Юрий Александрович Лебедев
Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I
Переписка с Алексеем Васильевичем Беляковым, д.х.н., проф., директором Института высокотемпературных материалов и технологий, заведующим кафедрой химической технологии керамики и огнеупоров РХТУ им. Д. И. Менделеева
16.110. А. В. Беляков в своём рабочем кабинете.[393]
На необходимость контакта с А. В. Беляковым мне указал А. П. Жуков. В результате состоялась переписка, содержательная часть которой приведена ниже.
Из письма А. В. Белякова от 20.05.19:
С Ж. А. Ковалем я встретился на 4 курсе, когда у нас была лаборатория по Общей химической технологии, точнее по автоматизации этих процессов. Позже я узнал, что основателем этой лаборатории был сам Ж. А. Тогда мы были студентами, а он вел у нас занятия. Ж. А. всех завораживал своим произношением слова термопара. Он произносил его как чермопара. К студентам он не придирался, и все относились к нему хорошо. Этот курс я окончил с отличной оценкой.
Вторая встреча произошла уже после окончания аспирантуры в конце 1976. Я собрался поехать на стажировку в США. Мне надо было написать письмо американскому ученому В. Д. Кингери, к которому я собирался поехать. Его хорошо знали в СССР, поскольку его книгу о технологии керамики перевели у нас. Оформление поездки в США было сложным делом, но мне повезло, что В. Д. Кингери оказался проездом из Японии и остановился на несколько дней в СССР. Он выступил с докладом в Малом актовом зале. Наши ученые были очень недовольны тем, что переводчик не знал специфических терминов, принятых в керамике, и делал при переводе досадные ошибки.
В кабинете заведующего кафедры была встреча с В. Д. Кингери, куда меня, как молодого ассистента, естественно, не пригласили. Во время встречи В. Д. Кингери вывели из кабинета и представили меня, как человека, который собирается приехать нему. Он дал согласие меня принять.
Я в ВУЗе и в аспирантуре изучал немецкий, хотя начал учить английский язык самостоятельно.
Возвращаюсь к письму. Я его написал по-русски, кое-как перевел на английский, и пошел на за помощью на кафедру иностранных языков. Там мне помогли с переводом, но перевод мне не нравился. К этому времени я хорошо знал А. П. Жукова по совместной поездке в ЧССР в августе 1970 г. В институте я случайно встретил А. П. Жукова и пожаловался ему, что у меня проблемы с переводом. Он сразу сказал, что это легко исправить, и потащил меня к Ж. А. Ковалю. Я ничего не знал о подвигах Ж. А. Коваля и посомневался, сможет ли он мне помочь. А. П. сказал, что Ж. А. знает английский лучше, чем кто-нибудь на кафедре иностранного языка. Меня это удивило, но словоохотливый А. П. к этому времени привел меня к Ж. А. и попросил помочь. Я даже не знал, что А. П. Жуков был его аспирантом. Ж. А. взял письмо, и стал его быстро править. На меня это произвело очень сильное впечатление. Причем Ж. А. ставил деловые вопросы по тексту письма. Когда я потом спросил А. П., почему он сразу стал помогать, тот ответил: «Я же говорил тебе, что он отличный мужик». Письмо ушло в США, и вскоре я получил согласие от Д. В. Кингери, что он согласен меня принять.[394]
После этого Алексей Васильевич ответил на мои дополнительные вопросы:
1. Что во время Вашей учёбы (какие это были годы?) говорили студенты о происхождении странного акцента Жоржа Абрамовича ("чермопара"…)? Чем они объясняли этот акцент?
Я учился в 1964–1970 гг. на факультете ХТС, специальность технология материалов для квантовой электроники.
Я лично не знал, кто такой Ж. А. Коваль. Говорили, что он приехал из США. <Позже Алексей Васильевич уточнил: «Точно знаю, что я тогда не знал о его подвигах. Даже фраза, что он был в Америке, на меня тогда могла произвести только то <впечатление>, что он американский коммунист, и ему пришлось приехать в СССР еще до ВОВ. О том, что в Еврейский автономный округ приезжали евреи из-за границы, я слышал»[395]>.
