Светлана Рощина
Шаги забвения
Да только толку от его слов не было. В конце девяностых на двадцать тысяч в месяц и одному человеку прожить было невозможно, а уж втроём и подавно. Но мужа это не беспокоило. Он знал, что мне некуда от него бежать, а значит, единственное, что мне остаётся – проявить чудеса изобретательности и каким-то образом достать еду, за которую Андрею не придётся платить из своего кармана.
И тогда я снова решила обратиться за помощью к родителям. В тот период времени они оба работали и получали очень даже неплохую зарплату. Так, они каждый месяц ездили на Черкизовский рынок и покупали там кучу обновок, которые по истечении месяца отвозили в деревню, а сами снова ехали за одеждой на рынок. Хлеб они покупали только свежий, когда он был ещё тёплый, а на следующий день несъеденные остатки выкидывали, покупая новые батоны.
В то время мои родители вообще старались всячески демонстрировать свой достаток. И одним из способов этой демонстрации было выбрасывание ненужных вещей и продуктов. Но только когда я обращалась к ним за помощью, то всегда получала отказ. А в тот месяц, когда нам с Алёной реально грозила голодная смерть, я решила снова попытать счастья и отправилась за милостью к родителям.
Я рассказала матери историю со сковородкой и попросила дать мне немного денег на продукты.
– Нет, – в очередной раз категорически заявила она. – Тебя и Алёну обязан содержать Андрей, а не мы с папой. Поэтому денег я тебе не дам. Но если ты голодна, то можешь прийти к нам на ужин. Мы тебя покормим.
Что мне оставалось делать? Поверьте, если бы я была одна, то предпочла бы умереть голодной смертью, чем ходить к родителям и каждый раз просить у них налить мне миску супа. Но я должна была думать об Алёне, которой также приходилось голодать, и поэтому, наступив на горло собственной гордости, я периодически (пару раз в неделю, не чаще) стала ходить к родителям на ужин.
И теперь во время наших ежедневных прогулок мы с дочерью занимались тем, что собирали пустые бутылки во дворах. Со временем я даже отыскала в нашем городе хлебные места, где их всегда можно было найти. А на вырученные от сдачи бутылок деньги мы покупали хлеб и иногда молоко.
Видимо, поняв, что мои дела совсем плохи, родители стали отдавать мне вчерашний хлеб, который раньше выкидывали. Но Андрея отсутствие еды в доме не устраивало, поэтому он перестал приезжать ко мне. Я даже не знаю, где он жил это время, но он появился передо мной лишь после того, как получил новую зарплату, и её изрядно пощипала свекровь. Но в этот раз он привёз восемьсот тысяч, и за вычетом денег на квартиру, у меня оставалось триста тысяч рублей – целое состояние по сравнению с прошлым месяцем! На эти деньги я хотя бы смогла купить перловой крупы и репчатого лука, чтобы было, что поесть на ужин и не ходить за подаянием к родителям.
От этих воспоминаний слёзы потекли у меня по щекам. Боже! Как я жила! Как я выдержала это и не сломалась? Или всё же сломалась? Ах, если бы знать заранее, какая судьба тебя ждёт, то не стоило и вовсе рождаться на свет! Но в то время я была молода и верила, что все мои трудности носят временный характер, и как только я выйду на работу и начну зарабатывать большие деньги, то все мои проблемы останутся в прошлом точно так же, как и муж, с которым я втайне мечтала развестись. И для того, чтобы позволить себе такую роскошь, нужно было зарабатывать достаточно денег, чтобы хватало и на жизнь, и на оплату съёмной квартиры. И я очень надеялась, что однажды смогу себе это позволить, и эти мечты придавали мне сил жить дальше.
Но сейчас мне нужно было продолжить свои воспоминания, чтобы окончательно распрощаться с нелюбимым мужем, предав забвению даже память о нём. И с новым приступом решимости я сделала очередной глоток снадобья.
Был выходной день. Муж, как обычно, лежал на кровати и смотрел телевизор, я же стирала бельё в ванной. Неожиданно раздался звонок в дверь.
«Кто бы это мог быть?» – подумала я, смывая пену с рук, пока Андрей открывал дверь неожиданным визитёрам.
