полная версия

Юрий Александрович Лебедев
Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II

Глава 11. На гражданке…

Жизни Жоржа Абрамовича «на гражданке» в качестве сотрудника МХТИ им. Д. И. Менделеева посвящены две книги его коллег, долгие годы работавших с ним на кафедре Общей Химической Технологии. Это книга А. В. Беспалова и Г. М. Семёнова^[1] и книга А. П. Жукова.^[2]

Основная канва событий «гражданской службы» Жоржа прописана в них достаточно подробно, поэтому здесь будут рассмотрены только некоторые важные темы и связанные с ними эпизоды, дополняющие эти биографические монографии на основании ранее неизвестных архивных документов и моих личных воспоминаний.

Большое число фактов и штрихов биографического характера, относящихся к этому периоду, будут приведены в воспоминаниях людей, лично знавших Жоржа, в главе «В живом общении с людьми…».

Кино

Жорж не был «киноманом», но хорошее кино любил. И, когда бывала такая возможность, ходил с Людмилой Александровной в кинотеатр «Литва» (ныне – Паломнический центр Московского Патриархата Русской Православной Церкви). Это рядом с домом, минут 10 хода.

И с этим кинотеатром оказалась связана одна из первых «эвереттических веточек», которую я открыл в его биографии и в которой сам принял участие!

Вот как это отражено в моём рабочем дневнике:

03.02.06

Однажды мы с Генкой^[3] готовились к какому-то экзамену у него дома. Дело было в январе 1970 года. Эту дату, я, конечно, не помню, но восстановил по смыслу последующих событий. Экзамен предстоял муторный и по предмету, который нам обоим был малоинтересен, так что совместная подготовка была и своеобразной формой взаимоконтроля – что б не «сачковать», а действительно читать учебник. Готовились мы уже дня два, «всё» вроде бы прочитали, но нужно было повторить. Наступил последний день подготовки.

Дело, вероятно, было в воскресенье, поскольку и Ж. А. и тетя Мила^[4] были дома. Они прекрасно понимали наше состояние и старались «не мешать» и «не отвлекать». А наилучший способ это сделать – вообще оставить нас одних.

И Ж. А. взял билеты в кино на дневной сеанс. А в это время проходила премьера замечательной комедии Данелия «Не горюй!» (вот отсюда я и «вычислил» время события). Но то, что в кино идет этот – сразу ставший популярным – фильм, было известно и нам. Мы тоже хотели его посмотреть, и Генка вечером предыдущего дня взял билеты и нам – как оказалось, на тот же сеанс!

И вот за полчаса до начала Ж. А. с тетей Милой уходят из дома, напутствуя нас «продолжать подготовку». Мы, естественно, устало и озабоченно заверяем, что «бу сде…» и… через 15 минут «окольными тропами» бежим в тот же кинотеатр!

Удовольствие от фильма получаем громадное, но не полное. Ведь за пять минут до конца мы покидаем зал (пользуясь тем, что в темноте нас невозможно разглядеть) и бежим домой, чтобы к возвращению Ж. А. и тети Милы успеть принять «усталый вид».

Все происходит так, как мы и задумывали. Возвратившиеся с сеанса Ж. А. и тетя Мила полны впечатлений, они рассказывают нам о том, как замечательно поставлен фильм, как великолепен Буба Кикабидзе, мы сообщаем, что как раз только что успешно закончили подготовку и завистливо расспрашиваем подробности о фильме. И тут Ж. А. говорит, что он знал, что мы будем «молодцы» и в награду за наши дневные труды вручает нам… два билета на сеанс 20–00!

И уже на этом сеансе мы узнаем, чем же там дело кончилось…

… Когда на поминках я рассказал эту историю в форме тоста за человечность Ж. А., Генка, сидящий напротив меня, прокомментировал ее так: «Да, так все оно и было… Только это был фильм не «Не горюй!», а «Ошибка резидента». Ж. А. очень любил Георгия Жженова…».

