Юрий Александрович Лебедев
Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I
Беседа с Грефом Александром Эммануиловичем, к.х.н., доц., членом Союза театральных деятелей России, руководителем кукольного театра «Бродячий Вертеп»
16.34. А. Э. Греф во время беседы 31.10.13.[171]
Беседа проходила дома у Александра Эммануиловича (А.Г.), в тот довольно редкий вечер, когда он был свободен от хлопот театральных и семейных – он «образцовый дедушка». Особый смысл нашей беседе придавало то, что именно он, А. Г., подсказал мне форму сбора материала о Жорже Абрамовиче в виде бесед с людьми, знавшими его. И подсказал в тот критический период, когда работа над этой книгой явно забуксовала из-за малого количества «живых материалов». И А. Г. был одним из немногих, кто написал свои личные воспоминания по моей просьбе.
Ю. Л. Начну с благодарности тебе. Теперь мне самому стало ясно, что нужно делать, чтобы задуманная книга осуществилась. Замышлявшийся сбор письменных воспоминаний оказался неосуществимым. И так и должно было случиться – литературно оформлять свои впечатления от «дней минувших» умеют, хотят и имеют возможность очень немногие из тех, в чьей памяти сохранились важные воспоминания. Пока у меня только три письменных текста… А вот рассказывать могут и любят почти все. Так что твоя идея – это как «глоток бензина» для кота Бегемота в критический момент ☺. Не буду перечислять всех тех, с кем я уже встретился, и список предстоящих бесед. Сам увидишь, когда книга будет готова. Давай начнем работать по моему плану.
Вопрос первый – как когда и при каких обстоятельствах ты узнал о существовании Жоржа Абрамовича?
А. Г. Я узнал о нем от вас.[172] Как это обычно бывает в институте – есть группа знакомых тебе студентов и, конечно, однажды выясняется, что у кого-то из них кто-то из родственников работает на какой-то кафедре. Но, в общем-то, сначала это не было особо важно – в студенческие годы важнее друзья, чем их «связи». Вы что-то знали о Жорже Абрамовиче, поскольку были ближе к нему, а для меня он был почти абстрактной фигурой…
Ю. Л. То есть, это случилось где-то на 2 или 3 курсе?
А. Г. Да, конечно. Но позже появился интерес к самому Жоржу Абрамовичу, поскольку он оказался то ли американцем, то ли долго жившим в Америке человеком, фотография его брата Гейби висела на стенде, и все это создавало какую-то легендарную атмосферу вокруг его имени.
Ю. Л. Так как же ты познакомился с ним?
А. Г. Не торопись. Знакомство предполагает общение, а я ведь был топливником, на кафедру ОХТ не заходил, и узнал его лично только на 4 курсе, когда слушал его лекции по автоматизации. Причем тут я уже осознанно ходил на чужой поток (лекции он читал неорганикам) и слушал его лекции вместе с вами. И даже помню, что он открыл мне «оператор Лапласа», и я стал что-то понимать в этом! А ещё оказалось, что он ведет у нас лабораторный практикум. И здесь у нас было уже общение. К тому времени (это 4 курс!) он уже знал обо мне – что я друг Гены, что мой отец – «американец». Это никак не влияло на отношения учебные, но какую-то человеческую теплоту я чувствовал.
Ю. Л. Хорошо! Получается так, что именно на лекциях ты в полной мере ощутил его знаменитый акцент и манеру говорить на русском языке. Насколько это запомнилось тебе?
А. Г. Тут нужно уточнить – это для вас для всех речь Жоржа Абрамовича была чем-то совершенно необычным. Для меня же это было совсем обычным делом, потому что у моего отца – пусть и в меньшей степени! – но и интонации, и манера говорить, и манера держаться, были абсолютно похожи на то, что я видел у Жоржа Абрамовича. Именно такой стиль общения был знаком мне с детства. И поэтому манеры и вообще облик Жоржа Абрамовича это было для меня очень родное. Отец к тому времени, когда мы стали общаться с Жоржем Абрамовичем, уже умер, но не так давно – в 1967 году. Отец был для меня главным человеком, и при знакомстве с Жоржем Абрамовичем я почувствовал от него какие-то «обратные токи», очень напомнившие мне отца, и это было почти болезненным переживанием. Я сейчас не могу понять, отчего так вышло – то ли Жоржу Абрамовичу пальцем на меня показали – «сын американца», то ли он как-то увидел мои глаза – не знаю! Но эти «обратные токи» я почувствовал, и это для меня очень важно. Хотя при этом собственно «общения» – каких-то разговоров, обсуждений – не было. Было только взаимное притяжение, основанное на неких «общих воспоминаниях», которых, как таковых, естественно, не было. Вот так!
