Игорь Юрьевич Додонов
Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения
Другой немецкий генерал, Гейнц Гудериан, с корпусом которого непосредственно сражался де Голль под Монкорне и Лаоном, в своих «Воспоминаниях солдата» отмечает:
«…Ещё 16 мая мы знали о наличии французской бронетанковой дивизии, новом соединении генерала де Голля, которое… впервые вступило в бой под Монкорне. Де Голль подтвердил наши данные через несколько дней. 18 мая несколько танков из его дивизии подошли на 2 километра к моему передовому пункту в Ольнонском лесу, охраняемому лишь несколькими 20-мм зенитными пушками. Я пережил пару часов в томительной неизвестности, пока эти грозные гости не повернули обратно» [25; 152].
Действительно, такое забыть трудно. Прорыв танков к твоему командному пункту кому угодно пощекочет нервы. И констатация данного факта Гудерианом – это фактическая похвала действиям дивизии де Голля.
И всё же общий итог от контратак французских пехотных и танковых дивизий оказался нулевым. Действия 4-й бронетанковой дивизии на этом фоне были мельчайшей частностью. Как справедливо отмечает Типпельскирх, попытки французского командования «восстановить фронт между 2-й и 9-й армиями… потерпели неудачу из-за стремительного темпа наступления подвижных соединений и следовавших за ними вплотную пехотных дивизий 4-й и 12-й армий, которые расширили фронт прорыва и обеспечили фланги» [83; 109].
Энергично наступали немцы, не давая союзникам опомниться и в Бельгии. Группа армий «Б» усиливала давление на отходившие к Шельде британские, французские и бельгийские войска. Уже 17 мая был занят Брюссель [37; 95].
Но если в Бельгии фронт союзных армий сохранял целостность, и они попросту выдавливались германскими соединениями, как поршнем вода, то там, где решалась судьба кампании, т.е. в Северной Франции, дела у союзников приняли катастрофический оборот. Правый фланг французской 9-й армии в беспорядке продолжал отступать на запад, и уже к вечеру 18 мая перестал существовать, окончательно разгромленный немцами [37; 95]. Оказался невозможным и манёвр на юг левого фланга 9-й французской армии, а также части сил 1-й французской армии. 6-я и 4-я германские армии либо сковали эти французские войска, либо разгромили их [83; 109].
Проходя в день по 50 и более километров, немецкие подвижные соединения двигались на запад [83; 110].
К вечеру 18 мая части XV и XVI моторизованных корпусов 4-й немецкой армии вышли в район Мобёжа. В этот же день танки группы генерала Клейста сбили последние французские заслоны у Сен-Кантена. Далее на запад, кроме тыловых частей и местных небольших гарнизонов, никаких сил союзников уже не было. Немцы стремительно рвались к Ла-Маншу [25; 152], [37; 95], [83; 110].
Германское Верховное командование усиливало фланги основной наступающей группировки, т.е. группы армий «А». На направлении главного удара в сражение были введены свежие силы. Сюда перебрасывались соединения и части из групп армий «Б» и «Ц». В итоге, группа армий Рундштедта увеличилась до 71 дивизии (напомним, первоначально она включала 45 дивизий) [37; 96].
18 мая моторизованный корпус генерала Гёпнера был включён в так называемую танковую группу генерала Гота (XV и XVI моторизованные копуса). Т.е. германское командование создало и на северном фланге группы армий «А» такой же ударный танковый кулак, который действовал на южном фланге основного участка прорыва войск этой группы (речь идёт о танковой группе генерала Клейста) [37; 96].
Танковой группе Гота предписывалось наступать на Аррас. Танковой группе Клейста должна была развивать удар на Абвиль [25; 154], [37; 96], [83; 110].
В этой критической ситуации, складывающейся на фронте, Гамелен, по сути, потерял нити управления войсками и не знал, что ему предпринять. Единственное, что он сделал – обратился к французской армии с воззванием «Отечество в опасности!», подобным воззванию, с которым обратился к армии накануне битвы на Марне маршал Жоффр.
«Отечество в опасности! Войска, которые не могут продвигаться вперёд, должны скорее погибнуть на том месте, где они стоят, чем уступить хоть одну пядь французской земли, оборона которой им вверена. В этот час, как и во все исторические для родины моменты, наш девиз – победить или умереть. Мы должны победить!» – призывал генерал Гамелен [83; 109].