Я выяснил, что «Ошибка резидента» тоже вышла на экраны в 1969 году и этот фильм вполне мог идти в январе 1970 года в том же кинотеатре. И ни я, ни Генка не ошибаемся – была такая эвереттическая веточка этой истории, где мы обсуждали не плутни героя Кикабидзе, а мытарства и горькую судьбу героя Жженова…^[5]

И я, и Геннадий совершенно искренни в своих воспоминаниях. У нас нет никаких причин для лукавства. И этот эпизод с тостом на поминках Жоржа – просто пример небольшой «ментальной склейки» эвереттических ветвлений наших альтерверсов.

Такие склейки – дело обыденное. Не с нами первыми, не с нами последними ☺. Вот эпизод из воспоминаний мемуариста Л. Рабичева, решившего уточнить какие-то детали описываемых им событий:

«Лет двадцать назад собрал я в своей творческой мастерской проживавших в Москве восемь бывших своих связистов. Пили водку и вспоминали.

– Жалко, Жуков не пришел, – сказал Марков.

– Ты что? – сказал Денисов. – Жукова я под Оршей хоронил.

– Да ты что? – сказал Марков. – Я после войны из Венгрии в Москву его провожал.

– А переправу через Неман помнишь?

– Нет.

– А Гольдап?

– Нет.

– А Ирку Михееву?

– А как же, я с ней…

– А Веру Семенову?

– А как же, я с ней…

– А я с Танькой Петровой…

– Где?

Молчание.

– В Любавичах? В Сувалках? В Левенберге?

Помнили имена женщин, которых любили, друзей, которых хоронили, но абсолютно смешалось в памяти – с кем, когда, где, и то, что рассказывали другие, с тем, что пережили сами, и о каждом событии у каждого была своя версия, исключающая все прочие.

А я уже думал о мемуарах, но подтверждения того, в чем сомневался, да и просто понимания не находил.».^[6]

«Кому же верить?», – может спросить читатель. Мой совет прост – тому, кому верится. И это будет тот, с кем «здесь-и-сейчас» Вы на одной и той же ветви альтерверса ☺.

Этот феномен уже заметили современные психологи:

«…человек решает, какие доказательства признавать или не признавать в зависимости от предпочтительных для себя выводов. Это отрицание – присущее всякому человеку свойство, которое распространяется на самые разные факты о физическом мире, экономической истории и текущих событиях».^[7]

 

Но в полной мере оценить это эмпирическое наблюдение с историографической точки зрения будет возможно только тогда, когда будет осознана его эвереттическая природа.

Первый документ

Вернувшись 7 июля 1949 г. домой совершенно свободным человеком, Жорж на семейном совете принял окончательное решение – восстанавливаться в аспирантуре.

Какие ему были нужны документы для этого? Как оказалось, среди них одним из важнейших была характеристика «с прежнего места работы» (т. е. со службы в СА).

Естественно, он обратился за характеристикой в Отдел кадров в/ч 38729, той части, из которой он был демобилизован. И 11 августа он получил её.

Как это ни странно, но подлинник этой характеристики сохранился среди ДСАЖАК. Вероятно, Жоржу были выданы два экземпляра – «на всякий случай» ☺:

11.01. Характеристика на Ж. А. Коваля из ГРУ от 11 августа 1949 г.^[8]

Как видно из этого документа, «официальное авторство» которого, удостоверенное гербовой печатью в.ч. 38729, принадлежит полковнику ГРУ Синяку, Жорж Абрамович Коваль достойно прошёл службу в Советской Армии. Сам документ составлен правильно, с соблюдением тогдашних канонов для подобного рода документов.

Есть только одна досадная опечатка в слове «реэмигрировал» – напечатано «реэмегрировал». Можно подумать, что не очень грамотная машинистка невнимательно прочла рукопись, с которой печатала текст.

Но среди документов ДСАЖАК есть и такие, которые раскрывают колоритные детали обстоятельств получения этой характеристики и бросающие тень сомнения на заверенное печатью его официальное авторство ☺.

А дело было, вероятно, так. Когда Жорж обратился к своему бывшему командованию с просьбой о выдаче ему характеристики, он, к своему удивлению (сказалось восьмилетнее пребывание в занудно-бюрократической Америке ☺), услышал: «Характеристика? Тебе надо, ты и пиши! Вот тебе «рыба»…».

