Юрий Александрович Лебедев
Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I
Заключение
Что, кузнечик, молчишь?
В глушь забился и тишь
Воле своей вопреки.
Петь теперь не с руки
………………………………………
Сча́стлив или счастли́в —
Вот примерный мотив.
Можно ль уйти, не сумев,
Спеть свой напев?[450]
Геннадий Калашников
Книга, которую Вы прочитали, наверняка вызвала «противоречивые чувства» – что-то понравилось, что-то – нет, что-то вызвало у Вас чувство признательности автору, «открывшему Вам глаза», но с чем-то Вы «категорически не согласны» и подозреваете, что автор в этих случаях ошибается или даже «корыстно лукавит».
Среди откликов на первое издание этой книги есть один, который принадлежит самому дотошному из известных мне читателей. Он относит себя к категории «посторонних читателей» (т. е. читателей, не являющихся профессиональными историками). Для меня это – самая точная оценка, отражающая Vox populi.
Оставляя в стороне аналитическую и комплиментарную части отзыва, приведу критическую:
«…повествование-то таково, что на таких «посторонних» читателей (ПЧ) возлагается не самая простая задачка. Ты, значит, копи в памяти то, что Автор – местами довольно прихотливо по отношению к незатейливой линейной хронологии – тебе сообщает. Плюс, как хомяк, закладывай впрок за обе щеки то, что Автор вдруг начинает тебе обильно сообщать сперва про все эти еврейские дела, начиная от царских погромов, кончая бытовым антисемитизмом 2000-х, потом про все эти атомные дела, начиная от ревностей разных советских разведок, кончая (не помню уже чем, да и не суть важно). Плюс изволь раздваивать, растраивать, расчетверять и т. д. версии, когда Автор ударяется в метод на букву Э<вереттика>… <А ещё> есть (очень немного, но есть), между прочим, места, где не очень правильно сшито из разных предшествующих книг и статей. Либо о чём-то сперва спокойно пишется, пишется, а в какой-то совсем последующей главе, а то и томе, вдруг даётся пояснение… Либо же что-то так же в разных местах дублируется».[451]
Нисколько не претендуя на сопоставимость масштабов и значения наших книг, хочу отметить удивительную сопоставимость обстоятельств их написания, и ответить на эти замечания словами А. И. Герцена, сказанные им в ответ на критику первой публикации «Былого и дум»:
«…говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это правда, но поправить не могу. Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок – дело не трудное; но все переплавить, d’un jet < сразу (франц.)>, я не берусь.
«Былое и думы» не были писаны подряд; между иными главами лежат целые годы. Оттого на всем остался оттенок своего времени и разных настроений, – мне бы не хотелось стереть его».[452]
Но сам факт того, что вы читаете эти строки, ясно свидетельствует, что текст не оставил вас равнодушными – Вам интересно было это читать. И, если это так (т. е. если Вы читаете эти строки после прочтения книги), я считаю свою задачу выполненной.
Интерес – эмоция созидательная. Я совершенно согласен с автором, книги которого, без сомнения, вызвали «противоречивые чувства» у огромного большинства читателей именно потому, что читаются с интересом:
«Люди останутся людьми только в том случае, если разбудят свои эмоции, если будут их развивать, как спортсмены постоянными и упорными упражнениями развивают свои мышцы.
Знания, которые не имеют никакой эмоциональной окраски, бесполезны. Человек начинает мыслить только в тот момент, когда его чувства чем-то задеты.
Память человека бездонна и безгранична, но, в отличие от компьютера, запоминаем мы лишь то, что нам интересно, и то, что вызвало в нашей душе какие-то чувства».[453]
С точки зрения эвереттики эмоции – это одна из уникальных особенностей разума. Они побуждают к выбору действия, а каждый выбор ветвит альтерверс как в Будущем, так и в Прошлом.
Собственно, отсутствие в Прошлом единственной онтологической сущности «того, что было», и является одним из главных постулатов эвереттического мировоззрения.[454]
Из него следует, что, хотя «всё, что было в прошлом», существует «объективно», никто не знает, что и как было «на самом деле», т. е. как Бывшее трансформируется в Историю.
