полная версия

Татьяна Евгеньевна Шаляпина
Угодный богу

Нижний Египет.

Маабитури сидела у реки и задумчиво перебирала пальцами светлые водяные струи. Над ее головой возвышались цветы лотоса и, как живые, шевелились под дуновением ветерка.

– Сестричка, сорвать тебе лотос? – звонко крикнула ей девочка лет девяти; она плескалась на мелководье, поднимая к солнцу сотни сверкающих брызг.

– Нет, не надо, – умоляюще попросила Мааби. – Пожалуйста, не трогай их, им будет больно!

– Цветам не бывает больно! – засмеялась сестра. – Они же цветы!

– Они плачут, – тихо вздохнула Мааби.

– Пойдем домой.

– Я посижу еще немножечко здесь.

– Нет, сестренка, я не могу тебя оставлять одну, – старшая девочка выбралась из воды и оборачивала себя куском ткани, служащей одеждой. – Ты такая странная, – говорила она на ходу. – Если вдруг на тебя нападет крокодил, ты ведь даже не побежишь, я знаю. Мама велела быть всегда подле тебя. Пойдем же! Становится очень жарко.

– Пойдем… – Маабитури медленно встала и с грустью посмотрела на свое отражение в бегущей воде.

А потом девочки шли по обжигающей земле, и их сандалии из волокнистых пальмовых листьев не спасали ноги от жара, но подошвы, привыкшие к ходьбе по раскаленной почве, сносили зной. Старшая сестра держала младшую за руку, а Мааби то и дело останавливалась и оглядывалась назад.

– Ты что-нибудь потеряла там? – не выдержала сестра.

– Нет, – ответила девочка и вновь обернулась.

– Да что ты туда все время смотришь? – рассердилась та.

– Его нет. Он не проедет здесь, – тихо ответила Мааби.

– Кто-кто?

– Он… человек идет пешком далеко-далеко отсюда, – быстро заговорила девочка. – У него уже нет его коня, но он будет там, куда идет… Но почему? – Она всхлипнула. – Я вижу город, он сделан из камня. Там живет она, к которой он идет.

Сестра с ужасом следила за речью поведением девочки, а та продолжала:

– Он так непохож на других. В нашей земле подобные люди – большая редкость. Откуда он? Нет, не из той страны, из которой идет, и не из той, где жил в последние годы, – ноги ее подогнулись, и она села на землю. – Зачем он послушал того седобородого караванщика? Он должен был спросить дорогу у маленькой женщины в черном и смог бы изменить свою жизнь, – она начинала заговариваться. – Город будет оставлен людьми. Да, я вижу его постройки, над ними светит солнце. Вот он пустынен, я вижу его засыпанным песком… Почему он не поехал здесь? – Маабитури заплакала и еще долго приговаривала: «Почему он не поехал мимо меня, тогда все было бы по-другому…»

Это продолжалось всю дорогу, пока ее старшая сестра, догадавшаяся, что девочка снова заболела, вела ее за руку к убогой хижине, стоящей на отшибе.

Египет.

Оставшись без золота и провизии, Тотмий был вынужден продать лошадь, сменяв ее на еду и небольшую сумму денег. С этим он и двинулся через пустыню. Он шел ночами, то находя попутчиков, то бредя в одиночестве. Ему порой бывало жутковато, он опасался нападения зверей, но, несмотря ни на что, упрямо двигался вперед, к своей цели. Пирамид он не видел, они остались в стороне от его пути, но когда он набрел на бедняцкие постройки, примыкавшие к пустыне, невероятное чувство охватило его. Он внезапно понял, где находится, почувствовал это. И тогда его ноги, уставшие от многодневного перехода, не подкосились, а, наоборот, обрели прыть. Он был так счастлив, так хотел поскорее увидеть дворцы и храмы, и людей, называющих себя бессмертными, что походил на безумца с не сходящей улыбкой на губах, в разорванной и пыльной одежде чужеземца, не имеющий при себе ничего, кроме пары собственных рук и подарка Ну-от-хаби. Люди, попадающиеся ему, вели себя по-разному: кто шарахался прочь, а кто взирал с любопытством. Вскоре впереди замаячили каменные постройки, и Тотмий понял, что добрался до города.

