полная версия

Игорь Юрьевич Додонов
Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения

«31 мая 1940 года.

Утренние донесения свидетельствуют о том, что обстановка в основном не изменилась. Кольцо вокруг Дюнкерка сжалось ещё больше. Но англичане, которые в тяжелейших условиях продолжают эвакуацию, оказывают здесь ожесточённое сопротивление. Поэтому приходится осуществлять планомерное наступление (выделено нами – И.Д., В.С.)

[…]

Донесения, поступившие в течение дня, подтвердили обстановку, изложенную в утренних сводках. Наши удары, которые из-за отсутствия единого руководства (командующий 18-й армией ещё не взял в свои руки руководство операцией) носили разрозненный характер и встречали сильное сопротивление противника, укрепившегося по берегам каналов, лишь в отдельных случаях имели успех. Перехваченное донесение противника по радио говорит о том, что сегодня ночью эвакуация будет продолжаться. Помешать этому трудно. Так как полное окружение осуществить не удалось из-за вмешательства сверху, это даёт себя знать » [23; 436 – 437].

«1 июня 1940 года.

В боевых действиях – ничего существенно нового. Небольшая полоса местности на побережье, находящаяся в руках противника, всё время сужается. Однако наше наступление развёртывается медленно (выделено нами – И.Д., В.С.). Противник сражается мужественно, но на отдельных участках наблюдаются явления разложения. Очевидно, попытки эвакуации войск будут продолжаться» [23; 438].

«2 июня 1940 года.

Общая обстановка без изменений» [23; 439].

«3 июня 1940 года.

…Обстановка существенно не изменилась» [23; 442].

таким образом, ни о каком решительном прорыве обороны противника, который мог бы иметь место, действуй на фронте перед Дюнкерком танковые дивизии, не было и речи.

Излишне говорить, что ожидало бы войска союзников, находившиеся в районе Дюнкерка, прорви танковые группы Гота и Клейста 29 или 30 мая их оборону. К тому моменту не было эвакуировано и трети войск, находящихся на Дюнкеркском плацдарме. Следовательно, свыше 2/3 англо-французской группировки было бы уничтожено и пленено. Что примечательно, сами англичане первоначально рассчитывали примерно на такой исход операции «Динамо». По их подсчётам, для эвакуации у них было два дня, и за это время спасти они могли около 45 тысяч человек [83; 116].

Просим заметить, что приказ о начале операции «Динамо» был получен Гортом 26 мая. К этому времени англичане и французы, благодаря первому «подарку» фюрера (приказ от 24 мая), сумели создать оборону вокруг Дюнкерка. И в это же день был отдан приказ о возобновлении наступления танковых дивизий групп Клейста и Гота. Таким образом, англичане, начиная эвакуацию, строили свои весьма скромные расчеты, исходя именно из ситуации конца боевого дня 26 мая, т.е. немцы возобновили танковый удар, а у союзников под Дюнкерком уже есть оборона. Кстати, и совпадение дат приказов о начале операции «Динамо» и возобновлении наступления немецких танковых групп вряд ли случайно (приходится предполагать высокое качество работы английской разведки). Получается, что англичане и не рассчитывали удержать Дюнкерк дольше 29 мая. И вот в такой-то ситуации германское командование отдаёт «стоп-приказ № 2», преподнося англичанам, тем самым, ещё один «подарок», которым они очень умело воспользовались.

