Татьяна Евгеньевна Шаляпина
Угодный богу
Египет. Уасет.
Когда истек срок работы над портретом, скульптор-иноземец пригласил царицу и фараона в свою мастерскую, боясь за сохранность тяжелой статуи.
Скульптурный портрет Амонхотепа IV поразил как царицу, так и самого повелителя. В четыре раза превосходящий оригинал, он сохранял все пропорции и черты лица.
– О, иноземец, – восхищенно воскликнула Нефру. – Ты действительно величайший мастер!
– О божественный, – обратилась она к своему супругу. – Я рассказывала тебе о том условии, которое заключила с Тотмием. Оно гласило, что в случае удачного выполнения портрета он получит право называться придворным ваятелем. Он сделал этот портрет по памяти, ни разу не взглянув на повелителя!
Уши Тотмия покраснели от стыда.
Фараон смотрел на скульптуру.
– Удивительно, не правда ли? – восторженно повторила царица. – Это лучший твой портрет из тех, которые я когда-либо видела. Какая поразительная наблюдательность! – она указала на ту черточку, что была на переносице. – Ты не помнишь, когда появилась эта морщинка? Я увидела ее всего несколько дней назад. Но глаз скульптора подметил ее гораздо раньше… – Тотмий затаил дыхание.
– Да, прекраснейшая, – наконец молвил Амонхотеп IV. – Работа ваятеля, создавшего эту статую, действительно достойна и восхищения, и награды. Если раньше Тотмий был простым иноземцем, не имеющим право называться мастером, то сегодня среди придворных скульпторов фараона появился тот, кто превзошел своим искусством очень и очень многих. Я назначаю его начальником всех скульпторов Египта.
Тотмий от этих слов остолбенел, переводя ошеломленный взгляд то на фараона, то на царицу.
– Начальник скульпторов, – подтвердил Амонхотеп IV. – Его искусство необыкновенно и, несмотря на его молодость, у него должны учиться все мастера. Тотмий! – торжественно провозгласил он. – Отныне ты будешь учить придворных скульпторов.
– О божественный! – Не выдержал молодой человек. – Я осмелюсь возразить… Мне еще самому необходим учитель! – он запнулся и опустил голову. – И еще… Я не могу согласиться с великой наградой, потому что недостаточно честен.
– Ты удивляешь меня, почтенный Тотмий, – радушно сказал повелитель. – О чем ты пытаешься сказать? Твое преимущество перед другими очевидно и доказано тобой же.
– Я не выполнил все условия договора с царицей, – быстро проговорил ваятель. – Я видел тебя, о фараон!
Нефру странно смотрела на Тотмия.
– Ну так что ж? – возразил Амонхотеп IV. – Мимолетная встреча на расстоянии – не повод для угрызений совести.
– Нет, – упрямился молодой человек и, собравшись с духом, сказал. – Я боялся опозорить доверие царицы и потому ночью, тайком ото всех забрался во дворец и долго рассматривал лицо божественного, – он опустил глаза. – Вот откуда та линия на переносице, которой не был два месяца назад…
Зависла тишина.
– Почтенный Тотмий, ты молод и порой неразумен. Но ты искренен, предпочитая говорить правду, чем молча довольствоваться наградами, которые, как тебе кажется, незаслуженны. Ну что ж, ты сам сделал свое признание, – Амонхотеп IV взглянул на царицу.
Все ждали, что он скажет, и фараон провозгласил:
– В знак восхищения твоим мастерством и в награду за твою честность, я подтверждаю, что с нынешнего дня ты – придворный скульптор и начальник всех ваятелей египетского государства!
Нефру победоносно улыбнулась. Тотмий покраснел и уставился в пол. Все, кто находились в мастерской, склонили головы в знак почтения перед словами фараона. Но Махроса в этот момент среди них не было.
– Итак, – еще более торжественно сказал повелитель. – Я приказываю каждому скульптору, светскому или придворному, учиться у мастера Тотмия его искусству.
– О божественный, – подал голос молодой человек. – Я благодарен тебе за такую честь, но кого мне учить в Уасете? Все заняты на строительстве нового города, кроме Махроса, которого я не посмею поучать, ибо совсем недавно сам учился у него и именно ему обязан своим успехом.
