Ася Ливен
Чаги
– Ты переезжаешь? – спросил Дам Рён, огорошенный не меньше других, – воображая себе эту встречу, он не мог представить, что она окажется столь сумбурной и многолюдной.
– Я… нет… – ответила Аня по-русски.
– Денис! Забирай его, пускай помогает! – вдруг сказала Настя.
– Что? – Аня захлопала глазами.
– Помощь не помешает, – отозвался Денис, стараясь придать своему лицу непринужденное выражение, и, кажется, через пару минут ему это удалось. – Аня, познакомь нас.
Аня приблизилась к молодым людям.
– Позвольте представить, – заговорила она, на этот раз переходя на английский, и церемонная фраза, произнесенная в данной ситуации, показалась ей еще более вычурной и нелепой, чем могла бы прозвучать по-русски, – это Дэнис, муж моей подруги Анастасии, – Аня слабо кивнула в Настину сторону. – Денис, это Илюша… господин Ким Иль У.
Денис протянул руку, Дам Рён ее сейчас же крепко пожал.
Мужчины о чем-то заговорили по-английски. Настя стала раздражаться еще больше, потому что почти ничего не могла уловить из их беглой речи. Взглянув на Аню, она резко сказала:
– Давай разбирать вещи.
– Ты хочешь заставить его таскать диваны? – спросила растерянная Аня.
– А он не мужик, что ли? Пускай таскает!
Аня перевела взгляд на Дам Рёна. В этот момент он посмотрел на часы, сказал: «ОК!», повернулся к Анне и весело ей подмигнул.
Началась настоящая суматоха. Старый диван освободили от ненужных вещей, но поскольку он был большой, а дверные проемы – узкие, стали думать, как его вынести. Локи, обалдевший от количества набившегося в дом народа, прыгал и лаял, таскал в зубах поводок и путался у всех под ногами. Маленький Илюшка, окончательно разбуженный поднятым гвалтом, смотрел на толпу с не меньшим удивлением, чем Локи, а потом присоединился к нему, и они вдвоем начали носиться среди всей этой суеты, прыгать и ползать по перевернутому дивану и сброшенным на пол подушкам, – словом, для него вечер этого унылого дня заиграл самыми яркими красками. Когда наконец, не без помощи инженерной мысли, диванная рокировка завершилась победой, Дам Рён свистнул Локи, и квартира опустела. Во внезапно наступившей тишине две девушки посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, пошли на кухню. Там, прилипнув носом к оконному стеклу, сидел Илюшка и во все глаза глядел вниз на улицу в ожидании, когда их старый диван будут выносить из подъезда и грузить в машину.
Аня бездумно взялась за чайник. Только сейчас Настя заметила, какое у нее на самом деле нервное, перепуганное лицо.
– Настя, что это? Почему?.. – спросила девушка. – Он вдруг как-то просто возник… Зачем?.. Он хочет забрать у меня ребенка? Как он узнал?
Настя ничего не ответила, лишь окинула Аню критическим взглядом. Затем подошла к ней, забрала из рук пустой чайник и произнесла самым решительным тоном:
– Иди умойся, приведи себя в порядок.
Аня смотрела на нее так, словно смысл сказанных слов ускользнул от нее.
– Чтобы там ни было, тебе надо выглядеть и чувствовать себя хорошо. Иди в ванную, освежись и переоденься. Послушай меня хоть раз в жизни. Когда он придет, тогда и будешь думать «что» да «почему», а сейчас займись собой.
Настя ожидала встретить возражения, но Аня медленно кивнула и почти все оставшееся время, пока заносили и ставили новый диван, просидела, запершись в ванной.
Когда она вышла, одетая в темный брючный костюм, с рассыпанными по плечам мягким душистыми волосами и слегка подкрашенными губами, рабочих уже в доме не было. Новый диван, придвинутый к стене, служил местом дислокации живописной группы из четырех человек, двое из которых, так похожие друг на друга, маленький и большой, находились в самом живом и непосредственном общении. Завидев Аню, Дам Рён поднялся, не отпуская Илюшку. Тот сидел на его руках спокойный и довольный, и это царапнуло ревнивое Анино сердце.
– Твой друг согласился оказать мне большую услугу. Хорошо, что ты собралась. Идем.