2. Обратили ли Вы внимание на фотографию Жоржа Абрамовича на доске "Наши ветераны" когда Вы впервые увидели её там?
Просто уже не помню. Когда ему дали Героя, в ВУЗе начался ажиотаж. Даже думали сделать ему памятник.
3. Где и когда Вы узнали, что Жорж Абрамович был разведчиком? Были ли слухи об этом в студенческой или преподавательской среде до его "официального раскрытия"?
Из книг о Ж. А. Ковале, которые написали А. П. Жуков и Вы. Потом с интересом читал Ваши статьи в Историческом вестнике.
4. Встречались ли Вы с Жоржем Абрамовичем после своего возвращения из США? И если да, то чем он интересовался из Ваших впечатлений?
Нет, не встречался.
5. Как Вы узнали о присвоении Жоржу Абрамовичу звания Героя России и каково было Ваше отношение к этому событию?
Из сообщений в ВУЗе. Даже рассказывали байку, что наше руководство было в музее ГРУ, там была фотография Ж. А. Коваля, рядового. Якобы им рассказали о его работе, и было принято решение его наградить. Непонятно, почему это не сделали раньше.[396]
Эпизод, рассказанный Алексеем Васильевичем, примечателен тем, что рисует картину типичного поведения Жоржа при общении с незнакомыми людьми, нуждающимися в его помощи – быстрое усвоение сути дела, корректность в общении, сосредоточенная деловитость в решении задачи. Ничего лишнего, всё по делу и, как правило, качественный результат.
22.05.19.
Встреча с Андреем Глебовичем Макаровым, к.ф.-м.н., генеральным директором НИЦ «АИРО-XXI»
16.111. А. Г. Макаров во время встречи.[397]
Мы познакомились с Андреем Глебовичем на издательской презентации первого издания этой книги 22 апреля 2019 года. Неожиданно оказалось, что мы имеем множество общих знакомых и даже друзей, но ни разу не встречались последние 70 лет ☺. Общение, начавшееся в формате электронной переписки, привело к личной встрече в уютном московском кафе «Булошная». Разговор длился более двух часов и касался многих интересных для нас обоих тем. К сожалению, подвёл мой магнитофон, поэтому в дальнейшем изложении я буду опираться на материалы электронной переписки и свою память о разговоре в «Булошной».
С Глебом Николаевичем Макаровым, отцом Андрея Глебовича, Жорж был дружен ещё со студенческих времён. Их дружба продолжалась и после возвращения Жоржа из Америки, чему способствовал и тот факт, что оба работали в своей «альма матер» – Менделеевском институте. Это была семейная дружба – подругами были и их жёны. Для Андрея Макарова и Жорж, и Людмила Александровна остались навсегда «дядей Жоржем» и «тётей Милой». Семейный архив Макаровых сохранил свидетельства многолетнего тесного общения семей Макаровых и Ковалей.
Вот некоторые материалы, свидетельствующие о характере этого общения в 50-е и 60-е годы прошлого века.
