John Hall
365 дней тоски
Я слушаю её и выгребаю из карманов мелочь, которую мне платят за работу грузчиком и лопатчиком. Правда смотрит на мои действия так, как продавец в магазине игрушек наблюдает за тем, как малыш аккуратно вскрывает свою свинью-копилку и высыпает на прилавок скопленные йоты, а затем спрашивает у старших: «А у меня хватает на игрушку?».
– Ладно тебе… мы на это живем, – говорит Правда. – Смотри, это пойдёт на оплату хостела, – она отложила три четверти денег из моих карманов, – а это на пожрать, – она отложила оставшуюся часть в другую сторону и посмотрела ещё раз. – Вообще, я так понимаю, если бы ты сам жил, у тебя оставалась бы очень неплохая для одного человека сумма. Так что всё отлично! Не парься! Это же кооперативная работа!
Я смотрю на свою спутницу, на засаленные, пропитавшиеся по́том купюры из моего кармана, смотрю на две шаурмы, которые принёс, когда шёл с дежурства, и презираю себя. Психоз и рассудок смеются, сетуя на следующее:
«Хорошо, что у тебя не было собственной семьи!
Такой неудачник, как ты, не смог бы построить полноценную ячейку общества!
А единственным добытчиком в семье была бы твоя женщина, ведь так, да?!»
Психоз пытается пошутить, но лишь играет с тупым ножом, располосовывая квинтэссенцию остатков души.
«Самэц!» – проговаривает рассудок, после чего моя голова концентрирует в себе максимальную дозу ядовитого смеха, который мне приходится проглотить, чтобы не сорваться на спутницу. Ведь она не виновна в том, что у неё талант есть, а у меня такового нет, и я вынужден вкалывать за гроши, лишь бы заработать хоть что-нибудь.
День сто девяносто пятый.
– Собираемся и бежим отсюда! Срочно! – Правда влетает в мужское крыло хостела и кричит мне, не обращая внимания на других койко-арендаторов. Я сразу срываюсь с места. Моё плането-вращающее путешествие многому меня научило. К примеру, если кто-то говорит мне о том, что надо бежать без оглядки, значит, так и надо поступить, причём, моментально.
Мышцы напрягаются, выталкивая меня с места. Я беру свои вещи, в том числе новый телефон с беспроводными наушниками, которые возненавидели психоз и рассудок; документы; минимальный узелок с вещами; деньги в двухслойном чехле из контрацептива и целлофанового пищевого пакета.
Жизнь научила не задавать лишних вопросов во время разрешения ЧП. По этой причине я вылетаю в главную комнату, с квадратными глазами подбегаю на рецепцию и прошу в срочном порядке выписать нас. Для убедительности бросаю немного денег из кармана на стойку, и это становится катализатором мгновенной реакции девочки-администратора. Правда в это время собирает свои вещи и распихивает увесистые котлеты в двухслойных чехлах по карманам своих хаки-брюк. На всё про всё у нас уходит несколько минут, и мы уже готовы бежать. Двери хостела распахиваются, и в главный зал заходит четверо в гробовых костюмах. За несколько секунд до этого я успеваю увидеть представителей гончей касты и прошу девушку с рецепции помочь нам бежать. Благо холл пуст, нас никто не видит, и администратор позволяет нам спрятаться под стойку.
– Нам нужна она.
Самый высокий, со скошенным лбом, кладёт что-то на стол. Мы понимаем, что Правду ищут по фотографии.
– Она зашла в женскую комнату. Я позову, – проговаривает администратор.
– Мы сами зайдём, – гремит все тот же бас.
– Но там же женщины.
В эту секунду со стороны столовой в главное помещение заходит мужчина в форме с нашивками «охрана».
– Останови их! – говорит она, обращаясь к мужчине, но мы не видим того, к кому обращается девушка. Возникает тяжёлая, по всем параметрам и общим ощущениям, пауза.
День сто девяносто шестой.
