John Hall
365 дней тоски
«Человеком, – хотел было подумать я, но остановился. – А что это значит «быть человеком»? – вопрос, который заставил меня прервать череду размышлений.
– Эй! Что значит быть киборгом? – обратился я к своему другу.
– Работать, – ответил тот, не воспользовавшись ни единой секундой на раздумье.
– То есть ты хочешь сказать, что человек – тот же самый киборг? – хмыкнул я, понимая, что истина где-то рядом.
– Нет. Быть человеком… другое, – сказал мой друг.
– Да? И что такое быть человеком, по-твоему? – спросил я, пользуясь очень удачным случаем.
– Работать и чувствовать себя отбросом, – сказал киборг. – А быть киборгом – просто работать. Не испытывая ненависти ни к работе, ни к окружающим, ни к себе.
Мне нечего было ответить на это заявление. Даже рассудок и психоз не изъявили никакого желания высказаться, так как согласились с тем, что сказал киборг.
«Всего лишь грязь», – выдохнул рассудок в огромной, опустошенной комнате, где обычно размещаются мысли, и его слова застыли в пространстве стен в виде протяжного эхо.
День сто тридцать восьмой.
Моему другу соорудили протез, чтобы заменить обломок. Это были компактные пневматические щипцы, которые прекрасно хватали и крепко удерживали самые различные предметы. За это мы расплатились частью заработанных денег.
Я уставал до крепкого сна. Впахивал до полного отсутствия мыслей. Даже голоса психоза и рассудка перестали донимать меня, и я почувствовал спокойствие. В связи с этим, я осознал одну истину: «Человек счастлив, пока чем-то занят». Самое главное в том, чтобы не давать мозгу продуцировать мысли. Как только в голове начинают копошиться мерзкие червячки раздумий, сразу дела кажутся утомительными и длинными. Мысли – яд для тела и для души…
– О чём думаешь? – спросил меня мой друг, вырывая из закрывающейся клетки.
– Ой… да так, – ответил я, продолжая кидать сено вилами.
– Лучше начни размышлять о том, куда мы отправимся дальше, – сказал он, хватая тележку при помощи своей руки и нового протеза. – Ты же не собираешься остаться здесь навсегда?
– Нет… ни в коем случае, – ответил я, но что-то сидящее внутри меня ухватило эту мысль, саму идею. «Отсюда срочно надо бежать», – подумал я, осознав высокую вероятность того, что могу остаться здесь.
День сто тридцать девятый.
– Спасибо вам за гостеприимство, – сказали мы, стоя на пороге дома, в котором незаметно для себя провели несколько месяцев. Я до сих пор не мог поверить в то, что время столь скоротечно… особенно тогда, когда у тебя нет времени, чтобы думать о времени.
– Возвращайтесь! – огромный бородатый добродушный мужчина с внешностью кровожадного мясника махал нам рукой точно так же, как и его домашние, которые, безусловно, успели привыкнуть к нам.
«Ни за что…» – где-то в отдалении проговорил психоз.
«Ни-ког-да…»
«Ни в ко-ем слу-ча-е!»
«Ни при каких обстоятельствах».
Расстройство личности равномерно становилось громче. Я даже заметил пропорциональную зависимость: чем дальше мы были от дома фермера, тем более отчётливо бурчал психоз.
– Куда дальше? – спросил киборг.
– Я не знаю, – коротко ответил я. – Разве в этом есть смысл?
Мой друг промолчал. Так, сохраняя тишину, мы шли в сторону вокзала. Мы покидали это невероятное место и не жалели об этом. Я думал о девушке из подводного города диггеров. Мне казалось, что она, так же, как и мы, потерялась здесь на длительное время и сама не заметила об этом. Также я размышлял о том, что мне непременно захочется вернуться сюда, после того, как моё путешествие в полной мере исчерпает само себя, но также я знал, что это не то место, куда я так хочу попасть.
«Город совершенной Тоски на нашей маленькой, испещрённой татуировками заборов, планете Меланхолии… вот то место, куда я иду! Чтобы отыскать там… – мысли замерли в невесомости. – Цель своего путешествия».
День сто сороковой.
