Ася Ливен
Чаги
Спустя несколько часов она лежала на диване и смотрела в потолок. Рядом кружил Локи, призывно поглядывал на нее, укладывал свою страдальческую мордаху на подлокотник, но Аня не могла заставить себя подняться и выйти с ним на улицу.
Позвонила Настя и, услышав апатичный голос подруги, решила немедленно приехать.
– Не хочу, – ответила Аня, – не хочу ни о чем говорить. Я сейчас лягу спать.
– Почему ты сама ему не позвонишь? – спросила Настя.
– Как ты себе это представляешь? Что я ему скажу? Буду задавать идиотские вопросы? «Когда ты приедешь? Ты думал об мне? Ты скучал?..» Да меня тошнит от одной мысли об этом. Что сказать?.. Как?.. Я не могу. Может быть, он уже уехал.
– Да что же ты за дура такая! Разве приличные мужики на дороге валяются? Выпала тебе удача – иностранец, не урод, не извращенец, еще и при деньгах, похоже. Что ты сидишь, сопли на кулак наматываешь? Если он тебе нужен, прояви инициативу, пошевелись хоть раз в жизни!
– Вот поэтому и не надо тебе сейчас приезжать, – улыбнулась Аня. – Ты мне весь мозг вынесешь. Давай завтра. Я сейчас с Локи погуляю и спать лягу. День дурацкий, холодно… ничего не хочу.
– Ну ладно, – согласилась Настя. – На работу завтра пойдешь?
– Пойду, что мне дома-то делать? От стены к стене слоняться? Скажу, что уже выздоровела.
– Ну, как знаешь. Завтра точно приеду.
Несколько минут Аня полежала в тишине с закрытыми глазами, потом все-таки встала, натянула куртку, резиновые сапоги и вышла с Локи под дождь. Прогулка не затянулась. Уже через пятнадцать минут, промокшие насквозь, они вернулись домой. Чтобы как-то отогреться, Аня залезла под горячий душ, потом надела теплую байковую пижаму и приготовила большую чашку какао. Когда зазвонил телефон, она грела ладони о чашку и смотрела в темное окно, по которому с глухим стуком барабанил дождь. На звонок Аня ответила не сразу. Сначала выпустила чашку из дрожащих рук.
– Я стою у твоего дома. Можно подняться?
– Подняться? Где ты?
– У твоего дома.
– Моего дома… а-а, да, сейчас. – Она назвала код домофона, этаж и медленно двинулась к входной двери.
Открывая ее непослушными пальцами, она услышала шум лифта, вышла за порог и через несколько минут увидела Илюшу. С его волос и одежды ручейками стекала вода.
– Что случилось? Ты насквозь промок!
– На улице сильный дождь.
– И замерз! Заходи, я сейчас сварю кофе.
Он вошел. Аня помогла ему снять отяжелевшую от дождя куртку, принесла из ванной сухое полотенце и долго суетилась в поисках подходящих тапок. Когда тапки были найдены, она с восклицанием «горячий кофе!» устремилась на кухню, велев Илюше идти в комнату. Через пару минут Аня вспомнила о разбросанных повсюду вещах и «забытых» на столах и подоконниках пустых чайных чашках и тоже пошла в комнату. Илюша стоял посередине и с интересом осматривался.
– Извини, я никого не ждала, – пробормотала Аня, стараясь быстро и незаметно навести порядок. Из кухни послышалось шипение, и когда она вернулась туда, кофе уже выплеснулся из турки, погасил огонь и залил половину плиты.
– Ох, черт, черт!
Обжигая пальцы, Аня принялась собирать горячую зернистую жижу, но, казалось, от этого ее становится только больше. Когда Илюша вошел на кухню, он застал Аню сидящей на корточках и оттирающей пол от пролитого кофе.
– Может быть, лучше чай? – с наигранным весельем спросила она. – Ты голодный? Я не готовила, но можно сделать сэндвичи.
Илюша странно смотрел на нее.
– Я не должен был приходить.
– Можно вызвать такси, у тебя вся одежда насквозь промокла. И волосы. Ты что, гулял под дождем? – У нее вырвался нервный смешок.
– У тебя тоже волосы мокрые.
