Павел Владимирович Лешинский
На горизонте Мраморного моря
– Его воспитали так, что для окружающих он жулик и кровосос, поэтому для них он – чужой, – захотелось ответить Петру, но он промолчал.
– Но по мне и лучше, что так – продолжал Игорь – надоела мне эта Европа
Непонимающие тупые рожи. Смотрят на тебя как на чуму какую-то. Здесь вот, у каждого ларька поймут.
– А ты откуда, Сашок, едешь то?
Сашок впервые замялся. После спича не в пользу барыг, признаться, что он таковым является, было несподручно. Но ответить пришлось:
– Да из Стамбула.
– Барыга что ли?! – Игорь рассмеялся пуще прежнего.
– Ну…промычал Саша, – иногда.
– Гляди, гляди, – втянешься в эту шнягу. – Предостерег Олег.
– Да, ладно.
На сем, связная беседа закончилась. Ребята по большей части налегали на обильные припасы еды и заливали их коньяком, а после, чаем.
– Ну, пойдем мы что ли. Почитаем слегонца. – протянул Саша.
– Чего читаешь то? – поинтересовался Олег.
– Довлатова. Классно пишет.
– О! Довлатов это – да. Я с него тоже тащусь. А что из него?
– Иностранка. Вообще, – сборник.
– Если дочитаешь – заноси. Да и в шахматишки еще сразиться надо. В должниках ходить – не по мне.
Саша с Петром сытые, молча, побрели к себе. Уже в купе, Петр не сдержался:
– Хорошие друзья. Нечего сказать!
– Да ладно. Чего там!
– Ничего, конечно. Если не считать, что налетчики. И дел своих вовсе не стесняются.
– Да. Это так. Им все не почем. Чтобы не вышло, – смеются. – Саша почесал затылок.
– А вид у тебя уже не очень разбитной. Небось и сам учуял, что жареным пахнуло. Тебе еще что. А я кожу везу. Отвязаться бы от них, чтоб лишних вопросов не было.
– Все верно ты говоришь, но не боись! Как-нибудь, выпутаемся.
– Не забудь, про авторитетов на вокзале, в Питере. Так что, нам, в первых рядах, там,
надо будет сорваться. А то, не дай бог, прихватят.
Сашино лицо слегка побледнело:
– Не дрейфь. Я еще пойду с ним в шахматы сыграю. Выкарабкаемся. А на платформе,
и правда, зависать не стоит.
– А на группу наедут? – размышлял Петр.
– А мы что можем сделать? Эти два бойца чего ни будь да стоят, а еще волки
подтянутся. Я хабарика за группу не поставлю… Но, может, и обойдется. Они же, по своим делам приедут. Да и один, вроде как, в розыске у них.
– Он, что дурак на вокзал переться? И где ты подцепил их?
– Кенты Славы Бизона. Он их в Бухаресте посадил.
– Могут и знать тогда о челночных вагонах.
– Могут. Но Слава меня им, вроде как, своего представил. Поэтому они и удивились, что мы из Стамбула. Ну, ладно, – я читаю, – и Саша уставился в книгу.
Петр попробовал заняться тем же, но безуспешно. Неприятное соседство беспокоило его. Механически, глазами, он продолжал читать, но смысл ускользал от него. Он отложил книгу, водрузил голову на подушку и молча взирал на зеркальную дверь купе.
Благородные и свободные они!, – возмущался он про себя. Честные, даже. Оправдать себя мастера. Сделать что бы то ни было им не под силу, и тех, кто в состоянии создавать вокруг себя благополучие, они простить не могут. Не жадные… ха-ха-ха. Они первые из-за денег на убийство пойдут, если, конечно, будут знать, что все замазано. Бравада пустая. Что они кроме горя приносят людям? Свою жизнь на уличную свалку бросили и убеждают себя и других, что она и есть лучший выход и стоящее дело А кто имеет что-нибудь против, – или козлы или лохи наивные. Забавно даже, как самые жалкие, ничтожные и отвратительные персоны могут придать себе значения.. С другой стороны, было бы несправедливо не заметить, что в уголовном мире имеются и те, кто не дрожит за свою шкуру и может спокойно и с достоинством перенести тяготы, которые у другого вызовут панику. Но что это на самом деле? Ради чего? Чтоб, продемонстрировав силовое превосходство, захватить власть и имущество. Презирая человечество и все человеческое, самому стать хищником? И говорят, что они – и есть люди. Зверье! Говорят, что барыги жадны, как будто сами не готовы сожрать любого, кто поместится в их пасть. Кодекс чести. Весь их кодекс чести – правила, которые успокаивают их совесть, и не более. А сам этот Игорь не жаден и не завистлив?… Не знаю, но похоже, он и впрямь, не таков… И к сожалению, очень много правды об обывателях в его словах.