Интуитивное ощущение этого проявилось ещё в «доэвереттическую эпоху» в известном в кругах профессиональных историков высказывании американского президента Гарри Трумэна:
«В мире нет ничего нового, кроме истории, которую вы не знаете».[455]
Вопреки распространённому мнению о не очень высоких интеллектуальных способностях Трумэна, в этом афористичном высказывании ему удалось подчеркнуть индивидуальный характер исторического знания и «перевернуть» сакраментальный вопрос «о роли личности в истории», переведя фокус внимания с «исторического деятеля» на «исторического наблюдателя».
С точки зрения эвереттической истории это принципиально важная новация, поскольку исторический нарратив творит «Я» именно наблюдателя.
Ответ на о вопрос о сущности «Я» любой личности с этой точки зрения может быть таким: «Я» – это определённая область в эвереттическом пространстве, состоящая из множества «ячеек» событий и связанных с ними наблюдателей. Каждая «ячейка» этой области имеет множество каналов связи с соседними ячейками, соответствующее множеству своих собственных состояний. Возможные графы связей ячеек и являются конкретными альтерверсами данного "Я".
В «нормальном состоянии» «Я» строит свою память по одному из возможных причинно-следственных путей, а в «изменённом состоянии» (не пугайтесь этого термина, «изменённым состоянием сознания» является, например, обыкновенный сон!) происходит «блуждание» «Я» по всем возможным путям и «переключение» на новый путь в новом «нормальном состоянии». Так что за свою жизнь мы можем поменять огромное множество воплощений своего "Я".[456]
На конструктивном, «материально-технологическом» уровне, такие переключения осуществляются в вещественном вместилище «Я» – мозге. И с этой точки зрения «Я» каждого из нас – это просто «комбинация структур своего мозга»[457] в конкретной телесной оболочке.
Это давно осознали поэты. Так, Владислав Ходасевич писал:
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот – это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах, —
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть, —
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
18–23 июля 1924, Париж[458]
И я, в своём сегодняшнем авторском воплощении, рад тому, что теперь судьба Жоржа Абрамовича Коваля для вас – активная часть духовного мира.
Это означает, что в лабиринтах дальнейших ветвлений многомирия (верите Вы в него, или нет…) в Будущее, и Вы, и Ваши «двойники», сможете выбирать ветви, в которых знание о Прошлом, в котором Жорж Абрамович ветвил свой альтерверс на основе моральной парадигмы идеалов человеческой порядочности, чувства собственного достоинства, толерантности, умения держать удары судьбы, профессионализма.[459]
Такое ветвление укрепляет эти идеалы и включает их в нравственную норму общественного сознания конкретной фазы развития социума.
Я понимаю, что эта норма является исторически преходящей и меняется от эпохи к эпохе, от страны к стране, от одной социальной группы к другой. Именно поэтому я и выделяю те ветви эволюции, которые включают в свою нравственную норму эти идеалы.
А что происходит в ветвях, где общественное сознание пренебрегает этими идеалами? Приведу один «частный пример» – ситуацию в Непале с организацией альпинистского маршрута на Эверест.
«Эд Доринг, врач из Аризоны, всю свою жизнь мечтал достичь вершины Эвереста. Но когда несколько дней назад он взошел на вершину, то был потрясен увиденным.
Альпинисты толкались и пихались, чтобы сделать селфи. Плоская часть вершины, которая, по его оценке, была размером с два стола для пинг-понга, была заполнена 15 или 20 людьми. Чтобы добраться туда, ему пришлось часами ждать в очереди, грудь в грудь, один пуховик за другим, на ледяном скалистом гребне с обрывом в несколько тысяч футов.
Ему даже пришлось обойти тело только что умершей женщины.
«Это было страшно», – сказал он по телефону из Катманду, Непал… «Это было похоже на зоопарк…»».[460]
И вот как выглядит картина реальности, в которой не соблюдается ни один идеал жоржевской парадигмы – «человеческая порядочность, чувство собственного достоинства, верность долгу, толерантность, умение держать удары судьбы, профессионализм»:
17.01. Длинная очередь альпинистов, ожидающих восхождения на Эверест 22 мая 2019 года.[461]
Для меня очевидно, что большинство людей, стоящих в этой безумно бессмысленной очереди и уже перешагнувших через «тело только что умершей женщины» только для того, чтобы сделать селфи на «вершине мира», вряд ли серьёзно задумывались о моральной парадигме Жоржа Коваля.