– Так уж повелось, – фараон слегка пожал плечами. – Сегодня ты набираешься опыта, а завтра отдаешь его тем, кому это необходимо, – он доброжелательно улыбнулся иноземцу. – Ты сам еще не знаешь себе цену, почтенный Тотмий.
– О божественный, а не лучше ли мне найти ученика среди тех, кто не знаком с этим искусством?
– Это не так просто, как тебе кажется. Поэтому пока делись своими секретами с мастерами, – и фараон в сопровождении царицы и свиты вышел из мастерской, а следом за ним высыпали и все остальные.
Тотмий остался наедине с его портретом, сел перед ним на пол и совсем по-китайски подобрал ноги под себя. Он думал о чем-то, безвозвратно утерянном, и вид его был такой грустный, что вошедший в мастерскую Махрос невольно остановился.
– У тебя какое-нибудь несчастье, чужеземец? – спросил он, заглядывая сбоку в лицо молодому человеку.
– У меня радость, – с долей досады отозвался Тотмий.
– Вряд ли, – Махрос усмехнулся, присаживаясь на скамейку перед изваянием и с восхищением рассматривая каменный портрет. – Прекрасная скульптура. Но противоречит древним нормам искусства, – он обернулся к иноземцу. – Видишь ли, строгость передачи образа – одно из главных требований нашего ремесла. Не должно быть ничего преходящего и уродливого, а ты постарался нагромоздить морщин! Чего стоит только одна эта складка на переносице! Пойми, портрет царя должен быть прекрасным…
– О, досточтимый Махрос! – вдруг резко сказал Тотмий. – Тебя ждет неожиданная новость. Не думаю, что она тебе понравится, потому что отныне не ты меня будешь учить своему искусству, а я – тебя.
– Что? – переспросил египтянин.
– Да, почтенный мастер! Этот портрет, в котором ты только что отыскал ошибки, сделал меня в одночасье и придворным ваятелем, и начальником над всеми скульпторами Египта. Поэтому я для всех теперь не иноземец, а «досточтимый мастер», – последнюю фразу Тотмий произнес, не глядя на египтянина, а тот, в свою очередь, был в большом смятении.
– Тотмий, – наконец тихо сказал старик. – Ты же знаешь, что я не могу учиться у тебя.
– Почему, почтенный Махрос? – с деланной веселостью спросил молодой человек. – Из всех учеников у меня есть только ты.
– Тотмий, – повторил египтянин. – Это невозможно.
– Самолюбие старшего перед младшим? – зло осведомился иноземец.
– Нет, дело не в этом. Я пойду к фараону, я поговорю с ним. Да, это будет правильно. – Махрос, удрученный своей мыслью, встал и медленно вышел из мастерской.
Он застал фараона в тот момент, когда владыка что-то диктовал писцу.
– О, я помешал тебе, божественный! – скованный робостью египтянин хотел уйти, но фараон повелительным жестом остановил его.
По его знаку писец удалился, оставив их наедине.
– Я рад, что ты пришел, почтеннейший, – приветствовал его Амонхотеп. – Мне необходимо поговорить с тобой и, вижу, ты нуждаешься в том же.
– О да, – кивнул Махрос. – Меня привело к тебе известие о внезапной славе иноземца.
– Ты завидуешь ему? – уточнил фараон. – Конечно, тебе кажется, что он слишком молод, чтобы быть начальником скульпторов.
– О повелитель, – низко поклонился мастер. – Я действительно завидую Тотмию. Но не его высокому положению, а тому, что он молод, и ему повезло жить в другие времена, чем мне. Будь я в его возрасте, я счел бы честью называться его учеником. Но мне в мои года поздно меняться, я слишком закостенел в старом искусстве.
– Но ты хороший мастер, – возразил фараон. – Тебя ценят и почитают.
– Я создавал портреты почти всех знатных людей Уасета, а теперь они предпочитают делать заказы у иноземца. Вскоре я останусь без работы.
– Ты обижен на него за это?
– Нет, – Махрос вновь поклонился. – О божественный, разреши мне уйти.
– Ты хочешь закончить наш разговор? – удивился владыка.