Подлость пронзает все слои общества и, возможно, более других те, что посвятили себя коммерции в том или ином виде. Но ведь вся его речь о том, что не может быть ничего честного и доброго в обычной человеческой жизни. Навряд ли, он до конца верит в то, что говорит. Довлатов то ему нравится. Значит и что-то нормальное ему не чуждо. Наверное, просто, легче оправдать себя через пороки других. Объявить обывателя своим идейным врагом. Врагом каждого свободного мужчины, честного и бескомпромиссного. Честного?.. Почему бы и нет если его понятия о чести выгодны его хищному нутру и, в сущности, ничем его не связывают. Может быть, честь и вовсе не должна связывать. Это лишь иерархия приоритетов. У него она отлична от той, к которой привыкли мы. Что ж…Его честь позволяет ему пожирать слабых и опасаться сильных. И опасение это не расценивается как трусость, но как уважение. Однако, как только он станет уверен, что и сильного сможет слопать без последствий – съел бы за милую душу. Уважение к нему испарится, а собственный авторитет повысится.
Петр с отвращением вспомнил облик нового знакомого. Шрам уродующий и без того некрасивое молочно-белое лицо. Короткий нос между тупыми и одновременно хитроватыми глазами. Закончит жизнь где-нибудь на нарах или в канаве – подумал он. Может быть, так и будет. И ведь подобная публика заполонила сейчас всю страну, диктует свою волю, распространяет свои нравы и ценности.
Еще немного и вся наша лицемерная власть пропитается этой заразой. И что потом? Кругом насилие и ложь. И чтобы выжить, надо приспосабливаться, лгать, бояться. И я боюсь и приспосабливаюсь. Утешаю себя , что это не надолго, не навсегда. Говорю, вот-вот заработаю денег, благо – появилась возможность, и вздохну свободней. Не буду тогда зависеть от массы мелких вымогателей и кого бы то ни было. А так ли? Пока заработаешь, сколько сделок с совестью заключишь, скольким мерзавцам в пояс поклонишься, в надежде сохранить нажитое. При этом знаешь, что помощи ждать неоткуда. Одни боятся, другие только и ищут варианты с кого бы чего содрать. Может статься, что так и будешь барахтаться в этом болоте. И твои радужные мечты о честной свободной, красивой и счастливой жизни – блеф. Не существует ее. Страх. Вечный страх преследует нас. Избавиться от него – единственный способ почувствовать себя свободным. Но как? Только выдернули ногу из безобразного лицемерия социализма, как тут же вляпались в не менее опасную трясину из цинизма и беспредела. И, конечно, те же самые, люди, некогда идейные вожди коммунизма, теперь, они у кормила новой власти. Ничуть не смущаясь, они поменяли полярность. От их физиономий с души воротит, аж тошно. Сменили масть, вовремя присоединились к противникам социализма, и отхватили себе куски пожирнее. Раздирают страну, им сподручно, они от административных постов не отходили. А бояться им уже и пока некого. Те, кого они боялись – не у дел, лишены власти. И наш славный русский народ, как всегда, терпит. А скорее, просто не понимает. Привыкли, что всегда и везде ими помыкали и смиренно ждут, что будет дальше. На этом фоне, почему бы таким, как Игорь, не быть бандитами? Таежными робин гудами? Неужели не увидим перемен к лучшему? Ведь было столько надежд. Я всегда думал, что только роковое стечение обстоятельств привело Россию к маразму коммунистического режима. Но вот – изменения, и что это за катаклизм мы переживаем, сейчас? Грабеж и бесправие. То же, что было 80 лет назад? Не хочется верить… Все же, наверное, не стоит так обреченно.. – Петр попытался преодолеть чувство гадливости и давящей боли, чувство, нередко навещавшее его, когда он всерьез задумывался о подобных вещах.
Пока он в таком духе беседовал сам с собой, Саша безмятежно читал. Состав на ура прошел выездную румынскую границу. Смешные фуражки румынских военных промелькнули в коридорах вагона, не доставив сколько-нибудь значительных беспокойств пассажирам. Спустя считанные минуты, поезд уже остановился на территории бывшего Советского Союза, а ныне незалежной державы Украина. Печально известная челнокам, перебиравшимся из Турции в советские приделы, станция Вадул-Сирет. Вначале, как обычно, никого не выпускали – шла проверка документов. На это время друзья были вынуждены присоединиться к группе, согласно купленным билетам. Вслед за ними, в вагон, грузно ввалились украинские прикордонники:
– Всiм занять своi мiсця! – зычным голосом пробасил один.