Но, в отличие от 1914 года, зажигательные слова французского главнокомандующего не достигли цели. Главной причиной этого была в корне отличная обстановка на фронте. В начале сентября 1914 года французы хоть и отступали под давлением немцев, но им удалось сохранить целостность своего фронта. В мае 1940 года французский фронт расползался, как гнилое одеяло.
Рейно принял решение о смещении Гамелена. Ещё 16 мая он вызвал во Францию из Мадрида 83-летнего маршала Петэна, который был послом Франции в Испании, а из Бейрута – командующего французскими силами в Леванте 73-летнего генерала Вейгана. Оба военачальника отличились в ходе Первой мировой войны. И французский премьер возлагал на них определённые надежды. Петэн 18 мая был назначен вице-председателем совета министров, а Вейган 19 мая стал главнокомандующим французской армией. Был произведён ещё ряд кадровых перестановок в правительстве. Только Рейно не учёл, что оба военачальника уже не те, что были в годы Первой мировой войны. И Петэна, и Вейгана отличала крайняя реакционность взглядов. Они оба поддерживали связи с французскими фашистами и были убеждены в необходимости заключения скорейшего мира с Германией, другими словами, стояли на пораженческих позициях [37; 95 – 96].
Перед своим уходом Гамелен издал «Личную и секретную инструкцию № 12». Она начиналась довольно странными, на первый взгляд, для главнокомандующего словами: «Не желая вмешиваться в руководство происходящим сражением, которое осуществляется командующим Северо-Восточным фронтом, и одобряя все принятые им решения, я считаю…» [37; 96]. Можно, конечно, вслед за некоторыми историками, утверждать, что подобными формулировками Гамелен перекладывал всю ответственность за события на фронте на генерала Жоржа, но мы этого делать не будем [37; 96]. Не испытывая симпатий к Гамелену и не предпринимая попыток оправдать его провал как военачальника, всё-таки будем справедливы: Гамелен не мог применить директивных формулировок в «…инструкции № 12», ибо издавал её, уже зная о своей отставке, т.е. будучи, фактически, частным лицом, а не главнокомандующим армией. Потому-то он и назвал инструкцию личной. Другими словами, она не могла быть ничем иным, как рекомендацией. Таковой она и являлась. Что рекомендовал Гамелен? По его мнению, нужно было первым делом предотвратить окружение союзных армий в Бельгии. Исходя из того, что широкая брешь уже не могла быть закрыта фронтальным ударом, он полагал необходимым перейти к наступательным действиям с севера и юга. 1-я группа французских армий, с которой отступала и бельгийская армия, отходя за Шельду, должна была создать северную ударную группировку. С юга удар должны были наносить вновь созданная 6-я армия и спешно создаваемая левее её 7-я армия. Исходным пунктом для основного удара с севера должен был стать Аррас, с юга – Перрон. Расстояние между этими двумя городами всего 40 километров. И, казалось бы, подобное контрнаступление имеет шансы на успех [83; 110 – 111].
Что-то другое в складывающейся ситуации предложить было трудно. Тем более, что определённые шаги в направлении создания союзных ударных группировок уже делались. На севере англичане, отойдя за Шельду, уже 19 мая спешно организовали позицию от Динана до Арраса, которая и могла стать опорным пунктом для сосредоточения ударной группировки. Мы уже знаем, что благодаря героическим действиям 4-й бронетанковой дивизии полковника де Голля, задержавшей продвижение немцев под Лаоном практически на три дня, 6-я французская армия смогла занять позиции по каналу Уаза – Эна. Северо-западнее её, по Сомме, занимали позиции части, организационно вошедшие в 7-ю армию [83; 110 – 111].
Однако пока политики в Париже занимались «перетряской» правительства, а уходящий в отставку главнокомандующий составлял свои рекомендации, немцы продолжали стремительно наступать к Ла-Маншу.
Уже утром 20 мая части XIX моторизованного корпуса Гудериана заняли Амьен, а вечером этого же дня – Абвиль. Ночью с 20 на 21 мая немцы вышли к побережью Ла-Манша [25; 153 – 154], [37; 96].
21 мая моторизованные корпуса группы Клейста получили приказы развернуться на север и северо-восток и наступать на Булонь, Кале, Сент-Омер и Дюнкерк [25; 155], [37; 96], [83; 113 – 114].