– У меня? – Аня в недоумении поднесла руку к волосам и будто очнулась от дурного гипнотического сна: с обескураживающей ясностью она вдруг осознала, что на ее тесной маленькой кухне Илюша, а сама она стоит перед ним с умытым лицом, взъерошенными волосами, в байковой пижаме в розовый горошек.
Она покраснела до корней волос и сделала порывистое движение, чтобы выбежать из кухни, но Илюша стоял в дверях, так что ей пришлось остаться на месте. Слезы стыда и унижения заволокли глаза. Она отвернулась, но Илюша шагнул к ней и крепко обнял за плечи.
– Прости меня, – пробормотал он. – Ты гуляла с собакой, такая маленькая, потерянная… Шла по лужам в смешных сапогах в цветочек. Я думал, увижу тебя и успокоюсь… Я не должен был приходить.
Аня повернулась и оказалась в его объятиях.
– Я уезжаю послезавтра.
Она подняла залитое слезами лицо, но, не в силах справиться с собой, снова опустила голову и прижалась к его плечу.
– Ты пахнешь кофе, – сказал он, касаясь губами ее волос.
– Не уходи, – прошептала она. – Останься сегодня и завтра со мной.
Она услышала стук его сердца, почувствовала, что он наклоняет голову, потянулась к нему, встала на цыпочки и поцеловала в губы. От этого поцелуя с привкусом слез в Аниной голове точно взорвался фейерверк. Она больше не могла думать, говорить, почти не могла дышать. Все, что она когда-либо считала важным, неотъемлемым, сокровенным, сосредоточилось для нее в единственном мгновении, в единственном человеке, и произошло это так обыденно, так удивительно просто, словно и не могло случиться по-другому.
***
Солнечный свет просочился сквозь неплотно задернутые шторы и озарил Анино лицо. Она моргнула и перекатилась на другой бок. Теперь теплый луч лежал на ее руке. Прикрыв глаза, девушка чувствовала, как тепло утреннего солнца согревает не только ладонь, но приятной волной растекается по всему телу. Она ощущала этот прилив радости каждой клеточкой, будто по венам текла не кровь, а жидкий солнечный свет.
– Илюша, – прошептала Аня и протянула руку, но ответа не было. Она открыла глаза, с удивлением и испугом огляделась и прислушалась к тишине. Резко сев на постели, слегка покачнулась, – мимолетное головокружение сменилось четким осознанием, что она в квартире одна.
– Илюша? – Аня вскочила с дивана.
В этот момент в прихожей хлопнула входная дверь. Сердце оборвалось. Путаясь в одежде, девушка накинула на себя что-то и выбежала в коридор. Навстречу просеменил Локи. Илюша, снимая куртку, обернулся на звук ее босых ног. Едва взглянув Анне в лицо, он быстро подошел:
– Ну что ты? Чего испугалась?
– Я проснулась одна… подумала, ты ушел…
– Глупышка, собаки ведь тоже не было. Если я захотел прогуляться и взял с собой Локи, значит, должен вернуться. К тому же я заглянул в твой холодильник. У тебя действительно нет еды.
– Ты голодный! Я сейчас сбегаю в магазин.
– Я кое-что принес – хлеб, яйца, сыр. Могу рассчитывать на завтрак?
Аня счастливо засмеялась и крепче обняла его.
Он провел рукой по ее гибкому податливому телу.
– Нет, – сказал он, целуя ее, – ты такая мягкая и теплая… Лучше сначала я съем тебя.
Далеко за полдень Аня жарила на кухне яичницу, варила кофе и делала бутерброды. В холодильнике нашлись пара помидоров и одна луковица. Но Илюша не проявил к ним интереса. Он сказал, что в жизни не ел такой пресный салат, и очень удивлялся, почему в доме нет соусов и пряных солений, которые годятся как закуска к любому блюду. Аня советовала ему не привередничать и сожалела, что у нее нет борща, иначе он узнал бы, что такое настоящая еда. За отсутствие борща он вознес благодарность небесам и добавил, что варить сладкую свеклу с соленой капустой – дикость, все равно что варить суп из кимчи с сиропом. Наливая ему кофе, Аня заявила, что сегодня он может не рассчитывать на гастрономические изыски, потому что они поедут за город и, если погода не испортится, устроят пикник в Павловском парке.