И вновь дорога. Неясно куда. Есть лишь туманная цель… как всегда граничащая с отсутствием реальности реализации. Мой друг молчал и смотрел в даль. Он выбирал билеты и теперь наотрез не хотел сообщить мне о том, куда нас везёт прицеп, смачно подпрыгивая на выбоинах.
– А автобусов или маршруток не было? – спросил я, стараясь держаться за борт. – Потому что сидеть на стальной пластине в такое пекло, прости, но это самоубийство, – я обливался тонкими струйками пота и чувствуя себя так, будто бы был брошен на раскалённую сковороду, не смазанную маслом.
– Весь транспорт этого города практичен. Используется как для дров, так и для людей. Альтернативы не было, – сказал мой друг, не осознавая глубины своего высказывания.
– Ладно… – сказал я, отказавшись от дискуссии. У меня не было на нее сил.
«Если повезёт…»
«Мы не превратимся…»
«В смачный кусок жареного…»
«До хрустящей корочки…»
Мой психоз произнёс это с придыханием, с аппетитом, практически даваясь слюной.
«Мяса», – грубо, но очень смачно ворвался рассудок, и тут я понял, насколько голоден.
День сто сорок первый.
Я лежал на стальной пластине прицепа. Бог Ра наконец завершил своё цикличное путешествие по небосводу и вновь спустился туда, где, предположительно, расположилось царство Анубиса. Наше средство передвижения окутала прохлада, которая воспринималась отдельно сладко после тяжёлого дня под скупым и беспринципным ультрафиолетом.
Ещё днём я спросил у друга о том, почему нас всего двое, кто покидает город фермерства. Тот ответил мне просто, но очень точно, задев мои собственные чувства.
– Ты тоже не хотел… – сказал киборг.
Тогда капельки пота, падающие с моего лица на раскалённую сталь, возмущённо шипели, оставляя после себя небольшие солёные круги. Тогда же я постарался поесть, но не смог из-за жары… из-за количества потребляемой мной жидкости, позволяющей отодвинуть момент полного обезвоживания.
– Неужели ты не подумал о том, что будет лучше взять какое-нибудь место, подразумевающее кондиционер или хотя бы тень? – спросил я у друга, который неподвижно созерцал бесконечность.
– Я знал, что ты сможешь вынести это, – коротко ответил он, спровоцировав мои рассудок и психоз возмущённо взвыть.
«Разбери этого садиста на составные части!» – неистовствовали личности, поселившиеся в моей голове, в то время как я наслаждался звёздным небом и потихоньку проваливался в окутанный прохладой ночи сон.
«И ты не ошибся… я смог, – мелькнула благодарная мысль. – Ведь раньше никто не верил в меня, а теперь… в меня верит машина».
День сто сорок второй.
Пейзаж, ровно как и окружение, внезапно изменились. В прошлые сутки я изнывал от жары, сейчас я наслаждался мягким летом и чувствовал свободу. Такую, о которой писали древние, искренние, великие… равнявшие свободу с любовью… рассказавшие о том, как за свободу рвали, рвут и будут рвать зубами… в предсмертной агонии, в галлюцинациях затуманенного разума и залитых кровью глазах, слушая прекрасные песни ангелов, валькирий, явившихся в обликах родных и близки, прощающихся и прощающих.
– Как думаешь, что будет дальше? – обратился я к своему немногословному другу.
– Наверное, будет холодно… тебе надо купить одежду, – сказал киборг, лёжа на спине и созерцая яркое небо.
– То жарко, то холодно, – недовольно заворчал я. – Тут еще… вчера кожа лица и рук обуглилась, благодаря моему хорошему попутчику… смотри, волдыри вздулись, – я сунул ему по нос свою руку, на которой действительно появилась неприятная, заполненная жидкостью, болячка. – Ещё чет меня колбасит как-то.
– Не ной, – спокойно ответил кусок плат и железа. – Ничего страшного с тобой не произойдет.
– Это с тобой ничего не произойдет, силиконовый, – я говорил нарочито обиженно, но смеясь в каждом слове. – Надеюсь, ты выбрал хорошее место для дальнейшей остановки.