– Нет, я хочу просить тебя позволить мне покинуть службу и перестать быть скульптором твоего двора. Поверь: не старость и не болезни виноваты в этом решении. Скажу лишь, что, оставшись при дворе, я буду верен своим идеалам и помешаю иноземцу двигаться вперед. Он слишком совестлив, и, чтобы не обидеть меня, будет сдерживать свои порывы и фантазии, оглядываясь на старика. Поэтому я и прошу меня отпустить.
Амонхотеп IV задумался.
– Я прошу, о божественный, – повторил мастер.
– Что ж, – наконец вымолвил фараон. – Я сожалею, что невольно обидел тебя, досточтимый Махрос. Мало найдется людей, равных тебе в мастерстве. Я знаю, что ты был придворным скульптором еще при моем отце, из тридцати шести лет правления которого ты прослужил ему двадцать девять. Я отпущу тебя, но мне жаль расставаться с тобой. В знак уважения к твоим заслугам я буду посылать тебе золото и серебро. Вот, возьми, почтенный Махрос, – фараон достал из позолоченного ящичка десятка полтора небольших золотых слитков. – Я не хочу, чтобы ты уходил без вознаграждения.
Махрос с благодарностью принял дар из рук повелителя и, поклонившись, направился к выходу:
Но, прежде чем он покинул покои, он услышал слова Амонхотепа:
– Если ты хочешь вернуться, знай, я не откажу тебе в этом.
– Прощай, о божественный, – произнес, уходя, Махрос, и двери закрылись за ним.
Глава 16. 1366 год до Р. Х.
Египет.
В селении Ипет-Исут, близ Уасета, возводился новый храм. Жрецы Амона-Ра были недовольны странной прихотью фараона, решившего потеснить главный храм столицы, но вступать в спор с повелителем не решались. Молчание и трусость сгубили жрецов, хотя смелость повредила бы им еще сильнее.
Ровно через год, день в день, Перенеффер закончил новый храм. И был он выполнен из песчаника, а колоссальные статуи Амонхотепа IV, сработанные начальником скульпторов и светскими ваятелями, украшали обширный двор. Но никому не было известно, какому богу посвящен отстроенный храм.
Получив известие Паренеффера об окончании строительства, фараон немедленно сам отправился туда и нашел сооружение восхитительным, являющим собой образец всего лучшего, что было в архитектуре того времени. Владыка Обеих Земель незамедлительно послал за жрецами ипет-исутских храмов Амона и Мут, расположенных по соседству, а отказать фараону служители богов не осмелились и через короткое время появились во дворе вновь отстроенного храма. Заметные издалека статуи Амонхотепа IV вблизи и вовсе подавляли своими размерами. Казалось, они готовы были вот-вот свалиться на головы тех, кто взирал на них снизу, и напрочь раздавить, не оставив в телах несчастных ни одной целой кости.
Фараон встречал жрецов у входа в храм.
– Приветствую вас, мудрейшие, – громко сказал он, обводя взглядом небольшую кучку людей, чьи бритые головы отражали солнечный свет. – Своим посещением вы делаете честь тому, ради кого построен этот благословенный храм.
– О да, божественный! – согласился с ним один из жрецов Амона. – Мы не могли отвергнуть твое приглашение и пришли взглянуть на новое сооружение, которое, судя по великим скульптурам, посвящено тебе, о повелитель Египта!
– Ты наблюдателен, мудрый Салех, – щурясь на солнце, отвечал фараон. – Ты верно подметил, что около храма находятся статуи с моим изображением. Но ты не угадал, что храм, во дворе которого вы находитесь, посвящен не мне, властелину Обеих Земель, а моему отцу, богу солнца.
– Богу солнца! – среди жрецов пополз шумок, и верховный служитель Амона, Куш, выступил вперед, сгибаясь в поклоне:
– Соизволит ли божественный объяснить, зачем в Ипет-Исуте рядом друг с другом будут находиться два храма бога солнца? – Паренеффер, стоящий за спиной фараона, отступил на два шага и отвернулся. – С какой целью возведен этот храм? Во славу повелителя Египта или в знак его почтения перед Амоном-Ра?