– Куда?
Дам Рён взглянул на часы.
– Мой самолет улетает через три с половиной часа. Дэнис отвезет нас в аэропорт. Он согласился подождать и после привезти тебя домой, ведь будет уже глубокая ночь. А твоя любезная подруга присмотрит за малышом.
Настя смерила его взглядом, уловив, что речь идет о ней, а Денис негромко засмеялся: назвать Настю любезной не пришло бы в голову ни единому человеку, который хотя бы немного ее знал.
Собрались быстро. Дам Рён закинул на плечо свою единственную поклажу – небольшой разноцветный рюкзак – и вышел из квартиры. Спускаясь вслед за ним по лестнице, Аня остро ощутила обступившее их замкнутое пространство – короткие площадки, узкие лестничные пролеты. Они очутились здесь одни. Денис ушел далеко вперед, его шаги были слышны уже в самом низу. Аня смотрела на прямую спину Дам Рёна, на его лицо, иногда мелькающее перед ее взглядом. Каждую минуту ей казалось, что вот сейчас он приостановится, повернется и обнимет ее. Но он шел не оглядываясь, лишь на выходе придержал для нее дверь. Сели в машину. Дам Рён сейчас же достал телефон и сделал короткий звонок. Аня отвернулась и стала смотреть в окно, за которым лил проливной дождь. Выехав со двора, Денис свернул на полупустой в этот поздний час проспект. Все предметы, мелькающие за залитым струями дождя стеклом, сливались в расстроенном Анином воображении в хаотично движущиеся тени с редкими всполохами красных и зеленых пятен светофоров. Аня молчала. То, что он не повернулся, не сказал ни слова, задело ее очень глубоко. Разочарование горечью разлилось в душе. Аня поняла, что не в силах справиться с эмоциями. Однажды она уже сидела в машине, пряча от него лицо, но сейчас он, кажется, на нее и не смотрит: убрал телефон, заговорил с Денисом. Неожиданно Аня услышала, что ее окликают по имени. Она встрепенулась и увидела в зеркале заднего вида глаза Дениса, смотрящие на нее вопросительно.
– Если тебе холодно, там где-то есть плед, – сказал он.
– Мне не холодно, – растерянно ответила девушка.
– Ты выглядишь так, как будто продрогла, – произнес Дам Рён, беря ее за руку. – Погода сегодня намного хуже, чем в тот раз, когда я здесь был. Или тогда выдались несколько теплых дней?
– Осенью в Петербурге дожди… – отозвалась Аня. Она опустила взгляд на их сомкнутые руки, вдруг остро, почти болезненно ощутив близость этого человека, прикосновение его теплых пальцев.
Дам Рён не отнял руки, пока они не добрались до Пулково. Денис припарковался, не доезжая до аэропорта: ему предстояло провести в ожидании немалое время, и он не собирался платить за многочасовую стоянку.
Когда они вошли в здание аэропорта и миновали первый контроль, к ним тут же подошел человек и поклонился Дам Рёну.
– Господин Ли Сон Ки – мой телохранитель и помощник, – представил Дам Рён.
Телохранитель Ли, рослый мужчина средних лет, поклонился Анне и Денису. Аня заметила, что он окинул их обоих цепким оценивающим взглядом, чуть дольше задержав внимание на ней. Дам Рён отдал ему документы для регистрации и, когда тот удалился, посмотрел на часы.
– У нас чуть меньше полутора часов.
Денис вгляделся в информационное табло.
– Я не вижу рейса на Сеул.
– Я лечу в Хельсинки. Оттуда ранним утром в Хошимин. Там меня заберет частный самолет моего приятеля. Чтобы незаметно добраться до тебя, чаги, и вернуться обратно, мне приходится изрядно попетлять. Хотя я и сейчас не уверен, что мы не попали в чей-нибудь объектив.
Услышав это, Денис посмотрел на Дам Рёна с интересом. Дам Рён протянул ему руку:
– Примите мою искреннюю благодарность за оказанную услугу.
– Надеюсь, у меня не будет повода об этом сожалеть, – внезапно произнес Денис и перевел взгляд на Аню.
Дам Рён понимающе кивнул, но не ответил. С этим они расстались.
– Позвони мне, – сказал Денис девушке и затерялся в толпе.