В спальне фараона было темно. Лишь свет маленького факела, как свеча-ночник, отбрасывал робкие тени на близлежащие предметы. Пламя чуть потрескивало, и искры весело отскакивали от него и тут же гасли, поглощенные темнотой. Но вот одна искорка не померкла, а оформилась в маленький шарик и поплыла по воздуху к постели фараона и царицы. И шарик с каждым мигом разрастался, пока не достиг размеров человеческой головы. Он переливался всеми оттенками красного и желтого, но свет от него не ложился на стены и не делал комнату светлее, он давал круглые блики, подобно солнечным зайчикам, только на полу и на потолке. Шар достиг царского ложа и остановился над головой Амонхотепа IV, осветив его лицо, сжался в маленький яркий комочек и, перестав отбрасывать блики, сфокусировался на центре лба фараона, ритмично пульсируя и делаясь то ярче, то угасая.

Амонхотеп стоял на краю высокой башни, круглой, как столб, и очень малой в диаметре. Башня была так высока, что ее подножье терялось в сизой дымке, а все пространство вокруг фараона сияло ослепительным светом, и тяжелый, ужасающе низкий голос раскатами вливался в его мозг. Казалось, он звучал отовсюду, наполняя воздух и плоть.

– А-мон-хо-теп… – это было как тогда, в подземелье храма Амона-Ра. – Ты видишь меня, Амонхотеп?

– Нет, не вижу, – едва удерживаясь на маленькой площадке, ответил фараон.

– Смотри перед собой, – пророкотал голос.

Амонхотеп поднял глаза и, пошатнувшись от неожиданности, чуть не упал в пропасть: в светящейся дымке, перекрывая все по буйству света, сиял огненный золотой шар. Он вращался, перекатывая внутри себя свет различных оттенков и силы. И хотя это невозможно было увидеть, Амонхотеп чувствовал, как из этого светящегося шара на него смотрят два внимательных глаза. Он невольно закрыл лицо рукой.

– Не бойся меня, Амонхотеп, – в этот момент фараон понял, что звук идет от шара.

– Кто ты? – спросил фараон.

– Тот, кто создал все сущее на земле, – раздалось в ответ.

– Значит, ты – сам Амон-Ра-несут-нечер?

– У меня нет имени. Каждый придумывает его для себя, но это не имеет в итоге никакого значения. Ты назовешь меня Атоном, богом-солнцем. Тебе одному я поручаю изгнать звероподобных идолов с земли, мною созданной. Ты один избран мной для этого.

– Почему я? – ощущая дрожь во всем теле, с трудом выговорил фараон. –Зачем тебе я?

– Все собрались, и все готово для твоего великого дела. Пора начинать, мой избранник, угодный мне человек… Ты построишь большой город, в котором будут жить добрые люди. Посмотри вниз, ты видишь?

Амонхотеп взглянул себе под ноги и заметил у подножья башни маленькие, словно игрушечные, пирамиды Менкаура, Хафры и Хуфу, расположенные неподалеку от дельты. Узкая голубая змейка Хапи, сверкая, извивалась по зелени долин. На одной из излучин, там, где белела поблизости маленькая деревушка и тянулась цепь гор, образуя полукруглую долину, прямо на пустом месте из ничего на глазах у изумленного фараона сам построился город: сложился из множества мельчайших деталей. И над этом городом взошло солнце. Сначала солнечные лучи высвечивали только этот новый город, но потом Амонхотеп заметил, что сам город, точно впитав в себя свет, постепенно начал сиять, как солнце, освещая землю и селения вокруг себя. Лишь немногие места оставались в тени.

– Ты пришел возродить мир, погрязший в пороках и бесчестии. Ты должен сказать людям, кто их бог.

– Ты, солнце? – спросил Амонхотеп у светящегося диска, стоящего над его головой.

– Атон, – пророкотало в ответ. – Но это мое египетское имя. Служа Атону, и ты назовешься иначе. Так надо, Амонхотеп. Да, так надо, Эхнатон…

Голос смолк, но свет еще бил в лицо, фараон открыл глаза и тотчас зажмурился: это был луч солнца из окна спальни. Сон прошел, но голос, услышанный во сне, временами наплывал в голову фараона.

