Игорь Юрьевич Додонов
Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения
В своих мемуарах генерал де Голль рассказывает, как в разговоре с ним главнокомандующий французской армией генерал Вейган заявил: «…Не пройдёт и недели после того, как меня разобьют, а Англия уже начнёт переговоры с Германией» [58; 120]. И надо признать, что, учитывая политическую линию кабинета Чемберлена и настроения, существовавшие в британских штабах во время премьерства последнего, Вейган имел право на подобное высказывание. С другой стороны, и вышеописанные шаги англичан, и слова французского главкома являются очень ярким показателем уровня союзнических отношений между странами и степени их доверия друг к другу.
Стоит ли после всего этого удивляться вот такой характеристике морального состояния войск, вышедшей из французского Генерального штаба уже после разгрома союзных армий:
«До 10 мая боевой дух войск был удовлетворительным, хотя и недостаточно высоким. Не хватало зажигающего воодушевления и решительности. Чувство готовности к выполнению своего долга любой ценой не проявлялось даже в лучших частях с желательной ясностью и твёрдостью (выделено нами – И.Д., В.С.)…
Эта армия с большими материальными и духовными недостатками (выделено нами – И.Д., В.С.) противостояла противнику, который был достаточно оснащён танками и противотанковым оружием, прикрывался и поддерживался мощной авиацией и имел твёрдую волю к победе» [83; 98].
Что ж? Весьма выразительная констатация. Для нас, правда, остаётся загадкой, если подобный уровень морального состояния войск, когда «чувство готовности к выполнению своего долга… не проявлялось даже в лучших частях», французские генштабисты считали удовлетворительным, то в каком случае он для них был бы неудовлетворительным? Очевидно, в том, если бы ещё в период «странной войны», т.е. когда на передовой ещё не стреляли, а играли в футбол, из союзнических частей началось бы массовое дезертирство.
Надо заметить, что немцам было прекрасно известно и о разброде и шатании в правительственных кругах противостоящих им стран, и о сильных антивоенных настроениях среди их населения, и о низком уровне боевого духа в войсках союзников, в том числе и находящихся на передовой. Гитлер ещё в своём выступлении перед высшими чинами армии и флота 27 сентября 1939 года заявил: «Французы не так боеспособны, как поляки. Сила нервов!» [23; 136]. Англичан он ставил выше, отмечая, что они являются «решающим фактором» [83; 136]. В то же время он указывал на кризис доверия в отношениях союзников, подчёркивая, что «сегодня французы твёрдо убеждены, что Англия вкладывает недостаточно сил и средств» в войну с Германией [83; 134].
Принимая во внимание всё вышесказанное, мы видим, что Гитлер ничуть не ошибался в своих оценках.
Не преувеличил и Манштейн, когда записал в мемуарах, что в ходе первой фазы Французской кампании вермахта «боевому духу французской армии уже был нанесён решительный удар» [52; 126]. Тут остаётся только добавить, что и до начала этой кампании высоким боевой дух союзных войск не был.
Что же касается оперативных планов англо-французских войск и создаваемой в соответствии с данными планами войсковой группировки, то тут определяющим было то обстоятельство, что союзное командование не разгадало немецкий замысел, который стал претворяться в жизнь в соответствии с новым, февральским, вариантом плана «Гельб». Следовательно, и группировка англо-французских сил оказалась не готова к отражению немецкого удара.
Генеральные штабы Англии и Франции в период «странной войны» разрабатывали различные варианты действий своих войск.
Основные стратегические замыслы союзников нашли отражение в докладе главнокомандующего французской армией генерала Гамелена о плане войны на 1940 год.
Гамелен считал невозможным наступление немцев на участке франко-германской границы от Лонгви до Базеля (от границы с Люксембургом до границы со Швейцарией), прикрытом линией Мажино. Он совершенно справедливо полагал, что Германия не располагает силами и средствами для её прорыва. Отсюда следовал вывод, что немцы могут нанести удар севернее или южнее линии Мажино. В первом случае – это удар через Бельгию, во втором – через Швейцарию. Учитывая это, французское командование предлагало ввести франко-английские войска в Бельгию и Швейцарию, включить бельгийскую и швейцарскую армии в состав союзных сил и создать прочную оборону на удалённых от французской границы рубежах. По мнению Гамелена, Англия и Франция располагали достаточными силами, чтобы остановить немецкое наступление. Контрнаступление союзников мыслилось делом последующих этапов войны. Не исключалась возможность вступления в войну Италии. В Альпах, Тунисе и других африканских владениях Франции также предлагалось ограничиться обороной [37; 83].