Меня трясло от температуры, но я продолжал наслаждаться прохладой, ласкавшей каждый миллиметр обгоревшей под ультрафиолетом кожи.
– Понравится, – сказал киборг и закрыл глаза. В моей фантазии мелькнула картинка того, как киборг подключается к мировой сети и ищет в ней самые удачные фотографии с того места, куда мы направляемся. Я представил высокие горы, в которых увидел тех самых валькирий, ангелов… что на своих руках готовы унести нас в райские сады.
Город Холода
День сто сорок третий.
– Холодно… – сказал я, стараясь не касаться бортов прицепа. – Совсем холодно…
Двигатель автомобиля поднимал нас в горы – без остановки, высоко в горы – уже несколько часов подряд.
– Осталось совсем чуть-чуть… – киборг отдал мне часть своих лохмотьев, понимая, что структура моего тела уязвима к температурам. – Нам надо будет купить одежду тебе и мне.
– Да… иначе ты будешь привлекать лишнее внимание, – кивнул я и посмотрел на пневматические тиски. Мой друг это заметил.
– Обломок, – сказал он, посмотрев на то, что раньше было одной полноценной рукой.
– Н-нет… нормально всё, – замявшись, сказал я, вспомнив о том, как впервые увидел раскрывшийся цветок из внутренностей конечности.
– Так называются те киборги, которые не доломаны или сломаны, но могут продолжать работать при всей своей внезапно появившейся ненужности, – сказал мой друг, продолжая смотреть на составленную из разных частей конечность.
Мне нечего было сказать. Кажется, даже моя нерешительность внезапно ощутила присутствие своей персональной нерешительности, на которую так же наложила свои холодные ладони ещё одна нерешительность.
– Обломок… очень поэтично… тебе так не кажется? – спросил он.
От этого вопроса меня прошиб пот, даже несмотря на стремительно падающие температурные градусы.
– Обломок… как описательный элемент… – продолжил он, не обращая внимания на моё молчание. – Обломок орудия труда, обломок цивилизации, обломок человека. Что люди, что киборги – лишь обломки одного целого человека… нереального, идеального, цельного во всех отношениях и смыслах человека.
В словах киборга я почувствовал горечь. А ещё мне стало больно, потому что разум и психоз ухватились за мысль, высказанную моим другом.
«В этом есть смысл, – кивнул разум.
«Коллекция обломков…»
«В которой никогда не будет доставать…»
«Деталей для завершения…»
«Пазл китайского производства».
День сто сорок четвёртый.
– Холодно… слишком холодно! – произнёс я сквозь стук зубов.
– Да… жаль, что в кабине всего одно место, – кивнул мой друг. – Но это оправданно. Ты видел, сколько там ящиков с продуктами на продажу?
– Я сам сейчас ощущаю себя продуктом на продажу. Причём, легко портящимся… что нужно перевозить в холодильных камерах… как… мясо, – сказал я и вспомнил о том, как несколько часов проработал на комбинате. Чувство тотального холода ужасом сковало сердце в плотную клетку, где мышца, гоняющая красную жидкость, вынужденно стала биться в несколько раз быстрее.
Дальше мы ехали молча. Со стороны это выглядело странным. Укутанный в лохмотья трясущийся чувак и сидящий рядом молодой человек в лёгкой майке и с протезом в виде небольших тисков вместо руки.
Примерно через полчаса мы заехали в самый обычный город, усыпанный тонкой прослойкой снега. Меня трясло так, будто бы из меня рвался демон. На моего друга смотрели так же, как на того, кому требуется сеанс экзорцизма. И так было до того, пока мы ехали до центра города.
– Давай куда-нибудь на ближайший вещевой рынок… или гипер-мол, – крикнул я, обращаясь к водителю. Тот выполнил такую просьбу и закинул нас на рынок. Там мы купили две куртки, после чего перестали быть объектами для указательных пальцев, но столкнулись с проблемой внезапно наступившей бедности.
«Бытовуха… она возникает в самые неподходящие моменты», – сказал рассудок после того, как мы пересчитали деньги.
День сто сорок пятый.
