нашем сознании образов восприятия типовых ситуаций. Действий, которые мы полуавтоматически начинаем совершать при попадании в такие привычные ситуации: в ресторане, на уроке, в самолете, на приеме у врача, в метро, в банке, за столом, в игре, на похоронах, в церкви и т. д.
Сценарий может «разветвляться» на ограниченное число возможных вариантов – путей реализации, которые сходятся в характерных для него точках – важнейших действиях. Для сценария «посещение ресторана» такими действиями являются, например, прием пищи и уплата денег. В каждой культуре существуют особые понятия, которые обозначают концепты, репрезентирующие этноспецифические сценарии – совокупности типовых действий, характерных именно для данной культуры (крещение, венчание, бар-мицва, соборование, обрезание и т. д.).
Нельзя не отметить, что большинство исследователей, особенно придерживающихся когнитивистских (читай: необихевиористских) позиций, все же не склонны рассматривать схемы и сценарии (скрипты) как психические репрезентации и психические конструкции. Р. Солсо, например, полагает, что это «элементы семантической сети, естественным образом структурируемые человеком в процессе его жизнедеятельности в некие целостные образования» или «организованные единицы стереотипной информации» (1996, с. 237).
При этом автор упускает из виду, что информация – это не что иное, как уникальное психическое содержание конкретного сознания, то есть определенные психические феномены, репрезентирующие что-то в реальности.
Некоторые исследователи (см.: М. Айзенк, П. Брайант, Х. Куликэн и др., 2002, с. 199–200) считают, что сущности, обозначаемые понятиями схема, сценарий, кадр, весьма расплывчаты, а кроме того, нет прямых доказательств реального их существования. В качестве обоснования своей позиции авторы ссылаются на результаты исследования G. H. Bower, J. В. Black & T. J. Turner (1979).
Однако, по нашему мнению, именно эти авторы подтвердили реальность существования психических явлений, включенных в группу, обозначаемую понятием схема Данные исследователи просили 32 студентов назвать 20 наиболее важных, на их взгляд, действий в каком-либо событии, например посещении ресторана. Несмотря на то что ни одно из действий не было внесено в список всеми испытуемыми как обязательная часть события, 73 % испытуемых указали такие действия, как сесть, изучить меню, сделать заказ, поесть, оплатить счет, уйти. Мы полагаем, что, если попросить любую группу испытуемых вербально описать, например, известное всем им понятие, степень совпадения результатов не будет выше. Следовательно, такое высокое совпадение результатов – 73 % – как раз и свидетельствует о наличии сходных психических конструкций у испытуемых.
Анализ существующих в психологической литературе определений понятия схема с очевидностью демонстрирует, что разные исследователи обозначают этим термином создаваемые ими в чем-то сходные, но порой сильно различающиеся сущности Структура сущностей зависит от взглядов исследователей. Одни авторы относят схемы к психическим феноменам. Другие включают в обсуждаемые ими «схемы» физиологические феномены и даже морфологические структуры мозга. Третьи рассматривают схемы как «знания», которые тоже далеко не все готовы отождествлять с психическими феноменами. Тем не менее большинство исследователей согласны с тем, что в реальности есть нечто требующее конституирования в форме некой сущности. Но в процессе конституирования многие из них создают собственные уникальные сущности.
Подводя итог рассмотрению понятия схема, следует сказать, что оно обозначает существующий сегодня в психологии плохо очерченный, чрезмерно широкий, даже расплывающийся концепт, который включает в себя несколько разных сущностей Тем не менее оно репрезентирует в том числе целый ряд сложных психических феноменов: от моделей-репрезентаций конкретных объектов до вербальных концептов. Необходимо признать, что единой сущности, обозначаемой сегодня понятием схема, нет. Но в человеческой психике присутствуют психические конструкции, которые легко объясняют все факты, связываемые исследователями со схемами. В то же время схемы не следует отождествлять с психическими конструкциями в силу аморфности понятия схема.
