Игорь Юрьевич Додонов
Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения
Столь пространное отступление на тему военных контактов Германии и Советской России не случайно. Дело в том, что Манштейн был их непосредственным участником. Несомненно, что он так или иначе касался вопросов военного сотрудничества с СССР, работая в отделе Войскового управления при Министерстве рейхсвера. А вот в ноябре 1931 года Манштейн, тогда уже подполковник, посетил нашу страну в составе делегации немецких офицеров и участвовал в официальных переговорах с наркомом по военным и морским делам К.Е. Ворошиловым и его заместителем М.Н. Тухачевским. В ходе переговоров обсуждались планы дальнейшего сотрудничества РККА и рейхсвера.
После окончания переговоров и отбытия немецкой делегации, Манштейн остался в СССР. Ему предстояла стажировка в Московском и Ленинградском военных округах. В сентябре 1932 года он побывал в Ростове для участия в качестве наблюдателя в проходивших там манёврах [26; 70], [49; 255], [50; 354].
После возвращения из СССР, в октябре 1932 года, Манштейн подаёт раппорт командованию о переводе его на строевую службу [26; 70 – 71], [39; 300]. Подобная инициатива Манштейна никоим образом не обусловливалась существовавшими тогда в германской армии правилами. Для продвижения по штабной службе командно-строевой стаж он уже имел. Как замечает В.О. Дайнес, Манштейн «всё-таки… был дальновидным человеком, ведь успешная военная карьера во многом зависела от прохождения офицером всех ступенек командной и штабной работы» [26; 71]. С подобным утверждением трудно спорить. Однако небезынтересен вопрос: случайно ли совпало решение Манштейна об уходе из Генштаба на строевую командирскую должность с возвращением из Советского Союза после пройденной там переподготовки и участия в качестве офицера-наблюдателя в манёврах Красной Армии? Другими словами, претворял ли он заранее обдуманный план своего профессионального совершенствования или данное решение возникло у него именно после посещения СССР и ознакомления с развитием военного дела в нашей стране?
Как бы там ни было, но весь 1933 год Эрих фон Манштейн командовал 2-м егерским батальоном 4-го пехотного полка в городе Кольберг (ныне – польский Колобжег) [26; 70 – 71], [39; 300].
«Хотя Манштейн вполне исправно служил в штабах округов и министерстве, до прихода нацистов к власти (январь 1933 года) он вовсе не выглядел каким-то особенно выдающимся военным деятелем», – пишут современные российские авторы Д. Жуков и И. Ковтун [30; 5].
Действительно, стремительное продвижение Манштейна по службе началось после прихода Гитлера к власти.
Но членом нацистской партии Эрих фон Манштейн не был. Более того, он был не согласен с проводимой нацистами политикой в еврейском вопросе. В 1934 году он написал открытое письмо с осуждением ущемления прав евреев-ветеранов Первой мировой войны [26; 71], [30; 5]. Шаг, безусловно, смелый. И он вполне мог иметь для полковника Манштейна (звание присвоено ему в декабре 1933 года [26; 71], [49; 256], [50; 354]) самые серьёзные последствия, во всяком случае, негативно отразиться на его карьерном росте. В высших военных кругах Германии тогда уже наметилась вполне явная перековка на нацистский лад. Демарш Манштейна вызвал в этих кругах бурю негодования. Военный министр генерал-полковник Вернер фон Бломберг вызвал к себе главнокомандующего Сухопутными войсками генерал-полковника Вернера фон Фрича и в категорической форме потребовал приструнить Манштейна. В ответ Фрич заявил, что вопросы армейской дисциплины его не касаются. К Манштейну Фрич никаких мер принимать не стал, проигнорировав требование Бломберга37 [26; 71], [30; 5].
Позиция Фрича объяснялась не только его политическими взглядами, которые, судя по всему, не были абсолютно лояльны нацизму, но и его дружескими отношениями с Манштейном. Именно благодаря поддержке фон Фрича Манштейн начал довольно стремительно продвигаться по карьерной лестнице [26; 71], [49; 256], [50; 354]. Конечно, это был тот случай, когда протекция оказывалась вполне способному человеку, грамотному в профессиональном отношении.