– Олеся, иди быстрей сюда! – донёсся до меня голос мужа и, вытирая на ходу руки, я поспешила в коридор.
– Привет! – услышала я знакомый голос и увидела в прихожей свою одноклассницу Иру Пчёлкину вместе с мужем Игорем.
Ира и Игорь были молодожёнами и месяц назад вернулись из свадебного путешествия, которое провели на Кипре.
Я была безумно рада увидеть подругу, но первая мысль, которая мелькнула у меня в голове, была следующей: «А чем я буду их угощать? У нас же ничего нет!»
Но, словно предупреждая мои тревоги, Игорь сказал:
– Мы со своим самоваром, так что, дорогие хозяева, можете ни о чём не беспокоиться! – и протянул Андрею пакет с продуктами.
Муж сразу же понёс это добро на кухню, я же, предложив гостям располагаться, тоже поспешила исследовать принесённые продукты.
Оказалось, Ира и Игорь всё предусмотрели. В пакете был батон сухой колбасы, скумбрия горячего копчения, несколько свежих огурцов, яблоки, буханка чёрного хлеба, пакет апельсинового сока, бутылка красного вина и бутылка водки.
Конечно, не мешало бы ещё сварить картошечки, чтобы довершить угощение, но, к сожалению, у нас её не было. Как и не было денег, чтобы её купить. Поэтому пришлось довольствоваться холодными закусками.
Разложив еду на столе, мы с мужем позвали гостей на кухню и, пока Алёна играла в комнате, начали пир.
При посторонних людях Андрей всегда преображался. Из домашнего буки он мигом превращался в обаятельного весельчака. Он принялся рассказывать различные курьёзные истории из жизни, блеща эрудицией, и так умело поддерживал беседу, что мне оставалось лишь сидеть в уголке и скромно улыбаться.
Мы прекрасно провели время, и когда через несколько часов Ира и Игорем собрались уходить, было безумно жалко их отпускать.
Попрощавшись с подругой и её мужем, я закрыла за ними дверь и направилась на кухню. Там я стала убирать всё со стола и мыть посуду.
Андрей следом за мной пришёл на кухню и сел на табурет.
– Так жаль, – неожиданно произнёс он.
– Чего тебе жаль? – не понимая сути сказанного, спросила я, продолжая мыть посуду.
– Не чего, а кого. Мне себя жаль, – грустным голосом продолжил муж. – У Игоря такая классная рубашка! Жаль, у меня такой нет.
Да, на Игоре, действительно, в том день была очень симпатичная рубашка голубого цвета с металлическим отливом. И я тоже обратила на неё внимание. Но дело было не в этом. И я отложила в сторону невымытую посуду, позволив себе высказаться.
– Тебе себя жаль? Жаль, что у тебя нет такой рубашки, как у Игоря? А меня тебе не жаль? Мы женаты с тобой уже четыре года, и за это время ты не купил мне ни одного платья, ни одной блузки. Я до сих пор донашиваю те вещи, которые сама сшила ещё в школьные годы! Да что говорить об одежде, у меня даже колготок целых ни одних нет! Все рваные! Будто я нищенка какая-то! А он, видите ли, модной рубашке позавидовал!
– Да, бедный я мужик, – понурым голосом снова произнёс муж, словно не слышал ни слова из того, что я ему только что сказала. – Я даже не могу купить себе понравившуюся рубашку! А жена, вместо того чтобы посочувствовать мне, ещё и отчитывает!
И как можно было разговаривать с этим человеком, когда он думал только о себе? Мои беды не интересовали его вовсе. И я вернулась к немытой посуде, стараясь затушить кипящую в душе обиду. А Андрей продолжал сидеть на табуретке и вздыхать, вероятно, полагая, что тем самым разбудит во мне сострадание, и я тотчас выражу готовность ни есть и ни пить пару месяцев подряд, лишь бы сэкономить эти несчастные копеечки и отдать их мужу для покупки модной рубашки. Но я продолжала делать вид, что не замечаю расстроенных чувств Андрея, и волей-неволей ему пришлось прервать своё скорбное сидение на табуретке, и он вернулся в комнату к своему телевизору.