Таким образом, на основных направлениях вероятных действий Германии и Италии Гамелен считал необходимым придерживаться оборонительной стратегии. Весь его план исходил из предположения, что война с самого начала примет затяжной, позиционный характер, т.е. будет подобна Первой мировой войне.
Это были общие соображения доклада Гамелена, с которыми, кстати, вполне согласились и высшие английские военные чины.
Если говорить о попытке обойти линию Мажино с севера, то её можно было осуществить двумя путями: первый – нанеся удар через Арденны и пройдя через Люксембург и Южную Бельгию, второй – наступая через равнинную часть Бельгии, т.е. на севере этой страны.
Так вот, Гамелен, опять-таки исходя из опыта Первой мировой войны, полагал, что немецкое наступление развернётся севернее линии Намюр, Льеж, через бельгийскую равнину, во французскую Фландрию. Удар противника через Арденны на участке фронта по границе с Бельгией от Лонгви, где кончалась линия Мажино, до Живе на Маасе считался маловероятным.
В отношении маловероятности немецкого наступления через Арденны мнение Гамелена вполне разделяли и другие представители французского командования, и англичане. Так, генерал Жорж, командующий французским Северо-Восточным фронтом, в своём приказе № 82 от 14 марта 1940 года отмечал: «…Возможно лишь сравнительно медленное развёртывание операций (в районе Арденн – И.Д., В.С.) из-за бедной сети железных и шоссейных дорог» [37; 84].
Убеждённость англо-французов в непроходимости Арденн для больших войсковых масс, в непригодности их для развёртывания наступления механизированных соединений сыграла с ними злую шутку. Примечательно, что командующий французским Северо-Восточным фронтом издал свой приказ, в котором содержались процитированные выше слова, в середине марта 1940 года, когда подготовка немецкого удара через Арденнские горы уже шла полным ходом. Т.е. французы и англичане проглядели крупную перегруппировку германских войск. И это, просим заметить, не в мирное время, а во время войны с Германией, когда интенсивная разведка противника является важнейшим делом. Попросту говоря, союзники «проспали» изменения в планах немецкой стороны и связанное с этими изменениями перераспределение больших войсковых масс вдоль линии фронта. «Западные державы не сумели обнаружить постепенно происходившего изменения немецкого оперативного плана, – пишет К. Типпельскирх. – Этому в одинаковой степени способствовали как строгие меры обеспечения секретности, принятые немецким командованием, и систематически распространявшиеся всеми путями слухи в лагере противника о сохранении сильной группировки сил на северном крыле немецких войск, так и тот факт, что союзники были далеки от мысли о возможности проведения такой, казалось бы, абсурдной операции, которую планировали немцы» [83; 96].
Однако обороняться на французской границе по всему её протяжению англо-французы тоже не хотели. По мнению представителей союзного командования, позиции по франко-бельгийской границе не обеспечивали достаточной прочности обороны. Считалось, что устойчивый оборонительный фронт на этом направлении может быть создан только выдвижением англо-французских войск в Бельгию на рубеж рек Шельда и Диль или, что ещё лучше, на рубеж канала Альберта. Бельгия и Голландия рассматривались при этом как естественные потенциальные союзники (хотя на момент составления указанного плана они таковыми не были, так как являлись нейтральными странами), поскольку считалось, что как только Германия начнёт агрессию против них, они сразу же войдут в англо-французскую коалицию [37; 84].
Подобный взгляд привёл, в свою очередь, к тому, что всё английское и французское оперативное планирование свелось к разработке манёвра союзных войск в Бельгию. Рассматривалось три варианта этого манёвра.
Первый вариант. Он считался наиболее выгодным. Им предусматривался выход франко-британских войск на укреплённые позиции бельгийской армии по каналу Альберта вблизи германо-бельгийской границы.