Уже в феврале 1934 года полковник фон Манштейн назначается начальником штаба 3-го военного округа. Это был берлинский военный округ [26; 71], [49; 256], [50; 354]. Безусловно, скачок с должности командира батальона более чем значительный. Однако не будем забывать, что Манштейн, по сути, возвращался «на круги своя», ведь уходил командовать батальоном (причём, по собственной инициативе, а не по причине разжалования) он с фактической должности начальника оперативного отдела фактического Генерального штаба германской армии. Поэтому, конечно, в данном назначении протекция фон Фрича играла роль, но, в общем, чем-то экстраординарным, из ряда вон выходящим оно не было – Манштейн занял пост, выполнение обязанностей на котором было вполне ему по плечу, вполне соответствовало уровню его подготовки и профессиональному опыту.
Спустя полтора года, в июле 1935 года, Манштейн возвращается на службу в Генеральный штаб Сухопутных сил Германии. На сей раз это название носило вполне официальный характер, так как Войсковое управление было преобразовано в Генеральный штаб с 1 июня 1935 года [26; 73]. В Генштабе Манштейн возглавил 1-й отдел (оперативный; Operations Abteilung I) [26; 71 – 73], [39; 302], [49; 256], [50; 354].
А уже в октябре 1936 года (т.е. чуть более чем через год) последовало назначение Манштейна первым обер-квартирмейстером Генерального штаба, т.е. первым заместителем начальника Генерального штаба, которым был в то время генерал Людвиг Бек.
Обязанности Манштейна на столь ответственных постах были весьма разнообразны.
Одной из важнейших задач, которую приходилось решать Манштейну, было развёртывание вооружённых сил, которые резко возросли в числе после введения всеобщей воинской повинности. Создание новых соединений, их штатное расписание и вооружение, мобилизационные планы – вот круг тех вопросов, к работе с которыми Манштейн имел самое прямое отношение.
Манштейн был горячим сторонником форсированного развития бронетанковых войск, способы применения которых «обкатывались» на больших манёврах 1935 года [26; 74].
Ему же принадлежит новаторская идея создания штурмовой (самоходной) артиллерии, предназначенной для поддержки пехоты на поле боя. К осени 1939 года намечалось включить в состав каждой пехотной дивизии по одному дивизиону штурмовых орудий. Этот план к началу Второй мировой войны реализован не был из-за отставки Фрича и Манштейна (о чём несколько ниже) [26; 74], [30; 5], [39; 302].
Сейчас концепция штурмовой (самоходной) артиллерии, проверенная временем, в том числе и на полях сражений Второй мировой войны, кажется нам вполне естественной и не могущей вызвать каких-либо возражений. Но тогда, когда её впервые предложил Манштейн, т.е. в 1935 году, она не была столь очевидной и вызвала довольно сильное противодействие в высших военных кругах. Вот как лаконично и ёмко об этом повествует биограф Манштейна фельдмаршал лорд Карвер:
«Занимая пост начальника оперативного отдела, Манштейн внёс большой вклад в проведение в жизнь концепции “штурмовой артиллерии” (Sturmgeschuts), бронированного гусеничного экипажа, вооружённого пушкой ближнего боя, которая стреляла прямой наводкой фугасными снарядами. Штурмовая артиллерия должна была служить поддержкой пехоте. Большинство французских танков предназначалось именно для этой цели, впрочем, как и британский танк служил для поддержки пехоты того времени… Манштейну пришлось бороться как с танковым, так и с артиллерийским начальством, которое видело в новой машине, во-первых, соперника на поле боя, и, во-вторых, не желало делиться ресурсами на её производство. Кажется спорным, что немецкая армия выиграла бы больше сражений, если бы усилия и ресурсы, затраченные на производство Sturmgeschuts, были использованы для производства танка с поворачивающейся на 360 градусов башней, поскольку, несомненно, эти танки (т.е. САУ – И.Д., В.С.), оборудованные позже более мощными пушками, были популярны у пехотинцев и заслужили уважение противника. Впоследствии русские тоже завели себе такие танки (т.е. САУ – И.Д., В.С.)» [39; 302 – 303].
Идея Манштейна о создании такого вида вооружения как самоходная артиллерия была следствием развития теории танковой войны. В соответствии с этой теорией, главная задача танков – не поддержка пехоты на поле боя, а глубокие прорывы обороны противника, тот самый танковый блицкриг, который немцы так успешно применяли в ходе Второй мировой войны. А вот штурмовые орудия (самоходки) нужны как раз для поддержки пехоты огнём и бронёй. Всё стройно и логично.