– Что будем делать? – спросил я, достав из кармана и пересчитав последние гроши. – Нам даже не хватит на ночлег… а здесь особо не забомжуешь в парке.
– Работать? – с некоторой издёвкой спросил киборг, посмотрев на меня так, будто бы я отброс.
– Естественно! Надо найти работу, – ответил я. – Но я сильно сомневаюсь, что нам что-нибудь подвернётся сегодня…
– Стоит попробовать, – сказал мой друг.
Я, конечно, хотел возразить, но понял, что в этом нет смысла.
«В вечном поиске способа заработка, – усмехнулось сознание. – Знаешь, если бы у меня была возможность, я бы заказал эту надпись на наше надгробие», – раздался холодящий душу смех.
«Не…
Какое надгробие?!
«О чем ты?!»
Психоз мерзко хихикал, создавая гомон в моей голове.
«Нам нужна урна».
«Стальная!»
«С гравировкой!»
Голоса в моей голове решили пошуметь. Они предлагали сожжение. Ещё сознание показывало мне страшные мультики про сожжение нас в большой печи. Оно, используя фантазию, старательно создавало силуэты языков пламени на аккуратно воспроизведённой, тщательно прошитой тонкой сеткой ощущений, коже. На своих глазах я был подвержен кремации, которую чувствовал всем своим промёрзшим телом. Сознание издевалось надо мной. Психоз, изолированный от мультипликации, смеялся смехом умалишенного.
– Пойдём поищем что-нибудь, – сказал киборг.
– Да, – сказал я, ощутив стальной привкус крови во рту.
День сто сорок шестой.
Из-за тотальной нехватки денег нас не пустили даже в самый дешёвый хостел. Притона нам также не удалось отыскать. И пускай я понимал всю опасность ночёвки там, где в почёте были Сансара и прочая синтетическая дрянь, но я также понимал, что там всё же теплее, чем на улице. К тому же не в нашу пользу поднялся сильный ветер, а на закате небо, разделённое абсциссой от земли, окрасилось в смачный, кроваво-красный оттенок.
«Будет холодно…
Будет очень холодно…
Мы недостаточно тепло одеты…» – не я, но мой психоз зашептал в панической истерике. Рассудок сохранял скупое молчание. Нерешительность, паранойя и страх колыхнулись в районе солнечного сплетения и застыли там же в траурном ожидании. Я даже не знал, что предложить. В голове не было никаких мыслей, и я просто наблюдал за тем, как бог Ра завершает своё победоносное шествие по небосводу, спускаясь и приближаясь к миру, который называется Дуат и которым правит Анубис.
– Теплотрасса, – спокойно сказал киборг. – Выломаем дверь в подвал одного из вертикальных хранилищ тел и сможем переночевать там, – предложил он.
«Будет очень плохо, если нас найдут… проще сразу сдаться копам», – подумал я, а потом согласился, и мы пошли выламывать монументальные стальные двери.
Спустя примерно час или два я отогревал руки о тёплые трубы. Несколько пальцев приняли нездоровый бледно-белый оттенок и будто бы существовали отдельно.
– Нужно найти работу… – сказал я, понимая необходимость посетить больницу. – Нужно найти работу, иначе я не смогу дойти туда, куда хочу.
– А ты уже решил, куда хочешь? – спросил киборг.
– Ещё нет… но я чувствую, что должен идти дальше, – спокойно ответил я и ткнул в один из обмороженных пальцев ржавым гвоздем, найденным на полу.
День сто сорок седьмой.
До того, как удалось отыскать хоть какую-нибудь работу, нам ещё несколько раз пришлось вернуться на теплотрассу. До этого киборг был вынужден отправиться на паперть, чтобы заплатить какому-нибудь автосервису за подключение к аккумулятору. На таком холоде его хранилище энергии быстро истощалось, и я рисковал остаться наедине с вышедшим из строя телом друга. Сама мысль об этом была дикостью, а представляемые мной последствия выглядели и страшно, и смешно одновременно. Ведь мне пришлось бы тащить на себе увесистый контейнер из лёгкой, но прочной стали, из пластмассы, резины, меди, алюминия, силикона и прочих материалов… Уверен, такая картина привлекла бы к себе внимание зевак.
