Ася Ливен
Чаги
– Ладно, я понял. Она надеялась, что ты передумаешь.
– В другой раз.
– Ну, пока.
Аня с облегчением выключила телефон. Терпеть Настины расспросы сейчас она была не в состоянии, да и работы на самом деле накопилось.
Неожиданно раздался звонок в дверь. Аня взглянула на часы, было почти одиннадцать – поздновато для визитов; Настя вряд ли приехала сама, а с соседями Аня не общалась, разве что Галина Николаевна иногда заглядывала одолжить какую-нибудь мелочь или обсудить счета по квитанциям, но в это время она, наверное, уже спала. Аня открыла дверь и от неожиданности вздрогнула – на пороге, навалившись на дверной косяк, стоял Вадим. Едва взглянув на него, она поняла, что он в подпитии, и постаралась быстро исправить оплошность, но Вадим подставил ногу, толкнул дверь и вошел. Аня очень испугалась. Она уже забыла, каким он был массивным человеком – не очень высоким, но с внушительными плечами и крепкими мускулистыми руками.
Из кухни вышел Локи, потянул носом и недовольно зарычал.
– Ух ты, какой грозный, – Вадим сделал попытку наклониться к собаке и чуть не упал. Локи фыркнул и попятился на кухню. Вадим закрыл за ним дверь.
Аня с удивлением и неприязнью смотрела на нежданного гостя.
– Зачем пришел? Я тебя не приглашала.
– А что, нельзя? – с вызовом произнес он. – Потому и пришел, что не приглашала. Брезгуешь, что ли?
– Я тебя не понимаю. И я тебе не рада.
– Не рада? Так давай я тебя обрадую. Ну же… хватит корчить из себя… Трубку не берешь, на сообщения не отвечаешь.
– А ты не знаешь почему?
Вадим вдруг состроил жалостливую гримасу и протянул плаксивым голосом:
– Солнышко, прости меня.
Аня смотрела на него с брезгливым удивлением:
– Что ты тут устраиваешь? Мне не за что тебя прощать – твоя жизнь меня не касается. Можешь делать что хочешь и с кем хочешь.
– Крошка, а ты ревнуешь! Ну прости меня, давай мириться, солнышко.
– Не называй меня так.
– Я буду называть тебя, как захочешь.
Он улыбался, стоял слегка пошатываясь и вдруг протянул к ней руку, намереваясь взять за голову. Аня резко отшатнулась.
– Поговорим завтра. – Она похолодела от неприятных предчувствий, но постаралась говорить спокойным и на этот раз даже приветливым голосом. – Ты, кажется, выпил. Иди лучше домой и ложись спать.
– Я хочу спать с тобой, детка. Что ты ломаешься? Подумаешь, задрал какую-то козу, ты – дело другое. Ну, иди сюда.
Он шагнул к ней, Аня инстинктивно увернулась, сердце ее бешено колотилось.
– Послушай, я не сержусь и не обижаюсь, я просто устала. Давай завтра поговорим, к тому же ты пьяный.
– Я и с собой принес, – он вынул из-за пазухи бутылку вина.
– Я не хочу пить.
– Ну что ты такая загруженная? Давай расслабимся, – он с усмешкой посмотрел на нее, поставил на пол бутылку и стянул куртку.
– Что ты делаешь? Уходи.
Она двинулась к кухне, намереваясь выпустить Локи, который начал коротко и отрывисто лаять, но Вадим поймал ее за руку.
– А если не уйду?
Аня с усилием вырвала руку, потирая крепко сдавленное запястье.
– Ты что? Совсем уже!.. Я сказала – уходи, иначе я… я сейчас полицию вызову!
Заискивающая улыбка Вадима вдруг превратилась в оскал – он неприязненно ухмыльнулся.
– О, как мы заговорили. Девочка-ромашка, посмотрите на нее. Думала, тебе динамо с рук сойдет? – С этими словами он стал наступать на нее. Аня попятилась, поняв, что оказалась слишком далеко и от кухни, где скребся Локи, и от входной двери.
– Не хочешь прощать – не надо. Таких телочек, как ты, надо поучить хорошенько, чтобы ласковыми были. Ну, чего вылупилась? Решила кинуть меня, сука? – Не отрывая от нее взгляда, он вдруг стал демонстративно растягивать ремень на джинсах.