И Жорж, взяв подвернувшийся под руку листок тетрадочной бумаги, начал сочинять «по образцу»:

11.02. Рукопись «характеристики из ГРУ»(л1)^[9], 11.03.Рукопись «характеристики из ГРУ»(л2)^[10]

Из сравнения этих документов видно, что машинистка в Отделе кадров ГРУ (вероятно, её адрес записал Жорж для памяти в углу второго листа – встречался с ней «приватно», поскольку у него уже не было пропуска в «контору») была грамотная и внимательная, она напечатала именно то, что было написано в рукописи.

Можно представить себе внутреннюю ухмылку Жоржа, когда он писал о себе – «в личной жизни вел себя скромно, в коллективе пользовался авторитетом».

Вероятно, он вспоминал при этом, как, будучи курсантом американской армии, при прохождении учёбы в CCNY, устраивал в кампусе на кроватях его товарищей, которые возвращались из города после 10 часов вечера, «куклы» («fake bodies») из подушек и одеял, чтобы при «постельной проверке» проверяющие думали, что на кровати кто-то спит. Он был знаменит этим в CCNY,^[11] т. е. действительно «в коллективе пользовался авторитетом» ☺.

Или как однажды на вечеринке, устроенной одной из преподавательниц CCNY для своих студентов, он принёс в бутылках из-под кока-колы крепкое спиртное, и «алкоголь тёк рекой», хотя был запрещён.^[12] При этом он остался единственным участником вечеринки, который после её окончания мог держаться на ногах. Поэтому можно считать, что вёл он себя действительно «скромно». ☺

Так что при написании характеристики Жорж почти не нарушил своего юношеского девиза – «Ничего, кроме правды»!

Но, по привычке конспиратора, всё-таки немного слукавил – дату начала своего сотрудничества с ГРУ указал неправильную – июнь 1940, а не декабрь 1939, как считалось по официальным документам призыва в армию…

Дела семейные

Собственно семейные дела Жоржа вполне точно описывались «Законом Толстого:

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»^[13].

Его «милёнышь» дождалась его возвращения после многолетней разлуки, и им было хорошо друг с другом и в коммуналке на Большой Ордынке, и в деревне, в полном согласии с пословицей – с милым рай и в шалаше:

11.04. Жорж и Мила, 1950 год, летний отдых в с. Дмитровское у впадения Истры в Москву-реку.^[14]

Но, несмотря на все предпринятые ими усилия, не удалось сохранить зачатого ими ребёнка, и стало окончательно ясно – детей у них не будет. А так хотелось малыша!

11.05. Жорж Коваль и Андрюша Макаров (шести месяцев от роду), 1950 год, летний отдых в с. Дмитровское у впадения Истры в Москву-реку.^[15]

И, думаю, с белой завистью относился он и семье брата Шаи, и к семье друга Глеба Макарова, у которых как раз в это время родились сыновья. С «мальчиком» Шаи, своим племянником Геннадием, он не виделся долго, а Андрюша Макаров рос на его глазах.

Сегодня Андрей Глебович Макаров один из немногих, кто может рассказать о некоторых «бытовых эпизодах» жизни Жоржа в первые годы после возвращения из «американской командировки» (его воспоминания см. в гл.16).

Неутолённая жажда полноценной семьи в последующем привела и Милу и Жоржа к решениям, доставившим им много горестей. Но, что бы ни случалось в их жизни, они всегда были вместе – вместе ковали и своё счастье, и вместе несли груз своих несчастий.

Работа, отдых и культурный досуг

Конечно, основную часть своей жизни на гражданке Жорж, как и все граждане страны, проводил на работе, со студентами, начиная с тех пор, как стал аспирантом:

11.06. Ж. А. Коваль среди студентов набора 1952 года.^[16]

и в течение многих лет, уже будучи доцентом:

11.07. Ж. А. Коваль в лаборатории автоматизации со студентами и преподавателями (1965 г.).^[17]

Его «второй семьёй» были родные кафедры ТНВ и ОХТ менделеевского института. И он, как член этих семей, рос и мужал вместе с ними. От «лопоухого аспиранта» в задних рядах трудового коллектива:

11.08. Коллектив кафедры ТНВ в начале 1950-х годов.^[18]