В итоге нас взяли кидать ящики на продуктовом складе. Здесь было холодно, даже очень. Дышать охлаждённым воздухом было больно, но я понял, что физическая работа в таких условиях забавляет меня. Психоз и рассудок спорили о том, когда же я сдамся, но никак не могли выиграть и, по общим подсчётам, оказались должны мне круглую сумму.
Через месяц мы смогли выровнять наше финансовое положение и даже сняли дешёвую квартирку с разбитым туалетом, насадкой душа прямо над унитазом и ужасной дыркой по центру этой комнаты, из которой круглосуточно пахло канализацией. И всё же это было лучше ночёвок в подсобке склада и на теплотрассе.
– Надо накопить денег и свалить отсюда, – сказал я, пытаясь протянуть поясницу, разрывающуюся от боли. – Иначе мы здесь и сдохнем…
– Ты так боишься смерти? – спросил киборг, подключаясь к аккумулятору, который мы купили на авторазборке.
– Нет… боюсь не дойти до того места, куда иду, – сказал я, затем немного подумал и добавил: – Этот город – не то место, которое я ищу… в котором я хотел бы остаться.
День сто сорок восьмой.
День за днём мы откладывали деньги в небольшую коробку, которую киборг спрятал в сплетении проводов, что опасным канатом свисали над нашими головами. Моему другу было всё равно. Его тело было предусмотрительно изолировано от любого электричества, от любых магнитных волн, что могли вывести его из строя.
Спрятать деньги, к сожалению, было вынужденной мерой. Мы обнаружили, что в этом городе много мошенников, подонков, подлецов, лжецов и воров. Сложилось такое впечатление, что сердце города бьётся только за счёт движущей системы несправедливостей, в которой, в рекурсивном цикле, каждый обманывает, обворовывает, кидает каждого. Для нас это было чем-то непонятным и диким. Для меня, потому что я уже прошёл так много и ушёл от дома так далеко и ни разу не был подвержен ограблению, карманной краже или чему-то подобному… Не считая ситуации с похищением и рабством в городе Женщин, но это немного другое… Многие мужчины моего родного города на протяжении жизни живут под каблуком и ничего, справляются. А для киборга это было дикостью по умолчанию.
«Держи руки в карманах…
Прячь деньги во внутренние карманы куртки…
И никогда не носи с собой привлекательную и столь вожделенно звенящую мелочь».
Вот о чём шептал мой психоз, которому не нравилось в этом холодном месте. Он не протестовал, осознавая безвыходность ситуации… он просто ныл, действуя на нервы и провоцируя моё сознание реагировать резкими выражениями и подбавляя гормонов стресса в мой организм.
День сто сорок девятый.
– Прощай, восьмой круг! – крикнул я… крикнул психоз.... крикнул мой рассудок, когда мы заняли места в крайне раздолбанном, словно собранном из разных автомобилей, автобусе. Он гремел, как школа ударных инструментов. Скрипел, как оркестр херовых скрипачей. Он даже искрил, как фитили ракет фейерверков. Но этот кусок промёрзшего мусора с дырами в кулак и щелями с палец уносил нас всё дальше из морозильной камеры.
– Как же я устал выживать… это место высасывает душу! И, я так думаю, коренной житель, бежавший отсюда, в другом городе либо займёт место в мэрии и будет жить на откатах, отмывании и подарках, либо покончит с собой из-за скуки и размеренности бытия! – пробормотал я в тот момент, когда мы проехали мимо знака с перечеркнутым названием города.
– А ты бы смог? – спросил киборг, но я не понял смысла его вопроса. – Ты бы смог покончить с собой? – спустя несколько минут молчания мой друг повторил свой вопрос.
«Конечно, смог бы!» – демонически рассмеялся мой рассудок, и я побелел.
– Нет, – ответил я, вызвав волну истерического смеха у психоза.
«Ты же нырял…»
«В раковину!»
«И даже разбил себе голову о ванну».
Моя рука невольно легла на недавно приобретённый шрам чуть выше надбровной дуги.
– Нет… я не смог бы сделать этого, – сказал я киборгу.
– Почему? – спросил тот, а я задумался.