Разумеется, не все «элементы метавидуума, пришедшего сюда ради селфи», в равной мере аморальны. Были среди попавших в эту очередь и «искренние романтики», но в день, когда поднимался Эд Доринг, эти романтики вслед за ним перешагнули через тело умершей женщины. И, хотя это был шаг наверх по скале, он был шагом вниз по ступеням человеческой порядочности с точки зрения тех моральных принципов, которые Жорж считал обязательными для порядочного человека, и которым, по мере сил,[462] старался следовать сам.
Разумеется, разнообразие моральных коллизий в разных ветвях цивилизационного альтерверса являет все «оттенки» моральности. И за схожей фактологией может скрываться различное нравственное содержание.
Вот, например, очередь «метавидуума старателей», выстроившаяся на клондайском перевале Чилкот за 121 год до очереди на Эверест, и также состоявшая из людей, мало задумывавшихся о морали.
17.02. Старатели, поднимающиеся на перевал Чилкот, 1898 год.[463]
Большинство из вереницы людей в очереди на Эверест состоит из тех, кто, заплатил большие деньги для того, чтобы удовлетворить прихоть своего честолюбия без оглядки на человеческую порядочность, чувство собственного достоинства, верность долгу, толерантность, умение держать удары судьбы, профессионализм.
Большинство из вереницы людей в очереди на перевал Чилкот состоит из тех, кто, хочет получить большие деньги, для того, чтобы удовлетворять прихоти своего честолюбия без оглядки на человеческую порядочность, чувство собственного достоинства, верность долгу, толерантность, умение держать удары судьбы, профессионализм.
Жоржу тоже доводилось бывать в очередях на заснеженных склонах. Правда, не на таких высоких и далёких, как на Эвересте и перевале Чилкот. Но не крутизна склона принципиально различает эти очереди, а мотивы, которые привели в них людей…
Жоржу хватило человеческой порядочности, чувства собственного достоинства, верности долгу, толерантности, умения держать удары судьбы, профессионализма, чтобы на пятидесятом году жизни оказаться именно в такой очереди на подмосковной горке. И он был вполне этим удовлетворён.
Можно ли найти критерий для сравнительной моральной оценки удовлетворённостей покорителей Эвереста, Чилкота и подмосковной горки?
С точки зрения эвереттической истории, вопрос оценки моральности тех или иных её ветвей – «хорошая» или «плохая» – неправомерен в принципе. «Каждый выбирает для себя»… и «Не судите, да не судимы будете»… Эвереттическая история даёт конкретные примеры результатов существования в различных моральных парадигмах.
А выбор, часто трудный и почти всегда неоднозначный, каждому из нас приходится делать самостоятельно. И критерий простой – голос совести…
Вы прочли эту книгу, и, значит, примеры жизненных выборов, которые сделал Жорж, теперь внутри вас. И это очень важно, ведь «то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу»[465] в будущее.
А это, с эвереттической точки зрения, ведёт и к соответствующему обустройству прошлого, к его гармоничному сочетанию с будущим. Иными словами, к нахождению и общей идеи прогресса, и надёжных «скреп» исторических времён.
А пока у нас, по общему мнению, и с «общей идеей», и со «скрепами» большие проблемы. Как признаёт профессор департамента политической науки НИУ ВШЭ, исследователь процесса конструирования постсоветской идентичности Ольга Малинова,
«неготовность видеть прошлое не белым и черным, а разноцветным, это одна часть проблемы. Вторая часть – это выбор ценностного стержня… Отсутствие ясности с тем, какое у нас будущее, мешает отстроить <подчёркнуто мной – Ю. Л.> и прошлое».[466]
То, что прошлое «разноцветно», т. е. то, что у каждого общественного класса, каждой национальной и социальной группы, у каждого индивидуума сформировано своё представление о прошлом, это, как говорил Остап Бендер, «научно-медицинский факт»,[467] данный каждому из нас в повседневном общении.
Учитывая это, для того,
«Чтобы войти в историю, а не вляпаться в нее, нужно иногда слушать историков».[468]
От себя добавлю к этому совету известного журналиста А. Колесникова – разных историков из разных метавидуумов социума.
Что же касается «ценностного стержня», то его выбор – это нравственная задача в игре, называемой жизнью, условия которой задаёт «внешняя среда», а решение зависит от свободной воли каждого игрока.
И лично я, благодаря работе над этой книгой, на склоне лет получил заряд оптимизма – я понял, что если в качестве главного ценностного императива выбрать порядочность,[469] то после окончания этой игры можно остаться в памяти людской Человеком, даже если жизнь протащит тебя через дебри колючих ветвлений судьбы.