Ох, забыть бы это всё скорее! Стереть из памяти раз и навсегда, чтобы эти ужасные воспоминания не омрачали мою душу! Но только впереди меня ждало гораздо более сложное испытание, потому что о следующем эпизоде моей биографии я никогда не могла вспоминать без содрогания. Более того, я никогда и никому об этом не рассказывала. Даже Вере. Но сейчас мне предстояло пережить те события вновь, и мне очень сильно не хотелось этого делать.
Честно, я сама старалась забыть об этом, изо всех сил прогоняя события тех дней из памяти. И если бы Андрей никогда не напоминал мне о них и не упрекал, возможно, мне бы это удалось. Но он винил меня, хотя, видит Бог, вина мужа была гораздо больше моей.
В общем, дело было так. Дочери тогда не было и двух лет, и я ещё не сумела восстановиться после тяжёлых родов. Постоянная усталость, недосып и недоедание, а также нескончаемые стрессы, которыми потчевал меня муж, делали своё дело. Я еле держалась на ногах, и лишь молодость не позволяла мне загнуться раньше времени.
Я уже упоминала о том, что муж принципиально не желал предохраняться. А у меня даже не было возможности посетить врача, так как не с кем было оставить маленькую дочь. Поэтому я пыталась самостоятельно экспериментировать с противозачаточными таблетками, что ни к чему хорошему не приводило. Меня постоянно тошнило, мучали головные боли, и в итоге я прекратила их пить. Я просто умоляла мужа воспользоваться презервативами, которые сама для него купила, но он снова категорически отверг это. И случилось непоправимое. Я снова забеременела.
Две недели я надеялась, что это просто задержка. Но потом пошла в аптеку и купила тест, который показал положительный результат, после чего со мной случилась истерика. А муж сказал лишь одно слово:
– Рожай, – и ушёл на работу.
Я промучилась весь день, взвешивая все «за» и «против». Если бы у меня была хоть крохотная надежда на то, что эта беременность изменит мою и без того чересчур тяжёлую жизнь к лучшему, я бы согласилась родить. Но я прекрасно понимала, что всё будет только хуже.
У нас не было денег даже для того, что нормально кормить и одевать Алёну, не говоря уже обо мне самой. Так на какие же средства мне предстояло содержать ещё одного ребёнка? А ведь мне самой тоже требовалось хорошо питаться, чтобы выносить и родить здорового малыша. А если я буду продолжать ходить в полуголодном состоянии, что будет со мной? Мои зубы выпадут. Волосы тоже. Кости станут хрупкими. И при моей постоянной анемии шанс родить здорового ребёнка практически был равен нулю.
И не следовало забывать ещё и тот факт, что зачатие произошло тогда, когда муж был ужасно пьян. Хорошенькая же у этого ребёнка будет наследственность! Если будет. Потому что, вполне вероятно, эти роды я уже не переживу. Сил не хватит. И закончится всё тем, что Алёна останется сиротой с отцом-алкоголиком. А этот ребёнок с «шикарной» наследственностью родится каким-нибудь инвалидом. И тоже будет никому не нужен.
Но самым вероятным исходом моей беременности будет очередной выкидыш. В результате чего я снова попаду в больницу, потеряю много крови и буду очень долго восстанавливаться. И где в это время будет жить Алёна, и кто будет о ней заботиться, – неизвестно.
И я решила, что должна думать не о том ребёнке, который может родиться, а может и не родиться, а о том, который уже есть и который нуждается во мне. А именно, о дочери. И самым подходящим выходом из сложившейся ситуации будет аборт.
В тот период времени я была очень религиозным человеком и, поверьте, это решение, которое многие женщины принимают с лёгкостью и по несколько раз в жизни, а то и в году, мне далось очень тяжело. Но я понимала, что должна пройти через это, потому что в противном случае, в первую очередь, пострадаю сама. А во вторую, пострадает моя дочь. А этого я никак не могла допустить.
Поэтому вечером, когда муж приехал с работы, я сказала ему, что не буду рожать, и перечислила все свои доводы.
– Если ты всё решила, то чего же хочешь от меня? – насупившись, ответил он.
– Твоего одобрения.