Несколько минут Аня и Дам Рён неподвижно стояли рядом, пока он не сказал:
– Думаю, ты проголодалась. И я бы выпил чашку кофе.
Они сели за столик в самом дальнем углу большого ресторана, расположенного на четвертом этаже. С их места была видна часть взлетно-посадочного поля, но сейчас в большие, почти до самого потолка, окна хлестал косой дождь, и по неясным очертаниям и сигнальным огням можно было лишь угадывать движение воздушных судов на земле и в черном дождливом небе.
Увидев перед собой еду, Аня вспомнила, что мечтала об ужине еще несколько часов назад, и сначала она просто молча ела, в то время как Дам Рён медленно пил кофе.
Утолив первый голод, Аня наконец подняла глаза на своего молчаливого спутника. Впервые за долгое время она видела его лицо. Ни одна фотография, даже сделанная в последнее время, не могла передать произошедшие в нем перемены. Но Аня увидела их сразу. У него был пепельный цвет волос, отчего кожа казалась светлее прежнего. Лицо, лишенное даже мимических морщин, хотя, возможно, такое обманчивое впечатление создавал рассеянный свет ресторана, выглядело по странности неподвижным. Черты лица же, напротив, обострились – из них исчезло то мальчишеское, что запечатлелось в Аниной памяти, когда проскальзывало в его удивительной улыбке, в его взгляде. Сейчас перед ней сидел молодой мужчина, утративший очарование юности, но его близость ошеломляла не меньше. Аня вдруг осознала, что все то время, пока она торопливо ела, руки ее дрожали, а щеки горели жгучим румянцем. Сейчас на смену бездумным действиям пришло настоящее душевное смятение. Аня не могла сосредоточиться, не могла сфокусировать внимание на том, что было важнее всего: тревоге за своего ребенка. Она только смутно понимала, что трепещет всем телом, что не может взять себя в руки и успокоиться.
В отличие от нее Дам Рён встретил ее взгляд с видимым спокойствием.
– Спрашивай, – сказал он.
Аню почему-то покоробило это короткое слово.
– Ты хочешь забрать у меня ребенка? – Голос прозвучал сдавленно, и это расстроило ее еще больше.
Дам Рён удивился.
– Это твой первый вопрос? Что ж, я намерен публично признать отцовство и, разумеется с твоего согласия, разделить опеку.
– Публично признать отцовство?.. Ты хочешь объявить о существовании ребенка? Что же тогда станет с моей жизнью?
Прежде чем ответить, Дам Рён некоторое время молчал.
– Господин Пак рассказал мне о встрече с тобой. Он сказал, что ты очень испугалась – ты не поверила ему, догадалась, что он не обычный прохожий. Его слова доставили мне большую радость, и в то же время мне было больно представить, в каком положении ты оказалась. Много раз, вспоминая о тебе, я не находил ответов; у меня были сомнения, я испытывал неуверенность и сожаления. Оказывается, эти чувства способны ранить куда больнее, чем открытое предательство. Но никогда я не думал, что встреча со мной может нанести тебе такой большой вред.
– Вред? – Аня почти со страхом посмотрела на него.
– Законы общества очень жестоки к незамужним матерям.
Анне потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить сказанное. Наконец она сообразила, что он судит согласно укоренившимся в его сознании представлениям и традициям, весьма далеким от ее собственных, как один полюс земного шара может быть далек от другого. С этим пониманием пришла горькая мысль, что он оказался здесь, лишь движимый чувством вины, желанием возместить причиненный ущерб. Аня попыталась внутренне собраться. Чтобы скрыть обуревавшие ее чувства, она придвинула чашку с чаем и сделала несколько неторопливых глотков.
– Ты ничего мне не должен. Оставить ребенка было моим решением. Это ответственность, которую я никогда не рассчитывала с тобой делить. Но тебе не надо волноваться – меня никто не обижает и не ущемляет в правах. Ни меня, ни моего сына.
Несколько мгновений он, нахмурившись и с нескрываемой досадой, смотрел на нее:
– Неужели ты думала, что я ничего не сделаю, обнаружив правду? Не сделаю ничего, чтобы ты могла узнать, что я за человек и какой из меня мужчина?