И – я думаю, что это важно не только для меня! – я убедился в том, что эвереттический подход к истории является действительно плодотворным инструментом осознания её калейдоскопической природы.
При этом эвереттическая природа прошлого нисколько не препятствует созданию «исторической традиции» – концептуально согласованного варианта его описания, принятого в различных социальных группах (профессиональных, возрастных, конфессиональных и т. п.) и различных социумах (национальных, государственных, религиозных и т. п.). Эти исторические традиции могут быть различными, что приводит к различным оценкам исторических фактов и, к сожалению, до сих пор порождает различные конфликты – от академических до военных.
Осознание эвереттичности истории даёт понимание того, что все варианты её описания конвенциональны: мы – подавляющее большинство ныне живущих приверженцев постулата о линейности Истории – договорились считать Средневековье «варварским», а Возрождение – «культурным», Петра I – «прогрессивным», а Николая I – «реакционным». И описываем прошлые события в рамках этих договорённостей.
Но, как стало мне ясным ещё двадцать лет тому назад,
«Поскольку в эвереттовском времени могло произойти всё, что только физически возможно, то всякий народ или религия могут попытаться «сконструировать» своё прошлое, исходя из собственных представлений о своей роли в Истории. Главное в этой работе – найти ту тропинку в развилках эвереттовского времени, которая приведёт из прошлого в сегодняшний день с желаемым багажом. Это, безусловно, трудно. И для некоторых амбициозных претензий корректно сделать это просто невозможно. Но это задача, достойная для историков нации или идеи».[470]
Сегодня, после разрушительного для славянского мира развития событий вокруг Украины, к этому добавилось понимание того, что при решении этой задачи, во избежание опасных эмоциональных конфликтов между различными элементами рассматриваемого социума, историк ни в коем случае не должен забывать о том, что это задача конвенциональная, а не онтологическая. И при рассмотрении даже одной и той же совокупности исторических фактов (т. е. одной и той же ветви альтерверса – что уж говорить о многомирии!) можно получить нити совершенно разной эмоциональной и аксиологической «окраски».
В эвереттике это описывается понятием «идентичные миры» со скрытыми параметрами, которое ввёл П. Амнуэль. Применительно к данному случаю «физикалистская идентичность» исторических фактов отнюдь не исключает их различия в ментальных измерениях:
«При кажущемся одинаковом поле выбора наблюдатель на самом деле выбирает между альтерверсами, приведшими его к данному состоянию. Иными словами, выбор производится не между будущими мирами, а между прошлыми».[471]
И это уже осознают практикующие социологи и историки. Так, анализируя ход и последствия событий 2014–2019 годов на востоке Украины известный журналист и колумнист сетевого журнала «Republic» Олег Кашин пишет:
«Пора смириться с тем, что история этих пяти лет описывается двумя разными взаимоисключающими способами, и единственный критерий достоверности описаний – какому из двух государств лоялен их автор. Украинец имеет право верить в агрессию, русский – в гражданскую войну. Ни у того, ни у другого это их право никто не отнимет…».[472]
И поэтому создание совместной истории, не ущемляющей достоинства никаких социальных метавидуумов, не только возможно, но и необходимо для их плодотворного существования и развития.
Обнадёживает то, что эта необходимость начинает осознаваться действующими политиками.
Ярким примером этого является «стихийная эвереттичность» президента Украины В. Зеленского. Размышляя о путях преодоления «западно-восточного» противостояния на Украине в беседе с Дэвидом Горовицем, он говорит:
«Это вопрос о том, как люди с разной историей, с разными взглядами могут жить вместе на практике. Это очень сложный и чувствительный вопрос. Есть герои, которых чествуют на Западе и в центре Украины, а есть и другие украинцы, которые имеют своих героев и думают иначе. И я понимаю эти разные чувства. И именно поэтому я несколько раз очень четко сказал: раз у нас такая сложная история, давайте строить общую историю. Давайте найдем тех людей, чьи имена не вызывают споров в нашем настоящем и в нашем будущем. Давайте назовем памятники и улицы для тех людей, чьи имена не провоцируют конфликт».[473]
Показательно то, что в СМИ такая позиция уже воспринимается без скепсиса по отношению к сути предлагаемой процедуры. Заголовок популярного российского издания «Газета. Ру» гласит: «Зеленский предложил построить неконфликтную «общую историю» на Украине».[474] Глагол «построить» в тексте употреблён без кавычек.[475]
Не менее важно для историка помнить, что, решая эту задачу, он творит ветвления собственного альтерверса и онтологию мировой линии и своего «Я», и «Я» всех тех, кто доверяется ему в бесчисленных реальностях цивилизационного альтерверса.