Через полчаса в багажнике такси лежал рюкзак с порцией бутербродов, картошкой в мундире, вареными яйцами и большим термосом с чаем – короткий, но бурный спор завершился в пользу чая. «Я не могу пить кофе по сто раз в день, – сказала Аня. – А ты без кофе не останешься. Поверь, он продается там на каждом углу».
На этот раз ехать с Илюшей в такси было чрезвычайно весело. Он шутил, рассказывал забавные истории и просто был в ударе. Изображая, как его приятель однажды перебрал в караоке, принялся фальшиво напевать, и это было настолько комично, что Аня натянула на лицо шарф, сдерживая хохот, отчего невольно начала хрюкать, и им обоим стало еще смешнее.
Павловский парк встретил их восхитительным буйством осенних красок. Решив не заходить во дворец, они направились в долину реки Славянки и бродили по тенистым аллеям, шурша опавшей листвой, вдыхая прохладный, пропитанный солнечным светом воздух. Аня сказала, что любит Павловский парк за отсутствие помпезности и имперского шика.
– Наверное, тебе надо было показать Петергоф с его роскошным дворцом и потрясающими фонтанами, но я подумала, что здесь нам будет лучше.
Илюша обнял ее за плечи, и они медленно брели вдоль реки, любуясь живописными пейзажами, поздними цветами и разбросанными по парку уединенными белокаменными павильонами и колоннадами. Завидев конную упряжку, Илюша предложил прокатиться в экипаже. В придворцовом районе они наняли экипаж и под неспешное цоканье копыт объехали почти весь парк.
Когда вернулись с прогулки на парадный плац, Аня решила, что настало время перекусить, и повела Илюшу вниз по склону через мост к Круглому озеру. Сойдя с тропинки, они преодолели заросли кустарников и очутились на пологом, скрытом от глаз берегу. Пока Аня расстилала захваченное из дома покрывало и доставала еду, Илюша стоял у воды, заложив руки за спину, и смотрел на тихую озерную гладь, в которой, как в зеркале, отражались яркие краски голубого неба и багряной листвы.
Аня поглядывала на него с невольной тревогой, чутко уловив изменившееся настроение. Еще во время прогулки в экипаже она заметила, что спутник ее как будто сник и утратил интерес к атмосферным пейзажам Павловского парка. Сначала он перестал шутить и улыбаться, а после и вовсе замолчал. Сейчас, стоя у воды, Илюша казался задумчивым и отстраненным. Аня видела его опущенную голову, поникшие плечи. Так стоял он пару минут, потом сделал несколько шагов вдоль берега и, остановившись, оглянулся на нее.
Аня открыто встретила его взгляд и, бодро улыбнувшись, позвала:
– Илюша, твой кофе остынет.
Он подошел и обнял ее.
– Почему ты ни о чем не спрашиваешь? Ты странная, непонятная и непостижимая девушка!
Аня шевельнулась, словно желая освободиться от его объятий, но на самом деле лишь немного отстранилась.
– Разве твои ответы утешат меня? Не хочу знать, не хочу думать о завтрашнем дне, – она подняла голову и заглянула ему в глаза. – Сегодня твой телефон не звонит.
– Я его выключил.
– Значит, этот день только мой, – она привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку. – Не переживай ни о чем, садись и поешь. Не бог весть что, но вечером зайдем в какое-нибудь кафе. И выпьем. Может, купим вина или шампанского?
Когда с едой было покончено, Илюша растянулся на покрывале, закинув руки за голову.
– Как же давно я не смотрел на небо! Как странно… Я вырос на острове Чеджу, для меня это самое прекрасное, дорогое и удивительное место в мире. В детстве я любил смотреть на небо. Облака, напоминающие горы, – будто другая земля. А безоблачное небо казалось бездонным. Я помню, как однажды оно искрилось после дождя. Теперь я редко обращаю внимание на такие вещи.
– В детстве все кажется другим. В большом городе небо сложно разглядеть. Чтобы чаще его видеть, надо жить повыше. С моего шестого этажа неба тоже не видно.
