Павел Владимирович Лешинский
На горизонте Мраморного моря
– Давно не слыхал я подобного цинизма. – наконец вымолвил Петр.
Олег самодовольно ухмыльнулся, поправил рукой полуседые волосы, откинулся к стенке и ничего не ответил.
– Ладно. Пойдем мы, пожалуй, в свое купе, а то я уже устал от ваших интересных разговоров. Пошли, Петруха! – предложил в своей обычной развязной манере Саша.
Петр согласился:
– Спасибо за приятное общество. Пойдем мы с Сашей чего-нибудь полистаем.
Через пару минут они уже были в своем тихом просторном купе. Здесь не было шибко грамотного Гройзберга, не пахло скотчем от чувалов, в общем, обстановка – почти санаторная. Петр принес чаю, и мужчины мирно наслаждались тишиной, глядя на проплывающие мимо, голые белорусские леса.
Спустя минут 15, в коридоре послышались шаги. Саша насторожился. Он все еще опасался вторжения любвеобильной Юли. Но шаги стихли. Потом, еще кто-то с шумом проник в вагон и прошагал мимо их купе. Некоторое время, кроме мерного стука колес ничего не тревожило слух. Но это длилось не долго. В противоположном конце вагона, там, где ехали Игорь и Олег, послышались голоса. Трудно было разобрать слова, но Петр и Саша с легкостью узнали скрежещущий голос своего нового знакомого. Хлопнули двери вагона. Кто-то пробежал по коридору. Снова голоса, со стороны купе бандитов. Теперь уже Олег громко смеялся и что-то кричал. Шум возни. Треск. По коридору пронесся топот ног. Сколько человек пробежало, понять было сложно. Со стороны купе Игоря и Олега все тряслось и гремело. Многоголосые крики заполнили пространство коридора. Сейчас, уже явственно был слышен скрипучий бас Олега, резкий и надрывный:
– Я держу их! Мочи его! Мочи!
Несложно представить, как встревожились Петр и Саша. От чтения их оторвали.
– Что там, интересно, за перипетии? – тихо произнес Петр.
– Пока лучше не соваться. Потом я схожу. – также тихо ответил Саша.
Тут раздался звук бьющегося стекла. Звуки слились в какофонию. Грозный бас проводника, словно, прорубил перепалку. Шум прекратился. Галдеж, хоть еще и продолжался, но стал на тон ниже. Топот десятка ног пронесся теперь в противоположном направлении. Наконец, все стихло.
– Сдается мне, что-то неладное стряслось. И, по-моему, кто-то из наших, тут, замешан.
– Да. В начале, мне показалось, я услышал голос того парнишки, что запчасти с братом везет. Потом, бля буду, если не Коробов к ним прибегал. Дело мне начинает все меньше нравиться.
– Пойдем, посмотрим? Кажется, они там стекло разбили.
– Пойду я один. Обожди меня здесь.
– Ок. – согласился Петр.
Саша вышел в коридор, где сразу оказался, объят пронизывающей прохладой, шедшей из начала вагона. В коридоре никого не оказалось. Слегка поежившись, он направился навстречу ветру, в сторону, где расположились его новые друзья. По мере продвижения, морозный ветер все сильней хлестал его разгоряченную волосатую грудь. Пройдя вперед, он заметил, что окно напротив бандитского купе разбито. Половина стекла, как не бывало. Другая половина – испещрена паутиной трещин. При этом, осколков на полу не видно. Вероятно, заботливый проводник уже их смел. Купе Игоря и Олега против обыкновения закрыто. Им тоже свежий ветер не по вкусу. Саша помялся несколько секунд, потом решился постучать:
– Пацаны! К вам можно?
– А, Сашок! Заходи дорогой! Гостем будешь! Имитируя кавказское гостеприимство, весело прокричал Олег.
– Заползай. – вторил ему Игорь. Вид у обоих был самый безоблачный. Даже, скорее, радостный. В легкой растерянности, Саша молча уселся с Игорем. Тот начал, не раздумывая, в присущей ему разухабистой манере:
– Где ты, Сашок, был? Такое шоу пропустил!
– А что случилось то? Стекло, вон смотрю, кто-то разбил. – осторожно вставил Саша.
– Да, ты че? Тут, такой цирк состоялся! – темпераментный Олег даже подпрыгнул на своей полке. Голос его чуть не сорвался на сип.