Согласно приказу товарища с желтым трезубцем на кокарде, население поезда принялось, по мере сил, заполнять свои купе. Следует напомнить, что для некоторых это было практически невозможно, поскольку их купе были под завязку забиты товаром. Пограничники укоризненно покивали головами, проверили документы, и пропихнувшись сквозь ряд стоящих в проходе чувалов, удалились. С таможней вышло сложней. По закону, таможенников не должно было интересовать, какой именно товар везли транзитом россияне, то чему должны были они препятствовать – провоз наркотиков или оружия. Провоз оружия, бережно спрятанного, среди тряпья в чувалах, – исключительный и крайне редкий случай. Но говорят, иногда, бывало и такое. Единственно же, к чему в этот день оправданно могли придраться служивые – это перекос вагона из-за перегруза, потому как, он, действительно, имел место. Не воспользоваться столь значительным козырем, с целью подкрепления собственного материального благосостояния, было бы с их стороны не профессионально. И надо отдать им должное – они показали себя высокими профессионалами. Перекос их возмутил, а все мешки и ниши вагона им было просто необходимо проверить на наличие оружия и наркотиков. Без лишних церемоний, челнокам было предложено выгрузить все до единого чувала на перрон. Нетрудно представить, какое недовольство вызвала у несчастных коммерсантов такая инициатива. Мужикам не улыбалось еще разок разгрузить и загрузить вагон. Прокатился возмущенный ропот. Гройзберг, под давлением группы, вступил в переговоры с чиновниками. Ясно, – мзду придется платить. Вопрос один – какую? При том, что проблема таки двинулась в направлении разрешения, для проформы, пару чувалов, на перрон, все же спустить пришлось. С глухими проклятьями Толик и Андрей выполнили это бессмысленное требование. Тем не менее, это не слишком помогло – таможенники, теперь, уже уперлись по поводу перекоса. Ехать мол, так по неньке Украине не годится. Таким образом, давали понять – дело нешуточное и отстегнуть надобно поболе, чем предложил Гройзберг. Вот, тут то, началась настоящая торговля, прямо, сценка из песни «хохол торгуется с жидом». Договорились. Что разве таможня не люди? Люди. Очень даже человечные. За нужную им порцию зеленых вошли в положение коммерсантов, и даже пожелали удачной дороги. Перекос им уже не казался таким ужасным. Они про него забыли и с чувством выполненного долга, расстались с челноками.
Состав еще немного простояв в зоне контроля перешел на обычную пассажирскую станцию Вадул Сирета. Здесь наши путники, как один, наконец-то, почувствовали себя на свободе. Люди выкарабкивались из вагонов на перрон. Вдыхали свежий воздух Буковины, курили, прикупали съестное, и просто любовались багряным осенним закатом. Перед челночным эшелоном уже давно собралась, дожидаясь клиентуры, целая рота бабок и теток с варениками, домашними котлетами, квашеной капустой, огурцами, пирожками, яйцами и массой прочей снеди.
Не успел Петр ступить на землю, как был тут же атакован толпой женщин. Убого одетые, они жалостливо, добродушно и навязчиво гурьбой бросились упрашивать и его купить хоть что-нибудь. Петр самозабвенно вдохнул живительный воздух. Какая- то непонятная радость охватила его. Ушедшее за холмы солнце дарило последний свет, который разлился по горизонту, озаряя панораму пурпурно розовыми тонами. Необычная, сказочная атмосфера. После душного вагона, набитого пыльными капроновыми мешками, Петр почувствовал себя, как будто в волшебной весне. Женщины между тем щебетали вокруг него, как стая птиц. Он наслаждался, внимая их певучей мове. Огромную нежность внезапно ощутил он к ним. Захотелось купить все, что они имели, чтобы сделать их счастливыми. Но он постеснялся своего порыва, как только представил столь нелепую, с точки зрения попутчиков, оптовую закупку. И все же притворяться и дальше расчетливым барыгой у него больше не было мочи. Бедные родные лица, закутанные в простенькие платочки, фигурки облеченные в старые тужурки, ножки обутые в стоптанные сапожки и валенки. Все эти бабушки в пуховых и шерстяных платках, и вон та кареглазая румяная девушка с чистым взглядом и звонким голосом, наполнили его сердце щемящей любовью. Вот она Украина. Земля моих дедов и бабок. Несчастная и прекрасная. Щедрая и нищая. Бедные, горемычные вы мои люди! Родные мои. Никому ненужные, добрые и наивные. Все вы – моя семья. Аромат вареников из открытой кастрюльки обдал его. Петр остановил свое внимание на них и пожилой женщине их продававшей:
– Скiлькi коштуе, мати?