– Сейчас я лежу на самой земле, но вижу его.
– Знаешь, тут не нужно философствовать. Мне кажется, мы видим и замечаем то, что хотим видеть и замечать. Вот ты больше не живешь на своем волшебном острове, а из моих окон видны только соседние дома, но сегодня мы здесь, лежим и смотрим на прозрачное осеннее небо, потому что хотим этого.
Минуту они помолчали, потом Илюша сказал:
– Пожалуй, вино подойдет. Но если хочешь, купим шампанское.
– Лучше вино. Кстати, я знаю в городе магазин корейских продуктов, правда, ни разу там не была. Можем заехать.
– Если бы там нашлась бутылка соджу2*, да покрепче, я бы не отказался… Но нет, давай поужинаем где-нибудь, а домой купим вина.
– О’кей, босс! – Аня засмеялась и села на покрывале. – Вставай, все-таки лежать на земле уже холодно. Летом здесь полно народу, особенно в пейзажной части парка, там и позагорать можно, если погода хорошая. К слову, ты знаешь, что этот парк по территории в три раза больше, чем все Княжество Монако?
– Чаги, ты неисчерпаемый источник познаний!
– Как ты меня назвал?
Он поцеловал ее и прошептал прямо в губы:
– Или мне лучше звать тебя ури эги – «моя детка»?
– И то и другое звучит странно, а «моя детка» по-английски – просто кич. Терпеть не могу этих избитых фраз.
– Ты точно странная, – заметил он.
– Ничего подобного! – сказала Аня как можно веселее. – Мне просто не нравится быть «солнышком», «зайчиком» и так далее…
– Это потому, что ты девятихвостая лиса, которая меня обольстила.
Аня с немалым удивлением и возмущением посмотрела на него:
– Какая еще лиса? Хочешь сказать, что я хитрая плутовка?
– Плутовка? – теперь удивился и он. – А это не так?
– Невероятная чушь! Вообще не понимаю, о чем ты говоришь. С самого начала ты назвал меня ангелом-спасителем. Это мне нравится больше.
– Решено! – произнес он с кривой усмешкой. – Осени меня своим благословением, ангел, или растерзай меня, лиса, и сожри мою печенку!
– Я начинаю думать, что ты перегрелся на жиденьком петербургском солнце – несешь какую-то околесицу. Что вдруг опять с твоим настроением? Мне жаль видеть тебя подавленным и расстроенным. Смотри, какая погода – теплынь и такие яркие краски! Давай-ка взбодрись! Если хочешь, еще кофе купим. И вот что – скажи, как мне тебя лучше называть?
Илюша невольно улыбнулся ее болтовне.
– Если бы ты была кореянкой, то звала бы меня «оппа».
– Как? – Аня, начавшая было вставать, повалилась на покрывало в приступе смеха. – Оппа? Какой кошмар! Никогда не слышала ничего забавнее. Нет, уж лучше я буду звать тебя Илюшей.
Он попытался ее схватить, но она проворно вскочила, продолжая смеяться.
Они решили поужинать в Пушкине и после прогулки по городу набрели на уютный ресторанчик грузинской кухни. Илюша долго изучал меню, но в итоге остался доволен Аниным выбором и даже задался вопросом, есть ли грузинские рестораны в Сеуле.
В город вернулись под вечер. Локи встретил их с радостным нетерпением, и они вывели его на прогулку. В парке было уже темно, и потому они прошлись по аллее вдоль дома, обогнули квартал и вернулись назад, заскочив в супермаркет за вином, сменой белья и зубной щеткой для Илюши.
Едва войдя в комнату, молодой человек упал в кресло и устало прикрыл глаза.
– Не помню, когда я так много и долго ходил пешком.
– Иди в душ и ложись спать. Я сейчас постелю.
– Постели, но еще рано спать. Я открою вино, а ты нарежь сыр.
Немного времени спустя, расслабленные после душа, они сидели на постели, расположив там же поднос с вином, сыром и яблоками. и разговаривали, пока Илюша не убрал поднос и не привлек Аню к себе.