Но союзное командование считало, что подтягивать на рубеж канала Альберта англо-французские войска надо до начала немецкого наступления, ибо после его начала силы вермахта окажутся на указанном рубеже практически гарантированно раньше англо-французов. Однако ввести свои войска на бельгийскую территорию до нападения на неё Германии Англия и Франция не могли. Это возможно было сделать законным путём только с согласия самой Бельгии. Но её правительство такого согласия не дало бы, ибо подобный шаг означал потерю Бельгией статуса нейтральной страны, на призрачную защиту которого бельгийское правительство рассчитывало до самого последнего момента. Введение в Бельгию войск без её согласия означало акт агрессии, на что Англия и Франция не решились.
Посему был разработан второй вариант манёвра. Согласно ему, французские и британские войска под прикрытием сражающейся бельгийской армии выдвигались на рубеж реки Шельда. Удалённость этого рубежа от французской границы была незначительной, и союзные силы получали, таким образом, время для организации прочной обороны. Вариант получил название «Эско» (Эско – французское наименование Шельды).
Но у такого варианта было два существенных недостатка. Прежде всего, позиции по Шельде находились довольно близко к границам Франции, и это очень не нравилось собственно французскому командованию (в том числе и самому главнокомандующему генералу Гамелену), которое стремилось отодвинуть оборонительное сражение как можно дальше от французских границ. Далее, при подобном варианте действий в руки немцев отдавалась большая часть Бельгии, в том числе и её столица Брюссель, и значительная часть морского побережья страны. По сути дела, один на один с противником оставлялась и Голландия, что означало её быстрое поражение. Такое уже сильно не устраивало Великобританию, ибо она придавала большое значение контролю за морским побережьем Бельгии и Голландии, что в значительной степени обеспечивало с моря оборону Британских островов.
Как следствие, появился третий (промежуточный) вариант развёртывания англо-французских войск в Бельгии. Союзные войска своим левым крылом выходили к Антверпену, занимали оборону по реке Диль, прикрывали Намюр и организовывали фронт по реке Маас до Седана. Конечно, позиции по реке Диль были слабее позиций по Шельде, но в остальном такой план устраивал всех. Была в нём и значительная удалённость от французских границ, и обеспечение защиты большой территории Бельгии, и сохранение контроля над её побережьем, и поддержание локтевой связи с Голландией. При этом и бельгийская, и даже отчасти голландская армии могли быть включены в группировку союзных войск. План получил наименование «Диль» [37; 84].
Его утвердили на заседании верховного совета союзников в Лондоне 17 ноября 1939 года [37; 84 – 85].
Какая группировка союзных войск предусматривалась вариантом «Диль»?
Главное внимание уделялось Северо-Восточному фронту. От Швейцарии до Дюнкерка под командованием генерала Жоржа развернулись три группы армий французских войск и британские экспедиционные силы генерала Горта.
1-я группа армий (командующий – генерал Бийот) являлась наиболее сильной и включала четыре французские армии (1, 2, 7-ю и 9-ю) и британские экспедиционные силы. Всего она насчитывала 41 дивизию (32 французские, из них – 22 пехотные, 3 лёгкие механизированные и 7 моторизованных, и 9 английских). Большинство соединений группы армий генерала Бийота находились к маю 1940 года в районах ожидания и готовились к выдвижению в Бельгию. Только 2-я армия и правый фланг 9-й армии не участвовали в этом манёвре и должны были оставаться на французской территории, занимая оборону от Лонгви (окончание линии Мажино) до Живе на Маасе.
1-я, 7-я и большая часть 9-й армии с получением согласия правительства Бельгии должны были вступить на её территорию и достичь рубежа реки Диль.
Считалось, что бельгийская и голландская армии смогут обеспечить до этого времени сдерживание наступающих войск вермахта.
1-я армия должна была создать оборонительный фронт в Бельгии между Намюром и Вавром, выступив в качестве своеобразного центра, по сторонам которого разворачивались остальные союзные силы.
Южнее 1-й армии занимал позиции от Намюра до Живе, по Маасу, левый фланг 9-й французской армии.
Севернее 1-й армии выходили на реку Диль и организовывали по ней оборону от Вавра до Лувена британские экспедиционные силы.
Далее к северу предполагалось наличие оборонительных позиций бельгийской армии.