до заслуженного мэтра и кафедрального «аксакала» в середине первого ряда:

11.09. Коллектив кафедры ОХТ в 1977 году.^[19]

… Публикация старых «официальных кафедральных фотографий» неизбежно порождает ностальгические чувства, образно и точно описанные академиком Ю. Д. Третьяковым:

«Кафедру можно уподобить большой семье или очень маленькому городу, где все друг друга знают. Хотя может быть и нет… Как тут не вспомнить надпись на воротах средневекового немецкого города, поэтически переложенная В. Брюсовым:

 
Путник, в этом городе можешь дни провесть.
Путник, в этом городе можешь выбрать гроб.
Всех живущих в городе можно знать и счесть,
Всех умерших в городе знает только Бог.^[20]
 

Если вы посмотрите на подписи к фотографиям, вы увидите немало пустых мест. Время стерло из памяти многих, но к счастью, далеко не всех».^[21]

 

В данном случае «нестираемым» в моей памяти остался сам Жорж и те, с кем его общение особенно мне запомнилось.

На фото 11.02.доп3а это две персоны в первом ряду. Крайний слева – П. И. Бояркин, крайний справа – Н. С. Торочешников. Об их особой роли в общественной жизни Жоржа см. ниже. Во втором («женском») ряду вторая справа – А. Г. Кузнецова (Тося), явно выделяемая Жоржем в кругу дружеского общения.

На фото 11.02.доп3б обращаю внимание на некоторые персоны, упоминание о которых присутствует в дальнейшем тексте книги. Стоящие в третьем ряду: 4-й слева – А. Н. Кабанов, 5-й слева – Н. Д. Перельман, 7-й слева – Ю. А. Лебедев. Стоящие во втором ряду: 3-й слева – Н. И. Харитонов, 5-й слева – Л. В. Гришин, 6-й слева – А. П. Федосеев, 7-й слева – А. В. Беспалов, 10-я слева – Н. А. Дмитриева. Сидящие в первом ряду: 1-й слева – В. Ф. Строганов, 2-й слева – В. И. Грачёв, 3-й слева – Ж. А. Коваль, 4-я слева – И. Е. Зубова, 5-й слева – А. Г. Амелин, 6-я слева – И. Э. Фурмер, 7-й слева – Г. М. Семёнов, 8-й слева – А. П. Жуков.

А в «личной жизни», так же, как и большинство граждан, Жорж не чурался бытовых хлопот и дачных трудов:

11.10. На дачном участке (1960-е годы).^[22]

Но, также как и все московские интеллигенты, он имел время и для культурного досуга – чтения книг, походов в театры, кино и на выставки, туристических поездок и экскурсий, разнообразного общения с друзьями, с застольями «по поводу» и «просто так» ☺.

11.11. Семейное застолье с друзьями… (1970-е годы. Сидят мужчины: Б. И. Степанов, В. Маркос, Ж. А. Коваль).^[23]

У него не было какого-то особенного хобби, разве только лыжные прогулки зимой:

11.12. И на трамплине первый! Подмосковье, зима 1963 г.^[24]

Он не собирал никаких коллекций, не вёл дневников. В его архиве немного свидетельств об участии в «культурной жизни». Но несколько фотографий всё-таки есть. Это «официальные» фото экскурсионных поездок в Михайловское и в Ригу.

11.13. Турпоездка в Михайловское, 1969 г.^[25]

11.14. Турпоездка в Ригу.^[26]

Сохранилось и свидетельство об одном событии, которое в одной из «ниточек альтерверса», множество которых и сплетается в «нашу действительность», неожиданным образом связало в восприятии Жоржа его «гражданскую жизнь» с «атомными делами» во время «служебной командировки» в Америку.