Это очень ответственная миссия. И в данном случае я согласен с таким неординарным историком, как Е. И. Понасенков, в его оценке ответственности историка перед обществом. Из того, что:
«История создаётся только личностями»[476],
он делает логически неизбежный вывод:
«Я убеждён, что на историках лежит ещё большая ответственность за жизни людей, чем даже на врачах. Ложь или некомпетентность историка может спровоцировать конфликты в обществе – и даже целые войны».[477]
Единственное уточнение в этой оценке – не следует путать некомпетентность с малым объёмом знаний. Всякое индивидуальное знание мало по сравнению с мощностью числа членов в суперпозиции квантовых состояний исторических событий. Некомпетентность – это как раз отсутствие осознания всей огромности этой мощности.
Что касается лжи, то её использование в исторических реконструкциях приводит к засорению интеллектуальными химерами и без того чрезвычайно сложного поля действительностей, порождаемых ветвящимся альтерверсом.
Древеса альтерверсов наших судеб творятся нашими выборами каждого вздоха, каждого шага, каждого жеста. И закрепляются в исторической памяти словами, которые мы говорим Urbi et Orbi о смыслах этих выборов. И потому мы в ответе за сказанное. Перед кем и когда – не знаю. Но убеждён – каждый будет оценен и по своим выборам, и по словам, которыми мы их объясняем.
И ветвления судьбы Жоржа Абрамовича Коваля, которые мне удалось показать в этой книге, подтверждают то предчувствие, с которым я начинал эту работу:
Жорж Абрамович не был ни героическим суперменом, ни удачливым персонажем в спектакле «Жизнь человека». Но смог сыграть свою роль в этом спектакле с потрясающей искренностью:
«Он человек был в полном смысле слова!».[478]
Конечно, может оказаться, что выявленная мною в этой книге структура ветвлений ошибочна с точки зрения «вероятностной толщины» представленных ветвей. Errare humanum est[479] – это знали ещё древние римляне.
Более того, я буду рад, если у кого-то из читателей возникнет своё видение того фактического материала, из которого я «соткал» нити его судьбы «здесь-и-сейчас», и это видение, обогащённое новыми связями, будет представлено в виде иной эвереттической модели. Всякая новая (и даже совсем «иная»!) проекция альтерверса Жоржа на нашу действительность только обогатит спектр эмоций его восприятия, а, значит, расширит круг «мысленно причастных» к нему людей.
Этот круг – метавидуум Жоржа Коваля в многомирии – фрактально подобен пространству нашего физического универса: он постоянно расширяется. Это наглядно демонстрирует список персоналий в публикациях о Жорже. В первом издании этой книги он включал 1229 позиций. В этом – уже более 2000. Но это только малая частная выборка из генеральной совокупности всех имеющихся материалов. Ещё более наглядно это проявится, когда будущий историк-библиограф проследит эволюцию списка по всем публикациям о Жорже, начиная с первой заметки В. Лоты в августовском номере 1999 года в газете «Совершенно секретно».[480]
И случится это достаточно скоро – многие сегодняшние читатели этой книги смогут увидеть результат такой работы:
«Понятно, что большая часть библиотек, архивов, технических документов и музейных хранилищ будет оцифрована в течение ближайших нескольких десятилетий, это несложная задача».[481]
В результате эвереттические историки получат объект класса Big Data – «Динамическая модель альтерверса Жоржа Коваля» и с помощью искусственного интеллекта «вскроют» новые, нам неведомые ветви его структуры,[482] связывающие его с другими субъектами социума, образующими особый «жоржековалевский метавидуум».
А человеческое богатство этого метавидуума видно даже по той малой выборке, которая содержится в данной книге. В списке персоналий люди самых разных возрастов, национальностей, профессий и уровней социальной иерархии. Большинство из них не осознавало и не осознаёт своей принадлежности к этому «эвереттическому организму», но это не мешает каждому из них выполнять свою, малую или большую функцию в его существовании.