В литературе господствует мнение, что этот-то приказ об остановке танковых дивизий под Дюнкерком уж точно был вызван исключительно военной необходимостью. Мол, танковые дивизии отводились для начала нового этапа кампании против Франции. Мол, держать их под Дюнкерком смысла уже не имело, ибо союзники укрепили здесь оборону и вовсю проводили эвакуацию. Да и вообще, «намечавшееся новое сражение во Франции как бы отодвинуло задачу ликвидации дюнкеркской группировки союзников на второй план» [37; 104], [47; 273 – 274], [83; 114]. При этом утверждающие так авторы ссылаются, в частности, и на дневник Гальдера, в котором от 30 мая 1940 года имеется запись следующего содержания:

«Утреннее совещание у главкома. Он раздражён, так как просчёты, которые мы допустили по вине ОКВ (обходное движение в направлении на Лаон и остановка подвижных соединений у Сент-Омера), теперь начинают сказываться. Мы потеряли время, поэтому кольцо вокруг французов и англичан было замкнуто медленнее, чем это было возможно. Главное состоит в том, что вследствие остановки механизированных соединений кольцо не замкнулось на побережье, и теперь нам приходится лишь созерцать, как многие тысячи солдат противника у нас под носом бегут в Англию, так как из-за плохой погоды авиация не может действовать» [23; 435], [37; 103].

Ну, а поскольку дальше у Гальдера за 30 и 31 мая имеется значительное количество записей о перегруппировке войск для наступления вглубь Франции, в том числе и танковых дивизий [23; 435 – 437], то, казалось бы, получается великолепное подтверждение вышеозначенной схемы: с первым «стоп-приказом» явно вышла ошибка, захватить Дюнкерк и отрезать союзников от моря не успели (хотя, очевидно, хотели), теперь же они там хорошо окопались и спокойно эвакуируются; танковые дивизии нужны для наступления на Сомме и Эне, и топтаться им под Дюнкерком, неся значительные потери из-за крепкой обороны противника, явно незачем; поэтому их выводим и перегруппировываем к югу.

Всё, вроде бы, логично.

Однако тут надо учесть вот какое обстоятельство. Раздражён из-за провала полного окружения англо-французов под Дюнкерком и их эвакуацией вовсе не Гитлер, а Браухич (главком Сухопутных войск вермахта). А он, как мы помним, изначально, совместно с Гальдером, был противником «стоп-приказа» от 24 мая. Крах потерпели расчёты ОКХ, а вовсе не расчёты Гитлера. Гитлер-то как раз в эти дни абсолютно спокоен. Во всяком случае, ситуация, складывающаяся под Дюнкерком, никакого раздражения у него не вызывает. Всё идёт, как надо. Например, Гальдер описывает доклад фюреру о положении на этом участке фронта 31 мая. Заходит речь о низкой эффективности огня германской артиллерии:

«По противнику трудно вести артиллерийский огонь, так как в песчаных дюнах наши снаряды не рекошетируют и не оказывают осколочного действия. (Фюрер предлагает использовать дистанционнные трубки снарядов зенитной артиллерии.)» [23; 437].

И всё. Никаких гитлеровских истерик и эмоциональных выплесков, столь свойственных ему в моменты недовольства. Создаётся впечатление, что фюрера, в отличие от Гальдера и Браухича, вполне устраивает, что англичане выскальзывают у немцев из-под носа.

В общем, ссылки на Гальдера в данном случае не подтверждают, а наоборот – опровергают тех авторов, которые обосновывают «стоп-приказ № 2» чисто военной необходимостью.

Вполне можно допустить, что германское командование не очень чётко представляло темпы эвакуации англо-французов из Дюнкерка, преувеличивая их. А поэтому могло в отчаянии махнуть рукой на их дюнкеркскую группировку: мол, всё равно уже почти упустили. Хотя даже и такое предположение весьма сомнительно, учитывая интенсивность «работы» германской авиации над плацдармом вообще и районом погрузки, в частности (какие-то более или менее объективные представления и о количестве войск на плацдарме, и о темпах их эвакуации неизбежно должны были рождаться).

Но вот что германское командование не могло объективно оценить прочность наспех созданной вокруг Дюнкерка обороны, что оно не могло понять, что эта, не укрепляемая, а с каждым днём, наоборот, ослабляемая из-за «повальной» эвакуации англичан, оборона сравнительно легко и быстро может быть взломана ударами подвижных соединений двух танковых групп – такое допущение не выдерживает абсолютно никакой критики.