Остаётся добавить, что в годы Великой Отечественной войны концепция применения самоходной артиллерии развивалась – САУ стали использовать не только для поддержки пехоты, но и для борьбы с танками противника. Активное их применение как истребителей танков имело место и у немцев, и у нас. Более того, можно, пожалуй, сказать, что советская самоходная артиллерия возникла и развивалась преимущественно для решения задач борьбы с немецкими танками (прежде всего, тяжёлыми). Весьма показательно в этом отношении даже название первых советских самоходок – ИСУ-152 и ИСУ-122, т.е. истребительные самоходные установки, вооружённые 152- и 122-мм орудиями. Ясно, что орудия подобного калибра были нужны, прежде всего, для борьбы с тяжёлыми танками противника. Позже на базе шасси Т-34 была создана самоходка, вооружённая 100-мм орудием (главное её предназначение также понятно). Но в Красной армии с САУ никто не снимал и задач по непосредственной огневой поддержке пехоты. Для этих целей нашими конструкторами были разработаны самоходные артиллерийские установки с меньшим калибром орудий – 76- и 85-мм.
Однако вернёмся к Манштейну, его службе в германском Генеральном штабе.
Сначала как начальник оперативного отдела, а затем и как первый обер-квартирмейстер (под его общим руководством во время занятия им этой должности находились оперативный, организационный, фортификационный, картографический и технический отделы) Манштейн принимал непосредственное участие в оперативном планировании [26; 73]. Первым планом, в разработке которого ему пришлось участвовать, был план реоккупации и ремилитаризации Рейнской демилитаризованной зоны. Потом последовала работа над планом «Рот» («Красный») (на случай нападения Франции на Германию), а затем, в 1937 году, – над планом «Грюн» («Зелёный»), который должен был начать действовать в случае вступления в войну против Германии Чехословакии. Согласно плану «Грюн», предусматривалось нанесение главными силами вермахта удара по Чехословакии, довольно быстрый её разгром, выведение из войны, а затем – переброска войск для действий против Франции [26; 73 – 74], [39; 303].
Последней плановой разработкой Генштаба, в работе над которой Манштейн принимал участие, был план захвата Австрии. Правда, это участие было неофициальным, т.к. к тому моменту Манштейна сняли с поста первого оберквартирмейстера, и вообще в Генштабе он уже не служил. Но генерал Бек привлёк его в частном порядке, как очень хорошего специалиста, и Манштейн охотно согласился помочь Беку, так как хоть и не связывала дружба, но оба генерала испытывали искреннее уважение друг к другу. Как утверждает лорд Карвер, «Манштейн всегда восхищался» Беком [39; 303].
В общей сложности Эрих фон Манштейн проработал в Генштабе около двух с половиной лет (с июля 1935 по февраль 1938 года).
Но за этот, в общем-то, недолгий срок он успел оставить о себе впечатление в высших военных кругах, как об очень профессиональном военном, грамотном и перспективном штабном работнике. Начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель в мемуарах, написанных им незадолго до казни по приговору Нюрнбергского процесса, отмечал:
«Я очень хорошо отдавал себе отчёт в том, что у меня для роли… начальника Генерального штаба всех вооружённых сил рейха не хватает не только способностей, но и соответствующего образования. Им был призван стать самый лучший профессионал из сухопутных войск, и таковой в случае необходимости всегда имелся под рукой… Я сам трижды советовал Гитлеру заменить меня фон Манштейном: первый раз – осенью 1939 года; второй – в декабре 1941 года, когда ушёл Браухич, и третий – в сентябре 1942 года, когда у фюрера возник конфликт с Йодлем и со мной. Несмотря на частое признание выдающихся способностей Манштейна, Гитлер явно боялся такого шага и его кандидатуру постоянно отклонял» [26; 72].
Вторит Кейтелю в своих воспоминаниях и генерал Гейнц Гудериан:
«Гитлер был не в состоянии терпеть близко около себя такую способную военную личность, как Манштейн. Оба были слишком разными натурами: с одной стороны, своевольный Гитлер со своим военным дилетанством и неукротимой фантазией, с другой – Манштейн со своими выдающимися военными способностями и с закалкой, полученной в германском Генеральном штабе, трезвыми и хладнокровными суждениями – наш самый лучший оперативный ум» [26; 72].