Ю. Л. Да, сложно все у тебя: узнал, увидел, прочувствовал… Целая иерархия действий и состояний… Давай все-таки попробуем обсудить твое общение с ним.
А. Г. Что ж! Если говорить об общении, начать нужно все-таки с лекций. Вообще-то я был очень неважным студентом – много занимался общественной работой и много прогуливал лекций. Систематически за время обучения я прослушал только несколько курсов. Я выслушал процессы и аппараты у Гильденблата, органику у Лаврищевой и автоматизацию у Жоржа Абрамовича. Не могу сказать, что я посетил все до единой его лекции, но мне было «плохо», когда я их пропускал… И то, что существует такая операция, которая превращает сложные дифференциальные уравнения в алгебраические и позволяет их решать, я понял именно на лекциях Жоржа Абрамовича. Это было для меня поразительным открытием, потому что в курсе математики все было сложно, туманно и абстрактно, а тут позволяло решать конкретные инженерные задачи. И это открыл для меня именно Жорж Абрамович. Не могу сказать, что мне пришлось воспользоваться этим в своей дальнейшей работе, но важно то, что я понял – математические абстракции могут быть очень практичными! Это было проявлением мощного интеллектуального воздействия Жоржа Абрамовича. Он «вправил мне мозги». Говоря так, чаще всего имеют в виду нечто «душевное», «человеческое», а я подчеркиваю именно интеллектуальное его влияние. Пожалуй, из всех преподавателей я могу отметить нечто подобное по влиянию на меня в молодой стадии моего развития только у Гильденблата. Что-то такое он, также, как и отец, мне дал, какие-то интеллектуальные вещи… Не только о взаимоотношениях людей, но и то, как нужно воспринимать происходящее в целом…
Ю. Л. Понятно… Это же ты относишь и к влиянию на тебя Жоржа Абрамовича…
А. Г. Да! Так могут влиять только люди, чьё интеллектуальное превосходство ты осознаешь и принимаешь. А это бывает очень редко! И всегда сопровождается чрезвычайно сильным моральным воздействием, поскольку расширяет мировоззренческое видение – ты начинаешь понимать, что мир не ограничивается рамками того, что ты можешь познать в нем сам…
Ю. Л. Ты хорошо раскрыл первую фазу вашего общения – интеллектуальное воздействие Жоржа Абрамовича. А вот само общение?..
А. Г. То, что я говорю, может быть, гораздо важнее, чем описание конкретных разговоров!.. Конкретных содержательных разговоров у меня с Жоржем Абрамовичем было совсем немного. Но было внеязыковое общение при «соприкосновениях», общение на уровне взглядов, мимики… Ты проходишь по коридору, видишь человека и здороваешься с ним. Обычно это проходит на уровне «бессознательного фона». Но это может быть и очень важным! Именно так было в случае Жоржа Абрамовича. При каждой мимолетной встрече он что-то «передавал» мне, какое-то особое состояние, которое сохранялось в душе. И это то главное, что не только я, но и, думаю, все мы получали от Жоржа Абрамовича… Именно это – «настройка душевного состояния», а не какие-то «сведения» – было самым важным в общении с ним. Во всяком случае, для меня…
Ю. Л. И тем не менее…
А. Г. Теперь о конкретных разговорах… Одну встречу я описал в своих воспоминаниях (см. Приложение) подробно и, думаю, «поэтически внятно». А из бесед я могу вспомнить только те, которые были, когда мы все вместе приходили к нему в начале двухтысячных.
Ю. Л. А раньше ты бывал у него?
А. Г. Да, был один раз достаточно давно, когда он заканчивал, или только что закончил, работу в Менделеевке… Эту его квартиру я помню по тому деловому визиту, повода которого я не помню. И не спрашивай меня о подробностях – у меня очень плохая память! Я даже не запомнил его жену, Людмилу Александровну, которую вы все хорошо знаете…
Так вот, последняя же наша встреча поразила меня тем, что я вдруг оказался интересен ему! Он взял меня за руку, посадил рядом, и стал расспрашивать о моем театре, о том, что я делаю, что же есть интересного в том деле, которым я занимаюсь! Это было очень странным. Ведь я был, может быть, единственным человеком из «мира кукольного театра», который разговаривал с ним о профессиональных секретах этого дела. И ему это было интересно! Вот это меня потрясло!