То, что союзническая оборона Дюнкеркского плацдарма была изначально слабой, прекрасно понимали англичане, дававшие ей двое суток жизни в случае немецкого танкового удара (см. выше). Неужто этого не понимали немецкие генералы? Понимали прекрасно. Вот какую оценку сразу обоих «стоп-приказов» (и от 24, и от 29 мая) читаем у К. Типпельскирха:

«Немцы должны были только наблюдать, как англичане и французы создавали оборону и производили погрузку на суда. 26 мая танковым дивизиям было разрешено вновь начать активные боевые действия, однако вслед за тем пришёл приказ сменить все танковые дивизии прибывшими моторизованными дивизиями и отвести их для выполнения других задач. Самый благоприятный момент прошёл, и возможность окружить английский экспедиционный корпус была упущена. Конечно, англичане оборонялись бы с исключительным упорством, и немецкие соединения понесли бы значительные потери, однако не такие большие, чтобы существенно затруднить продолжение войны против Франции (выделено нами – И.Д., В.С.)» [83; 114 –115].

Итак, и упущенная благоприятная возможность отрезать англичан от моря (следствие «стоп-приказа» № 1), и их оборона вокруг Дюнкерка, могущая повести к определённым потерям в танковых дивизиях (также следствие «стоп-приказа» № 1), вовсе не означали, что эти самые дивизии не следовало использовать под Дюнкерком. Положительный эффект от их применения превысил бы отрицательный эффект от понесённых ими потерь. Вывод из этих слов Типпельскирха напрашивается сам собой: «стоп-приказ № 2» также был с военной точки зрения ошибочен. Пролом довольно слабой обороны союзников вокруг дюнкеркского плацдарма не повёл бы ни к значительным потерям времени, ни к существенным потерям в личном составе и материальной части танковых соединений.

Ещё более конкретен в своих выводах о «стоп-приказе» от 29 мая 1940 года самый непосредственный участник событий под Дюнкерком – генерал Гудериан:

«До 28 мая мы вышли к Ворму и Бурбуру. 29 мая 1-я танковая дивизия овладела Гравлином. Однако захват Дюнкерка произошёл без нашего участия, XIX армейский (моторизованный – И.Д., В.С) корпус был сменён 29 мая XIV армейским корпусом.

Эта операция была бы проведена значительно быстрее, если бы верховное командование не останавливало несколько раз войска XIX армейского корпуса и не препятствовало его успешному продвижению (т.е. не только 24, но и 29 мая; выделено нами – И.Д., В.С.). Очень трудно сказать, какой оборот приняла бы война, если тогда под Дюнкерком удалось взять в плен экспедиционные войска Англии» [25; 162].

Как видим, Гудериан ничуть не сомневается, что не только первая остановка его корпуса (24 мая), но и вторая (29 мая) – помешали взять Дюнкерк значительно быстрее, чем произошло в реальности, и пленить если не всю, то большую часть английской экспедиционной армии.

Правда, Гудериан напрочь отметает предположение о каких-то политических мотивах обеих остановок, считая их просто ошибками Гитлера: «Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях о Второй мировой войне… высказал предположение, что Гитлер, остановив наступление танковых частей на Дюнкерк, хотел дать Англии возможность заключить мир или хотел улучшить перспективы для Германии на заключение выгодного мира с Англией. Ни в то время, ни позднее я не встречался с фактами, которые могли бы подтвердить это мнение» [25; 163].

«Очень трудно сказать, какой оборот приняла бы война, если бы тогда под Дюнкерком удалось взять в плен экспедиционные войска Англии. Во всяком случае, дальновидная дипломатия могла бы извлечь большую пользу из такого военного успеха. К сожалению, эта возможность из-за нервозности Гитлера была утрачена» [25; 162].