– Что? – Аня почувствовала, как на нее накатила ледяная волна ужаса. – Ты что, с ума сошел?
Вместо ответа он еще раз криво и пьяно усмехнулся. Дальним умом Аня понимала, что нельзя его провоцировать, нельзя делать резких движений, кричать и бежать, но в следующую же секунду сорвалась с места и побежала. Он нагнал ее в комнате, схватил за ворот, и хотя ей удалось вывернуться, от удара она отлета к столу и больно ударилась спиной. Что-то с шумом упало на пол – только на мгновение Аня ощутила под ладонью гладкий пластик мобильника, но теперь и спасительный телефон был слишком далеко.
Зажав ее у стола, Вадим навалился всей массой, и Аня закричала. На этот раз он ударил ее по лицу, сильно. От удара девушка пошатнулась и рухнула на стол. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли круги. С омерзением Аня почувствовала на себе потные жаркие ладони и снова закричала:
– Не трогай меня, ублюдок! Отпусти!
Он молча, с нахрапом стал стягивать с нее одежду, у Анны из глаз брызнули слезы.
– Не трогай меня! Я беременна!
На секунду Вадим ослабил хватку, и Аня увидела прямо перед собой его побагровевшее пьяное лицо. На этом лице сначала отразилось непонимание, а потом его исказила злобная гримаса.
– Чего? Беременна?
– Да! Отвали!
Она сделала попытку его оттолкнуть, и тут на нее посыпались удары. Аня упала, сжалась в комок и закрыла голову руками.
– Ах ты тварь! Потаскуха! С кем-то… а меня… на коленях ползать будешь!
Он снова схватил ее за шиворот, рывком поднял с пола и потащил к дивану. Неожиданно у него зазвонил телефон – резким, громким, пиликающим звуком. На секунду Вадим замешкался, но все-таки, прижав широкой пятерней девушку к дивану, ответил на звонок.
В динамике раздался чей-то громкий голос.
Первые несколько секунд Вадим с трудом пытался уловить суть и наконец, еле ворочая языком, промычал:
– Кореш, ты не вовремя.
Аня, задыхаясь от рыдания, стала кричать и звать на помощь.
– Чего? – внезапно рявкнул в трубку Вадим. – Чё ты гонишь? Иди на х..! – Не заметив, что ослабил хватку, он разразился в телефон такой изощренной бранью, что при других обстоятельствах Аня впала бы в ступор. Но сейчас страх и мощный инстинкт самосохранения придал ей сил двигаться и бороться. Она соскользнула с дивана, резким ударом отбила метнувшуюся за ней руку и, спотыкаясь, добежала до первой попавшейся двери – в ванную комнату. Она с шумом ввалилась внутрь и заперлась изнутри, оказавшись в абсолютной темноте. В ванной не было окошка, даже сквозь щель под дверью не пробивался свет. Упав на пол, Аня почувствовала спиной стиральную машинку, оперлась на нее и обхватила руками трясущиеся колени. До нее доносилась ругань Вадима, и скоро она услышала, как он в ярости заметался по квартире. Вдруг мощный удар обрушился на дверь ванной. Вперив ослепший взгляд в черноту, Аня застыла, она даже перестала дрожать, парализованная животным ужасом. Удары в дверь продолжались, Вадим стал бить не только кулаками, но и чем-то металлическим; похоже, еще немного – и дверь слетит с петель. Внезапно помимо его злобной ругани послышались другие голоса, топот ног, шум потасовки, что-то с грохотом упало. Надрывно лаял Локи. Аня зажала уши руками – ей казалось, что в доме происходит погром. Но попытки высадить дверь прекратились, теперь в нее кто-то стучал коротким дробным стуком. Сквозь какофонию непонятных звуков и матерные выкрики Аня вдруг расслышала голос Дениса:
– Аня! Ты там? Открой, не бойся. Это я.
Он повторил это несколько раз, прежде чем она смогла встать и прильнуть к двери:
– Денис?..
– Это я! Ох, слава богу, ты живая! Пожалуйста, открой!