– Дай ладно, я расскажу. – улыбаясь, но гораздо более флегматично, взял слово Игорь. – Сижу я, никого не трогаю, слушаю плеер. Скучно, немного, конечно. Вдруг, вижу: по коридору девка, такая маленькая с хвостом, пробежала. За ней, правда, какой-то паренек пропилил, но я не обратил на него внимания. Ну, ладно. Девка, в общем миленькая. Думаю: пойдет обратно. Что-нибудь ей скажу. Приглашу, например, в ресторан. Предложу яхту и Гавайские острова. Через минут пять, дверь вагона хлопнула. Я высунулся, вижу – идет моя ненаглядная. Я ей: – Красавица! Мы скучаем в сугубо мужском коллективе. Заходи со своей кружкой! – она несла чай через наш вагон. – Посидим чайку попьем. Угостим, чем Бог послал. Девка, как ошпаренная коза – бежать. Ну, что? Посмеялся и все. А за ней парнишка, тот же, следом шел. Видать, ее хахаль. Но это я понял позже. Маленький такой, щупленький. Но, как оказалось, и дурной, к тому же. Наверное, он последние мои слова услышал, как в вагон входил. И знаешь, с деловым видом к нам подгребает – Парни, чего, мол, нашу девушку цепляете? Так не годится. Я ему: чего набычился? Кто кого цепляет? Если мы зацепим – не возрадуешься! Пару нежных любезностей ей в след отвесил и делов! – Девка, между тем, наш диалог услышала и живо смылась в свой вагон. Пару минут, может быть, поточил лясы с тем парнишкой в коридоре. Уже хотел своими делами заняться. Тут, смотрю, бежит к нам, с той стороны, куда девчонка слиняла, длинный такой и красный пацан. Несется, как на пожар. И чего, ты думаешь, творит? Я стоял лицом к нему. Щупленький спиной. Так, тот, через малыша, без всяких прелюдий, мне кулачонком в рожу! Еле увернулся. Но по уху, вскользь, он все-таки задел. Мальчонка, тот – назад, за спину длинного, «защитника» своего. Я обалдел, от наглости. По репе ему – раз, два. Он – только руками машет, как мельница, без толку. Олег вышел, мелкого парнишку оттащил за красномордого заступника, и перегородил вагон. Маленький, не долго думал, – убежал. Через несколько секунд, толпа бежит от них. Прикиинь! – Игорь, даже выпучил, от восторга, свои вдавленные в череп глаза. – Я, только успел Олежке крикнуть: держи их, там, как можешь! Олег уперся руками и ногами, загородив проход, чтобы я мог спокойно тренироваться, на еще трепыхавшемся болване.
Здесь Олег, не выдержал и встрял:
– Я ему во все горло: мочи его, Игорек! Мочи! А на меня сзади толпа барыг напирает. По-моему, они все – барыги. Может быть, даже, из твоей группы. Отделал Игорюха его – любо дорого смотреть. Тот руками размахивал, как Петрушка. Разбил окно. Идиот! Хоть бы раз задел Игорюху. Игорь еще сунул ему, тот и сник.
– Я ватаге той кричу: Этот ваш? У вас все, что ли, такие сумасшедшие? Бросаются на людей без разговоров? А они – а что случилось? Я им объяснил. В общем: забрали его. Уволокли. Он еще и руку себе разрезал об окно. Придурок. Рожа у него, теперь, за место отличного локатора, будет освещать дорогу. Не из твоих ли они? А, Сашек?
– Похоже наши. Высокий – в синей джинсовой рубашке? А у маленького – волосы короткие и дыбом торчат?
– Точно. Ваши, значит.
– Наши. Запчасти, вроде, для кого-то везут и кожу. – сказал Саша и спохватился.
– О-го-го! – Радостно засипел Олег, потирая руки. – Надо проставить их!
– Надо. – кивнул головой довольный Игорь. Просто так, это дело оставлять не годится. Мы сходим по его душу. Добазаримся за фишку, что он здесь учинил. Проставим его для начала баксов, на 50. А, Олежка?
– Железно. Проставим.
– Кстати, Сашек, мутный ты, какой-то. Ты наш или не наш? Ты гляди, это барыжье дело затянет! – Игорь смеялся, своим дьявольским, беззвучным смехом. Глаза его, казалось, еще глубже провалились в болезненно бледное лицо. Он, как будто шутил, но весело от этого не становилось.
Саша не знал, что ответить. Смущенно улыбался и краснел.
– А что? Сашек. – Теперь, заговорил Олег. – Есть ведь разные барыги. Есть, кто ездит так, как они. А есть, кто ездить – ездит, но с другим смыслом. Ты понимаешь меня?
Саша прекрасно уловил приглашение закладывать своих соратников коммерсантов. Сдавать их с потрохами, таким вот, молодцам. Но вновь не произнес ни слова.
– Что, Игорек? Ведь этих мальчиков можем встретить в Питере с нашими папами. Там, раскрутим их, посерьезней.
– Кожу, говоришь, везут и запчасти? – обращаясь уже к Саше, в предвкушении наживы, сипел Олег.