«…Правильным является предположение, что Гитлер и, прежде всего, Геринг считали, что превосходства немецкой авиации вполне достаточно для воспрещения эвакуации английских войск морем. Гитлер заблуждался, и это заблуждение имело опасные последствия, ибо только пленение английской экспедиционной армии могло бы укрепить намерение Великобритании заключить мир с Гитлером или повысить шансы на успех возможной операции по высадке десанта в Англии» [25; 163].

Со своей стороны, можем сказать следующее. Действительно, так же как и в случае с отдачей «стоп-приказа № 1» [40; 2], документов, подтверждающих мотивировку отдачи «стоп-приказа № 2», не существует (или, по крайней мере, о них ничего до сих пор не известно)⁷¹. Но вот фактов, свидетельствующих о превалировании политических причин и в его отдаче, так же как в отдаче приказа от 24 мая, предостаточно. О них, собственно, говорилось выше. Поэтому, в отличие от Гудериана, мы склонны согласиться с Черчиллем: Гитлер намеренно хотел дать ускользнуть из Дюнкерка английскому экспедиционному корпусу. Подобным образом он надеялся склонить Англию к соглашению. А уж кто пойдёт на это соглашение – Черчилль или противостоящие ему силы, отстранив Черчилля от власти, – это был второй вопрос, вопрос, так сказать, техники.

* * *

Пока под Дюнкерком разворачивались описанные в предыдущем разделе драматические события, южнее, на Сомме и Эне, где французы судорожно пытались создать новый фронт, также шли боевые действия.

Как мы помним, тот вариант плана «Гельб», который был принят к исполнению в феврале 1940 года, всё-таки несколько отличался от наработок Манштейна – он не предусматривал одновременного с развитием наступления на запад и северо-запад (к Ла-Маншу и по направлению к Фландрии) удара в южном и юго-западном направлении (вглубь Франции). Последний заменялся фланговым прикрытием действующих севернее армий. Именно это прикрытие Гитлер к концу второй декады мая и распорядился создавать на Сомме и Эне. Манштейн в своих воспоминаниях подаёт это как некое из ряда вон выходящее вмешательство Гитлера в руководство операциями Сухопутных сил [52; 128]. на самом деле, приказ пехотным соединениям 12-й, а затем и 4-й армий группы армий «А» занимать оборону фронтом на юго-запад означал лишь дословное следование принятому варианту плана «Гельб», не более того.

Именно благодаря этому приказу XXXVIII армейский корпус, которым командовал Манштейн, к 27 мая сменил в нижнем течении Соммы, на участке Абвиль – Амьен, XIV моторизованный корпус и 2-ю моторизованную дивизию, которые генерал Клейст, двигаясь к Ла-Маншу, оставил в этом районе для прикрытия своего тыла [26; 94 – 95], [52; 131].

Вот как Манштейн описывает ситуацию на данном участке фронта в конце мая 1940 года:

«К этому времени в нижнем течении Соммы не было устойчивых фронтов. 14-й тк вместе со 2-й мотодивизией (которую должна была сменить подходящая 57-я пд) удерживал плацдарм в районе города Абвиль на левом, южном, берегу Соммы. 9-я пд имела такую же задачу у города Амьен. Между этими обоими городами на всём протяжении Соммы были только патрули.

Но и противник не был в состоянии выделить достаточно сил для создания нового фронта за нижним течением Соммы. Перед нашим плацдармом у Амьена стояла, по-видимому, одна французская колониальная дивизия и английские части, у Абвиля – одна английская дивизия.

Приказ гласил – удерживать плацдармы. 9-я тд и 2-я мотодивизия, которая должна была быть сменена у Абвиля, пока оставались в качестве подвижного резерва севернее Соммы. Но затем они, что совершенно правильно, были сосредоточены для участия в решающих боях у побережья Ла-Манша.