–Потому что… это глупо… наверное, – сказал я неуверенно. – Потому что в этом нет смысла, – сказал я, отыскав сотни смыслов. – Потому что…
«Потому, что ты ссышь», – рассмеялся рассудок и показал мне страшный мультик о том, как я делаю последний в своей жизни шаг вперёд и проваливаюсь в обморок до крепких объятий с шершавым асфальтом.
День сто пятидесятый.
Мы едем по горной местности. Поднимаемся и спускаемся на серпантинах дороги. Давление в жилах скачет, как крыса в клетке. Голова кружится и трещит, будто зёрнышко попкорна, брошенное в кипящее масло. Я не могу ни думать, ни разговаривать. Лишь лежать, уткнувшись своим взглядом в самую прекрасную точку в мире.
Мой друг, в лице наделённой человеческими чертами машины, сохраняет немоту. То ли из-за отсутствующих вопросов, то ли чётко понимая моё состояние, имя которого «дерьмо».
«Всё так хорошо начиналось… беззаботно, беспечно», – мелькнула мысль в моей голове, и я вспомнил тот момент, когда покинул свой Город грусти.
«У меня был пресс купюр общего банка. У меня не было эмоций. Я просто решил отправиться в путешествие, – подумал я и улыбнулся сквозь боль. – Интересно… она всё ещё шлёт мне странные послания?… И почему в дороге я всегда вспоминаю о ней? Словно в дороге я просто должен думать о ней… словно она – это всё, о чём я способен думать…»
Автобус, на котором мы ехали дальше, был короткий, как бультерьер, и такой же несдержанный, как эта псина, учуявшая кровь. Компактный, но при этом крупногабаритный транспорт всё время дёргался, ревел и прыгал, всё больше повергая в шок и недоверие к этому детищу доктора Франкенштейна.
«Куда мы попадём дальше? – думал я, вспоминая слова станционного служащего: – Ну, чё… эм… город как город. Нормальный, короче. Ток там тепло».
Этот исчерпывающий ответ рассказал мне… ничего. И в это «ток там тепло» я ехал с надеждой, что путешествие наконец-таки станет легче. Правда, на данной стадии всё было крайне печально.
«Может быть, пора закончить этот балаган?» – спросил разум, изнывающий от боли.
– Не-е-ет, – прошипел я сквозь зубы. – Так просто теперь, обретя свободу, я не сдамся.
День сто пятьдесят первый.
Оттепель… Мы едем по трассе, которую можно охарактеризовать словом «оттепель». Нас несёт разваливающийся на ходу экипаж и не даёт ни норадреналину, ни адреналину, ни кортизолу в крови достигнуть минимального уровня. Наоборот, стимулирует выработку, превращая сердце в накокаиненного хомячка, который проживёт недолго, но счастливо.
– Вот теперь хорошо! – произношу я, впуская прохладный воздух в свои лёгкие и наслаждаясь этим чувством свежести. Окно открыто, и через него в салон попадает оттепель. Так же она проступает через все щели и дыры в корпусе стальной капсулы, сваренной из разных частей.
– Что ты думаешь об этом автобусе? – спросил киборг спустя много кратких часов тишины.
– Он похож на совместную жизнь мужчины и женщины, – сказал я в шутку.
– Поясни, – попросил мой друг.
– Ну, мужчина и женщина, когда начинают жить вместе, начинают притираться… До этого они были целыми механизмами, самодостаточными, а теперь они вычеркивают, удаляют часть себя, своих деталей. А потом пытаются скрепиться, состыковаться. Редко получается идеальная комбинация, в которой ничего не выпирает, не трещит и не скрипит. Эм-м-м… как бы объяснить более понятно, – я мямлил в поисках правильных слов.
– Не утруждайся. Я понял, – сказал киборг и посмотрел на один из множества швов. – Как думаешь, почему мы едем на этом куске мусора, а не на нормальном автобусе? – спросил он, и тут я напрягся. Ведь действительно, покинутое нами место, несмотря на весь беспорядок, достаточно обеспеченное, чтобы пустить нормальный рейсовый транспорт.