2.2.3. Фреймы М. Минского (1975)
У. Найссер (2005, с. 619) полагает, что понятие схема имеет по крайней мере «фамильное сходство» с двумя другими важными понятиями. Первое предложено М. Минским и относится к области искусственного интеллекта и робототехники, другое использовано социологом Э. Гоффманом. Оба исследователя применяли одно и то же слово – «рамка» (frame[121]). По мнению У. Найссера (с. 619–620), М. Минский пришел к выводу, что на основе одних только полученных в данный момент входных сигналов адекватное распознавание и описание реальных сцен никогда не будет возможным. Поэтому для каждой новой ситуации у ЭВМ должна быть готова рамка или иерархия рамок, предвосхищающих основные моменты того, что должно появиться. Если предполагается рассмотрение комнаты, то следует ожидать, что у нее будут стены, двери, окна, мебель и т. д.
Некоторые исследователи отождествляют схемы и фреймы. Так, М. Хант (2009, с. 697–698) сообщает о том, что «схемы, известные также как фреймы или сценарии», рассматриваются теперь как «пакеты интегрированной информации на разные темы, сохраняемые в памяти, на которые мы ориентируемся при интерпретации неясных или неполных данных, из которых состоит большинство разговоров и даже сжатых письменных текстов». А. В. Петровский (2005, с. 222) тоже пишет, что фрейм – структурно оформленная единица какого-то конкретного знания, картинки, сценария, схемы и т. п., с помощью которой может быть идентифицирована воспринимаемая ситуация.
М. Минский, не будучи психологом и не имея поэтому бихевиористских установок, высказывается, как нам кажется, достаточно определенно: «…человек, пытаясь познать новую для себя ситуацию или по-новому взглянуть на уже привычные вещи, выбирает из своей памяти некоторую структуру данных (образ), называемую нами фреймом, с таким расчетом, чтобы путем изменения в ней отдельных деталей сделать ее пригодной для понимания более широкого класса явлений или процессов» (1979, с. 5). М. Минский даже допускает, что «фрейм представляет собой “идеальный” образ реального предмета или явления. В том случае, когда какой-то фрейм не может быть согласован с действительностью… он должен быть заменен другим фреймом. Особенность “идеальных” образов заключается в том, что они являются превосходными упрощениями действительности; они привлекательны своей простотой, но реальные возможности и преимущества таких структур зависят от дополнительных знаний об их взаимодействии между собой» (с. 65).
Из сказанного М. Минским как будто бы следует, что он говорит о психическом феномене. Однако автор – специалист по информатике, и продолжение чтения убеждает нас в том, что его слова следует интерпретировать с осторожностью: «Фрейм является структурой данных для представления стереотипной ситуации. С каждым фреймом ассоциирована информация разных видов. Одна ее часть указывает, каким образом следует использовать данный фрейм, другая – что предположительно может повлечь за собой его выполнение, третья – что следует предпринять, если эти ожидания не подтвердятся. Фрейм можно представлять себе в виде сети, состоящей из узлов и связей между ними… (Субфреймы, фреймы и суперфреймы – это иерархически упорядоченные элементы, образующие системы фреймов)» (с. 5).
Из цитаты очевидно, что обсуждается не психический феномен, а некий конструкт исследователя, располагаемый им где-то на границе между психологией, лингвистикой и информатикой. Этот конструкт, по описанию М. Минского, представляет собой, с одной стороны, некоторую структуру данных, называемую им «образ» и предназначенную для представления стереотипной ситуации. С другой стороны, он является чем-то вроде сети, состоящей из узлов и связей между ними, имеет уровни, образованные понятиями, и терминальные вершины. Наконец, тот же фрейм, как пишет автор, «представляется в виде “пакета” данных в процедурах…» (с. 86).
Более того, М. Минский наделяет свой конструкт активностью: «Фрейм начинает процесс согласования с проверки любых сведений, которыми он уже располагает…» (с. 87).
Вместе с тем М. Минский проводит параллели между фреймами и моделями: «Различные фреймы системы похожи на многочисленные “модели” объектов, описанные А. Гузманом (1967) и П. Уинстоном (1970). Различные фреймы аналогичны различным видам изображений…» (с. 14–15).