Особая задача ставилась 7-й армии (командующий – генерал Жиро). Данная задача появилась как уточнение первоначального варианта плана «Диль». Армия генерала Жиро, бывшая по первоначальному плану резервной, должна была выдвинуться в район Бреда, Тюрнхаут на территории Голландии, пройдя севернее позиций бельгийской армии, и обеспечить создание сплошного фронта франко-англо-бельгийских сил и голландской армии. Эта операция 7-й французской армии в итоге получила даже особое наименование – план «Бреда».
Выдвижение англо-французских войск на рубеж «Диль» прикрывалось подвижными соединениями: кавалерийскими дивизиями, бригадами спаги61, лёгкими механизированными дивизиями62 и разведывательными частями [37; 85], [83; 97].
2-я группа французских армий (командующий – генерал Претел) в составе 3, 4-й и 5-й армий (всего 39 дивизий) имела чисто оборонительную задачу: удерживать линию Мажино. Она занимала позиции в 300-километровой полосе от Лонгви до Селесты и опиралась на мощные укрепления линии Мажино [37; 86], [83; 97].
3-я группа армий под командованием генерала Бессонна держала оборону от Селесты до швейцарской границы по Верхнему Рейну. Собственно, эта группа армий состояла из одной армии – 8-й и отдельного армейского корпуса (всего 11 дивизий). Данным силам ставилась двоякая задача. Во-первых, оборонять южный участок линии Мажино (от Селесты). Во-вторых, в случае нападения Германии на Швейцарию группа армий генерала Бессонна должна была вступить на швейцарскую территорию, организовать взаимодействие со швейцарской армией и обеспечить прикрытие Берна [37; 86], [83; 97].
В свой резерв командующий Северо-Восточным фронтом выделил 17 дивизий, 5 из которых предназначались для усиления группировки войск, совершавших манёвр в Бельгию, а остальные 12 располагались позади 2-й и 3-й групп французских армий [37; 86].
В резерве главнокомандующего французской армией генерала Гамелена находилось ещё 6 дивизий, 3 из которых были танковыми и также предназначались для усиления выдвинувшихся в Бельгию англо-французских войск.
Таким образом, союзные силы на Северо-Восточном фронте насчитывали (с учётом предназначенных для фронта 6 дивизий резерва французского главнокомандующего) 114 дивизий63. Из этих дивизий танковыми были 3 (все французские; причём, 4-я танковая дивизия была окончательно сформирована уже в ходе боевых действий; её командиром стал тогда ещё полковник де Голль [37; 89], [58; 114]), механизированными – 3 (все французские; точнее, лёгкими механизированными), моторизованными – 16 (7 французских и 9 английских), кавалерийскими – 5 (все французские) [37; 89], [83; 96].
Общее соотношение по количеству соединений (с учётом резервов всех видов, предназначенных для франко-бельгийско-голландского театра боевых действий) было в пользу немцев примерно 1:1,2.
Если рассматривать, однако, соотношение по количеству подвижных механизированных соединений, то здесь, на первый взгляд, преимущество остаётся за англо-французами. В самом деле, против 17 немецких подвижных механизированных дивизий союзники имели 22 подобных соединения, т.е. соотношение примерно 1:1,3 в пользу союзников. И если при этом учесть преимущество англо-французов в количестве танков (примерно в таком же соотношении 1:1,3 (см. выше)), то их перевес выглядит более чем убедительно. И, казалось бы, у них были все шансы на успех в «войне моторов».
Но это первое впечатление весьма и весьма обманчиво. Всё дело, во-первых, в качестве самих механизированных соединений. У немцев 10 из 17 дивизий были танковыми. У французов танковыми были всего 3 дивизии. Да и то одна из них не закончила своего формирования к началу немецкого наступления и формировалась спешно, из разрозненных частей. Французские лёгкие механизированные дивизии, которых тоже было всего 3 и которые могли служить хоть каким-то противовесом немецким танковым дивизиям, всё же были значительно слабее последних. Недаром Манштейн отметил в своих воспоминаниях: «Не приходится уже говорить о том, что противник не располагал войсками, равноценными немецким оперативным танковым соединениям» [52; 126].