– Делай, что хочешь, – произнёс он, не глядя мне в глаза.
В тот день мы с Андреем больше и словом не обмолвились. Он с лёгкостью переложил решение этой важной проблемы на меня, равно как и вину за принятое решение, а на следующий день со спокойной совестью уехал на работу, так ничего и не сказав мне. Поэтому я снова осталась одна со своими бедами.
И хотя срок беременности был маленьким, но тянуть с её прерыванием всё равно не стоило. Но и ложиться под скальпель хирурга мне было страшно. Поэтому для начала я решила воспользоваться советом, который несколько лет назад дала мне школьная подруга Алла.
Она сказала, что при маленьком сроке беременности отлично помогает мёд. Если съесть сразу целый стакан мёда, то зародыш в матке рассосётся сам собой. И, мол, её старшая сестра использовала этот способ прерывания беременности, когда не хотела рожать, и у неё всё получилось.
И вот я вспомнила эту историю, решив так же воспользоваться этим щадящим методом, чтобы избавиться от своей проблемы.
Какой же наивной и глупой я тогда была! Как сильно верила во всякие небылицы!
И во время прогулки с Алёной я купила баночку мёда, хотя эта покупка и выбила меня из всех запланированных лимитов. Но я утешала себя тем, что эти траты помогут решить очень важную проблему и избавят от дальнейших трат, и потому не стоит сокрушаться по этому поводу.
Придя домой, я открыла мёд и принялась его есть.
Я надеялась, что мёд будет жидким, и мне легко удастся справиться с целой банкой. Но, как назло, он был засахарившийся и совершенно не лез мне в горло.
Тогда я налила себе стакан воды, чтобы запивать мёд, и продолжила эту экзекуцию.
Я ела и ела этот противный мёд, силой заталкивая себе в рот эту приторную сладкую кашицу, стараясь заглушить в себе рвотные позывы и повторяя, что ем лекарство. Но несмотря на это, съесть всё за один заход мне не удалось. Но я точно помнила, что Алла говорила мне о том, что при подобной процедуре нельзя ничего есть, кроме мёда, иначе эффекта не будет. Поэтому я весь день ела только этот злосчастный мёд.
Мне очень сильно хотелось прервать свой эксперимент и поесть что-то более существенное, чем та слащавая жижа, которой я себя пичкала. Я даже готова была отказаться от прерывания беременности, лишь бы не подвергать себя ещё большим мукам. Но я изо всех сил старалась прогнать эти малодушные мысли, повторяя себе, что делаю это ради Алёны, которой нужна мать. Причём мать живая и здоровая, а не в виде пары строчек в свидетельстве о рождении. И с новой энергией я принималась поглощать засахарившийся мёд.
И только к вечеру я смогла одолеть всё банку и с чувством исполненного долга поднялась из-за стола, думая о том, что завтра моё чрево снова станет порожним. И в ту же секунду меня вырвало.
Меня рвало очень долго и мучительно ровно до тех пор, пока весь мёд не вышел из моего организма. Видимо, то существо, которое тогда жило во мне, отчаянно боролось за жизнь, отказываясь освобождать моё чрево и продолжая забирать из меня последние жизненные соки.
И я поняла, что требуется кардинальное решение проблемы, потому что любая проволочка и новый эксперимент могут только усугубить ситуацию, сделав её менее разрешимой.
Поэтому через несколько дней я поехала в ту женскую консультацию, в которой первый раз делала УЗИ, чтобы там сделать аборт.
Я взяла с собой те деньги, которые составляли моё пособие по уходу за ребёнком за несколько месяцев. Алёну я оставила со своей мамой, объяснив, что мне нужно поехать в библиотеку и подготовиться к экзаменам в аспирантуру, в которую я так и не поступила. И пока я ехала в женскую консультацию, то до последнего момента надеялась, что результаты теста были ошибочными. Возможно, у меня всего лишь задержка, и, узнав об этом, я со спокойной совестью вернусь домой. Но врач, делавшая УЗИ, разочаровала меня результатами.
Я боялась, что меня начнут уговаривать подумать, прежде чем делать аборт. И больше всего я боялась, что, действительно, могу передумать, несмотря на все доводы разума. Но никто из врачей не стал мне перечить, и это было лучшим событием за эти дни.