Сидя под длинными и красивыми ногами девушки-администратора и стараясь не обращать внимания на плохо прикрытые микро-юбкой формы «колокольчик» полупрозрачные стринги, я слушал её краткий диалог с бугаями и смотрел на дверь с табличкой «Employees only». В этот же миг рука Правды потянулась к тонкой полоске нижнего белья, сидящей до неприличия низко на бёдрах. Моя спутница аккуратно, как сапёр, засунула под резиночку свёрнутые в трубочку купюры, слегка оцарапав деньгами нашу спасительницу.
– С ней был парень! – крикнула администратор. – Он жил там… – она ткнула пальцем в сторону мужского крыла, – И он был там последние полчаса. Такой высокий, жилистый, с коцаной прической! – Она кричала это и активно жестикулировала, стараясь выкроить нам немного времени.
Послышалась череда тяжёлых шагов. Видимо, ребята были профессионалами, и вопрос поиска провинившихся не был для них вопросом из-за будничности таких ситуаций. Гробовые быстро расправились с мужской спальней, перевернув её за несколько секунд. Затем беспардонно ввалились в женскую. Всё по скорости происходило на пределе возможного. Своим сообщением администратор дала всем нам необходимые секунды.
Она быстро подняла одну ногу и носочком указала на ту дверь, на которую смотрели мы с Правдой, а это значило, что мы можем быстро перейти к следующей задаче нашего удивительного стелс-квеста. Я отдельно отметил одностороннюю пошлость происходящего и абсурд ситуации.
Мы прокрались в небольшую комнату с холодильником, столом, диваном и телевизором, работающим на низком уровне громкости. Здесь не было окон, но была ещё одна дверь. Она вела в совмещённый санузел. Здесь мы обнаружили полноценное окно в пластиковой раме с толстым матовым стеклом. Первая часть нашего побега подошла к логическому завершению.
День сто девяносто седьмой.
Мы выскользнули из щупалец большого моллюска, и тут я понял, что совершил огромную ошибку до начала нашего с Правдой побега. Спутница посмотрела на меня с вопросительной гримасой, а после вовсе посмотрела на меня со смесью скепсиса, ненависти и презрения.
– Что ты забыл?! – спросила она злобным шепотом.
– Кого… – потупившись, сказал я. На этот момент мы уже обогнули здание хостела и сейчас, из-за угла, аккуратно наблюдали за главным входом.
– Стыд тебе! Стыд и срам тебе! – она ругала меня сквозь скрипящие зубы и глухой свист связок.
– Откуда ж я знал?! – возмутился я, и в какой-то мере и степени я был прав в своём возмущении, ибо не мог даже подумать о том, что не будет возможности зайти в комнату и забрать аккуратно отложенную в сторону сумку вещей. Конечно, часть я взял с собой. Но это было то, что спокойно уместилось в руках
– И что ты предлагаешь? – она заранее знала мой ответ. – Нет! Закройся… ничего не хочу знать… Буду ждать здесь, – сказала она.
– Вот, правильно, отлично… И, кстати, по твоей вине мы попали в это дерьмо… Потом, готовься, я буду задавать большое количество вопросов, – сказал я и, не дав ей ответить, на полусогнутых двинул в сторону входа. Смотреть приходилось из-за угла, сильно щурясь, чтобы разглядеть то, что происходило в холле, при этом я осознавал, что с другой стороны меня прекрасно видно.
«Вот так, да?
Просрал всё то, что осталось от друга?!
От того, кто спас нашу никчёмную жизнь, да?!»
Мой психоз решил поиздеваться надо мной.
«Стыд и позор!» – естественно, разум также не упустил своей возможности высказаться, пока я изучал пустой по непонятной причине холл и возможность проскочить до мужского крыла и выйти через главный вход.
День сто девяносто восьмой.
Два бугая вышли со стороны той комнаты для персонала и встали около девушки в микро и начали общаться с ней в крайне беспокойной манере. Я понял, что лезть туда сейчас – не вариант. Но также я не мог позволить себе оставить друга. Пришлось вернуться к Правде с пустыми руками и домыслом о том, как можно спасти друга.
– Совсем жопа? – шёпотом спросила она , увидев меня, вернувшегося ни с чем.