Ясно, что на эти оценки Манштейна, данные ему в мемуарах двух германских военачальников, повлияли события Второй мировой войны, в ходе которой Манштейн, в общем, зарекомендовал себя очень хорошо. Но не приходится сомневаться, что первые свои впечатления о Манштейне, как об очень высокопрофессиональном военном, и Кейтель, и Гудериан вынесли по результатам работы Манштейна в Генеральном штабе Сухопутных войск Германии. Потому-то Кейтель уже в 1939 году предлагал Гитлеру назначить Манштейна главой ОКВ, а Гудериан в воспоминаниях ссылается на закалку, полученную Манштейном в Генеральном штабе.
И ещё одна общая черта есть в процитированных отрывках мемуаров Кейтеля и Гудериана – оба указывают на сложность отношений Гитлера и Манштейна, на нежелание Гитлера видеть Манштейна в среде высшего штабного командования вермахта. Гудериан к тому же называет и причину этого – неприятие Гитлером не столько выдающихся профессиональных навыков Манштейна (из элементарной ревности к славе), сколько независимости его суждений, твёрдости характера, наличия своего мнения, которое Манштейн всегда был готов отстаивать до последней возможности. Гудериан абсолютно прав.
Семена подобного отношения были посеяны ещё в период службы Манштейна в Генштабе в 1935 – 1938 годах.
«Его (т.е. манштейна – И.Д., В.С.) тесное сотрудничество и дружба с Фричем и Беком вызвали у Гитлера подозрительность и неприязнь, и Манштейна направили в Силезию командовать 18-й пехотной дивизией», – пишет лорд Карвер [39; 303].
Безусловно, во многом именно как выдвиженец и друг Фрича Манштейн и лишился своего поста в феврале 1938 года. Близость Манштейна к Фричу и Беку не могла не настораживать Гитлера и не внушать ему негативного отношения к Манштейну. Дело в том, что главнокомандующий Сухопутными силами Германии и его начальник штаба были довольно оппозиционны нацистскому руководству страны. Они не приветствовали ни насаждение национал-социалистической идеологии в армии, ни агрессивный внешнеполитический курс, который проводил Гитлер [63; 29].
В отношении первого пункта расхождений между командованием Сухопутных войск и политическим руководством Германии Манштейн отмечает в своих воспоминаниях:
«…Армия при генерал-полковнике бароне фон Фриче… настаивала на своих традиционных понятиях простоты и рыцарства в обращении, а также на солдатском понимании чести. Хотя Гитлер и не мог упрекнуть армию в нелояльности по отношению к государству, было всё же ясно, что она не собирается за борт свои традиции в обмен на “национал-социалистические идеи”. Также ясно было и то, что именно эти традиции создают армии популярность среди народа. Если Гитлер вначале отвергал подозрения по отношению к военным руководителям, исходившие от партийных кругов, то травля армии, в которой такие личности как Геринг, Гиммлер и Геббельс, по-видимому, играли главную роль, в конце концов принесла свои плоды. Военный министр фон Бломберг – хотя, очевидно, и невольно – в свою очередь способствовал пробуждению недоверия у Гитлера, слишком усердно подчёркивая свою задачу “приблизить армию к национал-социализму”» [52; 74 –75].
Что касается противоречий между Фричем и Беком с одной стороны и Гитлером – с другой по вопросам внешней политики, то именно они и придали особую остроту их отношениям. И хотя Манштейн верно отмечает в мемуарах, что ни Фрич, ни Бек пацифистами не были, а также и тот факт, что не наблюдалось и скоординированности их действий в противостоянии агрессивному внешнеполитическому курсу нацистского руководства38, но то, что оба этих германских военачальника были единомышленниками, ни у кого сомнений тогда не вызывало [52; 75]. «Фрич и Бек – эти двое, упрямые и подозрительные, осмелились подвергать сомнению гитлеровский план покорения Восточной Европы ещё до начала его осуществления», – пишет британский исследователь Роберт О Нил [63; 29]. Именно как устойчивый тандем их и воспринимал Гитлер и его приближенные.