Генерал фон Витерсгейм, командующий 14-м тк, сказал мне, передавая приказ, что он не ожидает каких-либо крупных операций противника. Через час после его отъезда прибыло донесение о сильных атаках противника на обоих плацдармах. На обоих участках появились также крупные танковые силы противника. К вечеру обе атаки были отбиты. У Амьена было подбито несколько тяжёлых французских танков, у Абвиля – 30 английских лёгких и средних танков. Здесь только один солдат Брингфорт из расчёта противотанкового орудия подбил 9 вражеских танков. Он был первым рядовым солдатом, награждённым, по моему предложению, Рыцарским крестом.

По моему мнению, вражеские атаки либо имели целью своими действиями на этом участке облегчить положение северного фланга, находившегося под угрозой окружения, либо это были попытки создать новый фронт на нижнем течении Соммы.

[…]

В последующие дни противник продолжал свои атаки на оба плацдарма. У Амьена иногда создавалось серьёзное положение. Однако, посетив войска, я убедился, что здесь всё было в порядке. […].

Напротив, у Абвиля 29 мая возник серьёзный кризис. 2-ю мотодивизию сменила здесь 57-я пд, проделавшая напряжённые марши и не имевшая ещё боевого опыта. Атака, предпринятая вскоре противником, поддержанная английскими танковыми частями, привела в результате на отдельных участках к прорывам и причинила нам большие потери, в том числе, как позже выяснилось, и пленными. Я сам выехал в Абвиль и вынужден был вернуть батальон, который оставил свои позиции на основании ложно понятого приказа и уже следовал через город. В конце концов, дивизии удалось восстановить положение.

…Генерал фон Клюге (командующий 4-й армией, которой был подчинён XXXVIII армейский корпус – И.Д., В.С.) в создавшейся тяжёлой обстановке предоставил на наше решение… вопрос об оставлении плацдармов…» [52; 131 – 133].

Манштейн описал ту ситуацию, которая сложилась по Сомме и Эне в 20-х числах мая 1940 года. Немцы, исходя из дальнейшего плана развития кампании (о нём несколько ниже), создавали по рубежу этих рек временный оборонительный фронт, имевший целью прикрыть фланги и тылы германских сил, действующих в Северо-Западной Франции и Бельгии, и обеспечить перегруппировку сил для последующего наступления вглубь Франции. В свою очередь, французы занимались тем же – создавали оборонительный фронт по Эне и Сомме. Только этот фронт, в отличие от германского, имел стратегическое значение. Его задача – преградить противнику путь вглубь французской территории. Ни о каком наступлении стратегического характера французы в тот момент уже не помышляли.

25 мая генерал Вейган на заседании военного комитета правительства изложил свой новый план действий, основанный на идее сплошного непреодолимого оборонительного фронта, идее, являвшейся наследием Первой мировой войны. По мысли Вейгана, жёсткая оборона по Сомме и Эне должна была прикрыть центральные районы страны и её столицу. Главнокомандующий отдал приказы, предусматривающие создание оборонительных сооружений на всём протяжении указанного фронта от линии Мажино до Ла-Манша. Однако новый план Вейгана совершенно не рассматривал ситуацию возможного прорыва противником данной оборонительной линии, что превращало его, фактически, из стратегической в скороспелую и сиюминутную наработку [36; 225], [37; 106].

Атаки французов, которые пришлось отражать XXXVIII армейскому корпусу у Амьена и Абвиля, уже не преследовали цели оказания помощи бельгийской группировке союзников, как предположил в своих мемуарах Манштейн. У французов попросту не было сил для этого. От какого-то взаимодействия с 1-й группой французских армий Вейган, по сути, отказался сразу же после провала плана встречного контрудара из районов Арраса и Перонна.

Те ожесточённые бои с французами в конце мая 1940 года, о которых повествует автор «Утерянных побед», были следствием желания французов сбить немцев с их плацдармов на южном берегу Соммы для обеспечения создания более надёжного, без немецких вклинений, фронта по рубежу этой реки.