Щеколда никак не поддавалась слабым непослушным пальцам. Наконец Аня сдвинула ее в сторону и выглянула наружу. Ее ослепил свет из прихожей. Несколько секунд она моргала, потом увидела перед собой Дениса. У него было бледное, опрокинутое лицо.
– О господи! – пробормотал он, окинув ее взглядом с ног до головы, и, повернув голову, крикнул кому-то: – Сюда, скорее!
Поддерживая Аню под локоть, он вывел ее в прихожую. Рядом появились люди в форме, они что-то говорили, но Аня не понимала ни слова. С удивлением она увидела, как в распахнутую настежь дверь входят врачи. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, что ее хотят увезти на скорой.
– Нет, нет, – испуганно пробормотала она и схватилась за рукав Дениса. – Не надо. Я в порядке.
– Вооруженное нападение на беременную женщину, избиение и попытка изнасилования – это не нормально, дорогая, – сказала женщина-врач, воззрившись на Аню холодными голубыми глазами. Потом она повернулась к одному из людей в форме. – Девушка в шоковом состоянии, не рекомендую сейчас снимать показания. Мы ее увозим.
– Ладно, – согласился старший. – Сначала с этим закончим.
Он мотнул головой в сторону, Аня перевела взгляд и увидела в дверном проеме часть своей комнаты. Там происходило движение и угадывалось присутствие нескольких человек, но видно никого не было.
– Где ваши документы? – спросила строгая врач.
– В комнате… на полке, – пробормотала Аня. Она находилась в прострации – в ее сознании никак не укладывалось появление всех этих людей в квартире: Дениса, полиции, врачей… врачей, знающих, что она беременна.
Аня подняла беспомощный взгляд на Дениса.
– Я сам найду и принесу, – сказал он, по-своему истолковав этот взгляд. – Незачем тебе туда ходить.
Через несколько минут Аня сидела в карете скорой помощи. Очень быстро ее доставили куда-то – в помещение с холодным белым кафелем. К ней подходили люди, ей задавали вопросы, ее осматривали, ей делали УЗИ, она что-то подписывала. Длилось это очень долго. Наконец ее отвели в темную узкую палату, в которой спали несколько человек, выдали матрас, белье и оставили в покое.
Остаток ночи Аня лежала на неудобной больничной койке и прокручивала в голове события этого кошмарного вечера. Что же такое с ней происходит? Беременная, побитая, едва не изнасилованная… Ей казалось, что ее спокойная, привычная жизнь неожиданно и незаметно съехала на какие-то заброшенные рельсы, потеряла управление и покатилась под откос. Несколько раз она принималась плакать, но слезы не приносили облегчения, только холодили кожу, оставляли неприятные мокрые следы на ладонях. Больничная тишина давила изнутри. Аня прикрывала уставшие глаза, но это только обостряло чувства. Перед ней вставало пьяное, багровое лицо Вадима. Аня содрогалась всем телом, даже сейчас ощущая на себе его руки – не сегодняшние безжалостные удары, а прежние прикосновения. Он раньше часто прикасался к ней, а теперь так грубо заявил на нее свои права… Причина этому была только в ней самой. Потому что она прежде была с ним. Аня совершенно забыла не только об этом, но о самом его существовании. От этих воспоминаний ей становилось не по себе. Она не понимала, как кто-то другой мог дотрагиваться до нее? Это было странно, непонятно, противоестественно.
Мучаясь бессонницей, она повернулась на бок и стала смотреть на одинокий фонарь за окном. В рыжем пятне света, разъедающем пасмурную ночь, раскачивались голые ветки деревьев и летели мокрые листья, гонимые ветром. Это была осенняя петербургская ночь, моросящая мелким унылым дождиком… «А на другой стороне земного шара, в Мехико, – думала Аня, – очень тепло и именно сейчас в окна светит солнце». Образ яркого латиноамериканского солнца, в эту самую минуту озаряющего неведомую ей комнату и человека внутри, принес неожиданное облегчение. Почти неосознанным движением Аня положила руку себе на живот и вдруг по-настоящему осознала, что отныне уже никогда не будет одна. Впервые мысль о нежданном ребенке не пугала, а несла радость и утешение, дарила надежду на любовь, которую никто не сможет отнять…
***
Настя приехала рано утром. Около часа ей пришлось ждать на больничной проходной, прежде чем Аня сказала по телефону, что ее не отпустят домой раньше врачебного обхода и оформления необходимых документов. Ближе к полудню Насте все-таки удалось войти в больницу, но едва она поднялась на этаж и позвонила, Аня приглушенным голосом сообщила, что к ней только что пришла женщина из полиции. Настя села ждать в холле, и когда Аня наконец вышла, то увидела, что обычно открытое, немного ироничное Настино лицо сейчас больше походит на застывшую угрюмую маску.