– Я должен построить этот город, – повторял он, сидя на ложе. – Город истинного бога. Я должен это сделать.

Рядом с ним проснулась Нефру.

– Что ты разговариваешь сам с собою? – улыбнулась она.

– Мне кажется, я схожу с ума, – попробовал усмехнуться ей в ответ Амонхотеп, но у него не получилось. – Мне снова снятся странные сны, в которых кто-то заставляет меня предпринимать какие-то действия. Я во сне даю обещания, а, проснувшись, не могу их не выполнить. Что это за голоса? Чего они хотят?

– Они желают тебе добра, – уверенно сказала царица, будто знала, о чем идет речь.

– Мне трудно разобраться в этом. Но после твоего чудесного спасения я готов следовать их наставлениям.

– А что за наставления? – быстро спросила Нефру, садясь рядом с мужем.

– Нужно построить город на берегу Хапи. Я знаю подходящее место – примерно в пяти тысячах плефров от Малого оазиса и тысячах в четырнадцати от города Амона. Это будет новая столица Египта.

– Зачем тебе новый город?

– Может, с него начнется новая жизнь? – улыбнулся жене фараон и неожиданно засмеялся, прикрыв ладонью глаза.

– И ты начнешь его строить? – восхищенно спросила царица.

– Да, – кивнул Амонхотеп. – И не только потому, что сам бог Атон велел мне это.

– Атон? – неуверенно переспросила Нефру.

– Да, – фараон резко встал и зашагал от ложа до окна и обратно. – Я знаю, что буду делать. Нужно подорвать авторитет жрецов, их невозмутимую уверенность в своей правоте и силе. Необходимо все сделать по законам правды, – он посмотрел на Нефру. – Я хочу поднять Египет из песков лжи и страха, осветить его лучами милосердия. Я должен действовать.

– Ты хочешь достигнуть совершенства? Легко тебе не будет, – печально вздохнула царица, посмотрев через окно спальни на безоблачное небо, и откуда-то издалека до ее слуха долетел плач новорожденной принцессы, второй дочери фараона.

Глава 10.

Египет. Уасет.

Молодой сановник фараона Хоремхеб в тот день ходил в город. Основную часть времени ему теперь приходилось проводить во дворце, и хотя он не стремился часто покидать резиденцию, все же изредка приходилось в дипломатических целях наносить визиты родственникам, знатным номийским аристократам. Хоремхеб был прекрасно образован и хорошо разбирался в тех вещах, где требовалась логика. Он мог бы выиграть любое сражение на поле боя, знал все о политике, и, конечно же, слыл дипломатом – за все эти качества фараон и выделил его из общего числа аристократов и сделал своим верховным сановником. Хоремхеб был предан повелителю, но мало кто мог догадаться о его истинных мыслях. Он умел держать себя в руках, а свой язык – за зубами и к двадцати восьми годам сделал столь блестящую карьеру, которой мог бы позавидовать любой старец.

Возвращаясь в резиденцию, Хоремеб увидел странного молодого человека лет двадцати. Его потрепанная, местами порванная одежда не была похожа ни на одну из известных в Египте и за его пределами и казалась очень забавной: длинная, до пят, с широкими рукавами, пояс, несколько раз обмотанный вокруг бедер и даже темно-синий цвет одеяния – все подчеркивало его несуразность и несоответствие фигуры иноземца привычным полуобнаженным телам египтян. Еще больше удивлял цвет кожи незнакомца, такой светлый, что его не смогли скрыть ни сильный загар, ни толстый слой пыли. Как он смог пробраться сюда мимо полиции и соглядатаев? Поскольку в руках у юноши ничего не было, Хоремхеб понял, что перед ним нищий или чей-то беглый раб. Тот озирался по сторонам, словно пытаясь что-то найти или сориентироваться в незнакомом месте.