Аня опустила взгляд:
– Ты решил, что я с благодарностью приму тебя… твое участие…
– Я поступил самонадеянно? – Он минуту помолчал. – Поймешь ли ты, если я скажу, что у меня есть оправдание? В тот день… господин Пак вместе с вашей фотографией принес мне положительный тест на отцовство. Странно, этот документ значил для меня меньше, чем то, что я понял, выслушав его рассказ. Я понял две вещи: ты знаешь, кто я, и ты… оберегаешь меня.
– Тест на отцовство?! – воскликнула Аня, потрясенная. – Наша фотография?
Она смотрела на Дам Рёна с таким выражением, что он невольно улыбнулся:
– Пожалуйста, опусти чашку.
Аня поставила чашку с обжигающим чаем на блюдце.
– Ничего не понимаю, – пробормотала она. – У меня голова идет кругом…
Неожиданно он протянул руку, словно желая коснуться Аниной ладони, но остановился. Вместо этого вынул из внутреннего кармана два конверта и положил на стол.
– У меня кое-что есть. Я ношу это с собой с тех пор, как получил.
Аня недоверчиво взглянула на него и открыла один из конвертов – в нем лежала фотография, на которой улыбающийся Илюшка смотрел прямо в камеру. Во втором оказался кусок недоеденного печенья.
– Что это?
– Наверное, мне следовало начать с самого начала, но у нас так мало времени… Я коротко рассажу тебе. Господин Пак Хо Джун – старый друг моего отца. Еще со школы. Мои родители умерли довольно рано, и господин Пак заботился о нас с сестрой. Этот человек знает меня лучше, чем кто-либо другой. Мой истинный друг. Мой второй отец. Именно он предложил мне приехать сюда – в эту страну, в этот город… Я был тогда просто раздавлен. После долгой и упорной работы вновь оказаться в положении трейни – бесправного, неуверенного в себе дебютанта… Это отрезвляло. И пугало. Мои мытарства закончились, но мне дали понять, что и лично для меня все кончено. Ужасное время! Ненависть и злость кипели во мне, как… как котел с ядовитым варевом. Я не мог спать ночами. Я больше не способен был написать ни строчки, не мог извлечь из себя ни одной ноты. Путешествие должно было дать передышку, отвлечь от мрачных мыслей. Скажу откровенно, я не верил, что меня что-то спасет или возродит, как называл это господин Пак. Тем более такая дальняя и утомительная дорога. Я приехал сюда, но меня ничто не впечатляло. Мне показывали здешние красоты и просторы, мне рассказывали какие-то истории, но я ничего не видел и не слышал. Моя голова была забита страхами и переживаниями, они не давали мне покоя и всегда приводили к одному: я не знал, как и зачем мне жить. Все утратило смысл. Самое страшное, что может случиться с человеком, – отчаяние. Это чувство бессилия, чувство, что больше не можешь двигаться дальше, как бы сильно этого ни хотел… Когда мы с тобой встретились, я был в собственных глазах ничтожнее самого бесполезного из людей… Отчаяние – это боль…
Он на мгновение замолчал, словно сосредотачиваясь, и заговорил снова:
– Дальше ты знаешь. Нашлись люди, которые оказали мне доверие. Они многим рисковали, я понимал это, был им искренне благодарен, но больше не думал, что для меня их помощь – благо. Оставаясь здесь, с тобой, я дошел до того, что не хотел возвращаться, но… уже не мог этого не сделать. Я был заложником своей жизни, и тогда это ощущалось сильнее, чем когда-либо прежде. С каким сожалением я уезжал… и в еще более растрепанных чувствах, чем до поездки сюда. Я не мог сам себе честно признаться в истинной цели моих поступков и желаний. И у меня не было честного ответа для тебя. Но даже если бы мне хватило сил быть откровенным, что я мог тебе предложить? Кем для тебя стать? Все, что мне приходило в голову, было или нелепо, или невозможно. Оставалось только предоставить тебя твоей жизни, а самому вернуться к своей. «Почему нет?» – думал я. Это было самое правильное и честное решение. Разве не так? – спросил он вдруг.
Аня опустила глаза и не ответила.
Дам Рён смотрел задумчиво.