– Ни то, ни другое, мудрейший Куш, – сухо произнес Амонхотеп IV, и все, кто его знал, поняли, что это не предвещает им ничего хорошего. – Храм, который вы видите, не будет посвящен культу Амона уасетского. Я собрал вас здесь намеренно и сообщаю вам свою волю, которой отныне должны вы подчиняться. С этого момента верховным и единственным богом Египта будет бог солнца Атон-солнечный диск, создатель всего сущего.
– Что? – обомлели жрецы. – Что он говорит?
– Именно ему я посвящаю этот храм. Именно он, а не Амон-Ра будет властвовать над моим государством. Нет более богов, кроме Атона-солнечного диска, и нет у него ни божественной супруги, ни детей, кроме единственного сына, которым я объявляю себя, царя Верхнего и Нижнего Египта, властелина Обеих Земель Нембаатра, владыку венцов Амонхотепа IV.
– О божественный, – немного оправившись, промолвил Куш. – Но кто же пойдет служить в храм безвестного бога, чье имя почти неизвестно в Египте? Или ты собираешься объединить всех нас под общим началом?
– Ты, мудрейший, заботишься о процветании храма Атона? Так знай же, у нового бога будут и новые жрецы.
– Но фараон! Никто из нас не посмеет изменить своим богам и встать под своды храма бога-самозванца.
Куш сказал это и сам затрясся от собственной смелости. Фараон, не мигая, смотрел на него.
– Ты хочешь сказать, Куш, что все жрецы останутся верны своим богам и не покинут храмов? – Амонхотеп IV казался страшен, его голос гремел и растекался по двору. – Вы собираетесь идти и справлять культы Амона и Мут даже после того, как они мной упразднены?
– У фараона нет власти упразднять богов! – отчаянно выкрикнул Куш.
– Ты ошибаешься, мудрейший! Я закрываю ваши храмы, запрещаю службы, а сокровища, скопленные в подземных лабиринтах, передаю в храм Атона!
Куш попытался возразить, но с его губ сорвались звуки, похожие на кудахтанье.
– Вы думали сохранить свои сокровища? Вы рассчитывали вечно править Египтом за спиной фараона? – Амонхотеп IV выдержал паузу и продолжал. – Я объявляю опять, чтобы все собравшиеся поняли – нет иного бога, кроме Атона. И всех, кто будет препятствовать мне и моему небесному отцу, станет преследовать полиция. Ясно ли вам, мудрые мужи, слова вашего повелителя?
Жрецы не роптали. Казалось, у них пропала способность изъясняться. Подобного кощунства и глумления над вековыми устоями и богами никто из них не ведал.
Наконец, проглотив комок в пересохшем горле, Куш произнес:
– А как же народ? Что ты, божественный, скажешь народу, который, лишившись страха перед могущественными богами, начнет бесчинствовать? Или культ нового бога будет так жесток, что заставит всех молчать и повиноваться? Никакой полиции не хватит, чтобы усмирять людей.
– Ты прав, мудрейший, – спокойно отвечал повелитель. – Ты знаешь народ и осведомлен о том, как с ним следует обращаться. Но ты не подозреваешь, что свобода и правда делают гораздо больше, чем вечный страх.
– О божественный! Я не верю своим ушам! Как можешь ты, половину жизни проведший среди нас под сводами храма Амона-Ра, теперь уничтожать все святое?!
– Я фараон, мудрейший, – холодно отвечал Амонхотеп IV. – И никто не может указывать мне, сыну Атона.
– Но божественный! – лепетал Куш. – Как же можно попирать богов? Ведь даже твое имя, о повелитель, означает «Амон доволен»?
– Отныне имя мое будет иным, – ледяным тоном ответил фараон.
– Я не узнаю своего ученика! – простонал жрец. – О божественный! Я обращаюсь к тебе не как к властителю, а как к человеку посвященному. Ты же знаешь, что Амон-Ра жестоко отомстит тебе за все наши беды, которые ты учиняешь нам нами. Он пошлет тебе смерть!
– Рано или поздно она настанет, – спокойно сказал фараон. – А что до мщения, то боги на него не способны, только людям свойственно мстить.
– О, повелитель! Я понял! – внезапно вскричал Куш. – Ты попросту задумал ограбить египетские храмы! Ты будешь проклят! – голос жреца сорвался, и он закашлялся.