– Ты хочешь сказать, что эта рухлядь принадлежит тому месту, в которое мы едем? – поинтересовался я, а в ответ получил один короткий кивок согласия.
День сто пятьдесят второй.
Я чувствую крайне неприятный запах. Так пахнет разложение. Чем-то сладковато горьким, чем-то тухлым… как выгребная яма под прямыми лучами летнего палящего солнца… Как политика.
– Твою ж… – произношу я, когда вонь становится невыносимой. – Что такое… куда мы… – Я в крайнем возмущении и не понимаю происходящего.
– У тебя остался респиратор из города Завода? – спрашивает киборг, который явно что-то знает.
– Н-нет, – неуверенно отвечаю я. – Тот пропитался кровью, и я выкинул его… —
Начинаю понимать, какую ошибку совершил.
– Плохо, – скупо, сухо говорит мой друг. – Другие несколько часов назад погрузили свои лица в оболочки респираторов и противогазов, – сказал киборг, заставив меня посмотреть по сторонам и присмотреться к пассажирам, которые сквозь разного рода и формы окуляры созерцали сшитое из разных автомобилей транспортное средство.
«Вот тебе и приятная свежесть… – подумал я. – Вот тебе и прекрасная оттепель», – с раздражением думал я, ощущая высокую температуру, перебиваемую тонкими струйками смердящего воздуха, поступающего сквозь трещины и щели.
– Я думаю, нам в срочном порядке необходимо найти тебе дыхательный фильтр, – сказал киборг, наблюдая за тем, как быстро и забавно меняется цвет моего лица. – Иначе ты не выдержишь зловония…
В последних словах было странное сожаление. Такое, будто бы недо-перечеловек хотел ощутить то же, что и я.
Город Свалка
День сто пятьдесят третий.
Запах гнили и разложения перевалил отметку «терпимо» и завалился за отметку «город Завод». Я уже чувствую привкус крови. Сладковато-стальной, тяжёлый, вяжущий слюну. Майка, которую я смочил водой из бутылки и повязал вокруг рта и носа, практически не спасает. Кажется, что меня разъедает изнутри. Словно я вдыхаю ингаляционную смесь из щелочи, кислоты или последовательно из первого и второго.
– Мне срочно нужен противогаз! – медленно, тихо, сдерживая разрывающий горло кашель, произношу я, обращаясь к киборгу.
– Давай я попробую узнать у водителя о запасном, – произносит он, и тут же я начинаю проклинать себя за тотальную глупость.
– Ага… давай, – сдерживая гнев к самому себе, отвечаю другу, и тот сразу поднимается с места.
«Почему на станции не предупредили?… – появляется вопрос, который в дальнейшем я задам себе ещё не один раз. – Почему мне не посоветовали обзавестись респиратором?..»
«Потому что…
Всем…
На тебя…
Насрать!»
Мой психоз, перебивая сам себя, задорно врывается в мои мысли. В его компании появляются неуверенность, страх и паранойя. Каждая из моих крайностей хватается за одеяло, за качели моей адекватности, и начинают тащить и раскачивать. Чувствую, как тело начинает нервозно хихикать, а вкус крови в этот момент приобретает новую форму восприятия, каплей срываясь с уголка губ и соскальзывая по лицу вниз, аккуратно уворачиваясь от складок повязанной майки, чтобы замереть на подбородке.
День сто пятьдесят четвёртый.
На мое счастье, из-под сиденья водила достал небольшой коробок, взял деньги, несколько раз ругнулся и послал и моего друга, и меня прямиком в ад. Такое пришествие в новый город сильно обнадёживало, ведь оно началось пускай с небольшой, но удачи.
«Как бы я хотел, чтобы это было правдой», – думал я, наблюдая за тем, как водила дичайшим матом посылает киборга в ад и больше не затыкается до самого прибытия на вокзал. Оставшиеся несколько часов я вдыхаю отравленный воздух, концентрация яда в котором возрастает с каждым километром. Оставшиеся несколько часов я полоскаю рот едкой смесью из крови и вязкой, как жвачка, слюны. Меня сильно тошнит от собственной красной жидкости, которая так или иначе просачивается по пищеводу вниз, прямиком в желудок.