«Фото 1950–1951 гг. Летний отдых в с. Дмитровское у впадения Истры в Москва-реку. На лето снимали деревенский дом и жили в простой обстановке (для того времени – это вполне обычный способ для городских жителей)… Жили Макаровы, Карапетьянцы и Ковали. Мама дружила с Людмилой Александровной и училась вместе (может даже и в техникуме, надо будет расспросить). Фото – очень характерны и показывают послевоенную повседневность, которая воспринималась вполне естественно и не вызывала особого напряга».[398]
16.113. Жорж на пороге дома, 1950 г.[400]
«Фото 1954–55 гг. Мы выезжали летом и снимали помещение в д. Немцово – возле ст. Михнево по Павелецкой ж.д. С нами тогда вместе снимали там же Тутовы (Павел Петрович преподавал математику в МХТИ)… В 1954 г. отец купил байдарку «Луч» (заводской № 334), и летом плавали по Лопасне. Дядя Жорж участвовал, как видно, с энтузиазмом».[401]
16.114. Г. Н. Макаров и Ж. Коваль в байдарке.[402]
16.115. На перекате реки Лопасни[403]
«Фото 1957 г. – Кудепста (Хоста), лето. Мы двумя семьями ездили к близкой подруге родителей (скорее отца) по студенческой жизни Галине Константиновне Соболевой. Она из-за здоровья своего сына вынуждена была бросить химию и уехать на Юг. Я другого такого отъезда на Юг не помню – и сейчас думаю, что эта поездка могла быть связана с проведением в то же время в Москве Фестиваля молодежи. Чтобы ему <Жоржу> не светиться среди массы иностранцев…».[404]
16.116. Ж. А. Коваль, сын Г. К. Соболевой, Г. Н. Макаров, Андрей Макаров, Кудепста, 1957 г.[405]
К этой же поездке относится и фотография из архива Жоржа, которую помог идентифицировать А. Г. Макаров по моей просьбе:
16.117. Г. К. Соболева, Ж. А. Коваль, Л. А. Иванова, Кудепста, 1957 г.[406]
Вот его комментарий:
«1957 г. Кудепста (санаторий, где работала Г. К. Соболева) и где мы жили. Шляпа – чисто «кавказская» курортная у Галины Константиновны Соболевой. Она – студенческих времен подруга всех. Я поищу ее письма. Была спорстменка, «красавица», как-то опубликовали ее фото в «Правде» (может в Комсомолке?), и ее или институт завалили письмами поклонники – таскали мешками!».[407]
И, наконец, о лыжных выездах в 60-е годы:
«Фото 1962–63 гг. – это лыжные выезды в Раздоры – Барвиху – Ромашково. Обычно: Макаровы – Капачинские – Ж. А. и Валера Рыбаков. Электрички тогда в Усово ходили по воскресеньям набитые битком лыжниками».[408]
16.118. Жорж на лыжах, 1962 г.[409]
После нашей встречи я задал Андрею Глебовичу несколько вопросов, связанных с его воспоминаниями. Вот его ответы на них:
«1. Кто и что рассказывал Вам о срыве подведения итогов военных лагерных сборов 1938 года в МХТИ? <Вопрос был вызван тем, что подтверждение этого факта объясняет отсутствие у Жоржа воинского звания во время его призыва в декабре 1939 года>
Ну, не итогов, а не созывали Комиссию МВО, которая должна была принимать экзамен и решение о присвоении звания (или квалификации, не знаю, что было тогда). Рассказывал Георгий Петрович Носов (1913 г.р.) ИХТ, второй муж Татьяны Константиновны Веселовской – маминой сестры.
2. Когда (примерно) Жорж сказал запомнившуюся Вам фразу: “Вы не понимаете того, что такое остаться без работы!”?
Не «остаться», а "быть"! – конец 70-х, у Еременых на "Веру, Надежду, Любовь" 30 сентября. На новой квартире на Б. Грузинской, которую они получили в 70-х.
<Позже Андрей Глебович уточнил контекст этой фразы Жоржа: «Он высказывал эти чувства как бы в противовес критике советской системы!»[410] Это значит, что даже в возрасте «далеко за 60», Жорж хранил в памяти острые воспоминания о своих ощущениях безнадёжности во время юношеской американской безработицы. Безусловно, именно это – стремление донести до советских людей, никогда не живших в условиях капиталистического кризиса, выстраданное им на основании своего жизненного опыта понимание безнравственности социального зла безработицы – было сознательным мотивом его высказывания. Но мне кажется, что в этом мотиве звучали и неосознанные (или даже тщательно скрываемые в то время) обертоны воспоминаний и об оскорбительном бессилии во время своей вынужденной московской безработицы 1953 года. Оскорбительным (именно поэтому и скрываемым) было то, что 133 дня 1953 года он был безработным в Советском Союзе, которому, рискуя жизнью, он отдал 8 лет безупречной службы, не потому, что пережитые им тогда ограничения и переживания были связаны с оценкой качества этой его службы в разведке, а просто потому, что он был евреем. Быть изгоем в стране своей социальной мечты горько и оскорбительно… – Ю. Л.>.