Кстати, намеренно или случайно, но Манштейн ошибается, отдавая пальму первенства в боях под Абвилем английским танковым частям. Корпус Манштейна получил там ощутимый удар вовсе не от англичан, а от 4-й бронетанковой дивизии полковника де Голля, который, между прочим, в ходе этих боёв стал бригадным генералом (28 мая) [58; 117].

4-я бронетанковая дивизия, отойдя 22 мая от Лаона в западном направлении, прошла за 5 суток 180 километров. 27 мая она сосредоточилась в районе Абвиля, где и получила приказ ликвидировать немецкий плацдарм на южном берегу Соммы [58; 116]. К этому моменту дивизия имела в своём составе 140 танков, 6 пехотных батальонов и 6 дивизионов артиллерии (всего около 20 тысяч человек) [58; 116].

В 18.00 27 мая дивизия начала своё наступление. К ночи был взят первый рубеж обороны противника. Немцы поспешно отступили, бросив большое количество техники, вооружения и снаряжения [58; 116].

Де Голль возобновил наступление на рассвете 28 мая, продолжая теснить противника. Из-за Соммы немцев поддерживала мощным огнём артиллерия. Кроме того, дивизия де Голля подвергалась постоянным массированным налётам немецкой авиации, сама не имея абсолютно никакого авиационного прикрытия. Французы несли большие потери – было потеряно около 40 танков и сотни людей. И тем не менее, немцев удалось отбросить ещё на 5 километров. Теперь 4-я бронетанковая дивизия находилось всего в 7 километрах от Абвиля [58; 117].

29 мая действительно стало днём наиболее ожесточённых боёв за Абвильский плацдарм. К концу дня в руках немцев оставалась только четверть первоначального плацдарма. Дивизии де Голля за 27 – 29 мая удалось продвинуться на 14 километров. Но сама она понесла очень серьёзные потери – в строю оставалось всего 34 танка. Части корпуса Манштейна удержали остающуюся территорию плацдарма, в том числе и гребень высоты Мон-Кобер, господствующей над районом Абвиля (склонами высоты французы овладели и даже отразили две попытки немцев их вернуть) [58; 117].

Как отмечает биограф Манштейна фельдмаршал лорд Карвер, касаясь событий под Амьеном и Абвилем в мае 1940 года, тогда Манштейну впервые в ходе Французской кампании выпала «возможность доказать, что у него-то самого горит в душе тот самый священный огонь…»⁷² [39; 307]. Речь идёт о неоднократных предложениях Манштейна наступать, вместо того, чтобы обороняться. Сам по этому поводу он пишет следующее:

«…Для нас возникал тот же вопрос, который я уже раньше ставил в связи с приказом Гитлера о 12-й армии. Надо ли было – как значилось в приказе – и на нижней Сомме вести оборонительные бои или следовало пытаться удержать инициативу в своих руках?

Оборонительная тактика, которая, по-видимому, была предписана 14-му тк, дала бы противнику – в этом не было сомнения – возможность создать на нижней Сомме новый сильный фронт обороны. Кроме того, проблематичным было в этом случае и удержание плацдармов в районах Абвиля и Амьена, так как противник подтянул бы сюда силы. Обе мотодивизии, оставленные в качестве резерва севернее Соммы, очень мало подходили для действий на плацдарме. Их можно было не вводить сюда для укрепления обороны плацдармов. Для контратаки их можно было бы использовать только в том случае, если противник сжал наши плацдармы, разбил находящиеся там дивизии, а затем перешёл Сомму.