– Да… Но есть мысль… – сказал я. – И первое, что нам придётся сделать, это спрятаться чуть подальше отсюда. Боюсь, «эти» сейчас выйдут через то же самое окно и будут бегать вокруг как озверевшие, и не дай бог нам попасться. Будут стрелять…
– Думаю, ты прав… Но куда? – Правда развела руками в вопросительном жесте, полном искреннего непонимания.
– Не всегда «прятаться» значит «скрываться», – сказал я, вспомнив всю свою прошлую жизнь, в которой я был невидимкой, пустым местом. – Достаточно стать никем и ничем.
Я окунул руку в пыль под ногами и смачно размазал по лицу Правды, после чего сотворил то же самое со своим лицом. Потом я взял её за руку и, не обращая внимания на клокочущее возмущение, потащил в сторону примеченной мной помойки, принадлежащей хостелу.
– Ныряй! – шёпотом, настойчиво сказал я, указывая на смердящий контейнер, в котором смело можно было разместить несколько десятков тел.
– Да пошёл ты, – она вырвала руку и отошла в сторону.
– Ну и чёрт с тобой… – сказал я и нырнул сам, чтобы испачкаться и провонять.
– Ты чё, гусей погнал?! Нахера?! – спросила Правда, наблюдая за мной, как за больным, что гадит посреди улицы.
– Наблюдай!
Я вылез из помойки и даже торжественно водрузил пропитавшуюся помойной жижей использованную прокладку на плечо. На другое плечо не менее торжественно закинул использованный контрацептив. Мое чувство мерзкого практически исчезло после пережитого в городе Свалке. Правда наблюдала за мной со смесью тошноты, отвращения и интереса.
День сто девяносто девятый.
Вваливаюсь в холл хостела с единственной мыслью: «Жаль, не накидался алкашкой для полноты образа… А жрать мусор… я больше не намерен».
Ещё? Я внезапно осознаю правду, касающуюся моего актёрского таланта. Она заключается в том, что таланта нет, актёр – дерьмище. Но, несмотря на это, я упорно стараюсь вести себя так, как если бы был вусмерть ужратым.
Вваливаюсь в холл хостела и враскачку направляюсь к стойке администратора, около которой стоят здоровые детины и грозно общаются с девушкой в микро-юбке «колокольчик». Подойдя, падаю к одному из детин на плечо.
– Братан! – мой голос хрипит всеми переливами белого шума. – Братан, отойди, по-братски, да?! – Слушаю череду бранной речи, направленной на меня. Физически чувствую, как на меня давят взгляды всех богатырей, вставших на путь защиты не той стороны, которую они защищали в былинах. Отворачиваюсь от них и перевожу свой взгляд на девушку. Она зажимает нос пальцами и смотрит на меня со смесью тошноты, омерзения и непонимания. Подмигиваю ей.
– А я с тобой устроил бы уи-и-и! – хватаю себя за мужество одной рукой, другой рукой изображаю вращение лассо, раскачиваюсь на ногах. – Но не щас! – поворачиваюсь к мужчинам, которые, опешив, наблюдают этот спектакль одного херового актера. – О! Спáленка! – и направляюсь в сторону мужчин, стоящих по пути в мужское крыло.
– Эй! Ты кто такой?! – каждое слово звучит через старорусскую букву «Ѣ». – А ну-ка! Взять это чучело! – произносит, по всей видимости, главный.
– Да ты глянь на него! – все приехавшие закрывают носы рукавами своих пиджаков. Говорит один, а остальные подхватывают его возражение. – А вонища! Просто!
Каждое слово произносится в связке «братан» и все той же «Ѣ». Я в двух шагах от гор, вставших на моем пути к спасению головы друга.
«Давай!
Сделай это!
Если ты решил воплотить собой мерзость – делай!»
Мой психоз ржёт и наслаждается происходящим. Мой рассудок также веселится от происходящего.
Делаю рывок вперёд, типа споткнулся, и повисаю на двух крепких мужичках в гробовых. Мои плечи, увенчанные не самыми приятными предметами жизнедеятельности и гигиены, при этом практически упираются им в лица. Слышу возглас брезгливости. Одного из них тут же начинает тошнить. А моё нутро ликует от этого!
«Если не можешь одолеть врага физикой тела и навыком боевого искусства, найди способ сломить мораль», – рассудок в моей голове откровенно ржёт.