Выход танковых и моторизованных соединений 12-й немецкой армии к морскому побережью означал рассечение сил союзников – англо-франко-бельгийские войска в Бельгии оказывались отрезанными от французских войск, занимающих позиции южнее Соммы и по каналу Уаза – Эна. Рекомендации Гамелена, не успев даже превратиться в конкретный план, явно запаздывали.
На этом первую часть Французской кампании вермахта можно считать законченной. Союзная группировка была рассечена. Теперь перед немецкими войсками вставали задачи уничтожения англо-франко-бельгийских сил в Бельгии и овладения территорией Франции.
Ещё 18 мая 1940 года в дневнике начальника Генерального штаба Сухопутных войск генерала Гальдера появилась следующая запись: «Фюрер, непонятно почему, озабочен южным флангом. Он беснуется и кричит, что можно погубить всю операцию и поставить себя перед угрозой поражения. Он и слушать не хочет о продолжении операции в западном направлении, не говоря уже о юго-западном, и всё ещё одержим идеей наступления на северо-запад» [23; 405].
Мы видели, что основания для подобных опасений у фюрера были. Французы, действительно, вынашивали планы контрудара по рвущимся к Ла-Маншу немецким войскам. Причём, наноситься этот контрудар должен был одновременно и с севра, и с юга. С учётом того, что коридор, по которым немецкие подвижные соединения наступали к морю, был чрезвычайно узок (выше говорилось, что между Перроном и Аррасом расстояние составляло всего 40 километров), подобные действия союзников представляли для немцев реальную опасность. Тут фюрер был абсолютно прав. Другое дело, что, как отмечает в своём дневнике Гальдер, по состоянию на 18 мая «какие-либо группировки, готовящиеся к контрнаступлению» не были обнаружены [23; 405]. И тогда, 18 мая 1940 года, начальник Генерального штаба Сухопутных войск полагал, что подобные группировки «вряд ли… могут быть образованы, учитывая время и пропускную способность железных дорог» [23; 405].
Но теперь мы знаем, что союзники попытались создать контрударные группировки и даже попытались нанести ими контрудар (о чём ниже). Так что, повторяем, по факту, опасения Гитлера не были столь уж безосновательны, и гальдеровское «непонятно почему озабочен», высказанное, так сказать, в режиме реального времени, по прошествии лет звучит уже неактуально. Сейчас вполне понятно, почему фюрер был озабочен.
Понятно, и почему Гальдеру было непонятно (режим реального времени).
А вот почему и по прошествии многих лет, при написании мемуаров в 50-х годах прошлого столетия, то же самое так и не стало понятно Манштейну, может и удивить.
В самом деле, отказ Гитлера от немедленного развития наступления группой армий «А» в юго-западном направлении, его требование о быстром подтягивании пехотных дивизий 12-й и 16-й армий для прикрытия участка прорыва с юга Манштейн в своих «Утраченных победах» трактует не иначе, как пагубное вмешательство в руководство операциями Сухопутных сил [52; 128], [23; 405 –406].
Впрочем, если вспомнить, что одним из лейтмотивов воспоминаний фельдмаршала является утверждение, что во всех поражениях вермахта вообще и его, Манштейна, в частности, виноват лично Гитлер, вмешивавшийся в вопросы командования, то удивляться подобным трактовкам не приходится.
С другой стороны, Манштейна могла разбирать и обида автора, творение которого (план «Гельб») своими директивами так нещадно «редактировал» фюрер. Хотя, если уж быть абсолютно точным, фюрер, наоборот, требовал неукоснительного соблюдения того варианта плана «Гельб», который был принят к исполнению в феврале 1940 года. Напомним, что наработки Манштейна всё-таки были одобрены не в полной мере. Вместо предусмотренного им одновременно с развитием наступления к проливам удара части сил 12-й и 16-й армий в юго-западном направлении принятый в феврале план «Гельб» ограничивался всего лишь фланговым заслоном наносящей удар к морскому побережью группировки. Это ОКХ (Гальдер и Браухич), вдохновлённое успехами первой недели наступательной операции, задумало отступления от плана. Причём, что любопытно, как мы старались показать выше, первоначально именно ОКХ резко возражало против наработок Манштейна и, надо полагать, приложило руку, чтобы «обкорнать» их именно в отношении наступательных действий в юго-западном направлении.
Итак, давала себя знать «обида творца».
Но тогда, в мае 1940 года, творец-то как раз не имел поначалу никакого отношения к реализации на практике своего планового творения.