Я не раз докладывал командующему 4-й армией, которой мы были подчинены, что мы теперь должны двумя мотодивизиями (или после их смены – двумя пехотными дивизиями) внезапно форсировать Сомму между обоими плацдармами с тем, чтобы охватить с флангов части противника, наступающие на плацдарм, и разбить их. Мне казалось, что лучше вести корпусом манёвренный бой южнее, то есть перед рубежом Соммы, до тех пор, пока не будет закончено сражение в Северной Бельгии, и можно будет продвинуть наш северный фланг через нижнюю Сомму. Наша цель должна была состоять в том, чтобы держать это участок и не дать противнику создать сплошной фронт по Сомме. В этом случае нельзя было отрицать, что при таком ведении операций корпус – поскольку он останется один южнее Соммы – может оказаться в трудном положении. Но надо было идти на этот риск, чтобы избежать в интересах дальнейшего ведения операций трудных боёв против укрепившегося на Сомме противника.

К сожалению, командующий 4-й армией не принял эти наши неоднократно делавшиеся ему предложения. Он нам не дал для этой операции дивизий из второго эшелона, которые предназначались для форсирования реки (объяснялась ли его позиция собственным решением или решением ОКХ – мне неизвестно), и мы были вынуждены вести оборонительный бой на плацдармах.

[…]

Было ясно, что Главное командование намерено избегать всякого риска, пока не будет закончена битва в Северной Бельгии, и не сможет быть проведено “планомерное” развёртывание сил против создавшегося сейчас неприятельского фронта.

Было также ясно, что противник использует это время, чтобы подтянуть резервы и создать новый фронт от конечного пункта линии Мажино в районе Кариньян до устья Соммы. Между Уазой и Маасом Гитлер сам упустил инициативу и тем самым облегчил противнику создание фронта по реке Эн. Наше командование отказалось теперь также от попытки обеспечить себе инициативу южнее Соммы» [52; 132 – 133].

Англичанин Карвер по поводу отклонённых предложений Манштейна о самостоятельном наступлении XXXVIII армейского корпуса через Сомму лаконично замечает, что «ему не позволили это сделать, пока вся 4-я армия фон Клюге не начала 5 июня форсирования Соммы», не давая при этом оценку инициативе Манштейна [39; 307].

Зато отечественный исследователь В.О. Дайнес, кажется, видит в наступательных порывах будущего фельдмаршала глубокий смысл, заявляя:

«Но все предложения командира 38-го армейского корпуса в расчёт не принимались. В результате союзники получили возможность создать сплошной фронт вдоль Соммы между плацдармами» [26; 95].

В общем, и слова самого Манштейна, и мнения специалистов относительно его наступательных инициатив требуют некоторых комментариев и пояснений.

Прежде всего, со всей уверенностью можно утверждать, что предложения Манштейна об ударах его корпуса с Амьенского и Абвильского плацдармов – не что иное, как трансформация его варианта плана «Гельб». Конечно, в гораздо более скромных масштабах. На эту связь недвусмысленно указал сам Манштейн, о чём читатель может судить по процитированным выше строкам из его мемуаров. Автор плана «Гельб», отлучённый от его глобального выполнения, стремился хоть частично поучаствовать в его воплощении в жизнь, пусть в корпусных масштабах, причём, в «первозданном» виде, т.е. с нанесением удара на юг и юго-запад, который бы был одновременным с наступлением в западном и северо-западном направлениях.

Однако возникает вполне закономерный вопрос: насколько данная инициатива Манштейна была с военной точки зрения обоснованна? Не была ли она попросту выражением его амбиций, стремлением продемонстрировать наличие у себя того самого «священного огня» полководца, о котором так патетически пишет он в «Утерянных победах» (на что, собственно, и указывает Карвер)?

Казалось бы, Манштейн даёт вполне логичное обоснование своих стремлений наступать силами одного XXXVIII армейского корпуса – не дать противнику возможности создать сплошной фронт по Сомме. И российский военный историк В.О. Дайнес вполне согласен с такими доводами.

Но надо учитывать, что сплошного фронта по Сомме у французов и так не было. Немцы имели плацдармы у Абвиля, Амьена (которые и обороняли войска корпуса Манштейна), а также ещё один плацдарм выше по течению – у Перонна. Таким образом, Манштейн предлагал лишь укрупнение Амьенского и Абвильского плацдармов путём их объединения.