М. Минский (с. 20–21) вроде бы тоже имеет в виду модели реальности, но они имеют отношение к информатике, а не к психологии. Его фреймы, с одной стороны, представляются чем-то близким к моделям-репрезентациям предметов и их частей, участвующим в нашем восприятии окружающих предметов и даже определенных областей реальности. Понимаемые в такой плоскости фреймы – это скорее чувственные, чем вербальные психические конструкции. С другой стороны, исходная позиция М. Минского чрезвычайно далека от психологии, поэтому сложно отождествлять его фреймы с чувственными репрезентациями реальности.
Исследователь (с. 41 и 53) обсуждает, например, персональные фреймы для героев рассказов – волка, лисы, медведя и т. д., а также фреймы самих рассказов, фреймы сценариев, фреймы действий и фреймы сложных совокупностей действий. Например, фрейм, «имеющий структуру сценария» – «празднование дня рождения», «приглашение в гости», «день рождения», «день школьника» и т. д.
Таким образом, фреймы М. Минского – это скорее нечто вроде соображений специалиста по информатике, пытающегося описать психическую структуру концептов для того, чтобы потом использовать это в своих исследованиях по разработке искусственного интеллекта. Он пытается делать это, соотнося фреймы даже с вопросами: «Фрейм – это множество вопросов, которые необходимо задать относительно предполагаемой ситуации; на их основе происходит уточнение перечня тем, которые следует рассмотреть, и определяются методы, требуемые для этих целей» (с. 57).
Согласно М. Минскому (с. 73–74), каждая ситуация может быть описана в различных системах фреймов. Например, ситуация быстро разряжающегося в автомобиле аккумулятора может быть описана нами в двух различных системах фреймов. В одной из них якорь генератора является механическим ротором со шкивом, а в другой – проводником в постоянно меняющемся магнитном поле. По словам автора (с. 74), одни и те же (или аналогичные) элементы совместно используются терминалами разных систем фреймов, и эти системы могут трансформироваться одна в другую.
Эти рассуждения автора наводят на мысль о разной концептуализации реальности, то есть об использовании для ее репрезентирования разных групп понятий и концептов. Рассуждения М. Минского интересны для нас тем, что вновь возвращают нас к обсуждению возможности разной концептуализации реальности, а следовательно, лишний раз доказывают, что фреймы М. Минского имеют прямое отношение к психическим конструкциям и концептам. Это же подтверждается и иерархической организацией фреймов, о которой он (с. 89–90) пишет. Автор (с. 90) отмечает, что подобная организация системы фреймов допускает существование большого числа перекрывающих друг друга иерархических сетей. Например, с точки зрения зоосистематики комодский дракон должен быть пресмыкающимся, однако у него имеется четыре ноги и по своим повадкам он ближе к собаке, чем к змее.
Другие исследователи иначе трактуют понятие фрейм Фрейм для У. Эко (2005, с. 42), например, – это, с одной стороны, одна из форм представления знаний о мире. С другой – схема записи того, что известно о некоторой типовой ситуации, структура данных, которая служит для представления стереотипных ситуаций. Таких, например, как «находиться в комнате определенного типа» или «идти на день рождения ребенка». По его мнению, фреймы дают нам возможность совершать такие базовые когнитивные акты, как восприятие, понимание языковых сообщений и (языковые) действия.
В качестве примера он приводит фрейм «супермаркет», который включает в себя комплексы понятий, обозначающих определенные последовательности действий, в которые вовлечены определенные объекты, личности, свойства, отношения или факты. Фрейм «супермаркет» подразумевает представление о некоем месте, куда люди приходят покупать разные предметы. Фрейм – это уже потенциальный текст или концентрат повествования.
Таким образом, фрейм, в понимании У. Эко, – это не что иное, как психическая конструкция, репрезентирующая один из четко очерченных и обозначенных определенным понятием элементов реальности – ее аспект, явление или грань, то есть фактически фрейм У. Эко – это нечто очень похожее на вербальный концепт. У. Эко подчеркивает, что фрейм – это «представление знаний о мире», то, что может быть представлено вербально, в том числе в форме языковых конструкций, в виде текста например.
Действительно, любой чувственный или смешанный – чувственно-вербальный – концепт легко может быть трансформирован в чисто вербальную конструкцию, которая, в свою очередь, может быть представлена в виде языковой конструкции, или определения понятия. Определение понятия и является собственно «представлением знаний о мире».