* * *
Действительно, первая часть наступательной операции вермахта против союзных сил, закончившаяся выходом немцев к Атлантическому побережью, прошла вообще без Манштейна. Он не только не принимал участия в командовании группой армий «А», что при его должности командира XXXVIII армейского корпуса было невозможно. Он и его корпус не принимали участия в боевых действиях вообще. Весьма характерно, что рассказывающий о событиях первых двадцати дней немецкого наступления подраздел главы VI («Командир 38-го армейского корпуса») своих мемуаров Манштейн назвал «Осуждён на наблюдение со стороны» [52; 127].
Весь период, начиная со второй половины февраля по май 1940 года, Манштейн, корпус которого ещё только формировался, по вопросам, связанным с эти формированием, «крейсировал» между Штеттином, Померанией и Познанью, т.е. весьма далеко от театра военных действий Французской кампании. События 10 мая застали его в Лигнице, куда он на несколько дней приехал в отпуск [52; 127].
Что ощутил главный автор реализуемого варианта плана «Гельб», который начал претворяться в жизнь без его участия?
«Естественно, все мои мысли и горячие пожелания были в последующие дни с нашими войсками, наносившими удар через Арденны, – пишет в мемуарах Манштейн. – Удастся ли нам быстро продвинуться через Люксембург и прорваться через бельгийские укрепления по обе стороны от Бастони до того, как сюда подойдут крупные силы французов? Будет ли возможно продолжить безостановочное наступление и форсировать Маас у Седана, тем самым обеспечив окружение северного фланга противника? Но одновременно, как это нетрудно понять, голову мою бороздили не совсем приятные мысли об инстанции, в такой момент сославшей меня далеко в тыл, в то время как на западе осуществлялся план, за который я так долго и настойчиво боролся» [52; 128].
Итак, вполне естественное беспокойство за реализацию на практике своих плановых наработок смешивалось у Манштейна с обидой на ОКХ, которое «отлучило» его от участия в боевых действиях.
Тут же кинуться на фронт Манштейн тоже не мог – его корпус находился в глубоком тылу, и он, как командир корпуса, безусловно, должен был оставаться при нём. Правда, уже вечером 10 мая штаб XXXVIII ак получил приказ о передислокации в Брауншвейг. Этот город в Нижней Саксонии между Ганновером и Магдебургом (юго-западнее Берлина) находился, по существу, в Центральной Германии. К фронту, конечно, поближе, чем от Штеттина, но всё равно далековато. И недаром Манштейн в мемуарах, говоря о переводе штаба XXXVIII армейского корпуса в Брауншвейг, употребляет слово «вперёд», беря его в кавычки [52; 128].
Тем не менее, 13 мая корпус стал перебрасываться в Дюссельдорф. Это уже совсем рядом с бельгийской и голландской границами. Здесь соединение Манштейна было подчинено группе армий «Б» [52; 128]. Однако корпус всё же оставался в тылу, хоть уже и не столь глубоком. «В последующие дни у меня не было других занятий, кроме как в качестве праздношатающегося осматривать взятые штурмом сильно укреплённые бельгийские позиции на Маасе у Маастрихта и на канале Альберта, а также захваченный в результате внезапного нападения оборудованный по последнему слову техники форт Эбен-Эмаель (дальнобойные бельгийские батареи в это время ещё продолжали вести огонь). Кроме того, я узнавал в штабе группы армий и штабе 6-й армии о ходе операции», – вспоминает Манштейн [52; 128].
Период подобной праздности, впрочем, закончился довольно быстро (хотя для Манштейна он, очевидно, показался вечностью) – 16 мая корпус был переподчинён 12-й армии группы армий «А». Уже на следующий день Манштейн прибыл в штаб Рундштедта в Бастонь [52; 128]. Но, несмотря на тёплый приём, оказанный командующим группой армий «А» своему бывшему начальнику штаба, боевой задачи XXXVIII армейский корпус вновь не получил. На сей раз штаб корпуса должен был быть передислоцирован в Люксембург, в городок Клерф. «Наша прежняя роль наблюдателей, – пишет Манштейн, – сменилась задачей руководить переброской нескольких дивизий из числа следовавших за 2-й армией. Не очень почётная задача в тот момент, когда обозначилось решительное поражение противника на северном фланге» [52; 130].
Манштейн рвался в бой, а вместо этого, по меткому выражению В.О. Дайнеса, вынужденно «вместе со своим штабом совершал вояжи» по различным тыловым районам, приближаясь к линии фронта, но не будучи со своим корпусом использованным в боевых действиях [26; 94].