– Вiciмь рублiкiв, синку.
Петр дал двадцать за две порции и сдачу не взял. У другой, купил пирожков, у третьей, курицу. Еле удерживая в руках провизию, Петр вырвался из оцепления и направился вдоль вагона, поминутно отвечая: Дякую, я вже купiв. Припасы Петр отнес на свое место и, тут же, вновь, вышел на улицу. Вторично пробившись, сквозь живое заграждение, он решил просто прогуляться. Но уже спустя пару минут, подумал, что неплохо было бы прикупить и блинчиков. Уже знакомые лица улыбались ему благодарно. А вот к нему подбежала та девчушка, на вид, не больше пятнадцати лет, с большими ясными ореховыми глазами:
– Сладкие блины хотите купить? Вот, разные есть, с яблоками, вишней, творогом.
Проходившая мимо женщина, та, что продала Петру вареников, крикнула ей:
– Та це наш хлопчик, Таню!
Он купил блинов с яблоками. Денег передал почти в два раза. Удивительное тепло прокатилось у него внутри. Его признали за своего. Он еще сильнее ощутил родство со стоящими вокруг него людьми. На каком-то сверхъестественном уровне, он осознал свою причастность к этой земле и людям. Что произошло с ним, в тот момент, он так и не понял, как следует. Времени было мало. Поезд отправляется. Надо продолжать путь. Он так и не смог объяснить себе отчего, запрыгивая в вагон, так сжалось его сердце.
Покинув Вадул Сирет поезд потащился по холмистой местности Прикарпатья. Челноки разбрелись кто куда по купе. Петр убрел к Саше, Толик где то зацепился языком, оставив на время Галю и Иру. Однако женщины не скучали в одиночестве. В Вадуле они в складчину со студентами Славой и Денисом накупили блинов, вареников, варенья и теперь готовились к трапезе. За окном уже совсем стемнело, но спать совершенно не хотелось.
– Располагайтесь, мальчишки поудобнее – сейчас будем на ночь объедаться, – весело
стрекотала Ира.
– От того, как мы питаемся в пути, не превратиться бы нам самим в такие же чувалы.
– отреагировала Галя.
– Глупости! Ешь – пей, в свое удовольствие. Дорога дальняя, так пусть будет она веселее.
– Да… – просто согласился Денис, сохраняя задумчивое выражение лица.
– Ой! Чего боюсь только, так это Пыталова, – неожиданно вспомнила Ира. Жуткое
место. Сколько раз проезжала – всегда душа в пятках. Интересно сколько в этот раз сдерут?
– Не тушуйтесь. Сколько возьмут – столько возьмут. Гройзберг свое дело знает.
Тип хитрый. С ним не страшно границу проходить – лишнего не передаст. – успокоил Денис.
– Денис правильно говорит. Гройзберг – жук еще тот. Запрется с таможней в купе, что-то темнит. Не удивлюсь, если половину от наших денег кроит. Ну, да ладно, все равно лучше, чем с таким, как Андрусевич, например, ездить. Помню, как этот Андрусевич, прямо перед границей, с группой переругался. Бросил всех – разбирайтесь, мол, сами с таможней, раз я вам не мил. Таможенники тогда пол вагона переворошили. Некоторых чуть не ссадили. Чудом откупились! После таможни, его чуть наши мужики не укокошили.
– Да. И я слышала эту историю. Дай Бог, что все пройдет нормально. Я, будете смеяться, даже молюсь перед границей, всегда, и крестик целую. – Ира извлекла, из-под тонкой кофточки, маленький золотой крестик на ажурной цепочке. Показала его присутствующим, и поспешно, положила на место. Глаза ее на минуту сделались серьезными.
– Э-э – протянул Слава – дожевывая блин с абрикосовым вареньем, – Современная женщина ты Ира, а туда же! Такой ерундой страдаешь. Что за радость от этого? Крестики, ладанки, попы… Ведь и вас же в школе учили – Бога нет. Пережитки. Опиум для народа и т.д. Вот, ученые – еще, куда ни шло – авторитет. Да и то, не всегда. Но наука ведь не признает этой чепухи. Что же? Обратно в каменный век? Сами себя накручивать будем? Слушать поповские бредни и сказки о загробной жизни, ангелах и архангелах? И может быть, поверим в то, что мир стоит на слонах, а земля плоская? Да неужели возможно верить в каких-то небесных дедушек? Откуда это пошло? Кто-то состряпал в прошлом, чтобы людям мозги пудрить и деньги высасывать, а заодно и запугивать. Я понимаю, – бабки старые, у которых три извилины, да и то маразматические, но когда, такая женщина, как ты, говорит такое! Все ведь мы в советских школах учились. Не хочу сказать, что надо верить в идеалы коммунизма, но в религию дергаться – это просто смешно. Ну, правда, ведь, мания – все подались в православие, сектантство. Не понимаю. Зачем верить в то, что неведомо? Бред какой-то!