– Не знаю, когда я осознал, что невольно замечаю все то русское, что вдруг возникало в поле моего зрения. Вопреки желанию и даже моим убеждениям. Когда стал вглядываться в европейские лица поклонников в зрительном зале, обращать внимание на изредка, но все же мелькающий в толпе трехцветный флаг, оборачиваться при звуках этой вашей невообразимой речи… В какой-то момент я понял, что это по-настоящему меня тревожит, раздражает, доставляет большие неудобства, – внезапно он улыбнулся. – Знаешь, этой осенью к первому сеульскому концерту твои соотечественники собрали пятьсот килограммов риса. Больше были только рисовые венки14* из США и Японии.
Аня не смогла скрыть удивления.
– Тебе подарили пятьсот килограммов риса?! – тихо воскликнула она.
– На самом деле гораздо больше – около семи тонн.
– Господи, зачем тебе столько? Тебе дарят рис?! Это… так принято, чтобы артисты не голодали?
Дам Рён засмеялся, почти неуловимым, скользящим движением проведя ладонью по усталым глазам.
– Я начинаю сомневаться, что ты так уж много знаешь обо мне, – сказал он. – Нет, чаги, я не буду есть этот рис. Его собрали от моего имени для благотворительных целей и отвезли туда, где он нужен детям-сиротам, старикам или бездомным.
Аня прикусила губу, поняв, что попала впросак. Неожиданно она почувствовала, что ее щеки снова начинают гореть. Собеседник не отводил от нее взгляда, но она не могла понять его истинного выражения – Дам Рён смотрел прямо и спокойно, как человек, погруженный глубоко в себя. Ее же беспокойный взгляд замер на лежащих перед нею конвертах. Молодой человек тоже посмотрел на них и дотронулся до фотографии.
– В конце июля, вернувшись из Японии, я сказал господину Паку, что поеду в Санкт-Петербург. Он выслушал меня без возражений и без удивления. Иногда мне нелегко с ним, но, должно быть, он действительно понимает меня лучше, чем я сам. Он сказал, что хочет сначала разузнать о тебе. Его доводы были разумны: прошло три года, ты могла уехать, выйти замуж, могла стать совсем другим человеком. Я… да, так и есть, я смалодушничал и согласился. Он планировал пробыть здесь не больше одного-двух дней, но вернулся только через две недели. Он пришел в студию, улыбался, был со всеми приветлив, но, едва поймав его взгляд, я немедленно прервал работу и сел к нему в машину. Мы ехали в полном молчании, пока не свернули на безлюдный берег под одну из опор моста Чхонхо. Он сказал, что у него есть для меня единственная новость, которую я должен знать. После этого дал мне фотографию и заключение ДНК-теста. И принес свои извинения. Он признался, что его не заботила этическая сторона вопроса. Тест был сделан анонимно, и если бы его результат оказался отрицательным, я о нем никогда бы не узнал. Помимо свалившейся на меня информации, больше всего я был впечатлен тем, с какой ловкостью он это проделал. Должно быть, у него были мои волосы или ногти, – признаюсь, я не стал это выяснять.
Аня молчала, замолчал и Дам Рён. Вдруг она услышала его глубокий вздох и невольно подняла глаза.
– Господин Пак, – произнес молодой человек, – кое-что прибавил к своему рассказу. Он сказал, что результаты теста представляют для меня серьезную опасность, хотя и усомнился, что эта опасность может исходить от тебя. Он не высказался прямо, но я отлично его понял. Я понял, что результаты этого теста могут и дальше оставаться тайной для Кореи и остального мира, если я не буду вмешиваться.
«Не будет вмешиваться? – беспокойно отозвалось в Аниной душе. – Что же он делает сейчас? Вмешивается? Зачем?.. Чего же ты хочешь!»
Но вслух она ничего не сказала. Было невозможно прямо задать вопрос о его нынешних чувствах, о его мыслях, о его намерениях – о том, что всегда бередило и тревожило ее и о чем он ни тогда, ни теперь, ни разу не заговорил.
Дам Рён пристально вглядывался в Анино лицо. Ее испуг, тревога, удивление, казалось, отступили, но ее другие, более глубокие чувства невозможно было угадать. Она словно застыла. Сидела молча, не глядя на него. Молодым человеком овладели мучительная неловкость и растерянность. Ему думалось, что, очутившись рядом с ним, эта девушка должна испытывать и выражать какие-то эмоции. Почему она не плачет? Или не пытается храбриться? Она могла бы его проклинать или, почуяв его слабину, дерзить и угрожать, но она просто сидела и смотрела в сторону.