Первое активное сопротивление по вопросу внешнеполитического курса фюрер встретил со стороны фон Фрича. 5 ноября 1937 года на совещании, в котором принимали участие министр иностранных дел фон Нейрат, военный министр фон Бломберг и командующие тремя видами вооружённых сил, Гитлер впервые заявил о своих намерениях в отношении Австрии и Чехословакии [15; 1, 2 – 3], [51; 1], [52; 76], [63; 38]. Нейрат, Бломберг и Фрич высказались против этих намерений. Произошла даже их перепалка с Герингом. Бек, который также присутствовал на этом совещании, судя по всему, не поддержал своего шефа [51; 1]. Видимо, эти и объясняется то обстоятельство, что он ещё оставался на своём посту после отстранения Фрича от командования Сухопутными войсками вермахта.
Думается, подобная линия поведения Бека не объясняется ни его несмелостью, ни какими-то карьерными соображениями. Скорее всего, сыграло роль, что Бек не был против аншлюса Австрии (как вспоминал Манштейн [52; 75]). Зато его позиция оказалась иной в чехословацком вопросе – он резко (по сути дела, в одиночку39) выступил против намеченного Гитлером нападения на Чехословакию.
Результатом подобной оппозиции стала отставка всех оппозиционеров. Под тем или иным предлогом были отстранены от своих должностей Нейрат, Бломберг, Фрич, а в августе 1938 года подал в отставку и Бек [50; 240], [51; 1].
Фрича сместили 4 февраля 1938 года, ложно обвинив его в гомосексуализме. Он был даже уволен из рядов вооружённых сил, так как гомосексуалисты в нацистской Германии считались неполноценными людьми и подлежали уничтожению. И хотя уже в марте 1938 года судом все обвинения с Фрича были сняты, и он был восстановлен в рядах армии, но прежнюю должность ему никто не вернул, что и является самым достоверным указанием на подоплёку всего этого грязного скандала [15; 3].
Вслед за Фричем лишился своих постов и ряд сотрудников Генерального штаба, среди которых оказался и Манштейн. Любопытно, что, как уже отмечалось, на своей должности остался Бек. Т.е. первый заместитель начальника Генштаба лишился поста, а сам начальник Генштаба – нет. Если Бека «спасла» его позиция в вопросе об аншлюсе Австрии, то Манштейна «погубила» именно близость к фон Фричу. Каких-то явных оппозиционных политических демонстраций за Манштейном после его «еврейского демарша» не наблюдалось. И хотя, конечно, симпатии Манштейна были на стороне Фрича, но, очевидно, его позицию можно охарактеризовать словами, которые приписывают фон Браухичу: «Я – солдат. Мой долг – повиноваться» [10; 2].
Однако данное кредо относилось только к военно-политическим вопросам. Что же касается сохранения армейских традиций, важнейшей из которых Манштейн считал принцип невмешательства политического руководства страны в непосредственное командование войсками, то тут он отнюдь не был послушным и невозражающим исполнителем. И если принять во внимание такие черты характера Манштейна как воля, твёрдое и последовательное следование своей точке зрения и её отстаивание, не взирая на лица, а также и то, что Гитлер со своим властолюбием и полководческими амбициями не был намерен давать военным какую-то независимость в вопросах командования и управления армией, то станет ясно, что причиной антипатии Гитлера к Манштейну была не только близость последнего к Фричу, но и его практическая деятельность во время службы в Генштабе.
Сам Манштейн об этой стороне своей деятельности высказался весьма лаконично: «…Ещё зимой 1937/38 года, будучи на посту начальника 1-го управления Генерального штаба и помощником Фрича и Бека, я боролся за то, чтобы ОКХ заняло подобающее ему место в системе управления войсками в случае войны» [52; 67].
Подобная борьба плюсов Манштейну в глазах фюрера не прибавила. потому в феврале 1938 года, вслед за Фричем, Гитлер охотно отправил его в отставку (сохранив при этом пост за более оппозиционным Беком).
В апреле 1938 года генерала Манштейна назначили командиром 18-й пехотной дивизии, дислоцировавшейся в городе Лигниц (ныне город Легница в Западной Польше).