Ночью опять пошел дождь, и она встала прикрыть окно. До этого она уже несколько часов лежала без сна. Голова отяжелела, глаза слипались от усталости, но после дня, полного впечатлений, трудно было уснуть. Сначала она лежала тихо, боясь потревожить Илюшу, а потом, когда поняла, что он затих, приподнялась на локте и стала его рассматривать. Никогда прежде она не видела такого удивительного мужского лица: у него были гармоничные черты, плавная и красивая линия профиля, и в то же время природа щедро наградила его тем, что безошибочно распознает каждая женщина и к чему инстинктивно тянется, подобно тому как тянется слабый плющ к стволу могучего дерева. Рядом с ним было уютно, хорошо и спокойно. Аня осторожно взяла его руку – крепкую теплую ладонь – и положила себе под щеку. Почувствовав ее прикосновение, он повернулся и, не просыпаясь, обнял ее. Сердце защемило от безмерного, пронзительного счастья. Аня прижалась к Илюше и прошептала по-русски: «Я тебя люблю».
Проснулась она поздно. За окном бледный рассвет уже успел смениться пасмурным днем. Солнце пряталось за рваной пеленой туч, и по-прежнему накрапывал монотонный дождик. Увидев за окном эту безрадостную картину, Аня прикрыла глаза. На этот раз ей не нужно было тянуться к Илюше. Она знала, что его рядом нет.
Вопреки ожиданию, Аня оставалась спокойной. Она стала размышлять, улетел он уже или нет? Почему она не узнала, во сколько у него самолет? Сейчас ей стала очевидна собственная глупость. Она не задала ему ни одного важного вопроса. Не выяснила адрес электронной почты или номер сеульского телефона, не разузнала подробностей о его профессии и занятиях, она даже не спросила, сколько ему лет. Это пренебрежение к деталям теперь ей самой показалось странным и необъяснимым. Но даже сейчас она размышляла об этом как-то рассеянно. Ее искренне огорчало лишь то, что, думая об Илюше, она не сможет представлять его в повседневной жизни за каким-нибудь делом.
Пытаясь собрать воедино обрывки, иногда проскальзывавшие в разговорах, Аня припомнила немногое: он вырос в провинции, теперь живет в столице; учился на бортпроводника, но, кажется, так им и не стал, хотя время от времени ему приходится много путешествовать; есть люди, которые от него зависят. В последние три с половиной года в его жизни что-то происходило, что-то настолько плохое, что даже возникали мысли о суициде (Аня вспомнила, с каким ужасом посмотрела на него, когда он упомянул об этом). Еще больше ей запомнились слова, что он так и не избавился от теней прошлого и вряд ли когда-нибудь сможет это сделать. «А знаешь, возможно, ты была права в своих подозрениях, – сказал он тогда, усмехнувшись, – мне все еще бывает сложно назвать себя здоровым человеком. Меня часто мучают сильные головные боли, перепады настроения и приступы неконтролируемой паники. Но самый главный мой враг – это апатия. Временами меня охватывают скука и безразличие ко всему на свете. Абсолютно ко всему. Мне слишком часто кажется, что я пропащий человек без желаний и целей». В тот момент неожиданного откровения ей казалось, что любые расспросы равносильны грубому прикосновению к открытой ране, но все-таки осторожно сказала:
– Не наговаривай на себя. Ты умеешь весело смеяться и искренне радоваться даже самым маленьким пустякам, а значит, ты небезнадежен. Кстати, насчет новой работы, по поводу которой тебе звонили, – ты согласился? Что-то мне подсказывает, что да. Отличный шанс заняться делом и не думать о грустном. Что за работа?
– Ты когда-нибудь была аниматором на детских праздниках?
– Нет! – рассмеялась Аня. – Тебе предложили работу аниматора?
– Знаешь, не так-то легко понравиться людям! – сказал он, задетый ее смехом. – Надо быть яркой звездой, чтобы сиять, и вдохновлять, и дарить хорошие эмоции. Готов поспорить – ты бы и минуты не продержалась перед толпой ожидающих праздника детишек.
– Господин Ким, ты имеешь поразительную способность ставить меня в тупик!