– Что ты злишься? Ничего сказать нельзя! Сразу наезд! – вмешался Денис.
– Я, между прочим, всегда крестик носила. С детства крещеная и атеисткой никогда не была.
– Вот именно, – разгорячился Денис – ведь ты же ничего не знаешь. Что тебе известно об Ире? У тебя для всех, на любой вопрос есть объяснения? Обидеть – сказать, что твой собеседник не так все понимает и думает – дело не хитрое. Но чтобы плодотворно общаться, разве не нужно, прежде разобраться, отчего человек считает так, а не иначе? Понять, как он воспринимает вещи? Может быть ему дано то, чего нет у тебя? Говоришь об отсталости. А разве прилично набрасываться на женщину, вот так? Насмехаться над ее верой и чувствами?
– Ну, ладно тебе..
– Ладно-ладно. Любишь ты, Слава выставить себя ухарем. Мол, все – сантименты,
фигли-мигли, предрассудки. Быстро знаешь, кто дурак, а кто умный. А откуда ты знаешь это наверняка? Получается, кто наглей, тот и прав?
– Спасибо тебе, Денис. Но не надо больше трогать Славу, а то еще поссоритесь – Ира
положила руку на колено Дениса, тем самым, одновременно, выражая благодарность и просьбу остановиться.
– И не думал ссориться с ним. Но если бы было все так просто, как сказал Слава! А
если бы все, как он, себя вели? А? В мире, наверное, бесконечная война была бы. Да и то, что ты утверждаешь, что Бога нет – это из достоверных источников? Это – лишь твое представление, на сегодняшний день.
Тут, может быть, чтоб разрядить обстановку, а может, чтоб просто поделиться своими мыслями, в разговор вмешалась Галя:
– А я, вот, верю тоже. Наверное, я до конца не понимаю, но что-то таинственное и
сильное существует. Какая-то мировая сила. Наверное, ее можно назвать Богом. Не может же все происходить просто так! Верю, например, в то что за дурной поступок или преступление, человека, обязательно, расплата настигнет. В этом я убедилась. Потом, вот, если хочешь что-нибудь сильно-сильно, делаешь различные попытки для достижения заветной цели, уже мечтаешь о том, что тебе все удалось – и тут все срывается. Это – сглаз.
– Точно. Такое есть, – поддержала Ира. Или кто-нибудь тебе скажет, что у тебя все хорошо будет – и все наоборот.
– Потом, я верю во множество жизней. В карму. В то, что тебе написано на роду, – продолжила Галя. – Вот, если я родилась Галей – значит, должна была стать инженером, потом ездить в Турцию, когда-то выйти замуж, когда-то родить, когда-то умереть. – Лицо у Гали было серьезное, задумчивое. Потом, я верю в колдуний. Ведь есть же не только добрые, но и злые силы. – Галя взглядом искала поддержки у Иры. Ира, в ответ, одобрительно кивнула головой. – И если человек, как-то неправильно, не по-христиански потупил, он в следующей жизни будет наказан. Ну, то есть, в следующей жизни будет уже не столь совершенным существом. Но шанс у него все равно останется. Возможно, он добьется того, что потом снова станет человеком.
– Или баобабом, – не сдержался Слава.
– Глупый ты еще, Слава. Мы вот, тебя не перебивали, когда ты говорил.
– Все-все, – замолк.
– Еще знаю, что все влияет на события нашей жизни. Все символы и знаки, и имя,
очень даже влияет. И гороскопы, если профессионалом составлены – не врут. Ну, может быть, разве, на каждый день, – не серьезные. Потому, что на каждый день индивидуальные гороскопы должны быть. И у меня, к примеру, в поездку всегда счастливые вещи – сумочка старая на пояс; дешевая, но с ней везет. Амулет от сглаза – в Стамбуле купила, год назад. Можешь не верить, но с ними тьфу-тьфу-тьфу, проносило. А как однажды забыла одеть амулет – меня так в Стамбуле ободрали, да еще в Вадуле заставили разгружаться на снег, под дождем! У меня все мешки насквозь промокли – столько товара погубили! Но это – все чепуха, по сравнению с тем, как я у цыганки гадала.
– Господи Исусе! – ахнула Ира. – Я с ними никогда не связываюсь – чертово племя!