Однажды во второй половине 50-х годов (скорее всего, летом 1956 года), Жорж оказался на ВСХВ. Трудно сказать, что послужило поводом для этой экскурсии. Да это и неважно, скорее всего, в какое-то погожее летнее воскресение им с Людмилой Александровной просто не захотелось сидеть дома. И они решили поехать на ВСХВ. Вероятно, пригласили и кого-то из друзей. Не исключаю, что хотя бы Г. Н. Макарова, который и мог сделать фото Жоржа у фонтана:

11.15. Ж. А. Коваль на ВСХВ у фонтана «Каменный цветок», 1956 г.^[27]

В рассматриваемой ниточке альтерверса у этого решения была причина. Незадолго до этого Жорж или Людмила Александровна в газете или по телевизору услышали об открытии на ВСХВ Всесоюзной промышленной выставки. Жоржу, конечно, было интересно познакомиться с образцами новой контрольно-измерительной техники, которая была представлена на выставке различных павильонах.

Но особый его интерес вызывал новый павильон «Использование атомной энергии в мирных целях»:

11.16. Павильон «Использование атомной энергии в мирных целях», фото 1962 г.^[28]

Собственно, «совсем новым» он не был. Построили его в 1954 году на месте коровника 1939 года как павильон «Строительные материалы», но к выставке 1956 года реконструировали, и вместо строительных материалов и изделий (среди которых с особой тщательностью были представлены те, которые использовались в сельской местности), в павильоне появился… настоящий атомный реактор!

Вот что сообщалось о реакторе в выставочной брошюре:

«Ядерный реактор, демонстрируемый на выставке, принадлежит к разряду гетерогенных реакторов, работающих на тепловых нейтронах. В качестве горючего в этом реакторе используется уран, обогащенный до 10 % ураном-235. Рабочая загрузка реактора составляет 3 кг урана-235. Замедлителем и отражателем нейтронов служит обычная вода. Для более наглядного ознакомления посетителей с устройством и работой ядерного реактора он сооружен в открытом исполнении»».^[29]

«Активная зона реактора, имеющая высоту 50 см, погружена в стальной бак, залитый водой. Бак имеет диаметр 4 м и высоту 6 м. Над активной зоной имеется слой воды толщиной 4,6 м, служащий защитой от излучений реактора.

При работе реактора можно наблюдать характерное явление – свечение, вызванное частичным переходом энергии излучения реактора в видимый свет (эффект Черенкова)».^[30]

11.17. Атомный реактор на ВСХВ, 13 июня 1956.^[31]

Трудно представить себе, что творилось в душе Жоржа, стоявшего под сенью портрета Председателя Совета министров СССР Н. А. Булганина на помосте над малюткой-реактором, освещённом голубоватым свечением черенковского излучения. Но очевидно, что свет, исходивший из глубины бассейна, на дне которого в маленьком ящичке протекала ядерная реакция, высвечивал в его памяти картины огромного мрачноватого Х-10 в Ок-Ридже, где он первым из советских людей держал в руках плутоний…

11.18. Графитовый реактор Х-10 для производства плутония в Ок-Ридже.^[32]

Дела партийные

Жорж был членом КПСС с апреля 1964 года (но вступал в партию в феврале 1963 года – чуть более года состоял в ней в качестве кандидата).

В связи с этим фактом возникают два принципиальных вопроса. Первый – почему он вообще вступил в партию? И второй – почему так поздно, в 50 лет?

Первый вопрос вызвал недоумение даже у Геннадия Коваля, когда я пытался выяснить у него какие-то подробности «партийного прошлого» Жоржа в 2006 году после его смерти. Мой вопрос об этом вызвал у Геннадия недоумение: «А разве он был в партии?».

Конечно, к тому времени прошло уже 15 лет с момента «кончины КПСС», конечно, наиболее тесно Геннадий общался с Жоржем в последние годы его жизни, когда его «демократическая сущность» была видна наиболее отчётливо.

Но ведь Геннадий приехал в Москву и начал жить у Жоржа в 1966 году и, если бы в характере Жоржа «коммунизм» был доминирующим фактором, это наверняка отложилось бы в памяти Геннадия!

Ведь даже я, в тот момент, когда задавал Геннадию этот вопрос, «на минуточку забыл», что в конце 70-х годов я входил в «треугольник»^[33] кафедры ОХТ в качестве профорга, а Жорж, в качестве парторга, занимал «партийный угол» треугольника.

Второй вопрос также порождает недоуменные предположения – неужели Жорж, после всего с ним произошедшего, на шестом десятке лет настолько уверовал в коммунистическую идею, что сознательно решил пополнить ряды «борцов» за неё? Или, что не менее нелепо, искал какой-то «корысти» в получении партбилета?