Аня присела рядом. Подруга повернулась к ней и сложила руки на груди. Некоторое время они обе молчали.
– Ты не поехала к маме, – сказала Аня.
Настя в раздражении хмыкнула.
– И ты злишься…
– Я даже не знаю, что сказать. Этот ублюдок… сволочь… у меня в голове не укладывается… Но ты!
– Я?
– Вот именно – ты. Ты беременна!
– Да… – пробормотала Аня, – неожиданный поворот.
Настя издала возмущенный и одновременно удивленный возглас.
– Я в шоке! Ты хоть понимаешь, что это значит?
– Что?
Настя посмотрела на нее и в сердцах хлопнула себя по колену.
– Вот так и знала, что добром не кончится! Этот твой Илюша…
– Пожалуйста, не надо. И не кричи, пожалуйста. Лучше расскажи, что вчера произошло. Я до сих пор не понимаю, как Денис оказался в моей квартире, да и остальное…
– У Дениса, дай бог ему здоровья, отличная реакция и соображалка работает. Даже я, наверное, ударилась бы в панику, услышь по телефону то, что он услышал.
– По телефону?
– Денис принял входящий звонок, услышал твои крики и ругань этого козла.
– Но я ему не звонила… я смахнула телефон со стола, и он упал.
– Мы тоже уже об этом думали. Скорее всего, ты случайно нажала на последний вызов, или телефон сам при падении сработал… не знаю, но это реально тебя спасло. Когда Денис вбежал в квартиру, этот козел с кухонным топориком ломился в ванную, где ты заперлась.
– С топориком? – воскликнула Аня.
– Представь себе! Пьяный в хлам. Когда прикатила полиция, он уже лыко не вязал, а все драться лез. Даже, кажется, кому-то из ментов по физиономии двинул. Это, считай, вооруженное нападение на сотрудника при исполнении. Денис говорит, что влип он по полной. Дебил!
Аня невольно поежилась, обхватила плечи руками и сидела, уставившись в одну точку.
– Ладно, не хочу больше о нем говорить… да и для других разговоров здесь не место. Когда тебя отпустят?
– Уже сейчас. Мне выдали справку. Только у заведующей подписать, печать поставить, и я могу идти.
– Прекрасно! Давай закругляйся, и поехали. Вызовем такси – Денис сегодня с утра в отделение поехал показания давать. Ну и лицо у него было! Ему, кстати, тоже досталось – не такие живописные фингалы, как у тебя, но тоже ничего.
Спустя час Аня с Настей вошли в квартиру, где царил полный хаос. Нервный и настороженный Локи встретил их жалобным поскуливанием. Настя предложила Анне выйти с ним на пару минут, а сама принялась убирать последствия ночного разгрома. Недолгое время спустя они обе стояли с кружками свежезаваренного чая в руках и разглядывали посеченную кухонным топориком дверь.
– Жуть, – сказала Настя. – Это ничем не замажешь. Лучше сними дверь вообще и новую поставь.
– Легко сказать, – отозвалась Аня. – Но, видимо, придется. Куплю какую-нибудь недорогую с рук и соседа попрошу поставить. Он тут многим за бутылку по мелочи помогает. Кран мне как-то на кухне починил.
Настя досадливо что-то пробурчала и пошла в комнату.
– Ну так что? – спросила она, когда Аня вошла следом и остановилась у окна. – Что будешь делать?
– Что ты имеешь в виду?
Настя в раздражении передернула плечами. С самого утра она пребывала в дурном настроении и сейчас даже не пыталась его скрыть.
– Не придуривайся, – сказала она довольно жестко. – Девичьи вздохи по большой любви – одно, а реальный ребенок – уже совсем другое.