День двухсотый.
– Пошёл прочь!
Клацает затвор пистолета. Дуло направлено на меня. В мою голову. Практически в упор. Человек, угрожающий мне огнестрельным, не знает, что мне не страшно. Даже мой страх не понимает, что должен быть у руля в моей голове. Он наблюдает за происходящим со зрительской трибуны вместе с нерешительностью, паранойей, вместе с психозом и рассудком.
– Ладно-ладно, братан! – поднимаю руки вверх, покачиваюсь и через секунду падаю на пол так, как падает пьяный, внезапно для себя потерявший равновесие. Встаю точно так же, придерживая мир под ногами рукой, якобы влияя на вращение планеты. На меня смотрят с нескрываемым отвращением. Пистолет тоже наблюдает за мной.
– Я, короче, пойду лягу, – бросаю это, повернувшись к девушке за стойкой. Не обращаю внимания на хлопцев в гробовых костюмах. Они не понимают происходящего, и это мне на руку. Кажется, мне удалось ошарашить их и озадачить одновременно. Через несколько секунд, когда я стою на пороге мужской спальни, в моё предплечье впиваются длинные, тонкие пальцы длинноногой девушки в микроюбке.
– Ты не пойдёшь туда, – она дёргает меня за руку, якобы стараясь помешать. – Эй! Помогите мне выкинуть этого бомжа отсюда!
Бритоголовые смотрят за происходящим и смеются над происходящим.
– Ладно! – произносит тот, кто до сих пор держит мою голову под присмотром дула. – Этих тут нет. Успели свалить или ещё не пришли… а она сама пусть разбирается со своими проблемами.
Мужчины покидают холл. Мы ещё некоторое время проводим в наигранной борьбе, чтобы быть уверенными в том, что гончие не вернутся. Ну, или, во всяком случае, скоро не вернутся.
День двести первый.
– Прости за неудобства… – говорю я. – Надеюсь, та сумма, которую мы тебе спонсировали, компенсирует все косяки, с нами связанные, – в ответ на это девушка одобрительно кивает. – Мне нужное кое-что забрать и… можно принять душ у вас в стаффе?
От меня откровенно смердит до рези в глазах. Девушка некоторое время изучает меня взглядом.
– Чёрт с тобой… – отвечает она. – Только быстро и убирайтесь отсюда! Мне ещё рвоту тут из-за тебя убирать! – её настроение внезапно меняется.
– Да, хорошо, – отвечаю я. – Сейчас заберу своё из комнаты и… – по взгляду администратора понимаю: надо действовать быстро, иначе придётся доплачивать за лояльность. – Спасибо! – скромно произношу я и залетаю в мужскую спальню. Там, с небольшой тумбочки, забираю голову своего друга и выхожу из хостела на улицу, чтобы отыскать там Правду.
– Правда! Правда, ты где?! – двигаюсь на полусогнутых, обращаюсь полушёпотом. – Правда, это я!
– Не ори, дебил! – раздаётся голос, но я не пойму, откуда именно.
– Где ты?!
Делаю поворот на триста шестьдесят, но ни единого намёка на её присутствие.
– Да тут я! – Из-за плотной ограды невысокого, стриженного под форму «блок» куста поднимается моя спутница. – Достал… Ой… Фу!
Она смотрит на меня и через секунду вспоминает о той самой «ять», что является древней буквой славянского алфавита.
– На! – Протягиваю ей голову киборга. – А я метанусь, приму душ… меня пустили в стафф. Подваливай по улице к тому окну, из которого мы бежали. Туда закинешь мне что-нибудь из вещей и валим!
В ответ получаю утвердительный кивок. Быстро возвращаюсь в хостел.
– Есть пакет для мусора? – спрашиваю у длинноногой девушки в микро-юбке, которая, склонившись, убирает пол при помощи швабры. Если не знать о том, что конкретно она убирает, то со стороны это смотрится на грани эротики и пошлости.
Девушка отвлекается от своего занятия. Подходит к стойке и из ящичка достаёт свёрток чёрных мусорных пакетов. Срываю один и направляюсь в душ. Все свои шмотки складываю и выбрасываю. Этими вещами я больше никогда не воспользуюсь.