3. Кто (поименно) входил в совместный круг общения Г. Н. и Ж. А.?
В Институте – не знаю. Дома до 1964 г. не запомнилось. А после 1964 мы с мамой частенько навещали их на Мичуринском. 1 января (именно 1-го, была в 60-е традиция) к нам на Щелковскую приезжали Ковали и Еремины. Мама пекла пирожки с капустой… А 30 сентября собирались у Ереминых. С последними дружили активно в 50-е, помню в 1955 г. 1 января возвращались домой со Скатертного на такси – на ЗИМе! Хрущев велел тогда списать из гаражей в народное хозяйство.
И "дополнительные вопросы":
1. Как Вы для себя в детстве объясняли акцент Жоржа?
Никак! Просто знал, что он откуда-то из Америки. И еще и возвращался туда. Был стереотип не интересоваться излишне персональным. Интересовались в основном книгами, играми и т. д. Но влезать в чужие подробности – как бы табу (неявное).
2. Какое-то яркое воспоминание от общения с Жоржем в детстве.
Яркого, отдельного – не было. Было ощущение теплого «родного» окружения родительского круга, каждый в нем был дружественный, культурный, интересный и… добрый!
3. Каковы были Ваши чувства, когда Вы узнали из "Красной звезды" о том, что Жорж – "атомный разведчик"? И как Вы восприняли известие о присвоении ему звания Героя?
Разговоры конечно были, но открытое подтверждение этого факта вызвало чувство радости и гордости. За Ж. А. и вообще за прошедшую эпоху. Показывали всем. Помню, привез и дал читать тетке, Татьяне Константиновне. Она не знала деталей, только в общих чертах могла догадываться. Не было принято влезать в детали жизненных биографий, да и своими не делились!».[411]
В дополнение к своим воспоминаниям Андрей Глебович прислал воспоминания своего старшего брата – Михаила Глебовича Макарова, профессора кафедры химической технологии основного органического и нефтехимического синтеза РХТУ.
16.119. Братья Макаровы – Андрей и Михаил, август 2013 г.[412]
«На лето мы уезжали в деревню. Как я уже писал, в период с 1949 по 1952 г. ездили в Дмитровское, снимали дом у Целуновых. Вывозили меня вместе с бабушкой А. В. <Александра Васильевна Веселовская – А. Г. Макаров> на все лето, и было для меня очень странно возвращаться домой на Гранатный во весь этот шум и гам, надо было некоторое время привыкать. Первое время неподалеку от нас снимали дачу Карапетьянцы – Михаил Христофорович, его жена Мария Леонидовна, сын Артем (Тема, моложе меня на год) и бабушка Артема (не помню, как ее зовут). Карапетьянцы в Москве жили неподалеку от нас, на ул. Алексея Толстого, видимо это обстоятельство сыграло свою роль в выборе дачи. Все часто собирались у «Карапетов» играть в преферанс. На второй год появился Андрей, но с ним произошло ЧП. Где-то в конце июня – начале июля мама посадила Андрея на диван и, видимо, отвернулась. Андрей упал с дивана и здорово ушибся. Мама вместе с отцом тут же отвезли его в Москву в больницу, а со мной осталась бабушка. В это же время у нас гостил мой кузен Костя, большой любитель рыбной ловли. Одновременно гостили и Ковали (Жорж Абрамович, дядя Жорж) и Людмила Александровна (тетя Мила). Тетя Мила была подругой мамы, с которой они вместе заканчивали институт в 1939 г. Видимо, мама попросила присмотреть за всеми, поскольку бабушке это было сделать уже непросто. Хорошо помнится, как тетя Мила очень разволновалась, когда к вечеру не пришли Костя с рыбалки и я, где-то гуляя с мальчишками. На поиски был брошен дядя Жорж. Я нашелся быстро, поскольку есть очень хотелось. А вот у Кости начался клев, ловил он в низовьях Истры, поэтому дяде Жоржу пришлось попотеть, но он Костю «выловил». Бабушка за это сделала втык Косте. Надо сказать, что дядя Жорж любил простоквашу с солью, а не с сахаром. Бабушка все удивлялась «Жорж, как это можно есть?», на что он отвечал – я так привык.