– Не буду с тобой спорить. Реальный ребенок – это совершенно другое.
– Ты собираешься его рожать?
– А ты хочешь, чтобы я от него избавилась?
– Я хочу, чтобы ты голову включила! Разумеется, я никогда не стану ничего подобного тебе советовать. Это, знаешь ли, твой выбор. Но если решила его оставить, то, надеюсь, теперь ты напомнишь его отцу о своем существовании?
Аня поставила кружку с чаем на подоконник и посмотрела вдаль. Между домами виднелся клочок бледно-голубого неба, расчерченного длинными дымчатыми облаками.
– Нет.
– То есть как – нет? – Настя воззрилась на Аню с удивлением и недоверием. – Ты шутишь?
– Разве мне до шуток? Просто… появление ребенка не меняет дела. Скорее наоборот, только усугубляет ситуацию.
– Что-то я не поняла, о ком ты сейчас думаешь – о себе или об этом корейце?
– Пожалуйста, не говори о нем с таким пренебрежением.
– Хорошо, извини. Мне все равно, кто он – кореец, африканец, хоть марсианин, – он должен нести ответственность. Тем более, учитывая, кто он такой, он может обеспечить и тебя, и твоего ребенка до конца жизни.
Аня пыталась побороть неприятное чувство тревоги и дискомфорта. Когда Настя начинала так хмуриться и говорить с такой интонацией, ни к чему хорошему это обычно не приводило.
– Настя, не надо горячиться. Но прошу, только представь, что случится, если о ребенке станет известно.
– Так ты все-таки о нем сейчас больше думаешь? – поразилась Настя. – Как бы ему это боком не вышло, как бы его не продолжили в прессе утюжить?
Аня снова устремила взгляд за окно.
– Стать той, кто нанесет ему последний удар?.. Я достаточно прочитала, чтобы понять, – если о таком прознают, ему больше не подняться. Не найдется никого, кто согласится с ним работать… А что будет со мной? Неужели ты не понимаешь, что Илюша… Дам Рён – публичный человек? Появиться рядом с ним сейчас, в моем нынешнем качестве, – значит быть вовлеченной в публичный скандал. Значит оказаться под прицелом и поставить под удар своего ребенка.
– Вот прямо все сразу обо всем узнают!
– Настя, ты разумная девушка, гораздо умнее и практичнее меня. И ты сама понимаешь – шила в мешке не утаишь. Если я начну искать с ним встречи, попытаюсь сообщить счастливую новость, как думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем по Сети поползут слухи? Как быстро я обнаружу у своих дверей вежливых и улыбающихся репортеров?
– Ну и что с того? Даже если и так, почему бы тебе не изменить свою жизнь? – с вызовом спросила Настя.
– По-моему, она уже изменилась. Нет, пусть все идет как идет – он сам по себе, я сама по себе.
– Ань, а ведь это эгоистично, – сказала Настя, глядя на нее каким-то новым взглядом. – Я не знаю, что он за человек, не мне судить, да и сама ты, если разобраться, этого не знаешь, но очевидно, что такие решения не принимаются в спешке.
– У меня было время подумать, хотя, по правде говоря, думать тут не о чем.
– А тебе не кажется, что он имеет право знать?
– Нет, не кажется. Зачем ему? Пусть живет своей жизнью, я ему не помешаю и не наврежу. Это только мой ребенок.
– Какая же ты дура! – Кипевшие эмоции все-таки выплеснулись наружу. Настя вскочила с места. – Что это за сельские страдания? Тайком рожу, сама воспитаю, его не побеспокою… героиня хренова! Меня сейчас стошнит! Ты знаешь, что такое одной ребенка растить? Я насмотрелась этого – вот так! – она провела рукой по горлу. – У тебя в твоей редакции зарплата какая? А помощь откуда? Ни сбережений, ни сестер, ни братьев, ни родителей, – случись что, кто позаботится о ребенке?
– Все, что могло, со мной уже случилось.
– Ты, кажется, меня не слышишь. И абсолютно не представляешь, что тебя ждет.
– Ты хочешь, чтобы я убила этого ребенка… его ребенка?