В связи с тем, что срок моей беременности был маленьким, всё прошло очень быстро. Мне даже не делали выскабливание, а провели другую, более щадящую процедуру. После чего врач посоветовала мне приехать к ней через месяц на приём, чтобы поставить внутриматочную спираль, которая бы решила проблему нежелательной беременности. Что я впоследствии и сделала.
Но поначалу я очень сильно винила себя за то, что решилась сделать аборт. А муж только подливал масла в огонь, заявляя, что я убила его сына. А мысли, что это могла быть ещё одна дочь, он, по-видимому, не допускал. Но через несколько дней грянул августовский дефолт 1998 года, и я поняла, что поступила правильно. Ведь стоило немного промедлить, и мне бы уже не хватило денег на аборт. И само собой, не хватило бы денег, чтобы нормально питаться, вынашивая ребёнка. И всё закончилось бы очень плохо. А так я обошлась малой кровью, если, конечно, такое выражение здесь уместно.
Но, повторюсь, в тот период времени я была очень религиозной. Поэтому, как правильная христианка, я отправилась в церковь, чтобы замолить свой грех.
На исповеди я всё рассказала священнику. И что же, вы думаете, он мне ответил? Он сказал, что я совершила убийство и потому не могу быть прощена. И ещё начал упрекать меня за то, что я, нечестивица, посмела ступить в лоно церкви и теперь оскверняю своим присутствием сие благочестивое место. И он прогнал меня.
В слезах я выбежала из церкви, и моя вера пошатнулась. Я и предположить не могла, что священники могут подобным образом разговаривать с прихожанами. Прогнать кающегося – как такое возможно?
И я решила, что поскольку я – такая закоренелая преступница и грешница, что не могу получить прощения в церкви, то мне вообще не стоит туда ходить, потому что все церковные постулаты о добродетели и всепрощении являются лишь демагогией. А на деле священнослужители оставляют каждого человека наедине со своей совестью.
А я-то всегда полагала, что грешник в любой момент может получить прощение, если раскается. И непростительным является лишь грех самоубийства, потому что тогда человек лишает себя возможности осознать своё преступление и раскаяться, а также попросить прощения. А все остальные грехи человеку могут быть отпущены. Так почему же священник прогнал меня из церкви? Может быть, действительно, нет ни рая, ни ада. Нет вселенской справедливости. Нет воздаяния за грехи и за праведные дела. Есть только хаос. И мы, люди, являемся песчинками в этом всеобщем хаосе, в котором каждый живёт так, как придётся, не отвечая за свои поступки ни перед Богом, ни перед своей совестью.
Ничего нет. Есть только мы и сейчас. И ничего более. А вера и церковь – это лишь бутафория. Своего рода кабинеты психотерапии, в которые обращаются люди, когда им плохо и не с кем поделиться своими проблемами. Ведь если по-настоящему верующий человек приходит в церковь со своей бедой, то там ему не помогут. Кому нужны чужие проблемы? Никому. Даже церкви.
И я перестала верить. Стала жить так, словно ТАМ ничего нет. И лишь спустя годы я потихоньку стала снова обращаться к вере. Но не к православной, нет. А к буддистской. И хотя я иногда заходила в православные храмы, в этих посещениях уже не было души. Это была лишь дань внешнему обряду, которую порой приходится совершать.
А муж ещё долгие годы упрекал меня в том, что я лишила его возможности иметь сына.
И вот я снова отвлеклась. Начала думать, рассуждать и моя сосредоточенность на своём основном задании мигом улетучилась. От воспоминаний о муже я перешла на другие воспоминания, затем стала жалеть себя, начав снова увязать в своём прошлом, как в трясине. Нужно было срочно собраться, выкинув из головы всё, что не относилось к делу, и продолжить извлекать из памяти те воспоминания, от которых я хотела избавиться. И я медленно закрыла глаза, досчитала до пяти и выдохнула. А потом сделала новый глоток снадобья, акцентируя все свои мысли лишь на покойном муже, которого я изо всех сил хотела забыть.