У. Эко (2005, с. 43–44) отмечает, что фреймы, которые можно назвать общими, относятся к обычной энциклопедической компетенции читателя. Они общие для большинства носителей той культуры, к которой он принадлежит. Данное положение лишний раз подтверждает нашу мысль, что фреймы У. Эко феноменологически близки к концептам.
И. Гоффман (2003) не только внес весомый вклад в развитие теории фреймов, но и несколько видоизменил значение этого понятия. Он (2003, с. 42–43) пишет, что понятие фрейм, видимо, предложил Г. Бейтсон, изучавший поведение приматов. Г. Бейтсон предположил, что приматы обмениваются «метакоммуникационными сигналами», позволяющими им отличать «реальную реальность» от «реальности понарошку». Например, «это игра» или «это драка по-настоящему». И. Гоффман понимает фреймы в бейтсоновском значении: «Определения ситуации создаются, во-первых, в соответствии с принципами социальной организации событий и, во-вторых, в зависимости от субъективной вовлеченности в них. Словом “фрейм” я буду обозначать все, что описывается этими двумя элементами» (с. 71).
Из сказанного можно сделать вывод, что фреймы – для И. Гоффмана – это нечто связанное с социальной организацией событий и с субъективной вовлеченностью в них. Следовательно, это не столько психологический-феномен, сколько скорее некая социальная сущность, хотя и связанная с человеческой психикой.
И. Гоффман пишет: «Первичные системы фреймов различаются по степени организации, некоторые из них представляют собой хорошо разработанную систему учреждений, постулатов и правил, другие – их большинство – не имеют, на первый взгляд, отчетливо выраженной формы и задают лишь самое общее понимание, определенный подход, перспективу. Однако независимо от степени своей структурной оформленности первичная система фреймов позволяет локализовать, воспринимать, определять практически бесконечное количество единичных событий и присваивать им наименования» (с. 81).
И. Гоффман (с. 81–82) выделяет два класса фреймов – природные и социальные. Он вводит также понятие границы фрейма В качестве примера автор (с. 116–118) приводит законодательное регулирование, которое направлено не только на «непристойные» акты, но и на границы представления этих актов. Например, то, что считается оскорбляющим вкусы в кино, может не считаться таковым в романе. И. Гоффман замечает, что можно проследить вполне отчетливые изменения границы фрейма боевых состязаний, например бокса, на значительном протяжении времени. В этих изменениях явно усматриваются признаки снижения терпимого отношения к жестокости и опасности состязаний. В начале XVIII в. дрались голыми кулаками. Через несколько десятилетий ввели кожаные перчатки. В 1743 г. ввели правила Брафтона, а примерно в 1867 г. – правила Куинсбери.
Фрейм в понимании И. Гоффмана идентичен концепту понятия бокс, репрезентирующему некую новую сущность – разновидность боевого состязания. С одной стороны, оно само было создано людьми и претерпело существенную динамику на протяжении последних веков. С другой – оно конституировало особую область антропоморфной реальности со своими правилами, участниками, особенностями, традициями и т. д.
То, что понятие фрейм используется в совершенно разных областях человеческого знания: информатике, лингвистике, социологии, психологии и т. д., заставляет поверить в реальность этой конституированной исследователями сущности, которая очень похожа на концепт, но все же не совпадает с ним, что не позволяет отождествить эти сущности. Мы считаем, что понятие фрейм, как и понятие схема, объединяет группу сильно различающихся между собой сущностей, многие из которых даже не являются психическими феноменами. Тем не менее это широкое понятие включает в себя в том числе многие психические конструкции и вербальные концепты.
2.2.4. Когнитивные карты Э. Толмена (1948)
В 1948 г. Э. Толмен публикует статью «Когнитивные карты у крыс и человека», в которой обсуждает новый, созданный им психический конструкт cognitive maps (познавательные, или когнитивные, карты). Суть его (1948, с. 189–208) теории заключается в том, что в процессе обучения в мозгу крысы образуется нечто вроде карты окружающей обстановки. Животные формируют когнитивную карту лабиринта, то есть представление о месте расположения в нем пищи и воды. Эту особую структуру можно было бы назвать когнитивной картой окружающего мира. Она указывает пути (маршруты) движения и взаимосвязи элементов окружающей среды, а также определяет, какие ответные реакции будет осуществлять животное. Карты бывают узкими, охватывающими небольшой кусок реальности, или более широкими. Они могут быть правильными или неправильными, определяя успешность движения животного к цели.