Собственно, это уже произошло с Вами, даже если Ваш интерес к этой книге о Жорже Ковале возник вовсе не благодаря моим эвереттическим инструментам, а вопреки им, поскольку сам «человеческий материал» главного героя книги такого качества, что привлекает внимание в любой «обработке».
А по мере появления новых работ, выявляющих новые точки ветвления, древеса альтерверса Жоржа – и «выращенное» мною, и все иные, в том числе и то, которое возникло в Вашем представлении – будут расти и преображаться, выявляя новые структурные фрагменты его мультивидуума, порой неожиданные и непонятные, как на полотнах известного художника Б. Гусева, но будоражащие воображение и побуждающие к продолжению творческих поисков.
17.04. Б. Гусев, «Великое действо, познание себя – внешне спокойно». Из коллекции И. В. Мурзикова, х.м., 45×35 см.[483]
Ибо – в этом я полностью согласен с известным филологом Мирой Геннадьевной Петровой –
«… главнейшее свойство, определяющее природу творчества, – отбор из множества единственного, того, что имеет художественную значимость».[484]
Художественная значимость определяет для нас историческую достоверность вернее, чем логические схемы.
Это неизбежно с эвереттической точки зрения, поскольку в Истории действует специфическая форма квантового принципа неопределённости, сформулированного Н. Фергюсоном (что непременно будет отмечено в историографии нашей ветви альтерверса) так:
«… любое наблюдение исторического свидетельства неизбежно искажает его значимость самим фактом его выбора через призму ретроспективы».[485]
Неизбежно и то, что такие новые работы появятся, поскольку Жорж относится к немногим исторически значимым добропорядочным людям, об отношениях которых к внешнему миру и внешнего мира к ним Гегель писал так:
«Ближайшее рассмотрение истории убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности, страсти, интересы и лишь они играют главную роль. Конечно, там можно найти и общие цели, желание добра, благородную любовь к отечеству; но эти добродетели и это всеобщее играют ничтожную роль в отношении к миру и к тому, что в нем творится. Конечно, мы можем найти в самих этих субъектах и в сферах их деятельности осуществление определений разума, но число их ничтожно по сравнению с массой рода человеческого, да и добродетели их сравнительно не очень распространены».[486]
Замечание Гегеля о том, что людей, имеющих «желание добра, благородную любовь к отечеству» совсем немного (Гегель выражается даже резче – «число их ничтожно по сравнению с массой рода человеческого»), к сожалению, как мы видели на примере «многоликого человеческого массива, устремлённого к земной Вершине»[487], актуально и сегодня. И тем более важно дать «пример для подражания» той «основной массе рода человеческого», которая, сама не осознавая этого, своими представлениями о долженствовании творит будущее.
«У. А. Томас, старейшина американских социологов, изложил основную теорему социальных наук: «Если люди определяют ситуации как реальные, они реальны по своим последствиям»».[488]
Теорема Томаса – следствие эвереттической природы бытия и отражает философию целеполагания эвереттической истории.
При этом, разумеется, какие-то из описанных здесь ветвей будут становиться более «могучими», какие-то – «увянут», ибо «толщины ветвей» альтерверса определяются не классическими (частотными) вероятностями, а байесовскими вероятностями, определямыми как степень уверенности в истинности суждений и зависящие от результатов последующих событий.
Приведу такой пример понятия байесовской вероятности, который имеет прямое отношение к альтерверсальным ветвям нашей истории, с которыми тесно соприкасается альтерверс Жоржа.
В главе «Командировка» был подробно рассмотрен «военно-биологический» аспект работы разведчика Дельмара. И там было показано, что в конце 40-х годов в метавидууме нашей цивилизации возник «ядерно-биологический Уроборос», обеими своими головами угрожающий ей апокалипсисом, в форме ядерной зимы или смертельной пандемии.
Некоторое время спустя человечеству показалось, что «биологическая голова» этого Уробороса усилиями мирового сообщества была отсечена.
Однако сегодня эта «отсечённая голова» Уробороса снова проявила признаки жизни и требуются новые усилия для предотвращения её полноценного возрождения.
31 декабря 2019 года появились сообщения о вспышке пневмонии в Китае.