Ю. Л. И это была его инициатива?
А. Г. Это была абсолютно его инициатива! Мне бы и в голову не пришло брать Жоржа Абрамовича за пуговицу и рассказывать ему – в его-то возрасте! – про Петрушек и прочую «ерунду»…
У меня даже в голове не умещалось, что это можно сделать! А он усадил меня, и стал расспрашивать о подробностях кукольного дела. И я понимаю его. Кроме его любопытства к людям, было ещё и чисто американское любопытство… Дело в том, что американцы легко (относительно, конечно, легко!) меняют род своих занятий. Когда ты здесь говоришь кому-то, что ты, доцент, химик-технолог, занимаешься кукольным театром, люди почти падают в обморок от «восхищения» или недоумения. Они теряют дар речи… Когда ты начинаешь хвастаться этим в Америке, тебе спокойно отвечают: «Здесь все такие…». Здесь все имеют не одну специальность, все выбирали и пробовали в жизни разные пути… Это совершенно другой подход. Мой отец имел 20 специальностей. И не потому, что так его мотала жизнь – мог бы он где-то «зацепиться зубами» и стать, положим, металлургом. А он пробовал все, «на полную катушку» – бывал и пекарем, и грузчиком… Я думаю, что и у Жоржа Абрамовича было такое же отношение к жизни – любая работа хороша. Подметаешь ли ты улицу, или работаешь доцентом – ты работаешь! Вот почему американцы берутся за любую работу. Им это интересно, это у них «в крови». И в ту встречу Жорж Абрамович с удовольствием выслушивал какие-то дурацкие подробности о театре кукол. Разговор был короткий, но интерес у него был совершенно искренний именно к делу, а не к тому, как меня туда занесло. И это меня покорило своей неожиданностью.
16.36. Т. С. Греф и А. Э. Греф в гостях у Ж. А. Коваля 23 февраля 2003 г.[174]
Ю. Л. Из моих стандартных вопросов по поводу фактических обстоятельств знакомства с Жоржем Абрамовичем у меня остался один – когда, где и при каких обстоятельствах ты узнал или догадался, что он был разведчиком?
А. Г. Никогда я об этом не думал, да мне это и не очень-то интересно… И мне это было абсолютно неважно…
Ю. Л. Но ведь ты же не будешь утверждать, что узнал об этом в тот раз, когда мы пришли к нему, и когда состоялся твой разговор с ним о кукольном театре!..
А. Г. Нет, конечно. Во-первых, узнал я об этом, вероятно от вас, болтунов… Вы все всё время об этом «жужжали»… Но, во-вторых, я совершенно этого не воспринял! Вот тому подтверждение. Накануне, скорее всего, сорокалетия Победы,[175] я от газеты «Менделеевец», брал интервью у наших ветеранов войны. Так вот, в рамках сбора таких интервью, я пошел к Жоржу Абрамовичу как ветерану войны. И он от беседы отказался! Я рассказываю это потому, что хочу показать, насколько я – по молодой глупости, конечно! – не осознавал того, что он был разведчиком, что в этом деле есть какие-то тайны. От разговора о его военном прошлом он как-то мягко отошел, не стал эту тему поддерживать… Причем сделал это очень быстро и умело – характерный взгляд, один жест, как-то отметающий тему, и я «отпал»… Понял и принял сразу его отказ, несмотря на молодую напористость (к профессору Родионову я «подкатывался» несколько раз, хотя тоже безуспешно, но пытался уговорить… А здесь не так, один жест, и всё…).
Ю. Л. Итак, я констатирую – то, что он был разведчиком, действительно не было для тебя важным. Ты в этом отношении человек не сообразительный, нет в тебе этой естественной человеческой черты, этого мальчишеского интереса – разведчик!
А. Г. Я просто по-другому людей оцениваю…
Ю. Л. Стоп! А откуда ты узнал, что Жорж Абрамович – ветеран? Кто тебя направил?
А. Г. Никто! Все знали, что Жорж Абрамович – ветеран. Это было настолько очевидным, что когда я к нему шел, то даже в голове не держал, что он разведчик!
Ю. Л. Не говори о «всех», а скажи, ты фотографию на стенде в институте с надписью «Ж.А. Коваль, рядовой. Генштаб ВС» видел?