О периоде командования дивизией Манштейн вспоминает:
«С начала апреля 1938 года я имел возможность полностью посвятить себя службе на посту командира дивизии. Выполнение этих обязанностей приносило как раз в те годы особое удовлетворение, однако требовало полного напряжения всех сил. Ведь задача увеличения численности армии ещё далеко не была выполнена. Более того, непрерывное формирование новых частей постоянно требовало изменения состава уже существовавших соединений. Темпы осуществления перевооружения, связанный с ним быстрый рост в первую очередь офицерского и унтер-офицерского корпуса предъявляли к командирам всех степеней высокие требования, если мы хотели достичь нашей цели: создать хорошо обученные, внутренне спаянные войска, способные обеспечить безопасность империи. Тем большее удовлетворение принесли итоги этой работы, особенно для меня, после долгих лет работы в Берлине получившего счастливую возможность установить непосредственный контакт с войсками. С большой благодарностью я вспоминаю поэтому об этих последних полутора мирных годах и в особенности о силезцах, которые составляли ядро 18-й дивизии. Силезия с давних пор поставляла хороших солдат, и, таким образом, военное воспитание и обучение новых частей было благодарной задачей» [52; 11].
Манштейн действительно уделял большое внимание обучению и сколачиванию частей своей дивизии. Им часто проводились учения различных уровней. Так, только в августе 1939 года было проведено общедивизионное учение в Нейгаммере (13 – 14 августа), большие учения дивизионной артиллерии во взаимодействии с авиацией (15 августа) и учение одного из полков дивизии (16 августа) [26; 74 – 75], [52; 13, 18].
Практически полуторагодичный срок командования дивизией, безусловно, дал много Манштейну в практике непосредственного управления войсками. Этот опыт был ценнейшим дополнением к его навыкам штабного руководителя.
Период командования 18-й пехотной дивизией имел небольшой перерыв в октябре 1938 года.
Как известно, 29 – 30 сентября 1938 года в Мюнхене на конференции с участием глав правительств Германии, Италии, Франции и Великобритании было принято решение об отторжении от Чехословацкой республики Судетской области и передаче её Рейху. Мнения самих чехов при этом никто не спросил, а представителей Чехословакии даже не пригласили для участия в заседаниях конференции – они, находясь в Мюнхене, смиренно дожидались приговора своей стране в «предбаннике» конференции, если можно так выразиться (а выразиться по-другому – трудно).
Заключённое в Мюнхене соглашение предусматривало, что чехословацкое правительство в период с 10 по 10 октября передаст Судетскую область Германии.
Командовать германской армией, в задачу которой входил захват Судет, был назначен генерал-полковник фон Лееб, а его начальником штаба стал Эрих фон Манштейн. Гитлер не возражал против этого назначения, видимо, отдавая должное профессиональным навыкам Манштейна. В то же время, штаб армии, вступающей в Судетскую область, – это не Генеральный штаб Сухопутных войск в Берлине, т.е. Манштейн на этой должности был далёк от общего командования вермахтом, да и очей фюреру «не мозолил».
Интермедия «цветочной войны»40 была недолгой – примерно так высказался о занятии Судетской области сам Манштейн [52; 11].
После Судетского кризиса он возвращается на должность командира 18-й пехотной дивизии, на которой и пребывает до августа 1939 года.
Летом 1939 года, по утверждению автора «Утерянных побед», он впервые узнаёт о директиве «Вайс» – плане нападения на Польшу, разработанном в Генеральном штабе по указанию Гитлера весной 1939 года. Причём, манштейну сообщили о наличии данного плана не просто так – предусматривалось, что он займёт пост начальника штаба группы армий «Юг», командующим которой назначался генерал-полковник фон Рундштедт.
Поскольку штаба этой группы армий ещё не существовало и его предполагалось сформировать только с объявлением мобилизации, то все вопросы, связанные с развёртыванием группы армий, которое происходило в Силезии, Восточной Моравии и частично – Словакии, должен был решать рабочий штаб. Он начал свою работу уже 12 августа 1939 года в Нейгаммере (Силезия). Во главе штаба был поставлен полковник Генерального штаба Сухопутных войск вермахта Блюментритт. Манштейн, дивизия которого как раз в Нейгаммере в этот момент готовилась к проведению больших дивизионных учений (о них говорилось чуть выше), был введён в состав данного временного органа. Так что учения 18-й пехотной дивизии он возглавлял, уже совмещая обязанности командира дивизии и офицера рабочего штаба, ведавшего развёртыванием группы армий «Юг», причём, офицера, который должен был в перспективе возглавить штаб этой группы армий [52; 12 – 13].
В середине августа в Нейгаммер прибыл генерал-полковник Рундштедт [52; 12].