Во-вторых, ни у англичан, ни у французов не существовало теории танковой войны. Проповедовавший её во французской армии де Голль не находил поддержки. В основной своей массе английские и французские военачальники рассматривали танки как средство поддержки действий пехоты. Подобные представления немецкий генерал Эймансберг ещё в 1937 году охарактеризовал как свидетельствующие «о потрясающем незнании действительности» [58; 109]. Поэтому даже те танковые соединения, которые имелись к маю 1940 года у французов, они не смогли правильно использовать (исключение составили лишь действия 4-й бронетанковой дивизии под командованием де Голля, но об этом ниже).
Большая часть французских и английских танков была сведена в отдельные танковые батальоны, распределённые между армиями. Это ограничивало, а то и полностью исключало возможность их массированного использования.
На Северо-Восточном фронте половина отдельных танковых батальонов находилась в составе 2-й группы армий, которая обороняла линию Мажино. Но здесь немцы, как мы помним, не планировали активных действий ни по одному из вариантов плана «Гельб». Т.е. вся эта масса французских танков была обречена на бездействие. Зато в составе 2-й армии и правого крыла 9-й армии 1-й группы французских армий, которые держали оборону на рубеже уже не прикрытом укреплениями линии Мажино, было всего 6 танковых батальонов. Здесь не было ни одной танковой или лёгкой механизированной дивизии, и, по планам союзников, механизированные соединения и не должны были находиться на этом участке фронта. Но именно здесь, на этом участке, немцы нанесут удар самой мощной своей танковой группировкой – группой Клейста [37; 90]. В таких условиях 6 французских танковых батальонов, по меткому выражению генерала де Голля, – «это всего лишь пылинка…» [58; 108].
Таким образом, при ближайшем рассмотрении, некоторое преимущество некоторое преимущество англо-французов в количестве механизированных подвижных соединений оборачивалось своей противоположностью – союзные войска решительно уступали вермахту в этом отношении.
Если говорить об общем соотношении количества соединений противоборствующих сторон, то, безусловно, необходимо учитывать соединения бельгийской и голландской армий, которым также предстояло сражаться с немцами и которые, следовательно, автоматически становились союзниками англо-французов.
Бельгийская армия могла выставить 7 армейских и 1 кавалерийский корпус. В их составе было 18 пехотных дивизий, 2 дивизии арденнских егерей (т.е. горнострелковых) и 2 кавалерийские дивизии. У бельгийцев существовало 5 укреплённых районов. Наиболее мощным из них был укрепрайон Льежа, к которому примыкала оборонительная линия по каналу Альберта. Бельгийские войска, занимавшие укрепрайоны, обычно приравнивают по численности к 1 дивизии. Итого, бельгийцы располагали 23 дивизиями [6; 1– 2], [37; 87, 89], [83; 98]. Танков в бельгийской армии не было, войска располагали только бронеавтомобилями. Поэтому не было и механизированных соединений. «Сухопутная армия не была подготовлена к ведению маневренной войны», – резюмирует К. Типпельскирх [83; 98].
Голландская армия имела 8 пехотных дивизий, 1 лёгкую дивизию, а также специальную дивизию для защиты оборонительной линии Пел, проходившей по долине Мааса. Итого, 10 дивизий. Подобно бельгийской армии, голландская не имела механизированных соединений или хотя бы частей. Как мы помним, в её составе вообще не было танков [37; 88 – 89].
Таким образом, к англо-французским силам можно прибавить 33 бельгийских и голландских дивизии, и общее количество соединений союзных сил достигнет 147 единиц. Тогда германская армия вторжения уже начинает несколько уступать общим англо-франко-бельгийско-голландским силам – соотношение примерно 1:1,1 в пользу союзников.
Однако подобное количественное приращение сил, противостоящих германским, по существу, не давало преимущества над ними. Во-первых, и бельгийские, и голландские войска в качественном отношении сильно уступали немецким. Скажем, из 18 пехотных дивизий бельгийской армии французы считали удовлетворительно боеспособными только 12, а остальные 6 оценивали как слабо оснащённые второочередные резервные дивизии [83; 98]. И это не говоря уже о полном отсутствии бронетанковых сил и очень малом количестве самолётов (см. выше). Во-вторых, разработка конкретных планов взаимодействия с бельгийскими и голландскими войсками была невозможна из-за нейтралитета Бельгии и Голландии. Ни правительства этих стран, ни Генеральные штабы их армий на прямые военные контакты с Англией и Францией пойти не могли, что вполне естественно.