День двести второй.
– И что дальше? – спросила Правда, когда я вышел к ней через оконную раму, украшенную мутным, как сама жизнь, стеклом.
– Если я все правильно понимаю, нас так просто не отпустят… тараканить повозку нет никакого смысла. Следовательно, побег налегке. Ещё я уверен, что эти ребята уже повесили на наши жизни приличный ценник, так что с этого момента наше путешествие превратится в приключение.
Мы сидели под окном и не спешили выдвинуться с нейтральной зоны.
– Мы можем вернуться в мой город, – сказала Правда. – Там я смогу решить все возникшие вопросы… Потом продолжим.
– Делай как знаешь… На моём пути дороги назад нет. Она исчезает, как только я делаю каждый следующий шаг, – холодно ответил я. Ещё пару минут мы сидим молча и затемняем тьму ночи тьмой собственных мыслей.
– Пора, – произнёс я и, выбрав любое направление, отправился на поиски побега из города.
– Я с тобой! – голос Правды содержал в себе едкий концентрат вредности и настойчивости. – Пусть будет по-твоему… Побегаем…
Тёмного времени суток в этом городе нет. Во всем виноваты яркие огни игорных заведений, борделей, кабаков и больших гостиниц. Конечно, при большом желании, можно найти место, лишённое такого количества света, и оно либо будет на отшибе, либо в лабиринте спальных районов, предназначенных для жизни обслуживающего персонала. Нам повезло с жильём, но нам не везло сейчас, так как мы шли по заполненным улицам, освещёнными лампами до дневного уровня.
А ты знаешь, для чего предусмотрено такое устройство?
Ты ведь знаешь, для чего в этом городе никогда не гаснет свет?!
Конечно же ты знаешь причину, по которой в этом городе всегда поддерживается освещение!» – мерзко хихикал мой психоз, обращаясь к рассудку.
«Чтобы не город работал на людей, а чтобы люди работали на город и несли… несли свои туши, наполненные звонкими монетами, в желудки Мамона», – рассудок сумрачно отвечал моему психическому расстройству.
День двести третий.
Мы нашли, куда свернуть, чтобы погрузиться во мрак. В сумрачные звуки тьмы, пропитывающие, пронизывающие нутро ужасом, тревожным предчувствием и странным ощущением слежки из-за угла. Так мы шли. Долго. Петляя в муравейнике.
– Не нравится мне здесь, – сказала Правда. – Такое ощущение, что канализация будет куда светлее, чище и не будет иметь такого количества тупиков.
Я промолчал из-за полной сосредоточенности на окружившей нас тьме.
– И почему меня не покидает чувство, будто бы за нами кто-то следит? – спросила Правда, и от макушек до пяток прокатилась колючая волна.
– Значит… не мне одному так кажется, – проговорил я полушёпотом, посмотрел вокруг, и мне показалось, что «вокруг» посмотрело на меня. Поймать такую паранойю в себе было откровением даже для моей каноничной паранойи, которая мирно пила чай за столом со страхом и нерешительностью.
«Оу!» – выдохнула моя старая паранойя.
«Не подходи!» – сказал страх.
«Прив…» – нерешительность захлебнулась собой на полуслове.
– Нам надо на главную улицу, – сказал я, почувствовав удушье. – Мне здесь нечем дышать!
– Ты совсем больной?!
Белки глаз Правды въелись в мои очертания так, будто бы были красным вином, попавшим на белоснежный шёлк.
– Дышать. Не. Могу, – проговорил я, чувствуя то, как лёгкие сжимаются, а диафрагму сводит судорогой.
– Связалась на свою голову! – пробурчала Правда, схватила меня за рукав и потащила в сторону главной улицы. Точнее, она думала, что ведёт нас в сторону выхода из закоулков. На самом же деле она лишь приближалась к центру улья. Я это чувствовал так же, как улей чувствовал это и сгущал вокруг нас количество демонов из города Казино.
День двести четвёртый.
«Меня. Поглотила. Тьма.
Снаружи. Внутри. Полностью.
Слышу. Биение. Сердца.
Далеко. Тихо. Редко».