Тут, наверное, уместно немного рассказать о дяде Жорже (есть его фотография вместе с тетей Милой). Я говорю «дядя Жорж», поскольку я его знаю вот с этого времени.
Он и тетя Мила были близкими друзьями нашей семьи, обязательно собирались либо у нас, либо у них на Ордынке. Не проходило ни одно существенное событие в семье, чтобы Ковали в них не участвовали. Он первый доложил отцу, что я слишком часто виден с моей Ларисой, кстати, он же доложил отцу (конечно, существенно позднее), что Лену часто видят с ее одногрупником Максимом. Ковали были на нашей с Ларисой свадьбе. Я уже не говорю, что он был у нас с Ларисой преподавателем по КИПам. Обращало внимание его характерный акцент…
В 1953 г. было решено сменить Дмитровское на другое место (впрочем, у мамы записано, что это было только в 1954 г.). Хорошо помню, как ездили смотреть дачу и договариваться. Ездили на машине дяди Севы Шмука <машина «Победа» – А. Г. Макаров>, состав экспедиции – отец, дядя Сева, дядя Жорж, Андрей и я. Наметили д. Немцово, неподалеку от Михнево по Павелецкой дороге. Поразило меня то обстоятельство, что регулярно дядю Севу подменял дядя Жорж, причем он еще говорил дяде Севе, что с горы надо ехать на той же передаче, что и въезжать на нее. Необычно было то, что у дяди Жоржа не было машины, я это хорошо знал.[413] В Немцово мы жили неподалеку от Тутовых, Павла Петровича и Зои Яковлевны. Павел Петрович преподавал математику в нашем Менделеевском институте».[414]
Воспоминания братьев Макаровых особенно интересны тем, что, кроме фактических подробностей первых лет жизни Жоржа после возвращения из Америки, содержат сведения о круге лиц, с которыми он дружески общался в это время. Это даёт основания будущим историкам искать и находить новые точки ветвлений альтерверса Жоржа, выявлять новые событийные ниточки его судьбы.
16.07.19–13.08.19
Переписка с Владимиром Цвиевичем Кампелем, химком-органиком, научным сотрудником Тель-Авивского университета
16.120. Владимир Цвиевич Кампель.[415]
С Владимиром Цвиевичем Кампелем меня заочно познакомила Елена Марундик, израильский историк коммуны «Икор», и у нас завязалось плодотворное интернет-общение. Владимир Цвиевич является сыном Сары Рубиновны и Цви Хановича Кампелей, которые приехали в 1931 году в коммуну «Икор» из Аргентины и были одними из первых её строителей. Там они познакомились с семейством Ковалей. Сближению, вероятно, способствовал тот факт, что Цви Кампель и Абрам Коваль по профессии были «из одного цеха» – Цви был столяром-краснодеревщиком, а Абрам – столяром и плотником. Вместе в коммуне они проработали около года в 1932–1933 гг. Кампели, как «ветераны» коммуны, в 1932 году принимали Ковалей и были их наставниками и советчиками в первый, самый трудный год жизни Ковалей в коммуне. И эта совместная жизнь и работа оставила в памяти Цви самые добрые воспоминания. Как пишет В. Ц. Кампель,
«Наверно, они дружили семьями. Отец уважительно отзывался о семье Ковалей»[416].