– Да ты шизанулась! – воскликнула Настя, и впервые Аня увидела на ее лице настоящую злость. – Видно, Вадик тебя неслабо по голове приложил – последние мозги, что ли, вышибло?
В душе у Анны поднялась жаркая волна обиды и протеста. Она стояла напротив Насти и сама не замечала, как в гневном упрямстве сжимает кулаки.
– Это только мой ребенок! – выкрикнула она. – За все это время ни одного звонка… ни эсэмэски… – она вдруг начала захлебываться рыданиями. – Только мой!
Настя горько усмехнулась, глядя, как Аня дрожит всем телом, зажав ладонями рот.
– Посмотри же, во что ты превратилась. Это не любовь и не забота о твоем Илюше. Это малодушие. Оправдывай своего корейца какими угодно словами, обманывай саму себя – ты продолжаешь плыть по течению, и оно тебя затягивает все глубже. Мало тебе было этой ослепляющей, ненормальной любви к человеку, которого знала неделю, теперь ты еще добровольно отказываешься разделить с ним бремя ее последствий. Знаешь что? Того, кто постоянно отходит в сторону, очень быстро сбрасывают со счетов.
Аня отвернулась к окну, закрыв лицо руками. Настя не сказала больше ни слова, взяла свою сумку и хлопнула входной дверью.
***
Для Ани начался хлопотный период хождения по врачебным кабинетам. В ее районе располагалась не самая лучшая женская консультация – старое неказистое здание, узкие коридоры, вечные очереди, в которых приходилось просиживать часами, невольно слушая разговоры про болячки, роды, грудных детей, – все это угнетало и высасывало силы. Именно сейчас, оказавшись один на один с целым ворохом проблем, Аня, возможно впервые с ранней юности, остро ощутила отсутствие матери. У нее возникало множество вопросов, которые, как оказалось, не с кем обсудить. Ее многочисленные страхи сложно было развеять, штудируя профильные форумы. Чаще от вычитанных там историй, смакующих подробности, эти страхи только разрастались. Пугала сама мысль о предстоящем событии. Потоки информации из интернета создавали впечатление, что жизнь отныне разделилась «до» и «после»; и как бы ни уверяли некоторые блогерши, что, став мамами большой семьи, они ведут по-прежнему активную социальную жизнь, Аня не верила, что у нее получится не потерять опору в этом вихре перемен.
Все чаще, приходя с работы и начав заниматься какими-нибудь делами, она вдруг обнаруживала, что уже несколько минут сидит без движения или стоит перед раковиной с льющейся водой, витая мыслями где-то далеко. Оглядывая свою небольшую квартиру, Аня в растерянности перебирала варианты, как устроить здесь ребенка, да предстоящая необходимость ухаживать за ним, как-то с ним взаимодействовать казалась ей почти невыполнимой. «Я о себе-то не всегда могу позаботиться, наладить и с комфортом обустроить свою жизнь, – однажды в смятении подумала она, – что же мне делать с младенцем?»
В первый же выходной после того дня, когда Настя ушла от Ани в гневе, подруга вновь объявилась на пороге ее квартиры. Компанию ей составлял какой-то незнакомый мужчина, прислонивший к стене довольно объемную поклажу. Аня в удивлении посторонилась, когда мимо нее пронесли упакованные в полиэтилен доски. Настя распорядилась занести их в комнату.
– Что это? – в недоумении спросила Аня.
– Мой подарок тебе, дуре, – ответила Настя, элегантным движением сбрасывая с плеч легкую шубку. – Случайно увидела в интернет-магазине и решила заранее купить. Потом будет не до того. Это не значит, что я тебя одобряю, но, в конце концов, ребенок не виноват, что у него такие родители: один – свищи ветра в поле, а другая вряд ли знает, с какого конца к коляске подходить.
Упакованные доски оказались детской кроваткой.
– Не стоило беспокоиться, – проговорила Аня, чувствуя, как сжалось горло.
– Вот только попробуй мне разрыдаться! Пошли лучше чай пить. – Настя закрыла за носильщиком дверь и извлекла из своей сумочки каким-то чудом поместившийся туда шоколадный рулет.