Только 25 мая XXXVIII армейский корпус, переданный в 4-ю армию группы армий «А», получил задачу сменить соединения XIV моторизованного корпуса, оставленные генералом Клейстом для прикрытия своего тыла на нижнем течении Соммы, на участке Амьен – Абвиль. 27 мая смена была произведена [26; 94 – 95], [52; 131]. Манштейн наконец-то оказался на передовой.
* * *
Между тем, события на фронте после выхода немцев к Ла-Маншу и разворота механизированных соединений Клейста на север развивались чрезвычайно стремительно.
Ещё 20 мая Гитлер поставил перед вермахтом новые задачи: уничтожить французские, английские и бельгийские войска, оказавшиеся в изоляции, и начать подготовку к наступлению в Центральную Францию [37; 96].
В то же время новый французский главнокомандующий пытался уяснить себе ситуацию, сложившуюся на различных участках противостояния союзников с немцами, и принять какое-то решение. 21 мая Вейган прилетел в Ипр, где намеревался провести совещание с командующими армиями отсечённой группировки [37; 97].
Все дальнейшие события напоминают какую-то бестолковую толкотню, настолько несогласованными оказались действия союзных войск в Бельгии.
Конечно, прежде всего, надо заметить, что Вейган чрезвычайно долго «раскачивался». Вступив в командование французской армией уже 19 мая, он только 21-го числа появился в Бельгии для личного ознакомления с ситуацией. Безусловно, трудно ожидать большой прыти от 73-летнего старика. Однако этот старик был не частным лицом, а командовал армией страны в момент острого кризиса на фронте. Потерять двое суток в подобной ситуации – непозволительная роскошь.
Итак, Вейган собрал 21 мая в Ипре совещание. Но на него не явился командующий английскими экспедиционными силами генерал Горт (почему – немного ниже). Французский главком совещался с командующим 1-й группой французских армий генералом Бийотом и бельгийским королём Леопольдом III. Предложив организовать контрудар силами отсечённых армий в южном направлении с целью соединения с французскими войсками на Сомме, наметив общие черты контрудара и возложив ответственность за его подготовку и проведение на генерала Бийота, Вейган отбыл в Париж [37; 97].
К сожалению, генерал Бийот через несколько часов после совещания в Ипре погиб в автомобильной катастрофе. На пост командующего 1-й группой армий был назначен генерал Бланшар, командующий 1-й армией. Ему, прежде чем продолжать организацию контрудара, предстояло ещё войти в курс дела [37; 97]. Время уходило, ситуация для союзных армий стремительно ухудшалась.
А что же командующий английскими экспедиционными силами генерал Горт? Почему он не явился на совещание? Он опоздал. Горт примчался в Ипр спустя два часа после отбытия из него Вейгана. Отбыли к тому времени к своим войскам и представители французского и бельгийского командования. Согласовывать Горту оказалось нечего и не с кем.
Опоздание же Горта объяснялось тем, что он 21 мая уже начал проведение контрудара. Да, да. Пока Вейган раскачивался, а командование 1-й группы французских армий в Бельгии ждало приказов из Парижа, Горт решил действовать на свой страх и риск. К тому времени в районе Арраса англичане сумели создать группировку, состоящую из 2 пехотных дивизий и 1 бронетанковой бригады [37; 97]. Британский генерал решил нанести удар данными силами по флангу наступающих под Аррасом войск 4-й немецкой армии. В середине дня 21 мая английская группировка перешла в наступление. К. Типпельскирх отмечает, что англичане бросили в бой не все наличные силы, а всего лишь 1 пехотный полк, усиленный 2 танковыми батальонами. Лиддел Гарт вообще ограничивает контратакующие силы англичан 2 танковыми батальонами [47; 274], [83; 112 – 113]. Если это действительно так, то остаётся признать, что британское командование использовало лишь малую часть своих войск, собранных под Аррасом.
Как бы там ни было, но удар британцев поначалу развивался весьма успешно – им удалось отбросить немецкие части на несколько километров к югу [25; 156], [37; 97]. Как признаёт тот же К. Типпельскирх, «в полосе 4-й немецкой армии создалось довольно затруднительное положение. Вначале оно расценивалось как очень серьёзное…» [83; 113].