Как во время совершения первого прыжка с парашютом. Дыхание сжалось в горле и не желает двигаться… как кусок чёрствого хлеба, как глоток холодного чая, как гордость, как собственная ничтожность.
– Эй! Эй! Приди в себя! – откуда-то раздаётся голос Правды. – Эй! Очнись! Бомжара! – я слышу истерику в её полутонах обречённости и страха. – Эй! Коряга! Вставай! – слышу хруст и треск старой мембраны наушников в каждом её слове.
«Тьма. Поглотила. Меня.
Внутри. Ощущаю. Полностью.
Холод. Нависшей. Пустоты.
Биение. Сердца. Редкое».
Словно кубарем скатываюсь с заснеженной горки и испытываю от этого удушающий восторг, заставляющий после спуска некоторое время лежать на спине и смотреть в прекрасное небо.
– Да приди же ты в себя! – Правда пинает обмякшее тело одного постаревшего молодого человека в самом расцвете заката собственных лет. – Поднимайся! Пожалуйста… – она падает на колени и бьёт одно тело по щекам, но от этого нет никакого толка. – У нас проблемы!… Пожалуйста… – я перенимаю всё отчаяние, сконцентрированное в её тихом голосе.
«Нависшей. Пустоты. Холод.
Ощущаю. Снаружи. Тела.
Сердца. Биение. Громкое.
Поглотило. Тьму. Полностью».
Момент крайне ясности, абсолютной истины, чистейшего понимания мироздания вдыхает в мою обезличенную скорлупу из сосуда для души луковую свежесть смердящей ямы для нечистот, и я могу рассмотреть множество скрюченных силуэтов, сверкающих своими глазами в нашу с Правдой сторону.
– Паскуда! – она ругается, испытывая смесь из ненависти и счастья. – Я думала, ты сдох и бросил меня здесь! Я думала, что тоже помру здесь!
Она то ли бьёт меня, то ли обнимает. Не могу понять. Но это неважно. Вокруг нас слишком много мерзких тварей из городской тьмы.
День двести пятый.
После событий в городе Женщин. После нашего с киборгом посещения города вечного холода, борьбы за выживание и чиновничьего бесчинства. После той войны, в которую мы были впутаны на Свалке, я выучил один жизненно необходимый урок: в этом мире необходимо знать, когда вовремя и как к месту быть злым… и подготовленным.
– Ну что, шпана! А-ну, стройсь в шеренгу по одному, будем сдавать кровь и жир из тесных черепных ящичков, на опыты.
Я приобрёл отличный ТТ и три дополнительных обоймы, приобрёл несколько коробков патронов перед тем, как покинуть город Офисного планктона, и с этого момента держал при себе небольшой боезапас из тридцати трёх пуль, из которых тридцать две были в рожках и одна, самая главная, всегда была на взводе, всегда была готова втоптать жизнь одного гуманоида в мягкий грунт.
Поднимаю руку и хочу сделать первый, предупредительный, в воздух, но что-то останавливает меня. Может быть, голоса рассудка и психоза, а может быть, интуиция… Чёрт знает… Но я не делаю задуманного и опускаю руку вниз. Правда смотрит на меня как на умалишенного. Возможно, она права. Возможно, я действительно безумец, но я лишь смотрю в окружившие нас чёрные силуэты с бездонными глазницами, полными нищеты и готовности порвать кусок мяса за кусок мяса и пару купюр.
– Что ты делаешь?! – спрашивает у меня опешившая Правда, глаза которой стали похожи на две долларовых монеты.
– Они не тронут нас, – отвечаю я. – Они чувствуют тьму внутри меня, а я чувствую их тьму, – эти слова вырываются из меня голосами рассудка и психоза. – Они такие же, как и я… всего лишь пустые ублюдки.
День двести шестой.
Бродяги, нищие, наркоманы, даже псины, охраняющие свои территории, отступали в тот момент, когда мы с Правдой проходили мимо. Она смотрела на всё с опаской, со страхом. Я лишь шёл вперед, ощущая это прекрасное единение тьмы внутри меня и той, что внезапно окружила нас в лабиринте закулисья города Казино.