В каком конкретно виде существуют в человеческом сознании когнитивные карты окружающего мира? Б. М. Величковский (2006, с. 57) пишет, что сторонники радикальной теории образов и защитники пропозициональных концепций дают противоположные ответы на данный вопрос. Первые полагают, что когнитивные карты подобны картам местности и содержат метрическую информацию. Вторые считают, что знание о пространственном окружении фиксировано в форме набора утверждений[122], отражающих лишь порядковые отношения ориентиров. Автор (с. 59–60) приводит экспериментальные данные, указывающие на многочисленные искажения пространственных параметров в наших когнитивных картах.
Однако тот факт, что в наших когнитивных картах окружающего мира искажаются многие пространственные отношения, нам не кажется удивительным. Поскольку эти карты представляют собой не что иное, как образы воспоминания и представления окружающего мира, а потому и не могут претендовать на географическую точность и абсолютное соответствие пространственным параметрам этого мира. В этой связи имеет смысл вспомнить феноменологические отличия образов восприятия, с одной стороны, и образов воспоминания и представления тех же элементов окружающего мира – с другой (см., например: С. Э. Поляков, 2011, с. 114–127).
То, что когнитивные карты представляют собой именно визуальные репрезентации окружающей реальности, хорошо демонстрируется в работе одного из классиков когнитивной психологии – У. Найссера. Необихевиористские взгляды автора поначалу не позволяют ему рассматривать когнитивные карты как психические образы без многочисленных оговорок: «О когнитивных картах часто говорится так, как если бы они были умственными изображениями среды, которые можно разглядывать на досуге внутренним взором, в то время как его обладатель удобно расположился в кресле. …Я попробую сделать противоположное и часто буду пользоваться термином “ориентировочная схема” как синонимом “когнитивной карты”, чтобы подчеркнуть, что это активная, направленная на поиск информации структура. Вместо того чтобы определять когнитивную карту как своего рода образ, я выскажу предположение… что само пространственное воображение является всего лишь аспектом функционирования ориентировочных схем» (1981, с. 126–127).
В процессе изложения У. Найссер смягчает свою позицию: «Существует тесная связь между когнитивными картами и умственными образами…» (с. 140).
В конечном итоге У. Найссер вообще признает, что когнитивные карты – это все-таки умственные образы, хотя и понимаемые им как «примеры перцептивной готовности»: «…когнитивные карты являются наиболее широко используемым и наименее спорным видом умственных образов. …Я полагаю, что переживание наличия образа представляет собой внутренний аспект готовности к восприятию воображаемого объекта…» (с. 144).
Данные интроспекции показывают, что когнитивные карты существуют и в виде ассоциированных между собой визуальных образов воспоминания и представления окружающих и окружавших нас в прошлом объектов реальности и даже в форме зрительных образов воспоминания и представления географических карт и иных схематичных изображений местности. Они прекрасно уживаются в сознании и дополняют друг друга. Причем у двух разных людей не может быть одинаковых когнитивных карт одной и той же части окружающего мира, например городского района, университетского городка и т. д. Сами возникающие в сознании одного и того же человека в каждый следующий момент когнитивные карты тоже могут отличаться друг от друга.
Интроспекция демонстрирует, что человек легко способен мысленно перемещаться в нужном ему направлении по вспоминаемым им улицам знакомого города. При этом образы улиц, домов и площадей с разной степенью подробности и точности развертываются перед его мысленным взором. Они могут быть хорошо узнаваемыми и достаточно подробными, хотя чаще трудно вспомнить детали большинства конкретных домов, например их точную этажность, количество окон, колонн и т. д. Они узнаются только в целом, а многие участки вовсе выпадают из памяти.
Следовательно, когнитивные карты – это сенсорные психические конструкции, представляющие собой ассоциированные визуальные образы воспоминания и представления, репрезентирующие знакомые нам участки окружающего мира. Они являются сложными чувственными психическими конструкциями, преимущественно визуальными фрагментами глобальной индивидуальной модели-репрезентации окружающего мира.