Дам Рён помедлил некоторое время, решая, как поступить, и сделал еще одну попытку:
– Господин Пак признался, что нашел тебя в первый же день. Еще до отъезда я переслал ему твою фотографию и сказал, что собака твоя как две капли похожа на Атика моего друга Дже Хёна. Сидя на скамейке, господин Пак увидел, как какой-то парень привез тебя на машине, выгрузил из багажника детскую коляску, а ты вышла с ребенком на руках. Вместе вы направились к дому. Господин Пак сделал несколько снимков, вернулся в отель и забронировал билет на ближайший рейс. Вечером, накануне вылета, что-то заставило его проверить камеру. Когда он рассматривал фотографии, то заметил вот эту. Господин Пак немедленно изменил свои планы. За это он благодарен Будде, в которого верит. Наблюдая за тобой, он скоро убедился, что парень и темноволосая девушка – твои близкие друзья. При встрече я их сразу узнал. К сожалению, приехать быстро не получилось. У меня были обязательства и планы, но сегодня… сегодня день, когда я смог тебя увидеть.
«Один день? – подумалось Анне. – Нашел один день, чтобы пролететь половину Европы и Азии ради нескольких часов?»
– Анна, – вдруг позвал он, наверное впервые назвав ее по имени. – Скажи мне что-нибудь!
Аня сцепила руки под столом и по-прежнему сидела молча, не поднимая глаз. Ее мысли метались в гулкой пустоте, не находя ни опоры, ни словесного выражения; душа пребывала в смятении. Что она могла ему сказать? Какими словами описать ушедшее время, выразить свои чувства? Несчастная девушка точно онемела. Зачем он здесь? Чего он от нее на самом деле хочет, почему улыбается сдержанно и пытливо рассматривает? Он находится так близко, но кажется чужим, далеким более, чем когда-либо прежде. Обида и разочарование жгли ей грудь. В минуту, когда он ждал ее ответа – признаний ли, упреков ли, как знать? – она чувствовала лишь беспомощность. Смущенная, растерянная, Аня желала сделать и сказать так много, но оставалась неподвижна, будучи не в силах раскрыть рта.
Телефон Дам Рёна зазвонил. Молодой человек посмотрел на кран и отклонил звонок. Несколько мгновений он тоже сидел молча, вперив невидящий взгляд в опустевшую кофейную чашку, затем произнес:
– Мне пора, – и с этими словами поднялся.
Аню словно ударили – она вздрогнула и взглянула на него.
– Не волнуйся, чаги, – сказал он, и Аня вдруг увидела, что по лицу его прошла нервная судорога. Но это длилось лишь мгновение.
Дам Рён слабо улыбнулся, наклонился и дотронулся до ее щеки.
– Дождись здесь своего друга. Мы, конечно, еще увидимся.
Он подхватил с соседнего стула рюкзак, взмахнул на прощание рукой и вышел из ресторана.
Аня обмерла. Несколько минут она сидела, оглушенная частыми и тяжелыми ударами сердца, потом встала и тоже вышла из ресторана. Она долго шла сквозь толпу, озираясь по сторонам, пробегая глазами указатели и информационные табло. Спустя несколько минут она увидела Дам Рёна. Он и телохранитель Ли стояли в очереди зеленого коридора таможенной зоны. Дам Рён тоже увидел ее, но телохранитель отвлек его внимание. Спины вставших за ними пассажиров скрыли от девушки эту пару, и тогда она повернулась и медленно побрела обратно. Дойдя до какого-то поворота, Аня прислонилась к стене и прикрыла глаза. Было около половины третьего ночи – утомленное тело словно налилось свинцом, в отяжелевшей голове плыл туман. Аня ощутила неодолимое желание очутиться дома, в своей постели, укрыться одеялом с головой. Она глубоко вздохнула и в это мгновение почувствовала, что Илюша обнял ее.
– Не плачь, чаги. И не бойся. Видишь, я называю тебя как престарелый супруг свою милую старушку.