«Он был блестяще одарённым военным. Он умел сразу схватывать самое важное и занимался только важными вопросами. Всё, что являлось второстепенным, его абсолютно не интересовало. Что касается его личности, то это был, как принято выражаться, человек старой школы. Этот стиль, к сожалению, исчезает, хотя он раньше обогащал жизнь нюансом любезности. Генерал-полковник обладал обаянием. Этому обаянию не мог противостоять даже Гитлер. Он питал к генерал-полковнику, по-видимому, подлинную привязанность и, как это ни странно, сохранил её и после того, как дважды подвергал его опале. Возможно, Гитлера привлекало в Рундштедте то, что он производил впечатление человека минувших, непонятных ему времён, к внутренней и внешней атмосфере которых он никогда не мог приобщиться», – такую характеристику профессиональных и человеческих качеств фон Рундштедта дал Манштейн в своих мемуарах [52; 12].
Далее события развивались лавинообразно. 19 августа Рундштедт и Манштейн были вызваны на совещание в ставку фюрера в Оберзальцберг. На этом совещании, в котором приняли участие все командующие группами армий и армиями со своими начальниками штабов, а также командующие авиационными и военно-морскими соединениями, Гитлер категорически заявил о своём решении немедленно разрешить польский вопрос, даже ценой войны41. Мирное решение вопроса допускалось лишь в том случае, если Польша перед лицом уже начавшегося, хотя ещё и замаскированного, развёртывания вермахта подчинится нажиму Германии. Фюрер был убеждён, что Западные державы в критический момент опять не возьмутся за оружие, как по причине практической невозможности оказать Польше действенную эффективную помощь, так и по причине отсутствия решимости в руководящих кругах Великобритании и Франции объявить Германии войну [26; 75], [52; 19 – 20].
«Наибольшей неожиданностью, – вспоминает об этом совещании Манштейн, – и одновременно самым глубоким впечатлением, естественно, было сообщение о предстоящем заключении пакта с Советским Союзом. …Гитлер сообщил, что присутствовавший на совещании министр иностранных дел фон Риббентроп, с которым он в нашем присутствии попрощался, вылетает в Москву для заключения со Сталиным пакта о ненападении. Тем самым, говорил он, у западных держав выбиты из рук главные козыри. Блокада Германии также теперь не достигнет результата. Гитлер намекнул, что он для того, чтобы создать возможность для заключения пакта, пошёл на серьёзные уступки Советскому Союзу в Прибалтике, а также в отношении восточной границы Польши. Из его слов, однако, нельзя было сделать вывод о полном разделе Польши. В действительности Гитлер, как это сегодня известно, ещё во время польской кампании рассматривал вопрос о сохранении оставшейся части Польши» [52; 20].
Мы специально процитировали этот отрывок из мемуаров Манштейна. Он очень показателен и, как говорится, бьёт не в бровь, а в глаз тем западным историкам и политикам и их последователям из «демократического» лагеря на территории бывшего СССР, которые ставят всё с ног на голову, заявляя, что заключение советско-германского пакта о ненападении сделало возможным начало Второй мировой войны. Какие выводы вытекают из данных слов Манштейна?
1) Нападение на Польшу состоится в любом случае. Оно не зависит от позиции Западных держав, а также и позиции Советской России, ибо о скором заключении пакта с ней Гитлер сообщил своему генералитету после своих заявлений о войне с Польшей.
2) Для германского генералитета заявления фюрера о военном разрешении польского вопроса были чем-то вполне естественным. Этой войны ждали, к ней усиленно готовились. А вот что действительно поразило немецких генералов, и поразило приятно, так это объявление о заключении пакта о ненападении с СССР. Причём, надо понимать, что положительная реакция на данное сообщение Гитлера была вызвана ни какими-то симпатиями к нашей стране, а тем обстоятельством, что одним вероятным противником в грядущей войне становилось меньше.
Наконец,
3) обращает на себя внимание категорическое заявление Манштейна, причём, со ссылкой на факты, ставшие известными уже после окончания Второй мировой войны, о том, что полное уничтожение Польского государства, раздел всей Польши между Третьим рейхом и Советским Союзом Гитлер тогда не планировал. И даже во время Польской кампании не было однозначности в этом вопросе. Т.е. подписанный 23 августа 1939 года пакт не подразумевал уничтожение Польши, как государства. Заявления ряда западных политиков и историков, а также российских исследователей «демократического» направления подобными трактовками советско-германского пакта о ненападении – не более чем тенденциозные, не имеющие ничего общего с действительностью инсинуации.