– Ступайте, мудрейшие мужи, – промолвил повелитель. – С нынешнего дня вы перестанете быть жрецами Амона и Мут. Воспевайте в молитвах Атона-солнечного диска и несите в его храм богатства упраздненных богов, незаконно награбленные вами и вашими предшественниками.
Жрецы были в замешательстве. Одни повернулись, чтобы уйти, другие толклись на месте, третьи смотрели на фараона, в надежде, что он отменит свое решение. Но Амонхотеп молчал.
Куш собрался с последними силами и, подойдя вплотную к ступеням храма, где стоял фараон, спросил, в усмешке скривив рот:
– Если все храмы и боги упразднены, божественный, значит, упразднены и жрецы. Некому служить твоему богу. Никто не займет место верховного жреца Египта!
– Ты вновь ошибаешься, – не смутившись, отвечал Амонхотеп IV. – Неслучайно мои изваяния стоят у входа в храм, ибо я сам буду верховным жрецом моего бога!
– Ты? – изумился Куш.
– Да, мудрейший. Ты верно сказал, что я – посвященный, и мне известно очень многое; Хануахет научил меня тому, что не дано знать простому смертному. Никому не доверю я служение моему богу, который возложил на меня честь назвать его единственным богом моей страны.
– Ты… шутишь, о божественный? – Куш вглядывался в лицо фараона, а тот вместо ответа сверкнул глазами и повернулся, чтобы уйти в храм.
– Тебе никто не позволит! – попробовал продолжить жрец, но Амонхотеп IV перебил его:
– Ступай, мудрейший, у тебя много работы. Ты должен собрать все богатство, что накопилось в бывшем храме Амона, и принести его сюда, – с этими словами он ушел.
Оставшийся снаружи верховный жрец несуществующего храма растерянно бормотал:
– Бывший… Все отдать… – за его спиной уже никого не было, когда он хрипло выкрикнул. – Он сумасшедший!.. Сумасшедший!
– Сумасшедший! – повторил Куш еще раз и без сил опустился на ступени храма.
С неба на него смотрел яркий солнечный диск – Атон.
Египет.
Спустя несколько дней возвращающийся в столицу с войны Хоремхеб издалека заметил в окрестностях Уасета странную процессию, состоявшую из вьючных животных и жрецов, двигающихся от подножья древнего храма Амона, построенного более шести веков назад, к неизвестно откуда взявшемуся сооружению, обнесенному колоннами и какими-то статуями, в которых Хоремхеб после внимательного рассмотрения узнал портреты Амонхотепа IV . Поскольку скорое строительство в Египте не было редкостью, Хоремхеб не слишком удивился появлению нового храма. Гораздо больше его заинтересовали люди, что-то перевозящие из одного храма в другой. Любопытство сановника заставило его приблизиться к процессии, среди которой он узнал нескольких жрецов храма Амона-Ра. Лица их были мрачны.
– Приветствую мудрых служителей Амона! – не слезая с коня, сказал сановник.
– Слава досточтимому Хоремхебу, – не меняясь в лице, ответил один из жрецов.
– Позволительно ли мне знать, куда вы держите путь?
Жрец указал подбородком направление:
– Вон в тот храм.
– А что вы делаете?
– По приказу Амонхотепа IV несем золото Амона-Ра Уасетского на алтарь неизвестного бога.
– Какого бога? – переспросил Хоремхеб.
– Бога Атона, нового покровителя столицы и всего Египта.
– Но зачем же богатства одного храма переносить в другой? Разве фараон боится, что в новый храм не будет пожертвований? Зачем он отнимает чужие сокровища?
– Фараон упразднил всех богов, – едва сдерживая гнев, ответил жрец. – Он сказал: нет в Египте бога, кроме его Атона. Мы думаем, он сошел с ума! Амон-Ра не простит своего царствующего сына. Не простит, – жрец двинулся дальше, а Хоремхеб остался на месте, пытаясь осмыслить услышанное.
Еще ни во что не вникая, он понял, что фараон прибегнул в какому-то хитрому и отчаянному способу, чтоб подчинить себе ненавистное жречество и сконцентрировать в своих руках их власть и богатство. Размышляя таким образом, он хлестнул лошадь и поспешил в резиденцию повелителя.