Хоремхеб замедлил движение, рассматривая диковинного незнакомца, и тот вдруг сам подошел к нему. Сановник остановился, держась настороже и положа руку на рукоять ножа. Однако намерения оборванца были самые безобидные. Не доходя четырех шагов до Хоремхеба, молодой человек начал суетливо и мелко кланяться, сложив руки на животе, а потом что-то спросил. Сановник не понял его, но успел заметить в тот момент, что глаза у юноши голубые, как у некоторых жителей островов Хаунебу. Однако, незнакомец не мог принадлежать к этому народу. Это еще больше подзадорило удивленного Хоремхеба.

Молодой человек повторил свой вопрос, и на этот раз его слова прозвучали иначе, словно их перевели на другой язык.

Хоремхеб повел плечами. И тогда странный юноша принялся объясняться знаками. Он показал на себя, затем изобразил тяжелый путь пешком, махнул рукой в восточном направлении и остановился, желая удостовериться, понял ли его собеседник.

Хоремхеб кивнул. Тогда молодой человек обрадовался и с еще большим рвением принялся размахивать руками. Рукава его халата так и летали перед носом сановника, как две темные птицы, и тот уже ничего не мог понять.

Видя это, утомленный тщетными стараниями иноземец вдруг громко вымолвил египетское слово «фараон», засучил оба рукава и показал два изумительных золотых браслета с инкрустацией белыми и голубыми камнями. Такое богатство настолько не сочеталось с нарочитой бедностью иноземца, что сановник был сражен наповал. Хоремхеб сразу заметил, с каким высочайшим мастерством были сделаны эти браслеты, остро сверкающие камнями на солнце и выжимающие слезы зависти и восторга у молодого аристократа, не сводящего глаз с эдакого чуда. Рука его невольно потянулась к драгоценностям, но иноземец быстро опустил рукава и замотал головой: «Фараон».

– Тебе нужно передать это фараону? – догадался Хоремхеб. – Я – человек фараона, служу у него и могу передать эти браслеты своему господину.

Он вновь протянул руки, но молодой человек упрямо стоял на своем, отрицательно качая головой.

– Проклятье! – процедил себе под нос Хоремхеб, но тут счастливая мысль пришла к нему в голову и озарила улыбкой лицо сановника.

Он вновь обратился к гостю:

– Я, – он показал на себя. – Друг фараона.

Иноземец, нахмурив брови, внимательно вслушивался в незнакомую речь.

– Фараон живет рядом, – Хоремхеб показал в сторону резиденции. – Я мог отвести тебя туда и там ты сам вручишь фараону свой подарок.

Сановник поманил иноземца за собой и, неспеша, двинулся в указанном им самим направлении. Видя, что собеседник удаляется, иноземец сделал неуверенный шаг следом за ним, потом еще, еще и пошел за Хоремхебом. Так они добрались до резиденции – один впереди другого, причем, первый делал вид, что не замечает иноземца. У самых ворот оборванец окликнул Хоремхеба на своем, одному ему понятном языке, сановник обернулся и изобразил удивление от неожиданной встречи.

– Фараон? – спросил молодой человек, указывая на каменную ограду.

– Фараон живет здесь, – подтвердил Хоремхеб, – Ты же все равно ничего не понимаешь, – добавил он почти дружелюбно, делая пригласительный жест в сторону ворот.

Он провел удивленного иноземца сквозь охрану и пригласил в сад, где среди зарослей собирался осуществить свой план.

Молодой человек восторженно разглядывал деревья, здание дворца, видневшегося неподалеку среди зелени и листьев, и пропустил тот момент, когда Хоремхеб внезапно схватил его за руки, желая одним махом сорвать браслеты. Но первая атака оказалась безуспешной: Ну-от-хаби сделал к своим браслетам действительно надежные замки, и Хоремхеб только поранился об острые края золотой чеканки. Поскрипев зубами от злости, сановник выхватил нож, намереваясь всадить его в иноземца. Но, каким-то непонятным образом, через мгновение оружие очутилось в руках чужестранца, и Хоремхеб закричал, призывая стражу. Запоздало сообразив, в чем дело, иноземец кинулся было бежать, но все пространство сада уже кишело вооруженными людьми.