Оба эти вопроса я задавал людям, хорошо знавшим Жоржа и хорошо понимающим тонкости тогдашних общественных отношений. Их ответы и мои комментарии к ним будут приведены в главе «В живом общении с людьми».

Здесь же я приведу только некоторые документы, которые относятся к этой теме.

Прежде всего – это партбилет № 04799242:

11.19. Партийный билет Ж. А. Коваля.^[34]

Это партбилет последнего образца – он заменил выданный в 1964 году партбилет образца 1954 года. Обращаю внимание, что состоял на партийном учёте Жорж по месту работы, в Свердловском РК КПСС. Там же он и остался после увольнения из МХТИ.

В июле 1990 года состоялся XXVIII съезд КПСС, на котором публично вышел из партии Б. Н. Ельцин. Вслед за этим,

«к середине 1991-го около 4 миллионов человек вышли из партии – в основном из-за того, что членство утратило всякий смысл».^[35]

В Уставе КПСС, принятом на этом же съезде, порядок добровольного выхода из членов партии был предусмотрен в п.5:

«Членство в партии прекращается также по заявлению члена партии о добровольном выходе из КПСС, которое рассматривается первичной партийной организацией».^[36]

Какой-то лукавый пункт – выход добровольный, но только после рассмотрения в партийной организации. А если она против? Что тогда делать «добровольцу»?

Процедура выхода по этому пункту оказывается связанной с публичной бюрократической волокитой.

Но был в Уставе и главный, 1 пункт:

«Членом КПСС может быть гражданин СССР, достигший 18 лет, признающий Программу и выполняющий Устав партии, работающий в одной из ее первичных организаций и поддерживающий партию материальными средствами <выделено мною – Ю. Л.>».^[37]

В этом пункте перечислены все необходимые условия для того, чтобы быть членом партии. Не выполнено хотя бы одно, и гражданин СССР не может считаться членом КПСС.

Жорж и по своему характеру, и по «разведческой натуре», не любил ни публичности, ни бюрократии. И он использовал возможность выхода из партии не по 5, а по 1 пункту её Устава.

Это зафиксировал его партийный билет. Из него видно время выхода Жоржа из КПСС. Жорж, как дисциплинированный член партии, всегда платил взносы ежемесячно. И вот последняя из заполненных страниц «Уплата членских взносов»:

11.20. Страница партбилета Ж. А. Коваля с отметками о последних оплатах партвзносов.^[38]

До официального запрета КПСС оставалось ещё 16 месяцев.^[39] И, конечно, в своей агонии партия не заметила, что лишилась материальной поддержки одного из десятков миллионов своих членов.

Не заметила она и того, что её покинул человек, сыгравший важную роль в сохранении страны, которой она правила последние 40 лет.

А вот он заметил, что попытки Горбачёва реформировать эту партию, по сути, есть ничто иное, как близорукое донкихотство, что путь, по которому партия вела страну в будущее – это «путь в никуда».

11.21. Ю. В. Васильев, «Дон Кихот и Санчо Панса» х.,м., ГТГ инв. № ЖС-6956, 1955 г.^[40]

Складывалась ситуация, о которой прозорливо писал философ Эрих Соловьёв ещё в 1968 году, анализируя с марксистских позиций ответственность человека за свои убеждения:

«От экзистенциального обвинения почти всегда (а особенно в тех сложных случаях, когда речь идет о социальной ответственности) можно отделаться с помощью своего рода «когнитивного алиби»: я, мол, не знал этого; я искренне верил в то, что внушали; я считал достоверным то, что все считали достоверным, и т. д. Представление о личности, из которого исходил Маркс, исключает подобные оправдания.»^[41]

С точки зрения теоретического базиса своего мировоззрения Жорж был марксистом, «по условиям своей жизни имел возможность для интеллектуального развития»,^[42] даже не будучи знакомым с рассуждениями Эриха Соловьёва (очень маловероятно, что он читал журнал «Вопросы философии»). Как разведчик-аналитик с богатым личным опытом партийной работы в ситуации 1990 года он самостоятельно пришёл к выводу о моральной ответственности за свои убеждения, приведшие его в КПСС, которая стала слепым поводырём слепых на пути общественного развития. И он эту партию покинул…