Мы приближались к главному проспекту. Впереди слышались музыка и гомон толпы, в то время как в тёмных переулках была совершенная тишина и лишь изредка прошмыгивал кто-то с шуршащими пакетами, полными продуктов, бухла и сигарет.
– Что с тобой произошло? – Правда смотрела мне в спину. – Почему ты вырубился?!
– Возможно, я просто устал… возможно, что-то потустороннее вселилось в мой разум… возможно, это был простой сердечный приступ, – холодно перечислял я. – Думаю, это неважно.
Мы сделали очередной поворот и очутились в сотне, может, в паре сотен метров от вечно искрящегося карнавала.
– Ты больной!… – прошипела Правда, подойдя ко мне и при этом посмотрев в мои глаза.
– Не больше тебя, – холодно ответил я, наблюдая азарт и интерес в её глазах. – А ещё… если мы всё же намерены остаться в живых, надо найти подходящий транспорт.
– Подожди, – сказала Правда. – Когда ты намерен спросить у меня о том, почему у нас возникли такие проблемы?
– Меня это не интересует, – сказал я. – Это уже в прошлом…
«Уже в прошлом…», – повторил мой рассудок на манер эхо.
– Но… я же… старалась… —запричитала Правда. – А ты! Скотина!
– Хорошо… рассказывай… Почему случилось то, что случилось? – спросил я, когда мы стояли у самого края тьмы и света.
– Я играла на деньги… большие и очень большие деньги, – сказала она, не удивив меня. – Но главной моей целью была информация, – сказала она. – В этом городе, в андеграунде, есть механик, который чинит, создаёт и улучшает игровые автоматы.
– И? – спросил я, примерно зная, что она скажет.
– Возможно, он сможет вернуть твоего друга к жизни, – вот что сказала Правда.
День двести седьмой.
– Как. Нам. Его. Найти? – спрашиваю я спустя несколько минут гнетущей тишины. Всё это время я обдумывал слова своей спутницы. Я был совершенно готов отправиться на поиски способа, варианта восстановить моего друга и назвать его после этого «Феникс». Единственное, что меня смущало – очередной спуск под землю. Из моего печального опыта я заранее знал, что это не самая удачная затея. С другой стороны, я был готов рискнуть своей жизнью, чтобы уплатить свой долг.
– Как. Мне. Его. Найти? – спрашиваю у Правды, брови которой тут же становятся похожими на треугольную крышу загородного домика.
– Что значит «мне»? – спрашивает она язвительно, ловко уворачиваясь от прохожих.
– Я не имею права рисковать нашими жизнями… только своей, – отвечаю я и вновь ловлю на себе её взгляд, полный скуки, пренебрежения и даже презрения.
– Ты рискуешь своей, я буду рисковать своей. Не бери на себя слишком много, в том числе лишней ответственности, бомжара, – говорит Правда.
– А что, если с тобой что-то случится? – спрашиваю я, стараясь сохранить безразличие в своём голосе.
– Это случится со мной, и это будет моей трагедией. Если что-то случится с тобой, это случится с тобой и будет твоей трагедией, – говорит Правда. – Так что закрой рот и слушай внимательно.
Она резка в том, что рассказывает мне обо всём, что ей удалось выяснить насчёт расположения мастерской игровых автоматов. Не сказать, что эта информация даёт большое количество сведений, но это больше, чем не иметь ничего.
– То есть этот чувак работает где-то в подвалах центрального казино, так? – спрашиваю я.
– Да, – кивает Правда. – Это и казино, и ратуша, и резиденция мэра, и всё остальное прочее. Многоуровневая система здания позволила разместить здесь всё подряд… в одном месте.
– Тебе нечего терять? – спрашиваю я у неё.
– Да! Я впервые чувствую себя свободной! – отвечает она.
«Свободная Правда, – ухмыляется мой рассудок. – Я никогда раньше такого не слышал!»
День двести восьмой.
– Так… ты выиграла деньги, и? – спрашиваю я у Правды.
– Какие деньги? – отвечает она вопросом на вопрос.
– Не прикидывайся, – в моём голосе холод хотя бы потому, что это слишком глупая ситуация.
– В смысле? – Правда изображает искреннюю, истинную невинность.