– Ловите его, он хочет меня убить! У него нож! – орал Хоремхеб в то время, как беглец метнулся к высокой стене, огораживающей сад, но тут же был встречен четырьмя хорошо обученными стражниками. Он ускользнул от них, демонстрируя прекрасную прыткость, и тут же с разгона влетел в поджидающие объятья широкоплечего великана, невесть откуда взявшегося на пути. Тот сцапал молодого человека железной хваткой и держал так несколько мгновений, пока не подоспели те четверо, а потом и остальные стражники, принимавшие участие в поимке незнакомца – еще человек восемь.

– Снимите с него браслеты, – отдал распоряжение Хоремхеб.

Шесть охранников взялись держать иноземца, тогда как дюжий воин пытался стянуть драгоценности с запястий юноши. И снова ничего не вышло, только чужестранец взвыл от боли, причиненной ему действиями стражников. Хоремхеб с досадой бросил взгляд на своего гостя и поймал в его глазах столько презрения, что не выдержал и отвернулся. Охранники по-прежнему крепко держали молодого человека, а браслеты так и дразнились, сияя на его запястьях. Хоремхеб сжал зубы.

– Ну что ж, – наконец обратился он к пленнику. – Уж коли эти драгоценности и впрямь приросли к твоим рукам, придется поступить иначе. Пхут, – он повернулся к дюжему стражнику. – Я приказываю: отсеки ему руки, но не много, а ровно столько, сколько нужно, чтобы снять браслеты… Ты понял, Пхут, только кисти, – добавил он, мстительно глядя на иноземца. – Я отойду и подам сигнал… Браслеты вымыть и принести ко мне. И никому ни о чем не говорить. А этого оборванца после вывести за ворота и проследить, чтобы он не оставался поблизости.

– Хорошо, господин, – ответил Пхут и вынул меч.

Увидев это, иноземец был не рад, что связался с прохожим, заманившим его в сад. Он видел, как тот удаляется прочь по дорожке, и не понимал, зачем он это делает. Молодой человек был уверен, что его убьют, и проклинал свою неосмотрительность. Больше всего он сожалел, что ничего не успел увидеть в Египте и с досадой подумывал о том, что, наверное, нужно было сразу отдать браслеты этому негодяю с внешностью богача. Но когда воин в ожидании сигнала Хоремхеба решил примериться с ударом, до жертвы внезапно дошел весь ужас его положения. Юноша отчаянно задергался, закричал на непонятном языке, пытаясь втолковать безмозглым солдатам, что лучше пусть его убьют, чем оставляют калекой. Но тем было безразлично, о чем он кричит, они даже не пытались заставить его замолчать. Томий умолк сам, с ненавистью уперев взгляд в Хоремхеба и слегка покачивая головой, что могло обозначить только бесконечное презрение. Сановник замешкался. Громкие крики и неизвестная речь привлекли внимание царицы, находившейся у себя в покоях, и она, посмотрев в сад через окно, увидела стражников, столпившихся возле какого-то необычно одетого человека.

– Эй, Пхут! – прокричала Нефру. – Что случилось?

Хоремхеб проворно скрылся в зарослях пальм и сделал это вовремя.

Рослый стражник подошел к окну:

– О, прекраснейшая, мы поймали злоумышленника, пробравшегося в неприкосновенный сад владыки Обеих Земель.

Лицо Нефру выразило изумление:

– Что, опять? Он проник в сад среди дня мимо всех ваших постов? И это после того, что случилось совсем недавно?

– О, царица! Да, мы виноваты… – Пхут опустил голову.

– Вот как вы храните жизнь и покой своего фараона! – царица была недовольна. – Приведите этого человека сюда.      Стражник поклонился.

В нетерпении Нефру сама спустилась в сад навстречу процессии. Тотмий увидел невысокую молодую женщину, одетую очень изысканно и богато, но не это поразило воображение скульптора, а ее фигура и в особенности лицо. То совершенство, о котором он так долго размышлял, какое могло ему только грезиться, теперь предстало перед ним в образе женщины, казавшейся живым символом богини красоты. Несколько суховатая и похожая на девочку-подростка Нефру обладала удивительно гармоничными пропорциями: ее длинная шея, овал лица, чуть расширяющегося к вискам, высокие дугообразные брови, томные лиловые глаза, тонкий нос и маленький рот, подобный лепесткам самой прекрасной розы Пиома – все это вызывало трепет и желание смотреть на это лицо целую вечность… Тотмий был ошеломлен.