– Для этого тоже нужны талант и вдохновение, – с серьезной миной подтвердил он, но не выдержал и улыбнулся. – Кажется, ты опять права, в эти дни я часто весело смеюсь и искренне радуюсь нашей болтовне, хотя теперь, когда у меня появилась работа, сложно игнорировать более серьезные вещи. Но я продолжаю вести себя как безумец, которому все еще плевать на завтрашний день. Я смеюсь и болтаю, провожу время с тобой, даже думать забыв об опасности, подстерегающей мое бедное сердечко или мою драгоценную печенку.
– Вот, опять! Но на этот раз я отлично понимаю твои намеки – спасибо интернету! Ты хочешь сказать, что я кумихо – эта ваша корейская мифическая лиса с девятью хвостами, которая имеет обыкновение превращаться в женщину и губить наивных мужчин. Только, боюсь, в нашем случае все как раз наоборот. Мы в России, и если бы я захотела сгубить доброго молодца вроде тебя, то, согласно русскому фольклору, мне следовало бы изжарить тебя в печи – так поступает каждая уважающая себя Баба-яга.
– Какое варварство!
– Мели Емеля – твоя неделя! – сказала Аня по-русски и долго смеялась Илюшиным попыткам вникнуть в суть поговорки.
Думая о нем теперь, она старалась вспомнить самые, казалось, незначительные подробности. Что же еще? У него есть музыкальный слух, он неплохо разбирается в классической музыке, любит оперу, но равнодушен к балету. Однажды он пережил неудачный опыт рыбалки и с тех пор предпочитает активные виды спорта. Умеет и любит играть в бейсбол и даже, кажется, одно время входил в какую-то футбольную команду, а со временем собирался освоить гольф. Еду предпочитает острую и пряную, и признался, что как-то в юности его угораздило выпить с друзьями два больших ящика соджу на шестерых. Вот и все.
В некотором замешательстве Аня поняла, что почти ничего о нем не знает. На долю секунды вернулась прежняя мысль, что она, как околдованное несмышленое дитя, доверилась бесчестному человеку. У него могли быть нелады с полицией; возможно, он даже сидел в тюрьме. Нет, невозможно! Аня сама удивилась, как все в ней воспротивилось этому предположению – Илюша мог оказаться кем угодно, но не мошенником, не преступником. В его жизни были проблемы и секреты, но чем они угрожали лично ей? Она была твердо убеждена, что все, о чем он умолчал, ее не касалось. Внезапно ей пришло в голову, что наверняка у него кто-то есть, может быть даже жена и семья… Эта мысль оказалась намного хуже всех прежних подозрений.
Нужно было немедленно чем-то себя занять. На работу идти было уже поздно; кроме того, ей дали вполне законные отгулы, так что впереди у нее весь день. Но целый день провести наедине с собой, без дела и только вспоминать, переживать, чувствовать зияющую пустоту вокруг было невыносимо. Аня резко села, исполнившись решимости приняться за уборку: разобрать шкаф, достать теплую одежду, вытереть пыль, тщательно пропылесосить и отдраить полы. «Хотя нет, – сказала она себе, неожиданно становясь суеверной, – полы мыть не буду. Он ведь только что уехал, возможно, еще не добрался до дома. Помою завтра. На сегодня и без полов работы хватит!» Она наконец осмелилась повернуть голову и посмотреть на опустевшее место возле себя. Внезапно сердце екнуло – на подушке лежала записка. Аня схватила клочок бумаги, но содержание повергло ее в уныние. Илюша написал только одну фразу: «Я погулял с собакой».
– Погулял с собакой? – пробормотала Аня.
Нет, хуже всего было это прощальное послание. Лучше бы он ничего не писал!
Аня поплелась в душ, потом заварила на кухне свежий чай, что-то поела, вернулась в комнату и огляделась по сторонам. От присутствия Илюши в ее доме ничего не осталось – ни одной вещи, даже зубной щетки в ванной. Давя подступающие к горлу рыдания, Аня включила компьютер, выставила на полную громкость колонки и запустила любимый плейлист. Следующие несколько часов она драила квартиру – мыла, чистила, пылесосила, стирала занавески. Комната с обнаженными окнами, за которыми тлел серый неприветливый свет, сразу стала холодной и неуютной, и Аня достала с антресолей старенький тюль в надежде спрятать за ним бледный петербургский день, похожий не то на жидкий зимний рассвет, не то на ранние осенние сумерки.