Мероприятие тоже, на первый взгляд, вполне обоснованное с военной точки зрения. Однако при условии наличия сил для его осуществления. XXXVIII армейский корпус данными силами явно не располагал (даже если бы ему выделили в помощь две моторизованные или две пехотные дивизии из армейского резерва, на чём настаивал Манштейн). Во всяком случае, сам бывший командир корпуса в воспоминаниях прямо заявляет, что риск от подобных действий был очень велик. Корпус мог понести большие потери, мог оказаться на грани окружения, мог, стараясь «захапать» большее, потерять то, что уже имел, т.е. плацдармы у Амьена и Абвиля.

В самом деле, вспомним, сколько проблем французские удары 27 – 29 мая создали для корпуса Манштейна на обоих плацдармах. Абвильский плацдарм был вообще удержан посредством огромного напряжения сил, такого, что даже Клюге подумывал об оставлении данного плацдарма. В случае проведения подсекающего удара со стороны Абвиля и Амьена успех, принимая во внимание соотношение сил, вообще был сомнителен. Но допустим, наступление XXXVIII армейского корпуса оказалось успешным. Сразу оговоримся, что принципиально возможное окружение французских войск, располагавшихся между Амьеном и Абвилем, создало бы для немцев больше проблем, чем принесло пользы. Чтобы удержать в окружении противника, пришлось бы создавать внутреннее и внешнее кольцо окружения, отражать атаки как из «котла», так и извне его. Вряд ли на это хватило бы сил одного XXXVIII армейского корпуса и приданных ему двух дивизий. Пришлось бы перебрасывать на данный участок фронта дополнительные силы. Помимо этого и вопрос удержания плацдарма с повестки дня не снимался. Его по-прежнему надо было бы удерживать.

Если бы французы просто отступили, понеся значительные потери, то и в этом случае ситуация для Манштейна оказывалась не радужной. Объединённый Амьенско-Абвильский плацдарм был значительно крупнее каждого из этих плацдармов в отдельности, а держать его пришлось бы теми же силами XXXVIII армейского корпуса плюс две приданные дивизии. Причём, если бы это были две моторизованные дивизии, то, как признавал сам Манштейн, они очень слабо годились для обороны плацдарма [52; 132]. Следовательно, командиру XXXVIII армейского корпуса пришлось бы «размазать» наличные силы по значительно большей, чем раньше, территории. Что могло получиться из подобной ситуации? Манштейн скромно именует это «трудным положением» для своего корпуса [52; 132]. А если более конкретно, то чуть выше мы сказали, чем могло окончиться такое «трудное положение».

Так стоила ли овчинка выделки? На наш взгляд, нет. На взгляд германского командования (от армейского до ОКХ и ОКВ), очевидно, тоже. Кстати, в истории Великой Отечественной войны есть очень показательный пример, к чему могут привести подобного рода самостоятельные операции на каком-либо отдельном участке фронта с кажущимся положительным эффектом. В мае 1942 года 9-я армия Южного фронта, занимавшая восточную часть южного фаса Барвенковского выступа, без первоначальной санкции как фронтового командования, так и командования Юго-Западного направления (правда, впоследствии и тому, и другому командованию стало известно об этой операции, но немедленно они её не приостановили) проводила частную наступательную операцию своих войск на населённый пункт Маяки для улучшения конфигурации фронта на данном участке. Были израсходованы немалые силы. Кроме того, в связи с данной частной операцией происходили значительные перегруппировки войск армии, снимавшихся при этом с оборонительных позиций на южном фасе Барвенковского выступа. В результате, 9-я армия оказалась не в состоянии сдержать начавшийся 17 мая удар армейской группы генерала Клейста. Итогом указанных событий явился Харьковский «котёл».

Однако из мая 1942 года вернёмся в май 1940.