В свою очередь, Нефру немало удивилась виду молодого человека, его одежде и особенно цвету его глаз. Она велела страже отпустить его.

– Кто ты? – спросила она.

Пленник ответил, но невозможно было понять, что он сказал.

– Ты путешественник, я вижу. Откуда ты, юноша?

Тот произнес длинную фразу, сопровождая ее мимикой почтения.

Нефру нахмурилась:

– Твоя речь… Я когда-то слышала ее, – она закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Там были горы и холодный белый песок, который сыпется с неба и тает в руках, он ложится мне под ноги, и я называю его… снег. Да…

Незаметно для себя, царица перешла на другой язык, которого стражники не знали и знать не могли, зато Тотмий теперь отлично ее понимал, ибо это был язык его учителя, Ну-от-хаби:

– Да… За горами лежит очень красивая страна, я о ней слышала. Там живут желтолицые люди с раскосыми глазами. Ты пришел оттуда, но твой вид выдает в тебе жителя иных земель. Кто ты, отвечай?

– Да, я действительно родился в другом месте, там, где море… – по-китайски, с заметным акцентом ответил пленник.

– Зачем ты здесь, для чего проделал столь долгий и опасный путь?

– Я принес подарок жене фараона, о чьей неземной красоте знают даже в Китае. Но никому нельзя сравниться с тобой, о прекраснейшая!

– Благодарю тебя, странник.

– Мой учитель сделал эти браслеты. – Тотмий обнажил запястья. – Он хотел, чтобы я отнес их сюда.

Глаза Нефру были закрыты, но, казалось, она видела все.

– Твой учитель – мастер по драгоценностям?

– Да.

– И ты тоже?

– Нет.

– Жаль. У нас высоко ценится искусство ювелира. Что умеешь делать ты?

– Лепить из глины и высекать из камня.

– Ты скульптор?

– Да, но мне хотелось бы…

– Ты пришел сюда, чтобы учиться у лучших мастеров? Тебе придется доказать свое право на это.

– Я готов, – решительно сказал иноземец.

– Как твое имя?

– Тотмий.

– Я расскажу о тебе фараону.

– О, прекраснейшая! – встрепенулся молодой человек. – Ты знакома с фараоном?

– Да.

– Тогда ответь, – Тотмий замешкался и затем осторожно спросил. – Не ты ли – царица Египта, о которой знают во всех землях, где бы я ни был?

– Да, я жена фараона.

– Тогда эти браслеты твои, – незаметным движением пальцев Тотмий щелкнул замками, и браслеты оказались в его руках. – Я надену их тебе, о прекраснейшая, – и он защелкнул браслеты на запястьях царицы.

Стража была настолько поражена происходящим, что даже не воспротивилась, когда иноземец передал царице свой подарок. Но Нефру от прикосновения металла открыла глаза и обвела присутствующих таким взглядом, точно только что проснулась после долгого сна.

– Какие браслеты! – воскликнула она в восхищении. – Белые и голубые камни, как воды священного Хапи! – она говорила по-египетски.

– Это подарок великого ювелира Ну-от-хаби, – по-китайски сказал Тотмий, но Нефру не поняла ни слова из его речи.

– Этот странник отдал мне такое богатство, дороже которого я никогда не видела! – как ребенок, радовалась она и вдруг на мгновение задумалась, словно припоминая о чем-то. – Этот юноша скульптор. Отведите его в мастерскую Махроса. Я чувствую, что именно это ему нужно.

Стража повела Тотмия в мастерскую придворного скульптора, но юноша еще несколько раз оглянулся на красивейшую из женщин, одиноко стоявшую у дверей дворца. А Нефру то смотрела вслед иноземцу, то переводила взгляд на его подарки. Хоремхеб видел все, спрятавшись за деревьями, и досадовал на свою глупость, заставившую его привести оборванца в сад повелителя. Он злился на свою аристократическую щепетильность, не позволившую ему убить путешественника в первые минуты из встречи. Он и сам не знал, зачем ему эти браслеты, ведь он был очень богат, но, вероятно, в них таилась какая-то магия, делавшая золотые безделушки такими притягательными. И секрет их был в искусстве и таланте мастера Ну-от-хаби.