А. Г. Не помню… Может, и видел, но точно не помню… Но ты вспомни, наше поколение с раннего детства было воспитано так, что поколение отцов делилось на две группы – кто воевал, и кто – не важно, по каким причинам! – не был на фронте. Конечно это несправедливо и глупо, но на уровне инстинкта, мальчишеского максимализма отношение ко второй группе было таким, будто у них «что-то не в порядке». И я, столь высоко ценя Жоржа Абрамовича, даже представить себе не мог, что он – не ветеран! Хотя я уже тогда был не мальчиком, преподавал уже… И теперь я знаю, что он в то время формально действительно не был ветераном!
Ю. Л. Хорошо, последний «фактологический вопрос». Что-то ещё о своем общении с Жоржем Абрамовичем можешь добавить?
А. Г. Пожалуй, могу сказать, что во мне «бродят» неотрефлексированные воспоминания о нашем «производственном общении». Мы ведь с ним ходили на одни и те же партийные собрания, собрания преподавателей и т. п. Конечно, я никогда не обращался к нему с прямыми вопросами – мол, что Вы думаете о таком-то пункте повестки дня? Слишком разные у нас были «весовые категории» – что он! И что я? Но всегда ведь есть ощущение того, на кого нужно оглянуться при обсуждении того или иного вопроса, и всегда я осознавал, что нельзя поступить или проголосовать так, чтобы перед ним было неудобно… Но это все относится именно к «производственным вопросам» и конкретно их я сейчас вспомнить не смогу…
Ю. Л. Переходим ко второй группе вопросов. Это – оценочные суждения. Я задаю такие вопросы людям, которые могут иметь свое мнение о Жорже Абрамовиче на основании опыта своего общения с ним.
Первый вопрос такой – как ты считаешь, был ли Жорж Абрамович смелым человеком в делах житейских?
А. Г. Я думаю, что он был смелым человеком. Но… Ты понимаешь, какая штука!.. Я не могу оценивать Жоржа Абрамовича в житейском смысле в отрыве от моего отца. Они, как мне представляется, были очень близкими по «житейской структуре» людьми. Мой отец в житейском смысле был очень смелым человеком. Он вступал в драку – в «физическую драку»! – как только видел несправедливость. Бил в морду сразу! У него не было временно́й задержки между осознанием факта несправедливости и ударом. Я думаю, что Жорж Абрамович был таким же. Уверен даже! Потому, что это американское воспитание. Там именно так решались проблемы в их молодости. Но есть одна очень важная для меня тонкость… И Жорж Абрамович и отец – евреи. А евреи всегда, веками находились и находятся в ситуации, когда они должны были быть осмотрительными. То чудовищное, страшное, вековое давление, которое оказывалось на эту группу людей, заставляло их всегда быть внутренне настороже. Даже не «настороже», а «быть собранными», это более точно. Поэтому их смелость не «русская удаль» – куда-то поскакать, что-то натворить… То, что Жорж Абрамович был смелым человеком, для меня несомненно. Но его смелость – это выдержка, продуманность действий, ответственность за себя и, главное, за близких. И именно ответственность всегда определяла его жизнь – на каждом миллиметре ее течения.
Ю. Л. Следующий вопрос. Почему, по твоему мнению, семейство Ковалей приехало из Америки к нам?
А. Г. И опять я не могу рассматривать такой вопрос в отрыве от истории моей семьи. Мой отец приехал сюда добровольно в 1928 году. Он был один. Где-то в середине тридцатых годов сюда приехал его друг – Фёдор. Он приехал с семьей и машиной, принял советское гражданство и тут же угодил в лагерь. Как потом говорил мне дядя Федя, «Кому-то понравилась моя машина». А он намеревался привезти за собой целую бригаду американских специалистов! (И всю жизнь благодарил Бога, что не привёз!..). Дядя Федя был одним из последних, кто вот так добровольно приехал в СССР. А вообще в те годы сюда возвращались многие. Для них эта земля была если и не Землей обетованной, то все-таки воплощением мечты. Евреи создавали колхозы, и это были богатейшие колхозы! Несколько лет назад в Питере я видел выставку о еврейских колхозах на Юге Украины, то есть там, где в Первую империалистическую и Гражданскую просто вырезали всех евреев-ашкенази. В этих колхозах было много переселенцев из Америки, это было ещё до первых кибуцев в Палестине! И вообще, если мы говорим об Америке, то надо учесть, что в начале двадцатого века в ней процветал антисемитизм. Об этом мне говорил сам Жорж Абрамович. Евреи искали свою Землю, бежали из России от уничтожения и возвращались в Советскую Россию, на свою обновленную, как они считали, Родину…[176]
Ю. Л. И ещё один вопрос о твоем мнении. Жорж Абрамович начал «второй круг» жизни здесь в 1948 году, а вступил в партию – в 1964. Почему он вступил и почему так долго не вступал?