Но англичане наступали без поддержки французов. Типпельскирх, правда, утверждает, что Бийот и Горт согласовали совместное проведение данного контрудара и выделили для него по 2 дивизии. И действительно, у англичан было под Аррасом 2 дивизии, и французы выдвинули в этот район также 2 дивизии. Приходится полагать, что произошло подобное согласование до приезда Вейгана, и Бийот, как и Горт, готов был действовать на свой страх и риск. Хотя, конечно, полной самодеятельностью действия французского и английского генералов, безусловно, не были. Поскольку идея контрудара с севера была весьма очевидна, так сказать, носилась в воздухе, постольку она просто не могла не быть оценена по достоинству не только командующими союзных сил в Бельгии, но, как мы помним, обсуждалась и командованием Северо-Восточного фронта, и главнокомандующим генералом Гамеленом, который написал о ней в своей «…инструкции № 12» от 19 мая 1940 года.
То, что генерал Горт решил действовать, не дожидаясь «раскачки» Вейгана – вполне ясно. Но, судя по всему, в этом с ним был абсолютно согласен и генерал Бийот. Так почему же англичане начали контрудар под Аррасом 21 мая в одиночку? Почему их не поддержали те самые 2 французские дивизии?
Объясняется всё очень просто – французские соединения не успели сосредоточиться в исходном для наступления районе [83; 113]. Горт начал наступать, не удосужившись даже узнать, готовы ли к наступлению его французские соседи? Или не захотел ждать окончательного их сосредоточения? И, может быть, прекрасно зная, что французы одновременно с ним не наступают, Горт осторожничал и потому бросил в наступление не всю свою группировку, а всего лишь 1 пехотный полк и 2 танковых батальона? В любом случае, какова бы ни была причина подобной несогласованности действий союзников, о ней приходится очень сожалеть.
Первоначальный успех английского наступления не на шутку обеспокоил германское командование, пришедшее к выводу, что союзники начали крупный контрудар. Это предположение заставило его начать спешную переброску под Аррас крупных подкреплений. Для сдерживания удара противника были задействованы значительные силы авиации – пикирующих бомбардировщиков и истребителей. В то же время в обороне была массированно использована зенитная артиллерия для борьбы с наземными целями. К вечеру англичане были остановлены, а затем, под натиском немцев, отошли на исходные позиции [37; 97], [83; 113].
Однако в ночь с 21 на 22 мая вступивший в командование 1-й группой армий генерал Бланшар, узнав о наступлении англичан и получив сведения о завершении сосредоточения под Аррасом сил двух французских дивизий, отдал этим дивизиям приказ немедленно перейти в наступление и поддержать союзников. Весь трагизм ситуации заключался в том, что британские войска к моменту перехода французов в наступление уже отступили на исходные позиции. Кинувшиеся в атаку французы напоролись на подтянутые в район дневного удара англичан значительные германские силы. Вполне естественно, что из этого наступления ничего не вышло, оно захлебнулось с самого начала [37; 97].
И нам опять остаётся только гадать, почему произошла эта несогласованность действий. Французы начали наступать, не зная, что англичане уже отступили. Англичане не поддержали французов. Почему? Не знали, что они наступают? Или понесли столь существенные потери днём, что не могли поддержать своих союзников? Или знали и могли, но не сделали этого из мести – мол, вы нас днём не поддержали, а мы вас сейчас не будем поддерживать.
За эту «бестолковую чехарду» очень быстро пришлось расплачиваться и англичанам, и французам – на следующий день и те, и другие уже не могли и помышлять о каком-то наступлении, а вынуждены были сами отражать наступление немецких войск, причём, удержались 22 мая на занимаемых рубежах они с большим трудом [83; 113].
«Таким образом, – лаконично констатирует К. Типпельскирх, – план Гамелена – Вейгана закончил своё существование прежде, чем его начали по-настоящему осуществлять» [83; 113].
Но самое поразительное, что как раз 22 мая, когда его план «закончил своё существование», Вейган на заседании верховного совета союзников, проходившем в Венсенне, бодро изложил его положения, закончив своё выступление словами: «Немецкие танковые дивизии должны погибнуть в ловушке, в которую они попались и которая захлопнется позади них» 64 [37; 97].