– Если крыши не имеют. Сделаем – на раз. Есть у них крыша, Сашек?
Саша чувствовал себя, как кур во щах. Любопытство его было полностью удовлетворено. Теперь, он опасался уже за собственное благосостояние. Как бы этим мазурикам, не пришло в голову поинтересоваться содержимым его мешков и кошелька. Нехотя и лаконично, он ответил:
– Да, не знаю.
– Нет у них никого. Кто у них может быть?! – презрительно махнул рукой Игорь.
Саша вернулся к себе растерянный. Его отсутствующий взгляд скользнул по Петру.
– По-моему, мы влипли. – Он кратко поведал о происшедшем.
– Я тебя предупреждал – не след нам с ними балагурить. Теперь вытаскивай задницу, пока не ободрали.
– Ладно. Не дрейфь. На вокзале главное – вовремя уйти.
– Ты, тогда, наши мешки разгрузишь по-рыхлому, а я, тем временем, тачку поймаю. Прорвемся. – Согласился Петр.
Саша, едва заметно, вздохнул.
Долго ли коротко ли поезд подполз к поселку с замечательным названием Пыталово. Место расположения российской таможни. Все временное население состава София – Санкт-Петербург засуетилось. В голосах челноков все явственнее слышалось напряжение, на лицах – волнение, а в душах – страх. Конечно, не все одинаково волновались. Для кого-то, это был тяжелый стресс, который неумолимо сокращал срок жизни и путь до первого инфаркта. Для других, огрубевших и закаленных, волевых и философски настроенных – профессиональные издержки. Для третьих, имеющих товар в безобидно малых количествах, который, кроме всего прочего, был плотно завален рядами чужих мешков, – неприятную формальность. Проводники, деловито предупредили всех, о необходимости находится на своих местах. Парни уже были вместе со своей группой. Саша, равнодушно смотрел в окно, ожидая погранцов. Женщины осаждали Грйзберга, что-то ему нервно объясняя. Тот кивал и отмахивался с напускной самоуверенностью. Основное бремя прохождения границы ложилось именно на него. Он был сосредоточен, но спокоен. Лишь едва заметная тревога, читалась в уголках его ироничных карих глаз. Но это мог заметить только тот, кто давно и хорошо его знал. Немного спустя, он собрал со всех декларации и занял место рядом с купе проводника. Для Петра, прохождения пыталовской таможни, можно было сравнить с артобстрелом плюс бомбардировкой с воздуха. Он весь был на нервах, был возбужден, и хотя внешне и старался не подавать вида, внутри него разыгралась настоящая буря.
Еще бы. Ведь он возил кожу. Товар, который декларировать было не просто невыгодно, но лишало весь проект коммерческого смысла. Кожаные изделия из Турции, Петр и ему подобные, продавали с 60-40% накруткой к номиналу. Эти цены были вполне разумны, учитывая благосостояние потенциальных покупателей, расходы на дорогу и аренду торговых мест. Официальная же таможенная пошлина на этот товар должна была составить все 80% от стоимости закупки. Ясно, что при такой арифметике, продавать кожу, возможно, было бы только себе в убыток. Повысить цену невозможно. Товар не продастся не только потому, что у конкурентов, которые ввезли по-черному, будет дешевле, но и потому, что народ не потянет. Однако, доводы здравого смысла не служили аргументами государственным чиновникам. Незыблемо, стоя на страже отечественной легкой промышленности, которой, фактически, не существовало, они усиленно боролись за то, чтобы лишить население дешевых, симпатичных и относительно качественных вещей, произведенных в странах третьего мира. Такая политика провоцировала взяточничество в таможенных органах. Последние это устраивало и они на это недурно существовали. Зная вышеуказанные таможенные ставки на кожу, ее, конечно, декларировать было просто нельзя. Это общеизвестная практика. Обычно, таможенники, в наземных пунктах контроля, договаривались со старшим группы о сумме взятки. Если она, взятка, была приличной, все проходило гладко. т.е. при взаимном понимании и негласном признании наличия в грузе незадекларированных товаров, таможенники удовлетворялись формальным поверхностным осмотром вагона и, от греха подальше, удалялись. Но если старший группы упрямился, доказывал, что в чувалах – то же, что и в декларациях, чиновникам солидной взятки не светило. В этом случае, от обиды, таможенники могли проявить усердие и тщательно прозондировать мешки. Вот при таком раскладе, владельцы кожаных изделий могли лишиться всего своего незадекларированного товара. И это порой случалось. Но чаще всего, при неблагоприятной проверке, им приходилось выплачивать индивидуальную крупную взятку. Попутно у кожаных королей отмирало энное количество нервных клеток. Учитывая вышесказанное, становится понятен мандраж Петра. Потерять нажитое непосильным трудом, стало бы для него жестоким ударом. Однако, он крепко-накрепко усвоил, что выказывать панику – не к лицу, а главное, может стать роковым для дела. Молчаливый, облокотился он об оконное стекло, в коридоре напротив своего купе, и терпеливо ждал. Наконец, из тамбура донеслись уверенные басы. В них слышались непререкаемый тон и равнодушная привычка к частым бесполезным и бессильным возражениям. Вскоре, голоса воплотились в две раскрасневшиеся от ночной прохлады физиономии. У обеих имелись одинаковые рыжие усы и строгий взор пограничной стражи. С натянутой вежливостью, принялись они за проверку документов, то есть паспортов. Это мероприятие не вызывало ни у кого ни протестов ни страха. Чего-чего, а паспорта у наших путешественников были в полном ажуре. В это время, взгляд Петра привлек, вылезающий из купе, молодой человек в синей джинсовке. С трудом, узнал в нем Петр того самого парня, что вез с братом запчасти. Лицо у него, если можно было его так назвать, представляло собой сплошное черное пятно. Ни губы, ни брови, ни щеки, никакие другие черты на нем почти не читались. Глаза, как будто, не имели белков. Какие-то сине-красные слизистые шары пугающе вращались на их местах. Жутковатое, отвратительное зрелище. Сложно поверить, что с человеческое лицо может трансформироваться во что-то подобное.