«В Китае зафиксировали первые случаи заболевания пневмонией неизвестного происхождения. Как сообщил телеканал CGTN со ссылкой на местные власти, в городе Ухань (центральная часть страны – примечание "РГ") с опасным диагнозом госпитализированы по меньшей мере 27 человек».[489]
23 января в городе был объявлен полный карантин, после чего
«В китайском городе Ухань устанавливают блокпосты и выставляют солдат в биозащите и с оружием. Кажется, всё серьёзно. Там также проводится скоростное строительство клиники, предназначенной специально для заражённых коронавирусом. Больница будет построена за 6 дней».[490]
Подобное развитие событий неизбежно порождает «конспирологические» версии произошедшего. Одна из них (очень хорошо, на мой взгляд, обоснованная), состоит в следующем:
«Скорость и масштабность принятых мер поражают. Тем более, что вначале врача, который публично заявил об опасности нового вируса, вызвали в полицию и отчитали за паникёрство.
Я достаточно жил при советском социализме и долго живу при путинизме, который, поверьте, ещё омерзительнее. О тоталитарном менталитете и о внутренней механике тоталитарной власти я немало читал, и вдобавок имею собственные впечатления. Мой отец (1926–2001) <Борис Александрович Шиховцев – Ю. Л.> был советским чиновником, в 1977–1981 даже, как бы мы сейчас сказали, мэром Костромы, хотя в действительности фигурой № 1 тогда везде был глава местного отделения компартии, а мэр не более чем фигурой № 2. Старинным другом моего отца был ещё более успешный чиновник, говоря современным языком, губернатор Костромской области, К. В. Донцов (1920–2007), но фактически тоже человек № 2 в области после своего коммуниста № 1. Так что я знаком и с парадной и чуть-чуть с закулисной стороной тоталитаризма.
И это знание приводит меня к единственно возможному выводу: ни за что такие беспрецедентные меры не были бы так стремительно приняты, если бы на стол высшего руководства лёг доклад или призыв о какой-то вспышке природной инфекции типа пневмонии. Да такой мелкий документ даже не дошёл бы до этого стола, застряв где-то гораздо ниже.
Я не намекаю, что коммунисты обязательно до такой степени равнодушны к своему народу. Да, пневмония их встревожила бы, да, какие-то меры были бы приняты. Но не такие! И не так: сразу, без полумер, по максимуму.
Такую реакцию не мог вызвать меморандум врачей, где по первым итогам болезни явно мало что панического могло содержаться (ну вирус новый, ну заразный, ну вызывает пневмонию… но не эболу же, в конце концов, не сибирскую язву!). На такие действия, которые широким фронтом и с ураганной скоростью начались в Ухане, власти мог сподвигнуть только некий гораздо более весомый в глазах начальства документ. И гораздо более страшный.
Например, это мог быть рапорт из военной лаборатории об утечке вируса, опасные возможности которого были прекрасно известны, последствия давно просчитаны и, вполне вероятно, протокол спасения был заранее разработан и согласован. Такой сюжет мне представить в миллион раз легче.
И такой сюжет самым естественным образом объясняет, почему в России тоже среагировали беспрецедентно. Наша национальная расхлябанность, коррупция, страх перед окриком из Кремля должны были бы (если бы речь шла о каком-то непонятном природном вирусе, о каком-то очередном супергриппе) реализоваться в совершенно ином сценарии. Медленном, поэтапном, скромном по масштабам, не сразу соразмерном величине опасности (которую снизу пытались бы преуменьшать перед начальством).
То, что мы видим, совершенно не похоже на это и не имеет никаких аналогов. Я мальчиком случайно застал в Москве эпидемию чёрной оспы, но даже тогда не было ничего похожего. У Путина явно были те же материалы, что и у китайских лидеров. Не важно, разведка их достала или сами китайцы прислали в знак дружбы. Но формат и темп последовавших действий явно указывают на то, что в Кремле знали: это не случайная мутация, которая, как всё случайное, не может сорвать джек-пот в казино Смерти. Это результат человеческой работы, и как всякий целенаправленный результат он неизмеримо опаснее слепой диффузии генов. Поэтому Путин даже отложил очередной акт сценария легитимизации собственного пожизненного президентства, чего уж точно по доброй воле он бы не сделал».[491]
Этот сценарий (в терминах эвереттической истории, ветвь альтерверса) является настолько логичным, что байесовская вероятность его осуществления, достаточно значительная уже и сегодня, со временем будет только возрастать, если не предпринять усилий для более эффективного и убедительного контроля за деятельностью секретных биологических лабораторий по всему миру.