– Вот и ничего подобного! Я тоже так думала, до тех пор, пока не повстречала эту женщину. Давно это случилось. Лет 11-12 прошло. Я была еще не замужем, – тут, Галя понизила голос, – вернее, года 3 уже жила с Володей. Ты, Ира, его не знаешь. Можно сказать, любила этого человека, угождала ему, мечтала выйти за него. Что и говорить, мужчина он был видный – многим бабам нравился. У него и поклонниц всегда уйма была. Сошлись мы с ним еще в институте. Вместе сняли квартиру ну и жили не расписываясь. Расписываться он не торопился. Всегда какие-то причины находил… Сколько я с ним намучалась, ночей бессонных провела! Влюблена была, как кошка! Вот блажь! Вбила себе в голову: будет моим! Надо же, такой видный мужчина. Все представляла нашу свадьбу, как все девки обзавидуются. А между тем, дома его было, зачастую, и не дождаться. То за полночь придет, а то и вовсе нет. А когда дома – весь в себе. Что на уме – не ясно. Все меньше и меньше стремился общаться со мной. Это еще – цветочки. Потом, смотрю, меняться даже стал как будто. С работы возвращаюсь – сидит на диване пьяный. Начинаю спрашивать, что случилось – он в драку. Зачастил он с выпивкой. Стыдно сказать – однажды утром подняться не смогла – так отделал! Выхода, как будто, и не было, как жизнь наладить. Когда гости приходили – частенько ловила двусмысленные взгляды девиц, обращенные к нему. Да и он отвечал больше, чем любезностями. Тем больнее мне было, что сама от него ласки давным-давно не видела. Тяжко было на душе. Но было и прошло.
Так вот, в ту пору, гуляла я как-то, грустная, по парку, в одиночестве, и ко мне цыганочка. Я растерялась. Состояние подавленное, я и сдалась. Согласилась, чтоб цыганка рассказала мне судьбу. Стану я женой Володе или нет? Та, разумеется, обо мне ничего не знала. Но, что бы вы подумали? Сразу же мне поведала, что я со своим мужчиной несчастлива. Еще немного, и сама буду вынуждена от него уйти. Он мне изменяет, и я скоро этому найду подтверждение. Счастье нам с ним не суждено. Зато обещала, что очень скоро, после разрыва с Володей, мне повстречается очень добрый и веселый человек. Даже сказала, что звать его или Анатолий или Алексей. Он станет моим мужем, и с ним, я, наконец, обрету счастье. Я так потрясена, осталась, что заплатила почти все, что имела. Не могла поверить, что откажусь от Володи – но как огнем обожгли слова об измене. Я стала судорожно вспоминать все подозрительные факты, стала внимательнее наблюдать за ним. Как пелена спала с моих глаз. Все яснее я стала видеть, что он не любит меня, и даже презирает. Несколько раз порывалась, но все не получалось. Однажды всю ночь, побитая им, шаталась по городу. Наутро, все же, пришла. Пришла… и увидела у нас дома другую женщину. После этого – ушла навсегда. Это было избавление. Сразу же стало легче дышать. Но, что самое удивительное, – я, на самом деле, встретила того, о ком говорила цыганка. И он был в точности такой, как она мне его описала – веселый и очень добрый. – Галя счастливо прикрыла веки и улыбнулась.
– А сказала тебе цыганка, что он будет лысым? – ехидно спросил Слава.
Все улыбнулись, но ответила только Ира:
– Слава, прекращай язвить. Не веришь – не верь, но без насмешек… По-моему, очень интересная история. Ты, наверное, и сейчас, как в сказке живешь. К цыганке больше не ходишь?
– Нет, зачем? Теперь, даже страшно. Никаких перемен больше не хочу.