На календаре – август 1998 года. В нашей стране случился очередной дефолт, и в считанные дни деньги обесценились так сильно, что к осени зарплата Андрея стала составлять тридцать долларов против ста двадцати ранее. Мы и до этого еле-еле сводили концы с концами, но теперь нам приходилось голодать в прямом смысле этого слова. Мы питались исключительно перловкой и лапшой, не позволяя купить себе ни мяса, ни молока. Более того, мы питались всего лишь два раза в день, потому что даже этих недорогих продуктов не хватало, чтобы наесться досыта.
Из-за постоянного недоедания у меня стали выпадать волосы и начали слоиться ногти. Я отощала так, что стала выглядеть как узник концлагеря, потому что кроме вечной худобы цвет моей кожи стал землистым, а под глазами появились огромные синяки. Я даже перестала фотографироваться в этот период времени, чтобы не оставлять воспоминаний о том периоде своей жизни.
Именно тогда я увидела по телевизору один репортаж в новостях, который очень сильно задел меня за живое. В этом репортаже рассказывалось о женщине, которая сначала повесила свою трёхлетнюю дочь, а затем повесилась сама, оставив предсмертную записку со словами «Мне нечем её кормить».
Однако мне ситуация в стране не казалось такой катастрофичной, чтобы впадать в уныние и накладывать на себя руки. Возможно, сказывался юный возраст, ведь мне в тот период едва исполнилось двадцать четыре года. Но воспоминания о том случае, когда бедной женщине пришлось убить свою дочь, а потом и себя, до сих пор не позволяют мне сдаваться, как бы тяжело ни было. Ведь если у тебя есть дети, то ни в коем случае нельзя опускать руки. Нужно бороться ради них. Чтобы дать им лучшую жизнь, чем была у нас. И чтобы им не пришлось страдать, как нам.
Вместе с тем изменения в моём внешнем виде не могли не стать поводом для очередной порции упрёков в мой адрес со стороны мужа.
– Ты в курсе, что лысеешь? – тыча пальцем на мои поредевшие волосы, говорил Андрей. – Сделай что-нибудь, ты же – женщина!
– А что я сделаю? – оправдывалась я. – Постоянное голодание ещё никого не украшало!
– Причём здесь это? Ты не следишь за своей внешностью, вот и результат!
– С чего это ты взял, что я за собой не слежу? – возмущалась я в ответ.
– Я вижу! У нас на работе девчонки, знаешь, как хорошо выглядят? А ведь многие из них старше тебя!
– Наверное, у них жизнь не такая тяжёлая, как у меня, вот и выглядят они лучше, – с горечью вздохнула я. – Едят досыта, пользуются нормальной косметикой. А у меня даже шампуня нет! Мылом приходится волосы мыть!
– А я о чём и говорю! – обрадованным тоном произнёс муж, отыскав в моих словах возможную причину проблем с волосами. – Другие девчонки маски для волос делают, что-то ещё придумывают, а ты даже волосы нормально расчесать не можешь! Мне стыдно, что у меня такая жена!
Да, мои волосы, действительно, очень сложно пригладить или уложить, потому что они постоянно наэлектризованы и оттого всё время выбиваются в разные стороны. К тому же они вьются от природы, и оттого соорудить из них аккуратную причёску очень проблематично. Но их выпадение было связано отнюдь не тем, что я несколько лет не посещала парикмахера или не делала специальных ухаживающих масок, а с тем, что у меня были тяжёлые роды и ещё более тяжёлый восстановительный период, который не позволял моему организму набираться сил. Но муж не хотел этого понимать. Он видел лишь внешнюю сторону проблемы и надеялся, что несколько косметических процедур смогут исправить дело. Но даже на эти косметические процедуры он не желал тратиться. Он бессовестно считал, что указав мне на проблему, уже поступил правильно. А решение проблемы должно автоматически лечь на мои плечи. Только вот что я могла сделать? У меня не было денег даже на еду. Так что же говорить о каких-то там шампунях и масках? И единственное, что я могла сделать, так это игнорировать замечания мужа, надеясь, что однажды наступит день, когда я, действительно, смогу позволить себе купить средства по уходу за кожей и волосами. Да только вряд ли их покупка вернёт мне былую шевелюру. Разве что чуть прибавит блеска и жизни моим волосам, что будет уже неплохо, коли на большее я не могу рассчитывать.