– Видал, как его отделал Игорь! – Петр, пораженный, указал на потерпевшего Саше. – Как только Игорь ухитрился так его отработать, в одиночку!? Ведь к нему с братом прибежала толпа мужиков на помощь.
– Хм, – Саша, лениво, усмехнулся. – Они, народ в этом деле, – закаленный, крученый. Хлебом ни корми – дай кому-нибудь табло начистить.
Парень вызывал сочувствие у слабой половины группы. В особенности, расстроилась девчонка, что, собственно, и послужила поводом для побоища. На пограничников и других присутствующих ужасающий вид жертвы, впрочем, не произвел особенного впечатления. Военные прошли мимо Саши и Петра. Но не успели они еще покинуть вагон, как в его начале, показались, вызывая трепет и лицемерное почтение, фигуры в синей форме таможенников. Старший по званию имел белое, чисто выбритое холеное лицо и голубые свинячьи глазки. Второй, был похож на первого, как брат, но держался в тени. Третьей, среди них, была женщина. Она обладала тем фанатично-пламенным взглядом борца с разного рода нечистью, что так часто изображали художники сталинской эпохи на плакатах. Этот взгляд подошел бы, наверное, также Зое Космодемьянской, Жанне Д”Арк или Фани Каплан. Этот взгляд был хорошо знаком челнокам. Он очень часто был направлен против таких, как Гройзберг, Саша, Петр и иже с ними. Женщин в форме, служащих таможни, челноки боялись больше, чем мужчин. Договориться с ними, было тяжелей, в том смысле, что предсказать женскую реакцию, всегда, на порядок сложнее, чем мужскую. Им нравилось напустить на себя неприступный вид. Мужчины, в их присутствии, смущались и робели. Женщин-челночниц они презирали и ненавидели. В этот раз, слава Богу, таможенник в юбке, играла третью скрипку. Она была ниже по званию обоих работающих с ней в команде мужчин.
Старший офицер, вполголоса, завел беседу с Гройзбергом. Для ее продолжения они удалились в купе. После 10 минутного отсутствия Гройзберг объявил сумму взятки. Она составила 120$ с человека. Большинству она показалась чрезмерной. В группе поднялся гул недовольства. Удовольствие услышать бабий визг, получили все присутствующие. В нем можно было выделить тезис, что легче ехать индивидуально, чем с таким групповиком как Олег. Вышло бы дешевле. С трудом удалось сдержать назревающий скандал. Ставка побора не устраивала никого, кроме кожников. Для них, длинные дрязги, с отказом платить, могли закончиться плохо – досмотром и арестом их контрабандного товара. Петр с нетерпением ждал конца конфликта. Он мечтал скорее рассчитаться и вздохнуть свободно. Он не вмешивался в перепалку. Он заплатил бы и 200$, лишь бы она немедленно закончилась. Однако, дело приняло нежелательный для него оборот. Олег вынужден был утянуть старшего таможенника в свое купе для дальнейших переговоров. Тем временем, второй таможенник, с молчаливого согласия начальника, неторопливо принялся за осмотр багажа. Петр почувствовал влагу за воротником и под мышками. Началось! Женщина, между тем, тоже не теряла времени и приступила к проверке с противоположной стороны вагона. Петр не находил себе места. Его купе было через одно, от досматриваемого дамой. По ее требованию, приходилось вытаскивать указанный чувал, вскрывать его, демонстрировать и пересчитывать товар. Еще немного – и сердце выпрыгнет из груди! Он уже представлял себе свое разорение. Ведь вся наличность была вложена в этот проклятый груз! В его голове пронеслось: неужели это случиться!? Как же я это вынесу? Во время досмотра, те, кто только что возмущался, стали много покладистее. Можно сказать, почти шелковыми. Ну, когда же Гройзберг договорится? Эта мысль мучила почти всю группу. Хоть немного меньше и мы заплатим – думали одни. Какого черта они затеяли? Надо было заплатить