Аня стремительно подошла и обняла ее. Несколько мгновений они стояли неподвижно, пока Настя не выдала какую-то глубокомысленную, но заезженную сентенцию, заставившую обеих рассмеяться.
***
Приближался Новый год, и Настя пребывала на подъеме. Ей непременно нужно было устроить веселую вечеринку, чтобы внести яркие краски в довольно невзрачные дни – декабрь в этом году не радовал ни морозом, ни снежком. Сырая, промозглая погода тянулась с ноября. Бывали целые недели, когда лил холодный зимний дождь, лишая всякого радостного настроя в преддверии любимого праздника.
К немалому Настиному удивлению и недовольству, Аня отказалась ехать на дачу, хотя ей обещали богатый праздничный стол, живой огонь в камине, отдельную комнату со всеми удобствами, а также квалифицированный присмотр Риты, как бывшего медицинского работника, но Аня предпочла остаться дома.
– Накопилось столько дел, – отвечала она Насте по телефону. – С этой работой ничего не успеваю. Хоть приберусь, отдохну да спать пораньше лягу. Ты же знаешь, состояние у меня не очень…
– Может, и правда не надо тебе никуда ехать, в машине трястись, а то опять упекут на сохранение.
– Нет уж! – воскликнула Аня. – В этих больничках такая тоска. Я лучше дома. Хочешь, приезжай ко мне через несколько дней. Я буду рада.
– Так и сделаю. Все Денискино семейство в одном флаконе… Кажется, еще дед их нагрянет… Пожалуй, одного-двух дней с меня хватит. Договорились! Первого января не обещаю, а вот второго точно приеду. Подумаю, чем бы нам с тобой каникулы занять. Обязательно куда-нибудь сходим. Все, держись молодцом, отдыхай, и я тебя очень прошу – не подходи к компьютеру и новости не читай.
– Ну, включила режим назидания! Тебе точно надо было в училки податься.
– Предупреждаю, если приеду и увижу твой красный нос и опухшие от слез глаза…
– Да за кого ты меня принимаешь? – с возмущением воскликнула Аня. – Я что, по-твоему, совсем безрассудная? Мне в какой-то момент все это встало поперек горла. Честно. Я теперь очень редко о нем что-нибудь смотрю или читаю. Не до этого, – с подчеркнутым равнодушием заключила она.
– Хорошо бы так. Твоего хилого здоровьица не хватит на физические и душевные подвиги.
– Прорвемся! – бодро заключила Аня.
По правде сказать, Аня не сильно кривила душой. Чувствительная зависимость от Дам Рёна и всего того, что было с ним связано, – фотографий, фильмов, музыки, социальных сетей и пабликов, где ежедневно шел о нем разговор, – основательно пошатнуло Анино здоровье. Ее физическое самочувствие, ослабленное зверским токсикозом и неконтролируемыми мигренями, не способствовали душевному покою. На фоне общей картины, когда ей приходилось проводить часы в дневных стационарах – а то и дни на больничной койке, – богатая эмоциями и переживаниями внутренняя жизнь стала для нее непозволительной роскошью. Все реже Аня дозволяла себе прикоснуться к желанному источнику счастья. Какие бы струны ни тревожил в ее душе этот далекий человек, итог был один. Последние аккорды его песен, финальные титры кинолент, его застывший взгляд на фотографиях, все это оставляло лишь одно чувство – опустошение.