А. Г. Не знаю… Возможно Двадцатый съезд сыграл свою роль… Жорж Абрамович, как это говорил мне он сам в самую последнюю встречу, не то, что бы «остался коммунистом», но коммунистическую идею не отвергал до конца дней.
Ю. Л. А подробнее можно?
А. Г. В последнем разговоре с Жоржем Абрамовичем я спросил его (это я вспомнил точно), какую страну он считает своей родиной? Он ответил, что эту. И сказал что-то еще такое, из чего я заключил, что он не изменил своих убеждений, не знаю, как выразиться точно, о социальном устройстве общества. Я бы мог сказать «коммунистических», но мы подробно не говорили. Во всяком случае, он не одобрял тех разрушений, которые произошли в стране в последние годы его жизни… Это меня удивило – я думал, что он сильно «поправел», а это было не так!
Еще раз повторю, он родиной считал СССР. Я так его понял, здесь он выразился кратко и определенно.
В пояснении могу сказать, что мой отец очень любил Америку, но при этом считал капитализм худшим социальным устройством, чем социализм.
Ю. Л. Теперь вспоминай историю с компьютером!
А. Г. Я лично связываю это с нашей с тобой попыткой дать компьютеры в деревню. Дать их тем, у кого их нет. Это была моя серьезная педагогическая идея, почти мания… А хороша эта идея тем, что каждый, кто с ней знакомился, принимал ее за свою, она «витала в воздухе» и каждый был готов действовать. И у меня было несколько стариков, о которых я знал, что им это было нужно. Был среди них и Жорж Абрамович…
Ю. Л. Постой, но почему ты подумал именно о нем?
А. Г. Как почему? Если бы был жив мой отец, то я бы знал, что ему это совершенно необходимо! А о том, какое место занимают в моей душе отец и Жорж Абрамович, я уже говорил. Вот и всё!
Ю. Л. Теперь понятно! Когда у тебя возникала какая-то мысль, связанная с отцом, ты проецировал её и на Жоржа Абрамовича…
А. Г. Ну, конечно! Поэтому и в той ситуации я «внутренне знал», что это Жоржу Абрамовичу необходимо… К тому же у меня был телефонный разговор с ним, в котором я почему-то рассказывал ему об интернете, а он спросил меня, можно ли по интернету получить учебные программы американских университетов. По-моему, он интересовался Массачусетским технологическим… А я, по тогдашней моей безграмотности, сказал ему, что нельзя. «А-а…», – сказал он и сразу потерял к интернету всякий интерес.
А примерно через месяц я узнал, что все это можно – зайти на сайт и смотреть и читать их программы и всё прочее…
Ю. Л. Так ты созванивался с Жоржем Абрамовичем в это время? Или этот звонок был связан как-то с Геной?
А. Г. Нет, Гена здесь ни при чем. Допускаю, что этот мой звонок и был связан именно с идеей компьютера. Я помню из этого разговора текстуально и интонационно только это его разочарованное «А-а…», когда я огорчил его несовершенством интернета… А после того, как у него появился компьютер, Жорж Абрамович написал мне письмо. Которое, к сожалению, пропало во время какой-то очередной «компьютерной катастрофы». Помню из него только заключительную фразу – «Не могу больше писать – глаза устают…». Я теперь понимаю, что это было прощание…
Ю. Л. А дальше было то, что было – идея помощи в приобретении для Жоржа Абрамовича компьютера, благодаря организационным усилиям Н. О. Лебедевой, Е. Б. Федоровой, А. Е. Сущевой, Г. Г. Каграманова быстро «овладела массами». Полного перечня принявших участие в этом начинании нет, никто не вел список «для истории», но отмечу среди них людей, в принципе далеких от «нашего круга», таких, как М. Г. Беренгартен и А. П. Жуков, что подтверждает утверждение А. Г. о том, что такая идея «витала в воздухе». Идея «овеществилась» в виде конкретной конфигурации «железа» благодаря Майе и Геннадию Коваль. С точки зрения исторической справедливости нужно отметить, что им идея компьютера пришла в голову совершенно независимо от нашего начинания, так что итог – конкретный компьютер в квартире Жоржа Абрамовича – был, по сути, результатом слияния этих двух начинаний. При этом семья Жоржа Абрамовича в очередной раз продемонстрировала ту доброкачественность своей структуры, которая была заложена ещё Абрамом и Этель – «делай то, что до́лжно…».