Тотмий очутился в мастерской придворного скульптора. Махрос, невысокий сухопарый египтянин в кожаном схенти, сразу признал в нем чужеземца и смотрел на вошедшего с известным презрением. Тотмий же с огромным интересом принялся рассматривать материалы, инструменты и принадлежности мастера.

– Царица приказала нам привести этого юношу к тебе, достойный Махрос, – изрек Пхут, стоя на пороге мастерской и не решаясь ступить внутрь.

– Благодарение прекраснейшей! – засуетился скульптор. – А я только собирался обратиться к ней с просьбой о рабе. Но вижу, милость царицы прозорливей моей расторопности.

Пхут, смутившись, опустил глаза:

– Да простит меня достойный Махрос, приведенный мною юноша – не раб.

– А кто? – удивился египтянин.

– Твой ученик.

– Что? – Махрос захохотал дробным сухим смешком. – Чумазый, неведомо откуда взявшийся оборвыш? Уж не думает ли он, что учиться искусству скульптуры так легко?

А Тотмий вел себя так, словно понимал, о чем идет речь.

– Значит, царица хочет, чтобы я обучил молодого человека своему ремеслу? – отсмеявшись, спросил египтянин.

– Да, достойнейший, – поклонился Пхут и, подумав, добавил. – Но тебе будет нелегко, юноша ни слова не понимает по-египетски.

Новый приступ смеха случился со скульптором. А когда Махрос, в одиночестве, отсмеялся, то сделался вдруг очень серьезным:

– Ну что ж, приказ царицы я не могу не выполнить. Но пусть сначала юноша выдержит экзамен, – он посмотрел на Тотмия. – Только как ему это объяснить?

– Он знает, – уронил Пхут.

– Да? – с недоверием покосился на него скульптор.

– Он готов к испытанию, – и стражник слегка подтолкнул Тотмия в спину, отчего молодой человек оказался чуть ли не посередине мастерской.

– Хорошо, уважаемый, ступай, – велел Пхуту Махрос, а когда тот вышел, приблизился к Тотмию и заглянул в его глаза. – Ну что ж, прошу! – он широким жестом обвел мастерскую и оценивающе оглядел юношу с ног до головы. – Как мне называть тебя, безмолвный оборванец? Начнем?

Тотмий, в свою очередь, наблюдал за тем, как скульптор что-то поясняет ему на своем языке, показывая то на один предмет, то на другой. В комнате было много незавершенных изваяний. Лежали черепа животных и людей, молотки и бронзовые прутья различной формы, шлифовальные инструменты и камешки, банки с белой, красной, черной и желтой красками, подставки для работы, скамейки разной высоты и многое другое.

Вдруг Тотмий увидел большой кусок чудесного зеленого камня, называемого нефритом. У Ну-от-хаби он мог видеть только маленькие кусочки, а здесь была целая глыба.

Молодой человек показал на камень и, поясняя слова жестами, попросил мастера:

– Дайте мне этот нефрит, я хочу сделать ваш портрет.

Египтянин с большим трудом разобрался в смысле просьбы и дал категорический отказ.

– Вы боитесь, я испорчу камень? – улыбнулся молодой человек. – Но я не новичок, у меня было много работ, – он помрачнел, вспоминая ночную встречу с грабителями.

Египтянин не понял ничего, но на всякий случай сделал отрицательный жест.

– А вот у вас лежит песчаник, можно, я поработаю с ним? – оживился Тотмий.

Мастер и здесь не решился на жертву.

Юноша был в отчаянии. Он указывал на разные по величине куски камней различных пород, но египтянин, как заведенный, отрицательно качал головой.

И тут Тотмий увидел валяющуюся в стороне слепленную комом глину.

– Можно взять хоть это? – почти не надеясь на положительный ответ, спросил он у мастера.

Махрос, поджав губы, перевел взгляд с Тотмия на глину, с глины – на Тотмия и с тяжелым вздохом кивнул.