Владыка принял Хоремхеба в павильоне. Он сидел среди папирусов, перекладывая их с места на место, губы его при этом шевелились, точно он беседовал сам с собой, и Хоремхеб, вспомнив недавние слова жреца, подумал, и вправду, не сошел ли фараон с ума?
– О божественный! – воскликнул сановник, отдавая должное дворцовому этикету. – Да будет благословенно в веках имя твое!
– Приветствую тебя, почтенный Хоремхеб, – не выражая особого внимания как в голосе, так и в мимике, ответил Амонхотеп. – Какую весть ты привез? Я знаю, ты вел переговоры с хеттским царем.
– О да, божественный, – по указанию фараона Хоремхеб присел на жесткую скамью. – Я действительно разговаривал с владыкой-солнцем Суппеллулиумой.
– Солнцем? – переспросил Амонхотеп IV.
– Да, так его называют.
– Интересная традиция, – задумчиво произнес повелитель, окидывая взглядом фигуру Хоремхеба. – Но продолжай.
– Царь Суппеллулиума не намерен по доброй воле отдавать завоеванные земли Сирии и Финикии.
– Это понятно, – равнодушно отозвался фараон.
– А Египет не располагает достаточным количеством воинов и снаряжения, чтобы вести войны с хеттским царством.
– Неужели властитель-солнце настолько превосходит меня? – Амонхотеп посмотрел сановнику в глаза. – Я полагаю, Египет в силах нанять людей и взять обратно территории, захваченные негодяем!
– О божественный! Хетты располагают отлично обученной и прекрасно оснащенной армией, где основную силу составляют военные колесницы.
– Но разве их нет у нас?
– У нас их гораздо меньше, как ни прискорбно, владыка.
– Насколько же? – упрямо спросил фараон.
– С таким количеством мне удалось только остановить армию хеттов на землях Палестины, отвоевав у Суппеллулиумы эту страну для фараона Египта.
Амонхотеп IV молча кивнул.
– Теперь, – продолжал Хоремхеб. – Между двумя властителями только палестинская территория. Нападения на Египет можно ожидать в любой момент. Суппеллулиума хитер, и его планы наверняка простираются не только до Уасета, но и дальше, до земель Нубии. Царь-солнце не остановится, ему нужен весь Египет!
– Неужели этот властитель так силен? – сдержанно спросил фараон. – Почему он так легко захватил наши земли?
– Победы хеттского царя были обусловлены тем, что мелкие царьки Сирии и других земель готовы были сдаться без боя, лишь бы вырваться из-под египетского гнета.
– Глупцы! – холодно сказал владыка.
– О божественный, – с пылом воскликнул Хоремхеб, вскакивая. – Я не хочу, чтобы Суппеллулиума поработил твое государство, повторив историю гиксосов. Я все сделаю, чтобы этого не произошло!
– Гиксосов прогнали мои предки, – медленно произнес фараон. – Но до этого они сто лет держали в повиновении обширные пространства и громадное количество людей.
– Хеттам не дано повторить историю! – твердо сказал сановник. – И не только потому, что их армия слабее, а из-за того, что Египет слишком хорошо помнит тот горький опыт, который чуть было не привел к развалу и уничтожению великого государства племенем дикарей.
– Ты верно говоришь, – Амонхотеп IV в это время думал о другом, не глядя на Хоремхеба. – Ты весьма искусен в ведении войн и в дипломатии. Я уверен, что только ты способен возглавить египетские войска и предугадать замыслы противника. Я хочу назначить тебя военачальником всех войск фараона. Не спеши благодарить, – быстро сказал Амонхотеп, заметив недоумение на лице Хоремхеба. – Ты хочешь сказать, что уже год являешься предводителем моей армии? Да, это так. Но ты при этом считался моим сановником. А теперь я не хочу занимать тебя и далее придворными обязанностями. Но! – фараон поспешил перебить Хоремхеба, который хотел вставить слово в разговор. – Отныне ты получишь еще одну должность: в твоих руках будет не только войско, но и полиция. Ответственность за порядок в стране лежит на тебе. Доволен ли ты?
