Ирина Верехтина
Вышивальщица
«Учебник» Арина сложила из четырёх кирпичей. Аккуратно облепила их снегом, выложила тонкими прутиками «строчки» и мысленно пожалела того, кому вздумается ударить по «страницам» ногой.
Туфли она нашла у мусорных баков, а каской послужила выброшенная кем-то алюминиевая кастрюля, которой Арина двумя ударами кирпича придала «дизайнерскую» форму.
Эсэску она лепила вечером, когда на школьном дворе никого не было. От зимних ботинок «Sbalo» на снегу остались приметные следы. Арина их уничтожила, находчиво присыпав снегом (до калитки в ограде она пятилась задом).
Высадив на первые парты шестёрку «десантников», Светлана Сергеевна подошла к окну, как делала всегда. И побелела от ярости…
В аналогичных жизненных ситуациях доцент кафедры общей и практической психологии Ирина Баршадова советовала «не тянуть одеяло на себя». Киселёва, в отличие от Арины, лекций Баршадовой не читала и тянула это самое «одеяло» с усердием Сизифа, волокущего в гору булыжник.
Дело кончилось собранием в актовом зале. «Подследственные», т.е. все старшие классы, ёрзали на жёстких стульях, вертели головами и перебрасывались записками. Арине тоже пришла записка: «Как ты думаешь, кто это сделал, напиши». Ниже разными почерками были вписаны фамилии предполагаемых «скульпторов». Арина вместо фамилии написала «Не знаю» и передала записку соседу. Тот задумался…
Все уже порядком устали и хотели есть (собрание проводили после седьмого урока). Директриса продолжала монотонно бубнить про совесть и сознательность. Арина вспоминала слова Грибоедова: «Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой».
В содеянном никто, понятное дело, не сознался, а расследование возымело обратный эффект: к «скульптурной композиции» проложили широкую, хорошо утоптанную тропинку.
– Мы памятник Эс-Эс слепили рукотворно, к нему не зарастёт народная тропа… – вещал Олег Неделин под общий смех.
– Водой надо полить, тогда она заледенеет и будет как каменная, – предложил Миша Верскаин, еврейский немногословный мальчик с нежным как у девочки лицом и тихим взглядом голубых глаз.
Все с восторгом согласились.
Ведро выпросили у школьной уборщицы («Баба Аня, мы в классе бутылку с сиропом нечаянно разбили, теперь пол липкий, дайте ведро, мы сами вымоем» – «Угораздило вас! Вы уж там аккуратненько, стёкла соберите сначала, а то руки изрежете…» – «Спасибо, баб-Ань, мы аккуратненько»). Воду набирали из крана в туалете, ведро передавали во двор через окно.
Верскаин вошёл в раж и артистично изображал, как Эсэска пинает ногами заледеневшую статую и морщится от боли. В классе его не любили и звали Каином – вовсе не имея в виду библейский персонаж, а просто потому, что фамилия такая. Арине было так обидно, словно двусмысленным прозвищем заклеймили её саму. О том, что она была в него влюблена, Миша так и не узнал. Она и подойти к нему не смела.
С того дня Мишино аутсайдерство благополучно кануло в Лету, и Верскаин стал героем дня. Девчонки шептались, что Миша с его пухлыми губами и нежным лицом похож на актёра Яна Пузыревского, сыгравшего Кая в «Снежной королеве»; ребята уважительно хлопали по плечу и превозносили до небес Мишин «инженерный талант».
И всё это благодаря Арине! Бог всё-таки есть. Он на неё обиделся и не хочет ни в чём помогать, но помогает тем, за кого Арина просит. Тем, к кому относятся несправедливо и кто не может помочь себе сам. За Мишу она теперь была спокойна.
Глава 12. Контрасты
Жизнь биполярника состоит из контрастов: периоды неоправданно повышенного настроения и депрессии чередуются. При правильном лечении наступает устойчивая ремиссия, которая в любой момент может рухнуть. Постоянно скрываясь за масками радости и горя, маниакально-депрессивный психоз, как его еще называют, требует к себе особого, достойного внимания. Но ставить внучку на учёт у психоневролога Вере не хотелось. Зачем ей жизнь ломать? Учится без троек, послушная, воспитанная, домовитая. Приступов тяжёлой депрессии у девочки не бывает, Маргарита сказала, что их и не будет при втором типе БАР.