Сначала Аня с большим интересом следила за его гастрольным туром. В этом увлекательном процессе она открывала для себя много нового. Активные в Сети группы отчитывались о событиях ежедневно. Поддерживая связь с мировым фандомом, они публиковали фотографии, отзывы, статьи, комментарии и видео. Аня знала, что первая часть тура по странам Латинской Америки прошла хорошо, завершившись в Боливии, и что незадолго до Нового года должен состояться первый концерт в Японии. Но лично для нее декабрь выдался особенно тяжелым. Она почти не работала из-за плохого самочувствия и необходимости проводить много времени во врачебных кабинетах. К вечеру у нее хватало сил только дойти до дивана и опустить больную голову на подушку. О том, чтобы что-либо посмотреть или даже почитать книгу, невозможно было подумать без тошноты. Аня с удивлением прислушивалась к своему организму, который разладился, точно старое, побитое временем пианино, у которого ни одна нота больше не звучит правильно и гармонично. Иногда она просыпалась среди ночи от дурноты, а когда первые, такие болезненные спазмы унимались, в животе начинало урчать и неприятно посасывать, потому что с середины минувшего дня она почти ничего не ела. Больше всего ее раздражала и угнетала необходимость готовить «правильную» еду. Очевидно, что перебиваться с бутербродов на быстрые салаты и пакетики с лапшой, как бывало раньше, уже невозможно. Новый рацион питания требовал богатую белками, углеводами и витаминами пищу, и Анне приходилось полвечера проводить у плиты за приготовлением «домашней еды», как называла это ее соседка, иногда подкидывающая ей то кабачок, то капусту, то зелень со своей дачи. Во всей этой изнуряющей рутине мысли об Илюше как-то незаметно отошли на второй план. Аня лишь изредка заглядывала в группы, где можно было узнать новости о текущих событиях, но эти, такие редкие теперь прикосновения к прошлому уже не приносили ей ни радости, ни удовлетворения.
Между тем японская часть тура вызывала у поклонников живой интерес, подогретый неожиданным, но радостным событием: Дам Рён стал гостем популярного японского телешоу «Безобразники» крупного вещательного канала страны с огромной зрительской аудиторией по всей Азии.
Это была одна из тех утренних незатейливых передач, в которых яркие краски декораций, смех и шуточки ведущих создают атмосферу вечного праздника, беззаботности и прекрасного настроения. Гостей принимали радушно, несколько минут хохмили и болтали на отвлеченные темы, а потом сажали в центр круга и задавали вопросы по заранее подготовленной анкете. Задачей гостя было отвечать быстро и чистосердечно, остроумные ответы приветствовались, а неловкие заминки – с укором порицались. Бытовало мнение, что гостями этого воскресного телеэфира становились только самые честные или же рискованные люди, ведь приглашенная жертва никогда не знала, какие каверзные вопросы ей зададут. Шоу имело высокий рейтинг, и если кто-то из знаменитостей в преддверии какого-нибудь важного для себя события соглашался прийти сюда и подвергнуться бойкому допросу, а тем более выйти из него без значительного для себя урона, такой смельчак получал информационную поддержку канала и безусловное расположение его многочисленных зрителей.
О том, что Дам Рён принял приглашение «Безобразников», стало известно за неделю до эфира. Новость вызвала живой интерес, который как волна докатился и до русских фанатов – в интернет-сообществах активно и с подробностями обсуждали это событие, тем более что на памяти людей знающих «Безобразники» впервые не только уведомили публику о визите гостя, но и раскрыли его личность.
Дам Рён пришел, принял участие в обсуждении новостей, посмеялся над шутками, сказал несколько слов о предстоящих концертах в Токио и Осаке и дал интервью. В тот же день семнадцатиминутное видео с его ответами разлетелось по Сети. Его выкладывали целиком и дробили на части, его перевели на различные языки. Когда через два дня Аня открыла «Ютьюб» и увидела этот ролик, под ним значилось насколько сотен тысяч просмотров и почти столько же комментариев.
Дам Рён держался свободно, не казался взволнованным. Он сменил прическу и цвет волос, был одет в цветастую рубаху. Его грудь украшали многочисленные кожаные и металлические подвески, а запястья – браслеты. По правилам шоу ему предстояло ответить на двадцать вопросов, которые были сформулированы таким образом, что исключали односложные ответы. Сначала вопросы были безобидные и довольно забавные. Его спросили, какая из диснеевских принцесс самая красивая; каким животным он хотел бы родиться в следующей жизни, если не получится вновь стать человеком; затем спросили, чем бы он предпочел заняться, получив дар бессмертия, и какую самую отвратительную еду он ел. Но очень скоро вопросы стали совсем другими. Готовые весело шутить, импровизировать, выдавать блестящие экспромты, ведущие «Безобразников» на самом деле слыли беспринципными акулами, для которых не существовало признанных авторитетов и которые с поразительным хладнокровием могли публично обглодать свою жертву. Они обладали виртуозной способностью превращать обычный телеэфир в едва ли не гладиаторскую арену, на которой их противник, пожелай они того, всегда терпел поражение.