– Илюша… – пробормотала она, прижав ладони к его плечам и не открывая глаз. – Я так много хочу тебе сказать.
– Но не решаешься и боишься? Ходишь кругами, как тогда у метро? Нет, не слушай меня, это я сплоховал. Я спел тебе столько песен, а самых простых слов, чтобы выразить то, что на душе, не говорю. Стоит попробовать еще раз? Мысли о тебе преследовали и тревожили меня достаточно долго, чтобы понять. Я… – он коснулся губами ее макушки и продолжил по-русски: – …люблю тебя.
Аня подняла голову, серьезно посмотрела на него, но почти сейчас же тяжелые веки ее закрылись. Он поцеловал ее снова, на этот раз с большим чувством, как тогда, и сказал: «Спасибо!» Объятия разомкнулись. Аня поймала его за рукав, и он остановился. Ее тревожное лицо, блестящие от слез глаза заставили его сердце сжаться.
– Ты уверен? – спросила она. – А если это лишь воспоминания о том, что было и без следа исчезло? Если это иллюзии, глупые мечты? Когда они развеются, когда мы узнаем друг друга, что с нами будет?
– Вот чего ты боишься? Отвечу искренне – не знаю. Я долго и упорно работал, чтобы обрести то, что по-настоящему желаю, то, что мне дорого. Время, когда меня мучили вопросы, что дальше делать? куда идти? – в прошлом. Я осознал – все мишура и тлен, весь блеск до первого дождя, а лично у меня нет ничего, что принадлежит только мне. С того дня у моста Чхонхо прошло достаточно времени, и я не могу сказать, что оно было легким для меня. Новые страхи и сомнения, тысяча вопросов… не так-то просто заглянуть в собственную душу, но вывод, к которому я пришел, оказался самым простым и очевидным: это недоеденное печенье, которое лежит в моем кармане, дороже всего, что у меня до сих пор было. Вот и все. Вот и весь секрет счастья, чаги. Сейчас я хочу просто жить. Быть не Дам Рёном, даже не Ким Иль У… Я хочу быть тем, кого ты зовешь Илюшей.
Он осторожно обнял ее.
– Разве мог я забыть небо над озером? Небо над озером… – тихо и задумчиво проговорил он. – Столько тепла и света. Столько любви… Обещаю одно: я буду стараться. Буду и впредь усердно работать, чтобы крепко стоять на ногах. Делать все от меня зависящее для своей семьи, потому что я не из тех, кто, лежа на кане, мечтает о рисовой каше.
Аня озадаченно посмотрела на него и вдруг спросила:
– Ты любишь суп из водорослей?
– Суп из водорослей? – удивленно переспросил он. – Обычно сестра готовит мне его ко дню рождения… кажется, я не ем его чаще чем пару раз в год.
Аня увидела, как за его спиной появился телохранитель Ли и остановился на расстоянии от них.
– Теперь мне действительно пора, – сказал Илюша, но, видя, что она не в силах справиться с собой, сжал ее тонкие холодные пальцы в своих ладонях и посмотрел в ее блестящие от слез глаза.
Эта девушка… Странная, нелепая, доверчивая. Она смотрела на него, как никто и никогда не смотрел за всю его жизнь – открыто, непредвзято. С удивлением. Его удивляла ее способность краснеть и забавляла абсолютная неспособность скрывать свои чувства. Благослови бог ее бесхитростную душу! За то, что она придавала ему сил, дарила надежду. За то, что волновала, тревожила и не отпускала его.
– Когда я летел сюда, – произнес он, чувствуя, что голос изменяет ему, – я читал письмо одного мудрого и доброго человека, французского профессора. Он сказал мне, что прошлое надо оставить позади, а будущего не стоит бояться. Я больше не боюсь. Я не хочу, чтобы ты боялась или сомневалась во мне. Не хочу, чтобы ты плакала. К сожалению, близость такого человека, как я, принесет тебе много беспокойства. Возможно, именно от этого ты однажды устанешь, но пока ты захочешь оставаться со мной, я не отпущу твою руку. Слышишь? Веришь мне? Ну же, смотри веселее и улыбайся.
Он коротко обнял ее, повернулся и быстро зашагал к телохранителю Ли.