Но вскоре дороги их судеб разошлись. Кампели не прижились в коммуне и должны были оставить её. Так случилось, что они поселились в Москве:
«В 1931 году они начали строить соцгородок. Условия жизни там были очень тяжелые, уехать оттуда не было никакой возможности. Моя сестра постоянно болела, и в 1933 году врачи дали справку, что ей нужно менять климат.[417] И им разрешили уехать. Они планировали уехать в Крым, в еврейские кибуцы, но перед Москвой сестра заболела тифом, ее положили в больницу, затем мать заболела и тоже попала в больницу. По воспоминаниям отца, он месяц жил на Курском вокзале и решил пойти работать в Метрострой. Там ему сразу дали комнату. Когда маму с дочкой выписали из больницы комната уже была. Так они и остались в Москве».[418]
Условия жизни в Москве тоже были нелёгкими:
«Что касается нашей комнаты в бараке: она была большая (~25 м2). Отец получил ее вместе еще с 4-мя такими же «иностранцами» (общежитие). Когда мать с сестрой выписали из больницы, отец сделал ширму. Так они и жили. Но потом кому-то из этих людей удалось уехать из Союза, кого-то посадили, и эта комната досталась им. Сначала отец работал в Метрострое, затем, когда первая линия метро была готова, его сделали начальником эскалаторной службы. В его подчинении были столяры и механики. В 1936 году его вызвали к начальству, похвалили за работу, и, т. к. метро удлинялось, велели поискать еще работников. Отец обещал, а через 2 недели его уволили по сокращению штатов (начались поиски врагов). И отец почти год был без работы. Он делал мебеля генералам, в ателье делал шкафы и т. д. Потом пришли выселять его комнаты (ведомственная жилплощадь). Отец разыскал своего начальника, с которым работал в метрострое. Он стал директором деревоотделочного завода N 9 Метростроя. Он взял отца к себе на завод. И на этом заводе отец проработал до пенсии. Почти все столяры на этом заводе ученики отца. И семья продолжала жить в этой комнате».[419]
Вот в этой комнате и поселился осенью 1934 года Жорж. Вероятно, Цви, который, конечно, был в курсе дел сына Абрама в Москве, предложил Жоржу поселиться на место кого-то из выбывших «иностранцев-квартирантов» из числа уехавших или арестованных. Жорж с радостью принял это предложение и, как сообщил В. Ц. Кампель, «какое-то время (как долго, этого я не знаю)»,[420] жил в Метрогородке по адресу: по адресу: Метрогородок Мазутный, Щербаковский р-он, Мазутный проезд д. 20, кв. 3. Это предложение решало проблему «крыши над головой» у первокурсника-менделеевца в критически важный для него момент, и укрепило связи семей Кампелей и Коваль. В дальнейшем их тесное общение продолжалось многие десятилетия до самой смерти Цви Хановича в 1986 году. Этому способствовало и то, что, как пишет В. Ц. Кампель,
«…у моей семьи не было родственников в Союзе, поэтому почти все их друзья были бывшие коммунары».[421]
16.121. Слева направо: С. Р. Кампель, Ц. Х. Кампель, Л. А. Иванова, Ж. А. Коваль на дне рождения Ц. Х. Кампеля (середина 70-х гг.).[422]
Степень дружественности этого общения видна на примере участия Жоржа в судьбе Владимира Цвиевича:
«Я родился в апреле 1946 года и после окончания 8 класса пытался поступить в приборостроительный техникум около Курского вокзала. Сдал на 4-ки и 5-ки и не прошел по конкурсу. (уже в Израиле я узнал, что в этот техникум евреев не принимали). В школу возвращаться очень не хотелось. И я устроился на работу на завод по ремонту вагонов метрополитена, (ЗРЕПС Метрополитена) учеником слесаря-электромонтажника. 1 августа 1961 года я начал рабочую жизнь. При заводе была вечерняя школа и я ее иногда посещал. В 1963 году я получил аттестат зрелости. И мама очень хотела, чтобы хоть один ребенок поступил в институт и, чтобы ее не расстраивать, я решил поступать. Пришел на завод и попросил, чтобы мне дали направление в МИИТ, но мне отказали. Возник вопрос – куда поступать?