«Я выпиваю сам себя», – мелькнула мерзкая мысль, от которой поёжился не только я, но и мои расслоения, приправленные состояниями, что вернулись в мою жизнь и теперь нашептывали.
«Мы умрем… мы точно умрем… Смерть такая страшная», – повторял страх.
«За нами кто-то наблюдает и подстраивает всё то, что с нами происходит! Возможно, в этом замешан киборг», – шептала паранойя.
«А, может, мы?.. .А что, если?.. Нет… А, ну, может, а?…» – нерешительность откровенно сводила меня с ума, в то время как психоз и рассудок мерзко хихикали, наблюдая за тем, как я гримасничаю в попытках очистить мысли.
День сто пятьдесят пятый.
«Добро пожаловать на Свалку», – прочёл я. До этого несколько раз меня рвало на ходу прямо из кривого окна собственной кровью.
«Ты оставил свой след на этой раздолбанной истории!» – смеялся мой рассудок, посматривая на длинный след из рвоты на обочине франкентобуса.
– Я знаю об этом месте, – сказал киборг, увидев приветственную табличку. – Сюда свозят остатки всех машин и роботов из моего города. Сюда выбрасывают весь тот мусор, который больше нельзя использовать даже в качестве подпорок, – спокойно проговорил мой друг, смотря куда-то вперёд.
– Я счастлив знать, что мы покинули границу неизвестности, – проговорил я, вытирая рукавом очередную струйку из вспенившейся смеси слюны и крови. – Если мы не раздобудем мне что-нибудь для фильтрации воздуха, ты сможешь меня оставить…
– Поступить с тобой так, как люди поступают с нами? – усмехнулся киборг. – Смогу из человека сделать мусор?
– Да… – хмуро ответил я на остроумное замечание друга.
«Ха-ха!
Он перебил тебя!
Он опередил тебя!
И он назвал тебя мусором, а не ты сам!»
Мой психоз смеялся над ситуацией, но я чувствовал, как страх сжимает свои пальцы, все больше помещая психическое расстройство, рассудок и другие чувства в плотную клетку себя.
Через полчаса мы прибыли на место. Меня ещё раз жёстко стошнило, и никто из пассажиров, как и прежде, не обратил на это внимания. Уверен, они думали обо мне как о мешке мусора, который прибыл на место своего упокоения, но они ошиблись. Я успел стать счастливым обладателем старого, пропахшего отходами, но исправно работающего противогаза.
День сто пятьдесят шестой.
Голова кружилась. Я мечтал о двух, трёх, четырёх батончиках гематогена. И видит всевышний или тот, кто вышел к нему на подмену, я куплю!.. Как только найду аптеку или что-то похожее на место торговли медикаментами, но… Здесь нет ни одного здания в привычном понятии «здания». Здесь нет домов… Ржавый металл, битый пластик и органические отходы, перемешанные в скользкую, смердящую под палящим солнцем массу. И среди всего этого великолепия человеческой грязи увлеченно копошились её гордые создатели.
Вмиг все затихло. Опарыши в виде человечества остановили своё беспорядочное сокращение. Впервые послышалось движение масс воздуха, будоражащее скрипящие детали.
– Валим! – заорал кто-то один, и этот крик подхватили окружающие.
– Что за?! – успел сказать я, после чего передо мной, метрах в ста, прогремела череда взрывов, поднявшая старые, измазанные в отходах трусы, носки, засаленные майки, сгнившие объедки, использованные прокладки и куски стали – высоко в воздух.
– Надо бежать, – сказал киборг, спокойно наблюдая за происходящим. – Как можно быстрее и в ту сторону, куда бегут другие.
Увидев, что я в ступоре, он схватил меня за плечо и потащил вслед за собой. Несколько секунд моё тело не слушалось. Я был в шоке.
Позади раздались выстрелы, звуки сирен и крики. Сердце ушло в пятки и вывело меня из состояния «синего экрана смерти». Теперь мы бежали вместе, слушая очереди за спиной. И казалось, что всё закончилось, что мы ушли от внезапных событий, как перед всеми бегущими появились люди и с дикими воплями зажали гашетки автоматов.