Еще минуту Аня стояла, прислонившись к стене, потом направилась к выходу. Ливень прекратился, лишь ветер доносил откуда-то с карнизов здания аэропорта редкие капли. Низкое небо над головой было серым и плотным, без единого намека на присутствие луны или звезд, но зато на горизонте светилось яркими огнями взлетно-посадочных полос. Время от времени, почти с одинаковыми интервалами оно освещалось мигающими сигналами взлетающих лайнеров и оглашалось ревом двигателей. Аня закуталась в шарф чуть не до самых глаз, как делала всегда, когда ее охватывали одиночество и холод, подошла к балюстраде открытого пандуса и еще долго смотрела на огни, взмывающие в пасмурное и беззвездное петербургское небо.
***
Открытое письмо, опубликованное на официальной странице Дам Рёна профессором Бургундского университета Франш-Конте (Безансон, Франция) Домиником Брессе:
«Месье Ким, господин Дам Рён, приветствую Вас. Как Вы? Я один из Ваших новообращенных французских фанатов, мне 62 года, я ученый, профессор психологии. Я совершенно случайно узнал о Вас. Моя студентка Жаклин, которую очень волнует Ваша ситуация, познакомила меня с ней. И Вами. Сначала я размышлял о Вашем опыте как о типичном случае. Но, ближе изучив вашу историю за последние годы, я неожиданно обнаружил, что мне выпала честь увидеть мужественного и волевого человека с интересной душой. Мне никогда не приходило в голову, что я стану поклонником звезды кей-поп и членом семьи IUnsa. Каждую неделю я нахожу время поговорить с Жаклин о Дам Рёне. Это заставило меня почувствовать, что моя жизнь ширится и растет вместе с Вами, а не движется к концу день за днем. Спасибо, что появились в моей жизни в это время.
Дам Рён, ты не против, если я буду называть тебя „мой сын“? Я знаю, у тебя нет отца и, возможно, нет рядом человека, способного направить и утешить. Позволь мне, в силу моего возраста и глубокого уважения, быть тебе другом, который скажет такие важные слова. Просматривая твои фотографии от 18 до 34 лет, я был глубоко впечатлен меняющимся выражением твоего лица: плачущего, улыбающегося, ослепительного на сцене: а также каждым твоим успехом на экране. Ты доставил мне большую радость, вызвал мое сочувствие и заставил меня гордиться тобой. Я был взволнован, как в тот день, когда впервые стал отцом. Как и тогда, мое сердце наполнилось надеждой на будущее своего сына, я хотел обнять его, научить его любить этот мир, утешать его, когда он падает, праздновать его победы, гордиться им, когда он становится мужчиной, разделять его радость, печаль, гнев…
Дам Рён, хотя мы живем в разных странах, находящихся на расстоянии тысяч миль друг от друга, я благодарен тебе за то, что позволил мне вновь испытать радость отцовства, и это волнение заставляет меня чувствовать себя возродившимся. Я хотел бы быть тебе другом и сопровождать тебя в оставшуюся треть моей жизни.
Когда Жаклин сказала мне: „Профессор, вы могли бы написать Дам Рёну“, я подумал о своем последнем письме, написанном от руки. Я отправил его моему старшему сыну, который учился тогда за границей. В то время мой сын, моя жена и я жили в трех разных местах и не могли быть рядом. Я чувствовал их одиночество и обиду, но ничего не мог поделать, кроме как утешить их своими письмами. Прошу прощения за то, что я пишу тебе эти слова с желанием утешить уже после того, как ты пережил так много трудностей, но все же не утратил решимости. Но, сын мой, хотя ты сам способен все преодолеть, я хочу сказать тебе, как старик с богатым жизненным опытом и как отец: ты состоялся как прекрасный сын, брат, друг, воин и человек. Ты никогда не отступал. Ты ни о чем не сожалел, справляясь с невзгодами. Успех не сделал тебя самонадеянным, ты научился мирно жить со своим внутренним „я“, несмотря на взлеты и падения. На мой взгляд, сильный человек должен быть сильным не только телом, но и духом, а также иметь мужество брать на себя ответственность и идти вперед с любым бременем на плечах. Ты должен гордиться собой. Теперь я взял тебя за образец, чтобы вдохновлять моего внука и моих учеников.