Однажды в метро я увидел, что кто-то читает какую-то газету с веселыми карикатурами. Газета называлась «Менделеевец». Мы тогда жили около метро Аэропорт, до Менделеевского института 2 остановки метро. Из химии я тогда помнил про 4 типа задач. Принес документы в институт. 5 экзаменов плюс 4 оценки из аттестата. Огромный конкурс, высокий проходной бал. Сдал на все тройки. Получил 30,2 бала. Тут выяснилось, что группы стажников переполнены, а в институт принимают с 18 лет, т. к. неделю учились и неделю работали, а мне 17 лет.
Тут моя мама решила привлечь Ж. А. Мы поехали к нему домой, выяснили, что он на дачном участке. Нашли дачный участок. Ж. А. тут же собрался, поехал в институт, и на следующий день я стал студентом ИХТ факультета (кафедра ОВ). В 1968 году закончил институт. Год проработал в пуско-наладке ОРГХИМ, а затем случайно попал в ИНЭОС АН СССР, сначала старший лаборант, мнс, снс. В 1981 году защитил кандидатскую диссертацию. Ж. А. с женой как минимум раз в год приезжали к нам в гости (когда родители были живы). Во время учебы я иногда встречал Ж. А., он интересовался моими успехами».[423]
А успехи у Владимира Цвиевича были весьма существенными:
«Где-то в середине 70-х годов, я нашел "золотую жилу" в химии: мне удалось промеркурировать карборан, и получить соединения со связью бор-ртуть, а ртуть можно менять на любой другой элемент… Когда 1985 году в ИНЭОС проводили переаттестацию (младших научных сотрудников переводили в научные сотрудники), у синтетика, который работает один, за 5 лет может быть 2–3 статьи, у меня же было 27 статей. Ученый совет дал мне старшего научного сотрудника. И я успешно продолжал это направление».[424]
Но успехи в научной работе не компенсировали нарастающее гнетущее ощущение того, что
«евреи были в Союзе людьми второго сорта».[425]
Началась массовая эмиграция, сужался круг друзей и знакомых…
«Друзья уезжали, и только когда жена пожелала уехать, мы собрались. Уехали мы в декабре 1990 года».[426]
В последние годы, пишет В. Ц. Кампель, общение с Жоржем стало эпизодическим:
«Я иногда приезжал в МХТИ на защиту диссертаций, Ж. А. был членом ученого совета, мы разговаривали. К сожалению, я не поддерживал с ним отношения и он не знал, что я уезжаю».[427]
Жизнь в Израиле сложилась вполне благополучно. Он продолжил свою научную работу и занимался органическим синтезом.
В Израиле
«О том, что Ж. А. стал героем России, узнали из последних известий (выступление Путина). Мы только знали, что во время войны он был засекречен, и что его жена получала за него деньги».[428]
Сейчас Владимир Цвиевич пенсионер, с 2017 года продолжает научную работу в Тель-Авивском университете, много времени уделяет семье, внукам. И среди многих важных событий семейной истории рассказывает им о жизни их прадеда Цви Хановича Кампеля и его дружбе с Жоржем Абрамовичем Ковалем.
Конечно,
«после присуждения Ж. А. героя России, в Израиле в газетах было несколько статей о нем. Может быть, у меня смешались воспоминания отца и эта информация из газет».[429]
Поэтому рассказы внукам о жизни их прадеда и его дружбе с «атомным разведчиком» Ковалем не обременяются формальной скрупулёзностью «документальной достоверности». Они являются «витаминами порядочности» в духовной пище для детей, особенно эффективными потому, что изготовлены на добротной основе личного жизненного опыта.
16.122. В. Ц. Кампель с внуком Тамузом.[430]
04.08.19