и отвязаться от этих вымогателей. Иначе будет только хуже – говорили себе другие. Но Гройзберг все не выходил из своего злополучного купе! Но вот, произошло нечто. Таможенник, с проницательностью добермана, обнюхивающий мешки в третьем купе, остановил свое внимание на маленьком плотном чувале. Он велит его открыть. В атмосфере довлеющего молчания, приступили к процедуре вскрытия. Вскоре, из-под усиленной скотчем капроновой поверхности, мягким блеском, сверкнули кожаные куртки. Приятный, пьянящий запах выделанной кожи распространился в купе. Несчастный парень, с черным от побоев лицом, признался в составе преступления. Таможенник торжествовал. Он объявил покалеченному, что тот не является уже владельцем этих замечательных вещей. Затем, он ринулся поделиться успехом с начальством. Но не успел. Гройзберг распахнул дверь своего купе и объявил, что «растаможка» из расчета 70$ с человека произведена. Радость и смятение. Что же будет дальше? Младший таможенник поведал о находке старшему. Тот, удовлетворенно, кивнул. Таможня, в этот раз, показала себя в благородном свете. Сумму общей взятки не пересмотрели. А вот у искалеченного владельца кожаного чувала запросили половину закупочной стоимости. Чувал, конечно, в этом случае, ему оставят. Но несчастный парень, явно, не имел при себе таких денег. И, здесь, снова, добрые дяди в синей форме, пошли навстречу контрабандисту. Забрали только половину содержимого злополучного чувала. На этом драматическом моменте, досмотр вагона закончился. Таможня поспешила в следующий.
– Ну, че тут прохлаждаться? Пойдем что ли к себе? – Саша обращался к Петру. Он сплюнул.
Петр, у которого на душе стало легко и прекрасно, как никогда, не раздумывая, согласился. Они обогнали таможенников, и попали в свой вагон. Там, развернулась сцена. Проводник развеселыми бандюками рассказывали пограничникам историю разбитого окна.
– Ищите их через вагон. Высокий такой. Еле от него отбился! – воскликнул Игорь с деланным возмущением.
– Я требую, чтобы с него на законных основаниях, взыскали за порчу государственного имущества, – пробасил Слава Бизон.
– Вы его видели, товарищ проводник?
– Конечно, видел.
– Пойдемте, покажете.
– Да, я его сам приведу. – Слава удалился на поиски неудачливого перевозчика запчастей и курток.
Саша с Петром уселись в своем купе. Дверь нарочно оставили приоткрытой, чтобы наблюдать за происходящим снаружи. Через пару минут, появился уже всем хорошо известный худощавый молодой человек с пугающе черным лицом. Он двигался нетвердой походкой навстречу пограничникам, в сопровождении Славы.
– Ну, что товарищ!? Бузите?
– Да, я … – вяло попытался оправдаться парень, но иссяк.
– Вам, за хулиганство, штраф полагается. По крайней мере, придется заплатить товарищу проводнику за ущерб. Сколько окно стоит, товарищ проводник?
– 50$ будет.
– Будете платить или наряд вызывать?
– Он меня чуть не убил, а вы еще спрашиваете, – кривляясь, заскулил Игорь. Он скорчился в странную позу, симулируя беспомощность. Разыгрывая, вероятно, парализованного олигофрена.
– Заплачу, – тяжело вымолвил покалеченный.
– Вот и хорошо. Извольте.
Парень убрался. Принес пятидесятидолларовую купюру.
– Ну что ж, конфликт исчерпан. А вы, товарищ проводник, прикрыли бы пока, каким одеялом, брешь. А то людям холодно будет ехать.
– Конечно, конечно. Я просто не успел. У меня, на подобный случай, как раз картонка имеется. – Слава заискивающе улыбался. Его толстый зад отклячился.
– Вот пруха парню! – Петр все прекрасно слышал.
– Да, чуваку подфартило. То ли еще будет впереди.
– Думаешь, после всего, им хватит наглости еще на него наезжать?
– После этого, я просто уверен: он – их клиент. Он показал свою слабость. А этого они не прощают.