Этот поступок Жоржа я сопроводил картиной Юрия Васильева не случайно. Дело в том, что

«Картина написана в 1955 году. Понятливые критики опознали в Дон Кихоте тогдашнего главу партии и оценили замысел автора. С тех пор картины Юрия Васильева могли видеть лишь в домашней обстановке его друзья».^[43]

Вряд ли Жорж видел эту картину. И вряд ли читал написанное в декабре 1969 года стихотворение И. Бродского «Конец прекрасной эпохи»:

 
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то, чтобы здесь Лобачевского твёрдо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут —
тут конец перспективы.^[44]
 

Но если попытаться образно выразить его видение ситуации с партией и государством, которым владела эта партия в 1990 году, лучшей иллюстрации, чем взгляд Санчо Пансы на этой картине и образный ряд стихотворения Бродского, думаю, не найти.

Художники и поэты предчувствуют социальные катаклизмы раньше политиков и аналитиков…

А интеллектуальное ви́дение происходивших тогда процессов было у «рядового разведчика Коваля» даже яснее, чем у последнего главного разведчика СССР, руководителя ПГУ КГБ, генерал-лейтенанта Л. В. Шебаршина, который осознал общую картину только год спустя, о чём и написал в ноябре 1991 года:

«Государство, которое когда-то потребовало себе на службу нашу энергию, ум, готовность положить жизни в защиту его интересов, мертво. Этому государству уже ничто не может ни повредить, ни помочь. Оно бросило нас на произвол судьбы, подобно банкроту, промотавшему перед смертью родовое состояние. Новой эпохе мы не нужны».^[45]

11.22. Л. В. Шебаршин.^[46]

Будет ли что-то нужно от него «новой эпохе», Жорж не знал. Но ясно осознавал, что в ней ему лично принадлежность к коммунистической партии не нужна. Так закончилось членство Жоржа в КПСС.

А вот как оно начиналось.

11.23. Заявление Ж. А. Коваля о приёме в члены КПСС.^[47]

Формулировка стандартная – «желаю быть в рядах передовых строителей…». Но забавная «филологическая тонкость» – с Программой и Уставом КПСС Жорж не «согласен», а просто «признаёт» их существование ☺…

В самом начале моей работы по биографии Жоржа, в 2006 году, я знакомился с документами Центрального архива общественно-политической истории Москвы (ЦАОПИМ). Сотрудники архива позволили мне «тайно» фотографировать документы. И вот выдержка из моего рабочего дневника того времени:

«Нашел я протоколы партсобраний по приему Жоржа в партию (17 апр. 1964). Очень эмоционально выразился Торочешников…^[48]

11.24. Фрагмент Протокола партсобрания о приёме Ж. А. Коваля в члены КПСС.^[49]

«Коваль – рассказывает биографию. Торочешников – Знаю Коваля Ж. А. очень давно. За этот год он защитил кандидатскую диссертацию. Остальное знают все. Постановили – принять Ж. А. Коваля в члены КПСС. Принято единогласно».^[50]

Не очень понятно, почему Николай Семёнович сказал, что Жорж защитил диссертацию «за этот год» (она защищена в 1952 году!), но зато как «ёмко» он охарактеризовал «секретную деятельность» Жоржа – «Остальное знают все»!

Любопытно, кто давал Жоржу рекомендации для вступления в партию. В то время их требовалось три. Рекомендации дали Афанасий Иванович Малахов, Изабелла Эммануиловна Фурмер и Пётр Игнатьевич Бояркин.

Вот фрагмент «Анкеты кандидата партии, вступающего в члены КПСС»:

11.25. Фрагмент «Анкеты кандидата партии, вступающего в члены КПСС».^[51]

Как видно из этого списка, все трое – ближайшие коллеги Жоржа по работе на кафедре, знающие его не один десяток лет.

Выбор Жоржем первых двоих был мне понятен. С И. Э. Фурмер они были ещё сокурсниками по учёбе в институте. Познакомились на 4 курсе – в 1938 году.^[52]

11.26. И. Э. Фурмер в 1960-е годы.^[53]

А.И. Малахов – боевой офицер, фронтовик.