В конце концов, бельгийский Генштаб перед угрозой германского нападения, которая становилась всё более очевидной, согласился на ограниченный секретный обмен информацией с французским командованием через военных атташе и даже осуществил некоторые меры по обеспечению ввода союзных войск в Бельгию (надо думать, что это согласие было дано бельгийцами после того, как в январе 1940 года им в руки попали некоторые оперативные документы 1-го воздушного флота немцев, ясно указывавшие на намерение последних вторгнуться в Бельгию (см. выше)). Но предложения французов о полноценном взаимодействии штабов и обмене документами по планированию всё же были отклонены [37; 87].
Ещё хуже обстояло дело с голландцами. Те ни на правительственном уровне, ни на уровне Генштаба вообще не шли ни на какие контакты с англо-французами по вопросу взаимодействия вооружённых сил стран в случае германского вторжения в Голландию. В итоге, политические и военные руководители Англии и Франции имели лишь самые общие сведения о намерениях голландского правительства оказать сопротивление в случае нападения Германии [37; 81].
Каковы же всё-таки были планы бельгийцев и голландцев?
В феврале 1940 года бельгийский Генеральный штаб, получив информацию от Гамелена, провёл перегруппировку войск с учётом намерений союзников. План бельгийского командования предусматривал, что участок южнее Льежа и реки Маас должны оборонять 2 дивизии арденнских егерей и 2 кавалерийские дивизии. При этом в Арденнах. При этом в Арденнах предполагалось наличие лишь лёгкой завесы, которой предстояло произвести разрушения на маршрутах движения противника и, не ввязываясь в бой, отступить в северном направлении. На участке Льеж, Антверпен располагались 12 дивизий, используя канал Альберта, который благодаря своему глубокому и крутому руслу представлял собой прекрасное препятствие для подвижных войск, и особенно танковых. 2 дивизии были выдвинуты для обороны предполья на восток и северо-восток, к голландской границе. Остальные 4 дивизии изначально занимали оборону по реке Диль между Лувеном и Антверпеном, тем самым сразу же включались в систему англо-французской обороны, создание которой было предусмотрено планом «Диль». Решительного удержания Льежа и канала Альберта не планировалось, но предполагалось, что бельгийцы смогут здесь продержаться несколько дней (от двух до четырёх), а за это время англо-французские войска успеют занять позиции по рекам Диль и Маас, после чего основная часть бельгийской армии отступит к этим позициям [37; 87], [83; 98 –99].
Голландский Генеральный штаб прекрасно понимал, что сил армии страны недостаточно для обороны её 400-километровой восточной границы, протирающейся от Маастрихта до Северного моря. Кроме того, голландцам, в отличие от бельгийцев, не приходилось рассчитывать на быструю помощь союзников. Поэтому на границе располагались лишь слабые заслоны, которые с началом германского вторжения должны были спешно отойти. Северные, восточные и частично южные провинции страны предполагалось, таким образом, оставить. При этом на участке границы между городами Маастрихт и Наймеген должны были быть взорваны многочисленные железнодорожные и шоссейные через реки Маас, Ваал и канал Юлианы, что имело целью затормозить продвижение германских войск. Предусматривалось удержание лишь определённого района, получившего название «Крепость Голландия». Этот район включал важнейшие промышленные и административные центры страны: Гаагу, Амстердам, Утрехт и Дордрехт. С востока его прикрывали две оборонительные линии – Эйсел (по каналу Эйсел) и Греббе. Оборона на первой линии должна была носить кратковременный, сдерживающий продвижение противника характер. Оборона на второй предполагалась более долгой и основательной. Поэтому линия Эйсел занималась слабыми силами, а линия Греббе – значительными контингентами войск. С юга и юго-востока «Крепость Голландия» прикрывалась оборонительной линией Пел. Для усиления обороны предусматривалось затопление отдельных участков местности. По мнению голландского командования, оборона «Крепости Голландия» была достаточно прочной, чтобы выдержать натиск немецкой армии в течение нескольких недель, что даст время подойти в район боёв англо-французским войскам [37; 88], [83; 99].