Вечер прошел относительно спокойно. Петр и Саша читали, разговаривали не о чем, пили чай. Они твердо вознамерились покинуть состав одними из первых. Скрыться от недобрых глаз новых знакомых, пока те не успели предпринять что-нибудь недоброе.
Утро ребят встретило прохладой, как поется в известной песне. Саша, кряхтя, поменял положение с лежачего на сидячее. Почесал волосатую грудь, погладил широкой лапой бритую голову и хрипло окликнул Петра:
– Че спать то? Время уже 8. Через полтора часа платформа.
– Э-э-эх, – потянулся в постели Петр. Наконец-то, родные пенаты. Чайка, может, принесешь?
– А может тебе еще яйцо почесать? – осведомился Саша, ухмыляясь. Но тут же смягчился. – Ладно. Сейчас принесу. А то, что с тебя взять?
Саша схватил полотенце и исчез в коридоре. Петр сел, поправил растрепавшиеся черные волосы. Получилось не очень хорошо. Голова была грязная. Волосы слипшиеся и непослушные. – Вот – почему удобно иметь прическу, как у Саши. Не забот, ни хлопот. Он тоже взял полотенце и пакетик с зубной пастой. В нем, к счастью, оказалась и расческа. Он последовал примеру приятеля. Когда Петр, хотя и небритый, но чистый и причесанный вернулся к себе, за накрытым столом, его уже ждал Саша. Для походных условий стол был сервирован образцово. Чай заманчиво дымился, печенье румяными боками соблазняло.
– Вот, что значит воинская закалка. Любо дорого смотреть! – Шумно, восхитился Петр. – А в вагоне то дубак! Картонка то, на окне, ни к черту! – он нагнулся и посмотрел в окно. Он увидел грустную картину: перемежающийся с дождем снег сыпал в туманной дымке, небо неприветливо сумрачное. – Снаружи настоящее блаженство! – сыронизировал он. – Боже мой, какое счастье, что мы сейчас – здесь, а не – там, под мокрым кустом прячемся! Или не на той развезенной глиняной дороге, в которой даже трактор застрянет. У нас, тут, просто хоромы! А ведь скоро и дома будем.
– Ага, – задумчиво пробубнил Саша. – Если выкрутимся из этой бодяги. А то, я бы предпочел оказаться с моими мешками, здесь, под кустом, чем тьфу-тьфу-тьфу! – Саша сплюнул три раза и столько же постучал по голове, но не договорил.
– Не волнэ! Главное, все делать в темпе. Они не знают, что мы везем. Да и скорей всего захотят разбираться с братьями, а не с нами. Времени хватит, чтоб убраться.
– Пока ходил за чаем, перекинулся с ними парой фраз. Смеются, но настроены трясти нашего супчика дальше. Кстати, забыл, они мне еще сказали, что за тот косяк, вчера же еще, для себя лично, сняли с него 50$.
– Ну-да?
– Да. Сами ходили к нему. Отдал без пререканий. Наверное, струхнул здорово.
Самое интересное, что никому из ребят не пришло в голову помочь или хотя бы выгородить избитого своего соратника. Оставим это на их совести.
Впрочем, и Саша, и Петр, по большому счету, также, искренне считали, что каждый должен спасать собственное добро, и за личную глупость отвечать персонально.
Вот, за окнами, появились знакомые до боли очертания Варшавского вокзала. Челноки, как по команде принялись выдирать чувалы из купе и выкатывать их по коридору к выходу. Закипела привычная суматоха. На этот раз, она была наполнена неподдельной радостью, почти торжеством. Все. Наконец, прибыли в Питер. Главные испытания позади.
Теперь, ворочая свои кровные мешки, челноки могли предвкушать желанную прибыль. Это потом они узнают, что что-то не продается, другое куплено слишком дорого, кое-что плохого качества, а где-то брак. Новичкам, возможно, поездка принесет лишь убытки. Но сейчас, все довольны. Конечно, за исключением, парня с разбитым фасадом и его брата. В вагон ввалились встречающие. В основном, это были мужья и дольщики. У Саши и Петра не было лишнего времени для того, чтобы рассматривать окружающих. Их никто не встречал, поэтому им некого было дожидаться, поэтому они действовали быстро и слаженно. Живо, с отработанной легкостью, выкинули они свой груз в проход и через стоящие там чужие чувалы перетащили к выходу. По дороге, правда, пришлось чуть потолкаться в этой кутерьме. Но вот уже и снаружи! Петр, как только оказался на воздухе, бросился искать машину. Саша же, как было уговорено, выбрасывал из тамбура на перрон мешки. В этот момент какой-то детина, с глупым, но добрым лицом задел Сашу, да так, что тот, чуть не упал. Саша нецензурно выругался и посмотрел вслед обидчику. Каково же было его удивление, когда в этом увальне, он распознал мужа Юльки. Той самой, что грязно домогалась его добрую часть дороги домой! Два голубка сплелись в объятиях и нежно и беззастенчиво целовались. Тем самым, конечно, они преградили путь многим десяткам чувалов, собравшимся на выход. Саша еще раз поразился Юлькиной натуре. Однако, долго любоваться сценой он не стал. Петр уже вернулся, они спешно побросали свои мешки на погрузчик. Кара бодро покатила по перрону. Ребята еле поспевали за ней. Обернувшись назад, Саша заметил своих зловещих попутчиков Игоря и Олега. Они уже, в начале платформы, что-то оживленно объясняли, троим, ничего хорошего не предвещавшим, незнакомцам. Выразительно жестикулировали. Олег махнул рукой в сторону челночного вагона, и вся компания зашагала к скопившейся груде чувалов.