16.37. и 16.38. Г. И. и М. Г. Коваль 23 февраля 2003 г.[177]
А нам наша инициатива подарила незабываемую встречу с Жоржем Абрамовичем 23 февраля 2003 года!
16.39. Участники встречи 23 февраля 2003 г. Слева направо: Н. О. Лебедева, В. С. Сущев, В. Я. Жилина, В. Н. Химшиашвили, А. Е. Сущева, Ю. Н. Жилин, Т. С. Греф, А. Э. Греф, Е. Б. Федорова.[178]
ПРИЛОЖЕНИЕ
ДВА РЕДКИХ КАЧЕСТВА
А. Греф
С Жоржем Абрамовичем мы не были знакомы коротко, мне повезло беседовать с ним всего лишь раза два или три. Однако, когда я его вспоминаю, то на ум прежде всего приходят не наши разговоры, а его беседа с братом, которой я был случайным свидетелем.
Двое мужчин стояли у окна к плечу плечо, немного в стороне от праздничной суеты, стояли, опустив головы, как породистые кони, и молчали. Молчали о чем-то важном, сосредоточено, и в тоже время… как бы сказать… упокоенно… когда после жизненных трудов и прожитых лет пришёл к брату и можешь теперь встать у его плеча и просто молчать.
Мне нравились в Жорже Абрамовиче два особенных качества: его речь и умение носить костюм. Правильная русская речь, усиленная очень красивым акцентом, завораживала и не только меня, смею судить.
Помню, как он читал лекцию об интегрировании функции отклика, а я слушал, будто под гипнозом, хотя и не понимал. Или помню, не знаю почему, его замечание к нам на лабораторных занятиях: Ж. А. задал вопрос и поднял руку к приборам, опустив другую в карман брюк (он нас так учил – работать в электрической сети одной рукой). Мы потоптались, и моя подружка что-то промямлила. Жорж Абрамович обернулся, опустил руку, посмотрел на нас с грустью и сказал: "Лучше б уж молчала…" Ну что особенного? А помню всю жизнь. Возможно интонация, грустная улыбка, сожаление о нашей вопиющей безграмотности, любовь к молодым и весёлым детям, смущённо переминающимся у лабораторного стенда, и ещё… не зависть, нет, но что-то такое, тайное сожаление о том, что ему никогда, никогда не дозволялась такая сногсшибательная безответственность.
Мне казалось, что Жорж Абрамович благоволил мне. Не из моих личных качеств, о нет! Просто он знал, что мой отец прибыл в Россию из Америки приблизительно в те же годы, что и он, и этот факт был нашим общим секретом. Жорж Абрамович как бы принял меня в свою корпорацию. Что до меня, то видеть человека с той же манерой говорить, двигаться, носить одежду, с теми же понятиями о добре, о людях, о товариществе, для меня, к тому времени уже потерявшего отца, было незаслуженным подарком.
И Жорж Абрамович интересовался моими делами. Наверное, так может сказать любой из нас, ему были интересны люди, а тем более мы, его ученики, его молодые коллеги, товарищи его Гены. Но то, что ему были интересны мои дела, для меня было и неожиданным и большой радостью. Когда случилась наша последняя встреча, я уже не служил в институте, а, оставив доценство, организовал свой маленький кукольный театр. Жорж Абрамович усадил меня рядом и стал расспрашивать не о том "как я дошёл до жизни такой", к чему обычно сводились разговоры с бывшими коллегами, а интересовался именно подробностями самого дела. Для него, американца, то, что человек может круто изменить жизнь, не было диковиной, для него была новой та сфера, которой я занимался, и он хотел узнать о ней.
Жорж Абрамович до конца жизни не изменил своих взглядов, он мне сам говорил это, и был советским человеком. Но тайной его было то, что он очень любил Америку, её музыку, её язык, принятую в ней манеру общения, американскую еду… Ту далёкую и навсегда утраченную Америку, по которой он тосковал. Я не могу этого доказать ничем, я это просто знаю. И мне почему-то очень больно от этого…
31.10.13