И самое ужасное и обидное в этой ситуации то, что спустя несколько лет в случайном разговоре с Надей Скворцовой – коллегой Андрея – я узнала, что всё это время им на работе регулярно выплачивали очень хорошие премии, чтобы поддержать сотрудников в этот непростой для страны период. Причём размер этих премий был гораздо больше размера зарплаты. И рассказывая мне об этом, Надя добавляла, что если бы не эти самые премии, то неизвестно, как бы её семья тогда продержалась.
– А почему Андрею премии не платили? – удивлённо спросила я Надю.
– О чём ты говоришь? – в свою очередь удивилась Скворцова. – Премии платили всем сотрудникам отдела кадров! Ты, наверное, просто забыла! В те дни Андрей всегда торопился убежать домой пораньше, чтобы отвезти деньги тебе! А на следующий день он нам рассказывал, на что ты эти деньги потратила, и какие вещи себе купила.
В ответ я даже не знала, что сказать. Поведение мужа поражало меня всё больше и больше. Причём в неприятную сторону. И я боялась верить словам Надежды. Боялась, что всё это является правдой. И в те дни, когда я с крошечной дочерью ходила по помойкам и собирала бутылки, чтобы не умереть с голоду, муж продолжал жить в своё удовольствие, питаясь и напиваясь за моей спиной как в лучшие дни. А когда его деньги заканчивались, он приползал ко мне, чтобы забрать у нас последний кусок хлеба.
Мне было страшно в это верить. Поэтому я внушила себе, что Надежда ошибается. Что, возможно, премии и были, но их выплачивали только ей как женщине. А она предположила, что премии полагались всем.
А насчёт рассказов Андрея о том, куда я, якобы, потратила эти мифические деньги, возможно, тоже произошло недопонимание. Быть может, Андрей и говорил что-то, но в сослагательном наклонении, предполагая, куда бы я могла потратить премиальные деньги, если бы они были. А Надя неточно его поняла.
Но в глубине души я понимала, что Андрей с лёгкостью мог так поступать. Без малейших угрызений совести он тратил так необходимые нам с Алёной деньги только на себя. Потому что даже если бы мы с дочерью тогда умерли с голоду, Андрей и в этом случае умудрился бы повернуть нашу трагическую гибель в свою пользу, показавшись перед всем миром этаким несчастным героем, скорбным вдовцом, которому не повезло иметь слишком жадную жену, уморившую голодом себя и дочь. Все бы жалели его, а меня бы ненавидели. Так что при любом раскладе ничего бы не изменилось. Мне никто и никогда не поверит. Так зачем же пытаться переубеждать весь мир в намерении обелить своё имя? Лучше просто всё это забыть. Забыть навсегда, лишив себя шанса даже случайно потревожить память этими болезненными воспоминаниями и переживаниями о том, чего уже нельзя изменить. Пусть всё исчезнет в пучине забвения!
И я сделал ещё один большой глоток снадобья, а затем позволила себе глубоко вздохнуть и снова направила поток своих мыслей в те горестные события 1998 года.
Наступил октябрь, и овощи стали дешеветь. Картошка, капуста, свёкла, лук и морковь стоили недорого, и мы стали позволять себе готовить овощные блюда. И поскольку я всё время находилась в полуголодном состоянии, то в один из выходных дней обратилась к мужу со следующим предложением.
– Андрюша, давай сделаем голубцы!
– Давай, – поддержал меня он.
И хотя мясо для нас в то время было непозволительной роскошью, мне так сильно хотелось есть, что я решила рискнуть и совершить эту трату.
Мы пошли на рынок, выбрали небольшой кусок мяса, затем купили капусту, морковку и лук, а в магазине взяли рис и вернулись домой, чтобы заняться приготовлением голубцов.
Четыре часа я стояла у плиты, но в результате этих трудов у меня получилась небольшая горка голубцов, которых, по моим расчётам, нам должно было хватить дня на три.