В целом, планы всех противостоящих Германии союзных армий носили пассивный, выжидательный характер. И если данная особенность была вполне естественна для разработок бельгийского и голландского Генеральных штабов, то для англичан и французов её можно объяснить только ошибочностью стратегической концепции, исходившей целиком из опыта Первой мировой войны и не учитывающей тех новых средств и способов ведения вооружённой борьбы, которые появились в межвоенный период. Не в меньшей степени эта концепция говорит и о боязни английским и французским командованием активных действий, которые, по их мнению, неизбежно повели бы к большим потерям. Страх перед ними также был следствием позиционной «мясорубки» 1914 – 1918 годов. Подобного уровня потерь высшие военные обеих стран пытались избежать, придерживаясь пассивной стратегии (что, кстати, весьма странно, ведь позиционный характер Первой мировой не избавил противоборствующие стороны от больших человеческих жертв).
Итак, добровольно отдав инициативу германской стороне, союзники, как уже и было сказано, просчитались в определении её намерений, не уловили коренного пересмотра ею плана «Гельб», т.е. переноса точки приложения главных усилий, места нанесения основного удара.
Справедливости ради надо отметить, что не все представители французского генералитета безоговорочно приняли план действий союзного командования, в основу которого был положен доклад Гамелена. Так, командующий 7-й французской армией генерал Жиро высказывал сомнения в целесообразности выдвижения его армии в район Бреды. Командующий 1-й французской армией генерал Бланшар изложил в специальном докладе своё мнение о невозможности организации в короткие сроки прочной обороны по рубежу реки Диль.
С наиболее радикальной критикой стратегической концепции союзников выступил в конце января 1940 года начальник танковых войск 5-й французской армии полковник де Голль. 21 января он направил меморандум 80 наиболее видным политическим и военным деятелям Франции, в котором подчёркивал, что ни французские, ни английские войска не готовы к ведению современной войны, которая будет являться «войной моторов». По мнению де Голля, немцы неизбежно предпримут большое наступление. И это будет наступление бронетанковых и механизированных сил при поддержке авиации. Пассивное ожидание такого удара гарантированно приведёт к прорыву англо-французского фронта и поражению [37; 88], [58; 109 – 110]. Полковник ссылался на опыт Польской кампании вермахта и писал: «Быть инертным в нынешнем конфликте, значит оказаться побеждённым… Французский народ ни в коем случае не должен питать иллюзий, будто бы нынешний отказ наших вооружённых сил от наступательной доктрины соответствует характеру начавшейся войны. Как раз наоборот. Мотор придаёт современным средствам уничтожения такую мощь, такую скорость, такой радиус действия, что уже начавшаяся война рано или поздно по размаху и стремительности манёвра, внезапности атак, по масштабам вторжения и преследования намного превзойдёт всё, что было наиболее замечательного с этой точки зрения в прошлом… Не следует заблуждаться! Начавшаяся война может превратиться в самую распространённую, самую сложную, самую жестокую из войн, которые когда-либо опустошали землю. Породивший её политический, экономический, социальный и моральный кризис носит столь глубокий и всеобъемлющий характер, что он неизбежно приведёт к коренному перевороту в положении народов и государств. В силу непостижимой гармонии вещей орудием этого переворота, вполне соответствующим его гигантским масштабам, становится армия моторов. Уже давно пора Франции сделать из этого вывод» [58; 110].
Де Голль предлагал увеличить производство вооружения, свести механизированные средства в единый резерв, чтобы получить возможность отразить наступление противника [37; 88].
В отношении реакции высших армейских инстанций на свой меморандум де Голль в мемуарах лаконично заметил: «Мой меморандум не вызвал сенсации» [37; 88 – 89]. Т.е., в сущности, предложения де Голля не встретили поддержки и понимания ни у политиков, ни у высокопоставленных военных чинов. Тем не менее, надо всё-таки сказать, что 3 танковые дивизии к началу немецкого наступления были созданы (третья из них, командовать которой был назначен именно де Голль, не успела завершить к 10 мая своего формирования), и эти дивизии составили всё-таки резерв главнокомандующего. Получается, в чём-то советам де Голля последовали. Но и масштаб этих мероприятий был не тот (основная масса французских танков оставалась распылённой по отдельным батальонам), и время было упущено, и, главное, даже те бронетанковые соединения, которые были сформированы, применять в соответствии с теорией танковой войны французское командование не умело – оно безнадёжно отстало в данном вопросе.