– Жми быстрей! – вырвалось у Саши. Он обращался к карщику.
С завидной сноровкой, погрузились друзья в такси. Петр занял «волгу», Саша микрик. Они уже прощались. Лихорадочно пожимая друг другу руки, они оба заметили, выдвинувшихся, теперь уже к ним, Игоря и Олега. Молодые бандиты, в сопровождении более опытных, приближались бодрым шагом.
Еще 10 секунд, и груженые машины тронулись. Через полминуты, они съехали на набережную Обводного канала.
Петр кричал своему водителю:
– Гони, родной, а то я неприятностей не оберусь. – он, с неудовольствием заметил через заднее окно, преследующую его четверку. В этой четверке сидела все та же неприятная компания. Микрик шел ноздря в ноздрю с «волгой», Саша тоже погонял своего шофера:
– Мастер, гони! Гони, тебе говорю, а то вместе попадем!
Движение на Обводном, к счастью, уже стало интенсивным. Запутавшись в перегородивших дорогу фурах, бандиты, на сей раз, остались ни с чем.
Глава 2 Созерцание
Тусклый свет зимнего неба проникал в комнату через полу зашторенное окно. Петр уже проснулся и слегка приоткрыл веки. В эту пору, если не смотреть на часы, никогда
не определишь, сколько время, – подумал он. Жена ушла в магазин, а он даже не заметил.
Сима в садике. В квартире тишина. Ощущение замершей жизни. Состояние полусонное.
Петр пробежал глазами по салатовым обоям, комоду со смешными статуэтками на кружевной материи, полкам, заставленным старыми книгами, детской, не застеленной кроватке. На полу, на толстом мохнатом вишневом ковре валялись Симкины машинки и солдатики. Встать,
не встать? – лениво подумал он. Идти, сегодня на работу, он не собирался, значит, торопиться некуда. Полежав еще минут 10, Петр, все-таки, поднялся с постели, накинул халат, потянулся и, кряхтя, поплелся на кухню. В коридоре на него с укоризной посмотрели гири, но и сегодня забавляться с ними Петр был не в настроении. Осуществив нехитрый свой туалет, он расположился за столиком малогабаритной укомплектованной белой мебелью кухни. Все, вроде бы, у него складывалось гладко. Зарабатывал неплохо. Торговля шла успешно. На мелкие расходы денег не считал, крупные, такие, как приличная иномарка, мог себе позволить. Квартира, хоть и однокомнатная, можно считать, досталась даром, – умерла Наташина бабушка. Иногда он сам поражался, как без сучка и задоринки идут финансовые дела. Мелкие проколы, конечно, были, но в целом, бизнес шел в гору. Неизбалованный в детстве, он ценил достаток и свой успех долго рассматривал, как удачу. Со временем, правда, поверив в собственную непотопляемость, он пришел к мысли, что удача его того сорта, что сопутствует решительным и деятельным. Таким, каким был он. Ему все труднее было вообразить себя, вновь на том же дне, с которого он начал. А ведь прошло то, с начала активного бизнеса, каких-то пять лет. Наверное, вместе с чувством страха оставить себя и свою семью без куска хлеба пропал и тот первоначальный азарт зарабатывания денег. Отчего же такие низкие потребности? Ведь, не грех бы подумать о расширении горизонтов, увеличении масштабов дела. Да, и об этом он думал. Но все меньше и меньше. Потому, что время быстрого сколачивания капиталов на ажиотажах и дефицитах прошло, и теперь, чтобы пробиться в следующий тур, необходима была недюжинная энергия, непритязательность в связях и средствах, а то и опасная игра. К следующему этапу Петр готов не был. Как будто ощутив всей диафрагмой свободу, которую дают деньги и потеряв первый заряд энтузиазма, он больше не находил удовлетворения в том, что имел. Жизнь ему, все больше, стала напоминать рутину. Челноки больше не были первооткрывателями пестрых зарубежных рынков. Они превратились, и похоже навсегда, в скучных обывателей. Тех, что изо дня в день тянут лямку ради поддержания, непонятно для чего нужной, жизни. Петра, романтика в душе, теперешний быт тяготил. Где те железнодорожные и автобусные переходы из Стамбула в Питер? Их больше не было. В них не осталось больше смысла. Фирмы и фирмочки по доставке товара, собирали сейчас его у челноков прямо в Стамбуле. Они переправляли мешки фурами и самолетами, отстегивая централизовано таможенникам, наваривали астрономические суммы. С