И все втроём мы сели обедать. В тот день я впервые за несколько месяцев смогла ощутить чувство сытости. Но не успела я вымыть тарелки после трапезы, как Андрей спросил меня:
– Сколько в кастрюле осталось голубцов?
– Не знаю. Не считала. Но, надеюсь, дня на два ещё хватит.
– Заверни-ка мне оставшиеся голубцы с собой. Я завтра отвезу их на работу, – неожиданно заявил Андрей.
В недоумении я посмотрела на мужа.
– Зачем?
– Чтобы угостить своих ребят, – ответил он спокойным голосом.
– А зачем их угощать? – переспросила я, не догадываясь о намерениях Андрея.
– Как зачем? Чтобы они смогли оценить твои кулинарные способности. Разве тебе не будет приятно, если ты узнаешь, что моим ребятам на работе понравились твои голубцы?
– Веришь, мне абсолютно всё равно, что думают твои коллеги о моих кулинарных способностях! – сказала я и посмотрела на мужа недовольным взглядом.
– Как это тебе может быть всё равно? – не скрывая искреннего удивления, произнёс Андрей.
– Представляешь: может!
– Но мне-то не всё равно! – повышая голос, заявил Андрей.
– Но мы же с тобой решили приготовить эти голубцы, потому что самим есть нечего! Я позволила нам выбиться из всех лимитов только с тем расчётом, чтобы этих голубцов нам хватило на несколько дней! Зачем тогда стоило тратить столько денег, если завтра нам снова придётся есть перловку?
– Ну вот опять ты начинаешь скандалить! – возмутился муж.
– Потому что я устала жить впроголодь! А ты собираешься отобрать у меня и у своей дочери последний кусок хлеба и отнести его на работу только для того, чтобы иметь возможность похвастаться кулинарными способностями своей жены! И как ещё я должна реагировать?
– А как же мне завтра быть? Вот стану я рассказывать о том, что моя жена приготовила вкусные голубцы, а ребята скажут: «А почему ты не принёс их нам попробовать?». И что я им отвечу?
– Ничего. Потому что не нужно им рассказывать о том, что я приготовила сегодня на обед, – принялась я втолковывать мужу, как нужно себя вести.
– А как я могу им это не рассказать?
– Вот так. Представляешь! Просто возьмёшь и промолчишь. Потому что не всё, что происходит в семье, нужно рассказывать на работе.
– Но я так не могу!
– А это твои проблемы. Если у тебя на работе происходит словесный понос, то нужно его как-то контролировать.
– Всё! Понял! Не буду я брать твои голубцы на работу! – рявкнул Андрей, поднимаясь из-за стола.
– Очень хорошо. Потому что это – наш обед и ужин ещё на два дня, – спокойным голосом ответила я.
Но на этой грубой ноте история не закончилась.
На следующее утро муж встал на работу гораздо раньше обычного и постарался убежать поскорее, чтобы я не успела заметить ничего криминального. А прятать ему было что, потому что, несмотря на мои запреты, Андрей всё-таки взял часть голубцов на работу для своих, отнюдь не бедных, коллег. И вечером я снова высказала ему свои претензии по поводу воровства еды, но это уже не имело смысла, потому что дело было сделано. Голубцы были съедены, а я снова легла спать голодной. Но Андрея ничуть не волновало то, что у его жены живот давно к спине прилип. Мы с Алёной интересовали его постольку, поскольку могли соответствовать его статусу успешного мужчины. Он воспринимал нас исключительно как безмолвные атрибуты своей жизни, и наше существование имело смысл лишь для того, чтобы помогать реализации его планов и желаний. И очень жаль, что я узнала об этом лишь тогда, когда была глубоко замужем, а не тогда, когда у меня ещё был шанс избежать столь незавидной участи. И единственное, что мне теперь остаётся, это лишь забыть о той боли, которую причинил мне деспотичный муж, чтобы не испортить все последующие годы, которые ещё остались у меня в этой жизни. Теперь всё только в моих руках. Именно сейчас я могла коренным образом изменить свою жизнь. Необходимо было продолжить начатое и выпить новую порцию снадобья, чтобы до конца очистить свой разум от ненужного шлака. Что я и сделала, после чего снова продолжила вспоминать.