– Повторяю свой вопрос. Где деньги, которые ты выиграла? – в моём голосе гром тонкого профиля.
– С чего ты взял, что я что-то выиграла? – спрашивает Правда, и здесь я начинаю сомневаться в своей догадке.
– Хорошо… ладно… Что, в таком случае, случилось, по какой причине за тобой охотятся бритоголовые в гробовых костюмах?
Мои психоз и рассудок так же, как и я, не понимают и не могут найти причинно-следственную связь между событиями.
– Первая причина в том, что я задавала слишком много вопросов… Я так думаю, – говоит она и прибавляет шаг, обогнав меня на два корпуса.
– Какие ещё есть причины? – спрашиваю я, догнав её, стараясь докопаться до сути и придумать то, как пробраться в улей.
– Ну… эм… я попыталась смухлевать, – говорит она, и её тут же заливает краской. – Мне было интересно, получится или нет, – услышанного достаточно, чтобы всё понять. – И нос сломала случайно одному из охранников, когда меня пытались скрутить… и убежала, в итоге.
– То есть дела хуже некуда. Так? – спрашиваю я.
– Наверное…
Впервые за всё время общения Правда тупит свой взгляд.
Несмотря ни на что, мы приближаемся к главному зданию города Казино и, в самых лучших традициях жанра, у нас нет плана. Я готов к тому, чтобы сдаться и запросить встречу с этим великим умом всех умов, но моя нерешительность решает вспомнить свою молодость и вцепляется в меня так, что мне становится тяжело дышать.
«Нет, родная, – думаю я, обращаясь к небольшому демону, который в прошлом всегда был со мной, словно тень. – Не в этот раз… не сегодня», – беззвучно проговариваю, тем самым устанавливая свои правила и отсылая нерешительность в один из самых отдалённых углов в своей бездонной голове.
День двести девятый.
Истерический смех, наполненный эссенцией экстаза и квинтэссенцией счастья, вырывается из меня одной не затухающей звуковой волной. Возможно, я совершил самую большую ошибку в своей жизни… Возможно, наоборот, это первый правильный выбор, сделанный мной за мои почти тридцать лет.
Я уступаю управление нашим общим телом, отдав его в руки психоза и рассудка. Они заливаются, истошно кашляя смехом. Они смеются так, будто бы до этого кому-то есть дело. Будто от этого зависит жизнь всего человечества! Будь на их месте я, я бы молчал, испытывая отвращение к человечеству!
«Теперь мы – маленький завод по производству ящичков, в которых поместятся Персональные человеческие жизни с их пожитками!» – психоз, все его голоса, слились воедино и неистовствуют. Я наблюдаю за тем, как рассудок ловко правит вооружённой рукой и одна за другой умело спускает тяжёлые люстры с высокого потолка по принципу один к одному, выстрел – пуля.
«Гастон Леру был прав! Люстры предназначены для роскошных, наполненных воплями падений в фойе! Для моментального преобразования людей в картонные коробки с дерьмом!» – психоз такой психоз…
Правда бежит чуть впереди меня, пригнувшись, закрывая уши ладонями, в судорожной попытке найти лестницу вниз или лифт, или дверь, около которой будет самое большое скопление гробовых. Мы пересекаем зал центрального казино, разрезая его напополам. Я сбрасываю вторую обойму и отсчитываю количество оставшихся патронов.
«Ровно половина», – думаю я в ту секунду, когда рассудок, правящий руками, вталкивает третью из четырёх обойм и передёргивает затвор. Спринт с препятствиями продолжается, и я уже думаю о том, что в скором времени должен буду остановиться и собрать оружие у поверженных головорезов.
Правда спотыкается о ногу одного из посетителей и летит вперёд. Я вижу то, как она руками хватает воздух в попытках зацепиться и поймать равновесие. Но я не лучше. Мои колени, с разницей в миллисекунды, пронзает боль, и я сам отправляюсь в полёт, руками вперёд, после чего падаю на живот, а лицом прокатываюсь по осколкам хрусталя люстр. Поворачиваю голову, чтобы постараться найти причину своего падения, но вместо этого щекой принимаю вес и неровность протектора ботинка, который вдавливает мою голову в осколки, рассыпавшиеся на полу.