помощью их посредничества, труд челнока стал много комфортнее, физические тяготы ушли сами собой. С тяготами ушло и то многое, что казалось интересным и необычным на фоне серой повседневности. Нет, он не хотел возврата. Но он тосковал по той атмосфере. Когда он возвращался в воспоминаниях в те годы, почти всегда перед его глазами вставал поливаемый холодным дождем турецкий автобус, форсирующий перевалы Болгарии, тихий голос Ажелики Варум, доносящийся из магнитофона водителя и переполненный до отказа грузом поезд София – Санкт-Петербург. Сашу он не видел уже довольно долго. И тот и другой, теперь, ездили гораздо реже и шансов встретиться или подгадать поездку совместно стало много меньше. Рутина душила Петра. Теперь, все чаще он стал задумываться над тем, что, возможно, он делал или даже жил как-то не так. И, может, именно сейчас, он должен изменить свою жизнь. Но мысли эти были не отчетливы и навевали лишь смятение и беспокойство. Петр не был злым человеком, однако в последнее время, стал тяготиться и своим браком с Наташей. Женившись по причине ее беременности, он стал ощущать то, что иногда называют дефектом воли. Т.е. осознал, что женился на ней не по своей доброй воле, но под давлением обстоятельств. Да, эти обстоятельства привели к рождению Симы, но как выяснилось, не прибавили уверенности в том, что он хотел или ему нужен был заключенный брак. Наконец, он признался себе, что и вовсе не чувствовал потребности связывать себя узами Гименея, а тем более, так поспешно. Ему достаточно было, как и большинству студентов, любовных отношений. Но судьбе оказалось угодно, чтобы он, как и многие студенты, женился, не успев опомниться. Его можно было, без всякой натяжки, отнести к романтикам, в ту пору. Он упрямо видел то, что ему хотелось. И как это водится у некоторых экзальтированных персон, ему удалось околдовать не только себя навеянным фантазией образом, но и свою избранницу. Его мир воздушных замков окутал и ее, милую девушку из далекой провинции. Его флюиды обладали таким напором, что Наташа, несмотря на свою сельскую практичность, начала верить в присутствие чего-то необыкновенного в их отношениях. Она попала в настолько непривычную для себя обстановку, что вскоре поверила не только в исключительность Петра, но и в собственные любовные чары. Однако, как не печально, у нее не получилось воплотиться совершенно в плод петровых грез. Слишком уж далека она была от его реальности. С каждым месяцем совместной жизни, в пучине жизненных превратностей, сталкиваясь с разными людьми, она постепенно, становилась тем, кем должна была стать по складу ее характера и ума. В ее душе воцарились прагматизм и чувство собственника, подогреваемые страхом потерять то, на что она никогда не имела права. Она уже смотрела на Петра, как на не дурное и неизбежное в жизни женщины приобретение. Его нужно было оберегать от посторонних посягательств и вредных влияний. Восхищаться же и любоваться друг другом, как принято у влюбленных, стало уже просто нелепо. Все чаще в ее голосе звучали холодные металлические или звенящие раздраженные нотки. Семейная жизнь превращалась в заурядную канитель. Чувство горькой несвободы тяготило его. Он уже давно не мог быть настоящим. Его любовный роман иссяк. Он сам не был в состоянии возродить этот роман, с грустью наблюдая за ее равнодушием или досадой. Иногда, он как будто даже чувствовал, накатывающуюся откуда-то изнутри отчаянную боль, наподобие впивающихся в сердце пут. И тогда уже, он должен был смирять ее. И у него это получалось. То, что особенно ранило его – фальшь в отношениях. Фальшь эту он стал замечать. Ему уже давно не трудно было различить, когда Наташа смотрела на него, как на средство к существованию, как на предмет удовлетворения другой ее потребности, или же просто, как на бесплатное приложение к ее статусу замужней дамы. Такой утилитарный подход претил ему. Наташу, в свою очередь, похоже, это не смущало. Его давнее романтическое стремление любить обоюдно эротично, до самозабвения, потерпело фиаско в этом браке. И, тем не менее, он считал, что еще любит Наташу. Так человек может любить близкого человека и мать его ребенка.