Англичане, судя по всему, отнеслись к этому выступлению Вейгана с не очень большим доверием. Когда Вейган. подобно своему предшественнику Гамелену, стал требовать у Черчилля усиления действий английской авиации на континенте, тот не дал ему конкретного ответа. Главнокомандующий британскими войсками во Франции подписал план действий, предложенный своим французским коллегой, но при этом оговорился, что в связи с сократившимся подвозом к войскам, действующим в Бельгии, нельзя рассчитывать на повторные попытки прорвать кольцо окружения с севера. В дальнейшем, по его мнению, такие попытки должны предприниматься только с юга [37; 97], [83; 113].
Остаётся предполагать, что Черчилль и британские военные либо несколько по-иному оценивали те данные, которыми располагало союзное командование, либо располагали информацией, которой не было у их французских коллег.
23 мая английские дивизии отступили от Арраса. Вслед за ними и генерал Бланшар вынужден был отвести свои силы на рубеж каналов Дуэ, Ла-Бассе, Бетюн [37; 97]. Здесь, а также по берегу реки Аа британские и французские войска попытались создать новую оборонительную линию [83; 114].
В то же время моторизованные корпуса танковой группы Клейста продолжали наступление в северо-западном и северном направлении. Уже 23 мая корпус Гудериана (XIX мк), блокировав Булонь и Кале, вышел на рубеж канала Аа в районе Гравлина. Это примерно в 20 километрах от Дюнкерка. Корпус Рейнгардта (XLI мк) достиг линии каналов от Сент-Омера до Эр [25; 158 – 159 ], [36; 223], [37; 97], [83; 114].
Что означал прорыв моторизованных корпусов группы Клейста к Дюнкерку?
На тот момент Дюнкерк оставался единственным относительно крупным портом, через который шло снабжение запертой в Бельгии и приграничных с Бельгией северо-западных районах Франции союзной группировки. Булонь и Кале, заблокированные войсками Гудериана, хотя и оставались пока в руках англо-французов, но никакого снабжения через эти два порта, естественно, не могло уже осуществляться.
Кроме того, прорыв подвижных соединений группы армий «А» в прибрежной полосе означал бы обход правого фланга пытающихся создать оборону по линии каналов англо-французских войск и выход к ним в тыл, а также и выход в тыл бельгийской армии, занимавшей позиции от французской границы в районе Курте до побережья Северного моря в районе севернее Брюгге.
Положение для союзников складывалось отчаянное, ведь на оборонительных позициях под Дюнкерком у них в тот момент находилось всего лишь 6 батальонов, не имевших даже артиллерии [37; 97].
В таких-то условиях Гитлер 24 мая отдаёт приказ остановить наступление левого крыла группы армий «А». Почему? Казалось бы, до полного разгрома союзной группировки остаётся буквально один-единственный шаг. Из каких соображений исходил фюрер, отдавая это приказание?
Похоже, что данный вопрос остался неразрешённым как современниками и даже непосредственными участниками тех событий, так и более поздними историками.
Скажем, К. Типпельскирх в «Истории Второй мировой войны» называет приказ фюрера от 24 мая непонятным для танковых дивизий, успешно наступавших вдоль побережья Ла-Манша [83; 114]. При этом сам Типпельскирх, занимаясь написанием своего труда в 50-х годах, судя по всему, истинных причин приказа Гитлера либо не знал и не понял, либо не захотел о них говорить. Вот что он пишет в качестве пояснения:
«Этот приказ, который привёл к спасению основных сил английского экспедиционного корпуса и части окружённых вместе с ним французских войск, стал с тех пор предметом самых оживлённых споров. Несомненно то. что приказ первоначально исходил от Гитлера, и что Гитлер был поддержан Кейтелем и Йодлем. Хорошо известно, что против этого приказа резко, но безуспешно выступал главнокомандующий Сухопутными силами. Гитлер говорил, что танковые войска понесут тяжёлые потери на труднопроходимой, перерезанной многочисленными реками местности, которая была ему знакома ещё по Первой мировой войне, что они, учитывая второй этап кампании, – уничтожение французской армии – сильно нуждаются в отдыхе и пополнении. Эти доводы, по-видимому, произвели некоторое впечатление на командование группы армий “А”, которую Гитлер посетил до отдачи своего приказа, так что со стороны этого командования не было никаких возражений. Вполне возможно также и то, что Геринг хотел, чтобы задача по уничтожению англичан была возложена на его авиацию, и сумел своими обещаниями заверить Гитлера в успехе. Хотя главнокомандующий сухопутными силами продолжал всячески настаивать на продолжении наступления танковыми дивизиями, они в течение трёх дней оставались на месте» [83; 114].