К вечеру, уставшая, она вышла на улицу с Локи, невольно думая о том, что недавно Илюша держал в руке этот поводок, видел то же, что и она, шел по этой же дороге. Свежий влажный воздух немного прояснил ее мысли, успокоил чувства. Медленно бредя по аллее парка, Аня размышляла об Илюшиной записке и неожиданно решила, что это было обещание вернуться. Именно так! Он тогда сказал: ведь собаки тоже не было, он гулял с ней, а значит, должен вернуться. Вот и сейчас: он сообщил ей, что вернется. Эта спасительная мысль приободрила девушку. Скорее всего, у него есть важные дела, которые необходимо решить, – неспроста же ему постоянно кто-то названивал. Он уладит их и вернется к ней. Нужно всего лишь немного подождать. Просто подождать.
С этими мыслями она вернулась к повседневным занятиям. Сложнее всего было сосредоточиться на работе. Каждый раз, когда она садилась за перевод, ее мысли как-то исподволь и незаметно устремлялись к иным берегам. Ей вспоминалось, как забавно Илюша выговаривал некоторые английские слова и отдельные звуки. Как он искренне возмущался шуточным Аниным замечаниям и говорил, что ее русский акцент ничуть не лучше, и вообще, на его музыкальный слух, русский язык – труднопроизносимая белиберда, словно перекатывают сухой горох в жестяной банке. В тот момент Аня удивилась его невежеству: как можно сказать подобное о «великом и могучем»? А поэзия Пушкина? А страстная лирика Лермонтова? Это же музыка сфер! Она немедленно нашла в Сети несколько стихотворений своих любимых классиков и с чувством продекламировала. А потом прочла по памяти письмо Татьяны к Онегину. Илюша сказал, что понял только одну фразу, но все-таки вынужден признать, что русский язык может звучать на удивление распевно и гармонично, а его мелодичность кроется в нюансах.
Как-то раз, устав корпеть над переводом очередного заказного буклета, Аня снова мысленно возвратилась в тот единственный день, проведенный с Илюшей. Что-то ускользнувшее всплыло в памяти – он говорил об острове. Интересно, много ли в Южной Корее островов? Несколько минут поисков в Интернете – и взгляд наткнулся на знакомое название – остров Чеджу. Да, именно так он сказал: «Я вырос на острове Чеджу». С большим интересом Аня принялась рассматривать картинки и читать о достопримечательностях и природных особенностях этого прекрасного места. Несколько минут она сидела откинувшись на спинку стула и размышляла, как было бы здорово оказаться сейчас на Чеджу с Илюшей, – в одной из статей было сказано, что остров является излюбленным местом для романтических путешествий и медового месяца. Повздыхав, Аня решила, что пора возвращаться к работе, но тут ей вспомнилось еще кое-что. Выпрямившись, она быстро вбила в поисковую строку: «Ди Ди китайский актер» – и щелкнула клавишей. Русская Сеть оказалась довольно-таки осведомленной на его счет. Это был видный парень, внешне чем-то напоминающий европейца, очень красивый, высокий, любитель замысловатых причесок. На каких-то фотографиях он взирал из-под сдвинутых бровей, а на каких-то слегка кривил губы в озорной улыбке. Он выглядел юным, привлекательным и был совсем не похож на Илюшу. Аня терялась в догадках: как можно было их спутать?
Между тем последние теплые дни бабьего лета сменились холодными затяжными дождями. За какие-то две-три недели багряная листва облетела, а трава пожухла, оголяя сырую землю. Солнце больше не показывалось, его бледный далекий диск лишь иногда угадывался в пелене туч, но чаще они, серые, низкие, скрадывали дневной свет.
Это затяжное безвременье было худшей порой года. Сырой пасмурный город действовал на Аню удручающе. Каждый раз по дороге на работу и обратно она с грустью смотрела на желтые угрюмые дома, тусклое небо, канал с черной холодной водой. Безрадостные картины петербургской осени действовали на нее угнетающе, вселяя в душу тревогу и необъяснимую тоску. Ее вера начала таять. Пугаясь собственных мыслей, Аня воскрешала в памяти проведенное с Илюшей время, когда они были только вдвоем и счастливы – две ночи и всего один день, – и убеждала себя, что он тоже помнит о них: невозможно, чтобы нежность и любовь, которую они дарили друг другу, не оставили следа в его сердце, не запали в душу.