– Благодарю вас, – радостно воскликнул молодой человек и, с профессиональным проворством засучив рукава халата, наклонился к бесформенной глиняной массе.

Он взял столько, сколько ему было необходимо, и перенес на специальный столик, устроенный так, что его верхняя часть поворачивалась в любую сторону. Затем Тотмий живо налил в небольшой таз воды, смочил руки и глину и принялся ее разминать.

Египтянин ревниво следил за его действиями, но юноша не смущался, лишь время от времени поглядывал на мастера, чтобы схватить черты его лица и перенести их в глину. Махрос наблюдал за работой белокожего гостя со все возрастающим интересом и не мог не рассмотреть в его действиях таланта и умения.

А в то же самое время во дворце царица любовалась подарком иноземца. Ее радовала тонкая работа неизвестного китайского мастера, игра камней и их чистота. Но потом, когда она захотела снять браслеты, то не смогла найти заветную пружинку, открывающую замок. Нефру попыталась протиснуть кисти рук сквозь свободно болтающиеся на запястьях браслеты, но и это ей не удалось, и она немного испугалась, а потом позвала рабыню и приказала ей привести чужестранца.

Невольница-нубийка ушла, и вскоре в комнате царицы появился встревоженный Амонхотеп.

– Хоремхеб доложил мне, что ты разговаривала с каким-то злоумышленником, пробравшимся в сад, – начал он, но царица с веселым смехом перебила его.

– О, что ты, божественный, этот юноша не злоумышленник, он чужестранец и проник в резиденцию только за тем, чтоб подарить мне вот это, – она протянула фараону обе руки, сверкающие бело-голубыми алмазами. – Они восхитительны, правда?

При виде такой роскоши Амонхотеп растерялся, но попытался сохранить тревожный тон:

– Ты позволила себе принять сокровища от неизвестного человека? А если он враг и его цель – убить тебя?

– Каким образом? – смеялась Нефру.

– А разве мало способов? Один из самых простых – отравить браслеты ядом или какой-нибудь болезнью.

– В таком случае он сам должен быть отравлен или заражен, потому что снял браслеты со своих рук. Но он не похож ни на больного, ни на самоубийцу. Он сам надел их мне.

– Ты позволила ему это сделать? – негодовал фараон. – Поистине, ты неосторожна! Неужели из твоей памяти ушла та страшная ночь, когда Такенс чуть не осуществил свое злодеяние?

– Поверь мне, божественный, я все помню, и я тоже разбираюсь в людях, – Нефру, как ребенка, ласково обняла мужа и стала легонько поглаживать его по спине. – Этот юноша не злодей. Все его помыслы я прочитала в его глазах. О, мой фараон, это интересные глаза, похожие на кусочки неба. Он житель севера, но его одежда выдает, что пришел он с востока, из-за пустынь и гор.

– Ты что-то знаешь об этих странах? – усмехнулся фараон. – Разве ты бывала там?

– О, божественный! Я не могу объяснить себе это, но порой мне кажется, что когда-то я жила среди высоких гор, где холодно и там повсюду лежит белый песок, падающий с неба. Когда светит солнце, он слепит глаза. А когда поднимается холодный жгучий ветер, он кружит по земле, как ураган пустыни и поднимает тучи мокрых песчинок, швыряя их в лицо несчастному путнику, оказавшемуся у него на пути. Там умирают от ветра и холода, как здесь – от зноя. Но только я не знаю, когда это было и со мной ли?

– Ты говоришь так, что я заслушался, – фараон обнял ее. – Как замечательны твои грезы.

– А может, это сны, как у тебя? – задумчиво произнесла Нефру. – Я что-то помню…

Она подняла голову:

– Знаешь, я приказала отвести иноземца к мастеру Махросу.

– Зачем? – удивился Амонхотеп.

– Он хочет быть скульптором.

– Он так сказал? Он говорит на нашем языке?

– Нет, но я очень легко поняла его мысли, – простодушно ответила Нефру.

И тут фараон громко расхохотался, что случалось с ним нечасто.

– Я так люблю тебя! – воскликнул он, хватая царицу и желая поднять ее на руки, но в это время в дверях возникла долговязая фигура иноземца в синем китайском халате.