– А меня бабушка воспитывала очень долго, – снова заговорила Ира. К цыганам,
честно говоря, относилась она с большим недоверием и считала за большой грех с ними связываться. Хоть гадать, хоть, что другое. Набожная была. Царство ей небесное. Воскресенья не помню, чтоб мы в церковь не пошли. Помню себя еще совсем маленькой. Придем к службе, а там красота – золотом все сияет, свечи, запах ладана, Кагор. Причащаться меня водила. Каждый праздник мы помнили с ней… Сейчас-то, я уже многое позабыла. Но какая атмосфера была в церкви величественная! Честно говоря, пока была маленькая, я не понимала почти ничего. Служба мне казалась слишком долгой и я уходила гулять во двор – на кладбище. Там гуляла. Но во мне осталось это ощущение необычного, высокого и чистого, что объединяет всех людей, весь народ. Где все равны. Потому что перед Богом все равны. Там главный судья – совесть. Я очень довольна, что бабушка жила со мной в детстве. Она учила относиться и меня, и маму ко всем людям, независимо от того, кто они, с добротой и милосердием. Не жалеть куска хлеба для того, кто нуждается, даже если тебе самому не хватает. Прощать людей… Как, к сожалению, мало осталось добра, сейчас… А чему учили нас в школах? Гнали церковь. Издевались над ней. В материализме воспитывали. А получилось – в цинизме. Дали людям другую правду. Сделали кумиром Ленина. Революция, война. Все делили – делили, что кому достанется. Из-за этого и убивали. И что? Народу что-то особенное досталось? Одно и то же, только хозяева поменялись. Людей стали притеснять их «представители». Против них – слова не скажи. Конечно, ведь они и есть честь и совесть эпохи, а ты – так, пыль. А теперь, где эти коммунисты с их идеологией? Не слышно их что-то. И на кого теперь равняться нашим простофилям? Ведь не всем повезло иметь такую бабушку, как моя. Но жить то надо, во что-то веря. Так, видно, устроен человек. Как разобраться, кто честный, а кто подлый? Или это уже не будет иметь значения? Раз веры нет – и подлости нет. И святого ничего нет.
Я считаю – очень плохо, что Россия веру православную потеряла. Для всех нас плохо. Для молодежи, для внуков наших. Может, будет еще возрождение. Сейчас, больше люди в храмы потянулись. Пусть говорят – мода. Пусть. Хоть и мода. Все же лучше, чем никак. Может, со временем, снова станет православной Русь.
– Может быть, в следующей жизни, если повезет, мы увидим с тобой другую Россию.
Видимо, уж такая карма у нашей страны. – Вставила Галя.
– На счет этого, я ничего не знаю, но, наверное, такая тяжелая доля у России неспроста… Вот, ты говоришь про следующую жизнь, про многие жизни. Мне, об этом, бабушка ничего толком не объясняла. Говорила только, что если будешь верить в Бога и жить по правде – после смерти будет спасение, не умрешь совсем. Но я, так до конца и не разобралась. Сама, к стыду своему, библию не читала, поэтому ничего определенного сказать не могу. Но, наверное, ты Галя и права.
В этом месте, Слава не сдержался и снова влез в разговор двух женщин:
– О-го-го! Ира. Называешь себя православной и поддакиваешь бреду с перевоплощениями и кармой индийской! Да будет вам известно, что это – чистое язычество, буддизм, индуизм, но ни в коем случае не христианство! Вас послушаешь – со смеху помрешь. Карма, гаданье – христианство! Ой, не могу! Любой поп вам скажет, что все это от лукавого… А вообще все, что касается веры, нравственности, национальной идеи, морали, с ними, по-вашему, было намного лучше? Не знаю, не знаю, только прошу вас учесть, дорогие дамы, что православная, прежде единая церковь, раскололась на почве приверженности режимам. Одна – согласилась на совдеп, другая – осталась верной прежнему. Так, возникла зарубежная русская православная и нынешняя московская патриархия. А недавно, деля союз, отпочковалась и украинская от русской. Где она, единая вера в Христа? Сколько правительств – столько и церквей? Церковь претендует на святость, а покровительствовала и благословляла или, в крайнем случае, терпела преступников. Можно вспомнить и боязливое молчание священников при Сталине, и служба многих КГБ. Я уже не говорю, об инквизициях и крестовых походах, при участии католической церкви. Каковы они, ваши защитники морали и нравственности? И вы считаете, что они несут добро людям? Очень сомнительно.
– Да утихомирься ты! Наконец одернул его Денис. – Все тебе не нравится. Что тебе женщины то сделали? Не они ведь крестовые походы устраивали. Разговаривают о том, что их волнует. Что они кого-то обидели или оскорбили? А ты снова хочешь, как будто раздор посеять. Пусть каждый думает и верит в то, что ему представляется правильным.
– Ладно-ладно. Сдаюсь, – пассивно ответил Слава. – Дело хозяйское. Я, только объяснил, что к чему.
– Все не спим? Болтаем? – вдруг на пороге тесного купе все увидели Петра. – Мне, вот, тоже не до сна. Шатаюсь по вагонам, как Каин. К вам прибиться можно ненадолго?
– Заходи-заходи, Петя. Конечно, – оживилась Ира.
– Ну, что же, залазь, коль пришел, – Слава подвинулся.
– Я подслушал конец вашей беседы, – сознался Петр – и мне вспомнился один эпизод. Как-то возвращался я с Украины, а пассажиром мне попался товарищ кришнаит.
– Сейчас, их много развелось. И у нас, по Невскому, все ходят и ходят. Поют какую-то околесицу. Все больше молодежь к себе набирают. Ту, что дома и родителей оставляют, прихватив деньги и друзей, – быстро сообщила спутникам свои познания о кришнаитах Ира.