Однажды ночью она проснулась оттого, что стало нечем дышать. Оказалось, слезы заливают лицо, а под щекой мокрая подушка. Аня села на постели, потом встала и несколько секунд стояла, не зная, куда идти и что делать. Оглушающая тишина пустой квартиры давила на уши, причиняя почти физическую боль. Чтобы как-то ее побороть, Аня включила телевизор и час спустя уснула под шумные рекламные ролики.
***
Вскоре Настя стала замечать, что Аня часто что-то бормочет себе под нос. К молчаливости и задумчивому виду подруги она уже привыкла, но до сих пор ей не приходилось видеть, как та разговаривает сама с собой.
– Ты чего? – как-то спросила она. – Что ты там бормочешь?
– Да прицепилось, постоянно в голове крутится… Знаешь, есть такие стихи: «И в сердце растрава, и дождик с утра. Откуда бы, право, такая хандра? О дождик желанный, твой шорох – предлог душе бесталанной всплакнуть под шумок…» Хандра и маета. Ох, – вздохнула Аня, – иногда как накатит – хоть на стенку лезь.
–Чего-то ты мне не нравишься, подруга. Бледная какая-то стала, взгляд рыбий, шатаешься, как тень отца Гамлета. Может, хватит уже, а?
– Что – хватит?
– Да страдать по этой залетной птице, Илюше твоему. Сразу же было понятно, что все это ненадолго. Получите, распишитесь – разбитое корыто!
– Господи, что у тебя вечно за сравнения? Гамлеты, птицы, корыто… Я не в состоянии это воспринимать.
– А я не в состоянии смотреть, как ты себя изводишь. Скажи мне честно, он обещал, что приедет, обещал, что ваши отношения продолжатся? Обещал хотя бы позвонить, написать?
Аня покачала головой.
– А в чувствах признавался?
– Нет, он ничего не говорил.
– Ну ты даешь! Дело еще хуже, чем я думала.
– Он погулял с собакой.
– Ну конечно, записка про собаку! Ты просто спятила, если видишь в ней хоть какой-то смысл. Эх, жаль, я не пересеклась с этим Илюшей…
– Настя, я ни о чем не жалею. Я только не думала, что буду так тяжело переживать его отсутствие… Знаешь, иногда такое чувство охватывает, будто весь воздух из легких выкачали. Особенно вечерами. Я как в тюрьме, как в клетке, все опостылело… Маета, сплошная маета…
Несколько секунд Аня сидела опустив голову, потом вдруг сказала:
– Слушай, может, на дачу к родителям Дениса можно съездить? На каких-нибудь выходных? Шашлыков нажарим, выпьем, и Локи побегает.
– А давай. Погодка уже не шепчет, правда, но возьмем штаны с начесом, шубы-шапки, и все будет о’кей. – Настя приобняла Аню. – Взбодрись, подруга. Зато теперь у тебя есть бесценный опыт. Будешь внукам рассказывать, как очаровал тебя заезжий красавец и какая между вами была страсть. У каждой бабуси должна быть такая история, а тебе и сочинять не придется.
Аня улыбнулась и поцеловала Настю в щеку.
На дачу решили ехать в ближайшую пятницу после работы. Собирая накануне сумку с вещами, Аня в очередной раз дала себе зарок набраться терпения. С Илюшиного отъезда прошло чуть больше месяца. Конечно, глупо ждать вестей в такой короткий срок. Нужно привести в порядок мысли, сдерживать эмоции, не распускаться. Она представила наполненную чашку – малейшее колебание, и все выплеснется через край. Надо сохранять спокойствие. Ее тревоги и ожидания достигли зыбкого баланса: она ни в коем случае не позволяла себе отчаиваться, но и мечтать запретила, слишком хорошо зная, как радужные грезы меркнут от соприкосновения с пошлой действительностью.