11.27. А. И. Малахов.^[54]

С ним они были товарищами с тех времён, когда оба учились в аспирантуре в начале 50-х годов. Официально знакомы с 1949 года.^[55]

11.28. А. И. Малахов и Ж. А. Коваль, начало 1960-х годов.^[56]

Интересна фигура третьего рекомендующего – П. И. Бояркина.

Комсомолец с 1919 года, боец «продотряда»^[57] в начале 20-х, закончил вечерний факультет МХТИ, стал преподавателем кафедры ОХТ, «четыре военных года был парторгом военной части»,^[58] и после войны – снова в МХТИ, ассистент. Скромная, но очень «идеологически правильная» карьера.

11.29. Ж. А. Коваль и П. И. Бояркин среди сотрудников кафедры ОХТ в конце 1950-х годов.^[59]

Для меня было немножко удивительно, почему третью рекомендацию Жорж не получил ещё у кого-то из старых друзей. Ведь Бояркин был явно не из их круга, хотя знаком с Жоржем очень давно. Как написал он в своей рекомендации 13.2.64 г,

«знаю т. Коваля Ж. А. по учёбе и по совместной производственной и общественной работе в МХТИ им. Д. И. Менделеева с 1935 года и по настоящее время с перерывом с 1939 года по 1949 год».^[60]

Какое-то понимание этого пришло позже. Уже через несколько лет в ходе работы я в очередной раз обратился к знатоку истории МХТИ А. П. Жукову с вопросом:

«На мой вопрос, не знает ли он, кто был «куратором от органов» в Менделеевке во времена Жоржа, он сказал, что был им Пётр Игнатьевич Бояркин. Точнее, не куратором, а «наблюдателем», поскольку сам работал в Менделеевке. Я его помню по совместной работе на кафедре ОХТ. Он ещё вел там какой-то «политсеминар» (по четвергам, кажется). Если это так, то возникает новый мотив во вступлении в партию Жоржа – одним из тех, кто дал ему рекомендацию, был как раз Пётр Игнатьевич.»^[61]

Этот новый мотив – влияние на решение Жоржа о вступлении в партию «органов». Не обязательно было оказано «прямое давление», но сам факт рекомендации Бояркина свидетельствует – это решение Жоржа «органами» было одобрено.

И совсем уж тоненькая веточка альтерверса – Бояркин не просто «знает» Жоржа с 1935 года, но и «наблюдает» за ним всё время, «с перерывом с 1939 года по 1949 год».

Дальнейшая работа с документами ЦАОПИМа «освежила» и мою память:

«Сегодня работал в ЦАОПИМ с протоколами партсобраний института и протоколами заседаний Парткома. Очень полезная работа! А то стало как-то подзабываться ощущение совкового удушья. А вот работа в архивах освежает память… Поразительно, что вполне порядочные и умные люди, которых я знал как хороших лекторов и ученых – Карапетьянц, Гильденблат, Егоров и другие, как-то глупеют и «деревенеют», оказавшись на партсобрании или заседании парткома… Суконный язык, банальные мысли… И Жорж тоже тускнеет в этой атмосфере. Так бездарно тратить интеллектуальный потенциал могли только у нас. И удивительно, насколько долго его хватило».^[62]

Вот, например, цитата из выступления Жоржа на одном из партсобраний 1968 года:

11.30. Протокольная запись выступления Жоржа на партсобрании в 1968 году:

«В истекшем 1967 г. все мы чувствовали, что это был юбилейный год – все работали очень напряжённо. Думаю, что все партгруппы должны на ближайших собраниях обсудить состояние исследовательской работы на своих кафедрах и наметить пути устранения недостатков».^[63]

«Все мы…», «юбилейный год…», «обсудить состояние работы…», «наметить пути устранения…» – типичный советский «новояз»!

Но это совсем не значит, что Жорж в партийных делах «отбывал номер». Он, как и все порядочные люди, которые «волею судеб» стали обладателями партийных билетов, чётко понимал разницу между «трибуной партсобрания» и тем, что называется «работа с людьми».