Хоремхеб молчал, не зная, что ответить.
– Ты озадачен?
– О да, повелитель, – после паузы ответил новоиспеченный военачальник. – Больше года я отсутствовал в Уасете, многие события прошли мимо меня. Я должен разобраться в нынешней ситуации, ведь Египет переживает великие перемены?
– То, что сказал ты, действительно справедливо, – Амонхотеп IV неторопливо крутил в руках один из папирусов, что выдавало волнение повелителя, а это было ему совершенно несвойственно. – Ты, достойный Хоремхеб, действительно должен вникнуть в суть нового назначения. И обязан понять, что все, совершаемое мною, не подлежит обсуждению, а тем более – неповиновению. В случае противоречия я не пощажу никого и не намерен давать отчет за содеянное, – он взглянул на Хоремхеба. – Я – единственный правитель Египта и мне более не нужен сановник. Но ты мне предан, и я ставлю тебя во главе полиции. Каждое сопротивление должно подавляться, от кого бы оно ни исходило. Как это будет осуществляться, я знать не хочу. Но и твоя жизнь в моих руках. Возглавишь бунт и падешь первым!
– О божественный! – взволнованно вскричал Хоремхеб, но фараон его перебил:
– И не смей преследовать тех, кто тебе неугоден. Каждое твое действие должно быть сначала одобрено мной. Понял ли ты меня, досточтимый Хоремхеб?
Тому ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия и поклониться.
– А раз понял, слушай, – продолжил фараон. – Тебе предстоит донести до каждого египтянина мою волю, которую я недавно объявил.
Хоремхеб превратился в слух.
– Знаешь ли ты, кто создал мир? – начал Амонхотеп IV.
– О владыка! Каждый мальчишка знает, что все сущее создано великим Амоном-Ра-несут-нечером.
– Откуда ты это узнал?
Хоремхеб запнулся на полуслове и взглянул на фараона, не шутит ли он? Вновь в его памяти промелькнула фраза, оброненная жрецом у храма: «Он сумасшедший».
– Что же ты замолчал? Отвечай.
– О божественный, я не ожидал, что ты будешь спрашивать меня об очевидном.
– Что же здесь очевидного?
– То, что мир создал Амон-Ра.
– И ты знаешь об этом? От кого?
– Прости меня, о божественный! Этому учат жрецы!
– Верно! – громогласно произнес фараон. – Именно они вводят в заблуждение египетский народ от последнего крестьянина до властелина. Но истина рано или поздно открывается. Скажи мне, почтенный Хоремхеб, а как выглядит бог-создатель?
Тому стало смешно, но он не хотел прерывать игру Амонхотепа и ответил:
– Амон-Ра – это солнце.
– Правильно.
– А что, неужели жрецы ошибались? – почти весело поинтересовался военачальник.
– В чем? – сухо спросил фараон.
– И мир был сотворен другими божествами? – глаза их встретились.
– Божеством, – твердо заявил повелитель. – И этот бог действительно – само солнце. Но жрецы исказили его имя.
– Кто же он? – пытаясь сохранить серьезный тон, спросил Хоремхеб.
– Атон-солнечный диск! – торжественно молвил Амонхотеп IV.
– Но это же один из второстепенных богов, – попробовал возразить военачальник, и был остановлен ледяным взглядом фараона.
– Атон. Запомни это имя. Отныне только ему суждено выслушивать молитвы египтян и всех народов, населяющих Египет. Отныне лишь в его храм будут приноситься пожертвования. Других богов больше нет. Понимаешь меня, достойный Хоремхеб?
«Он сошел с ума», – звучало в этот момент в ушах Хоремхеба, и он молча кивнул.
Фараон продолжал:
– Мой указ ты объявишь как знатным номам, так и каждому простому жителю моей страны. Перед солнцем Атона все имеют одинаковое право на свет: каждый бедняк, всякий иноземец. Атон – бог Египта и всего мира. Ты понимаешь, почтенный Хоремхеб?
Тому пришлось согласиться.
– Поспеши известить Уасет и весь Египет о том, что Атон – новый и единственный покровитель Обеих Земель. Иди.
Хоремхеб еще некоторое время смотрел на фараона, а затем поспешно удалился.