– Да. Наверное, есть такое дело. Но почему я вспомнил про него? Парень, что я встретил, не был похож на тех, с Невского, водящих хороводы, поющих песни с непонятными словами. Вернее, чем-то, конечно, он был на них похож. А именно: голова у него была бритая, бусины деревянные или четки, ну и книга – Бхагават Гита, при себе. Та, что они усиленно распространяют по городу. Но дело в том, что он оказался попутчиком интересным и запоминающимся, из тех людей, которые оставляют на душе и в памяти светлый след. Я тогда ехал один, а соседи, окружавшие нас – сплошная деревенщина, не с кем и поговорить. Лицо же моего нового попутчика располагало своей открытостью, глаза выдавали ум, манеры – человека с образованием. Те, его единоверцы, которых мне приходилось наблюдать прежде, скорее, напоминали детей, сбежавших из неблагополучных семей. Им обрили головы, прокололи уши и носы, завернули в разноцветные простыни. Нечто типа индийского детского дома. В их лицах, я лишь мог заметить странную отрешенность от мира. Они были непонятны мне, равно, как и смысл их песен, процессий, и одежды. Наверное этот парень оказался первым, кто заставил меня погрузиться в размышления на темы, о которых я всерьез не задумывался : Бог, религия, разнообразие жизни, вообще. По возрасту, он, наверное, был старше меня года на 3. Был женат и возвращался домой из Германии. После нескольких минут разговора, он, буквально, очаровал меня своей вдохновенной верой в Кришну и остальной пантеон индийских богов. Глядя на него, трудно было усомниться, что Кришна прекрасен, что он само добро и красота, то, что способно сделать людей счастливыми. Он не был похож на фанатика одурманенного бредовой идеей. Нет! На разумного человека. На человека знающего то, что не доступно не посвященным. Помимо этой необыкновенной его стороны, он еще и страсть к геологии питал. С ранних лет, как выяснилось, он собирал различные камни. Т.е. образцы минеральных пород. Впрочем, для меня это – темный лес. С огнем в глазах, он извлекал из своего чемодана цветные булыжники, рассказывал, что это такое и где их можно найти. Меня тогда удивило: большинство из камней, которых он продемонстрировал, хоть и отличались некоторым своеобразием, вряд ли бы привлекли мое внимание, валяйся они на улице. Стоили же они, по его словам, сотню, а то и несколько сотен долларов. Честно говоря, от этой математики я изрядно возбудился, ведь только и думал, как заработать на хлеб насущный. Однако, дело было, очевидно, мне не по плечу. Требовались специальные знания, а для того, чтобы получить их, нужна недюжинная увлеченность предметом. Намерения броситься в пучину геологической литературы и шарить, неизвестно сколько, по горам с его соратниками, у меня не было. В тот раз, как я уже сказал, он возвращался из Германии. Отправился туда на ура и, помимо торговли камнями, надеялся, там, еще как-то подработать. Признался, что у них в общине, подобное проведение времени не приветствуется. В Мюнхене, один из его собратьев по вере, прознав, упрекнул его по этому поводу. В ответ, мой новый знакомый оправдывал свое недостойное поведение тем, что еще недостаточно преуспел в вере. Земные путы, мол, еще крепко держат его, к сожалению. Приходиться совмещать духовную жизнь с экономическим интересом. Ведь у него, вот незадача, почти, как у всех мужчин, есть семья, которая хочет вкусно есть и сладко спать. Потом, он, главным образом, показывал мне Бхагават Гиту, восхищался красотой Кришны, говорил, что нет ничего прекраснее, чем служить Богу, делать добро. Поведал о вегетарианской столовой, открытой их общиной, о том, что его собратья принимают и поддерживают всех нуждающихся. Затем перешел к рассказу об Америке. Сказал, что съездил в Нью-Йорк, просто, чтоб составить свое мнение о ней. О- ге-гей, – сказал я про себя. Не так прост цей хлопец. Не много среди нас, таких, готовых материально и морально махнуть через океан, ради какой-то абстракции. Одним словом, попутчик мне подвернулся нескучный. После встречи с ним, я, как будто, сам переменился. Настроение поднялось на порядок. Понимаете, когда встречаешь хороших приятных людей, сразу жить хочется! Помню, вот еще, что: с утра и перед обедом, он молился. Пел харе рама, перебирал четки, качая головой. Соседи по вагону, не иначе, думали: у парня – не в порядке с головой. Но его это, ни капли, не смущало. После того, как мы расстались, в метро, сказал мне, что чувствует, что мы еще увидимся. К сожалению, пока этого не случилось. Вот так.