«А истерики, знамо дело, от нагрузок и от нервов. В каникулы отдохнёт, и будет всё нормально. Может, и не больна она ничем, – размышляла Вера Илларионовна. – Ей столько пережить пришлось, что добра ни от кого не ждёт. Сторонится всех, не верит никому. Нам с Ваней не верит. Из кожи вон лезет, старается, всё не поймёт никак, что мы её не за старание любим. Не в отметках дело. Бог с ними, с отметками-то. И с учителями. Измываются над детьми, и ещё хватает совести домой звонить да жаловаться».
Вечеслов о недуге не знал (Вера Илларионовна берегла мужа, один инфаркт уже был, второй – только кликни, сразу и объявится), приёмную внучку обожал, на капризы и слёзы не реагировал, депрессию и вовсе не замечал: не дружит ни с кем, значит, некогда дружить, к телефону не подходит – её право, сидит все вечера за вышиванием – пусть сидит, раз ей нравится.
Маниакальные периоды, когда человек не может сопротивляться желаниям и контролировать себя, у Арины проходили в лёгкой форме и заключались в переоценке своих возможностей.
– Юлины рисунки на выставку отправили. Она рисует хуже меня, но с ней занимаются, а я… Баба Вера, если вы с дедушкой разрешите, я бы хотела…
И Вечесловы записывали внучку в изостудию, куда она ходила два раза в неделю. Кроме рисования, была ещё хореография и английский («Ба, я английский знаю лучше всех в классе, так наша англичанка говорит. А произношение, она говорит, никуда не годится, и что англичане меня не поймут»).
Неладное опекуны заподозрили, когда девочка потребовала записать её ещё и на плавание:
– У нас полкласса занимаются. Инструктор мастер спорта, учит плавать всеми стилями, и с вышки нырять. А я только брассом умею. Ба-ааа… Ну ба-аа! Ну пожалуйста!
– Тебе ведь тяжело. Вон, под глазами синяки. Не высыпаешься, с уроками не справляешься, троек нахватала. Нет, мы не против плавания, но тогда, может, отменить что-то другое? – предлагала Вера Илларионовна. – Английский. Или изостудию. Рисуешь ты любо-дорого смотреть, и язык знаешь лучше всех, сама говорила.
– Английский нам преподаёт носитель языка, – гордо заявляла Арина. – А в изостудии мы за мольбертами на стульчиках сидим, я не устаю.
– Тогда хореографию – с плеч долой, из сердца вон, – вступал Иван Антонович – Балерины из тебя не выйдет, с гайморитом твоим. Сопли на сцене распустишь, платок достанешь, зрители от смеха с кресел попадают. И будешь в кордебалете стены подпирать, шестнадцатый лебедь в десятом ряду. По клубам деревенским ездить, перед трактористами ноги задирать, с ансамблем затурканным-заё… Никудышным, в общем. В другой-то тебя не возьмут, – не унимался Вечеслов, и Вера сердито на него шикнула.
Арина обиженно сопела: удар попал в цель. Прокол гайморовых пазух ей всё-таки сделали, умолчав о последствиях. И теперь многострадальный нос подтекал, как водопроводный кран. Про кран ей сказала Эльмира Олеговна, хореограф. И повторила, в ненормативном варианте, дедушкины слова про трактористов, а Арину с того дня звала крановщицей: «А вот и крановщица наша явилась… Ногу держать, не опускать, носом не шмыгать. Держать, я сказала! Ты русский язык понимаешь? Или мне с тобой на английском разговаривать? А где твоя улыбка? Будешь с такой рожей танцевать, зрители разбегутся».
Эльмира изощрялась в «красноречии», рассыпая направо и налево площадный мат. Материла она всех своих учеников, не только Арину. Ну, такое у неё воспитание… А куда деваться? Арина молчала и терпела. И страшно обиделась на дедушку, который был прав.
– Ты бы хоть раз поинтересовалась, сколько мы платим за твои занятия. В школе на четвёрки скатилась, тройки замелькали. Это что такое? Не справляешься, так скажи, вместе будем заниматься. И бабушка поможет, если нужно.
Вера согласно кивала. А Арина изо всех сил старалась не показать своей обиды и растерянности: впервые в жизни её попрекнули деньгами. Может, и правда отказаться от хореографии… или от плавания. Но как она посмотрит в глаза инструктору? Что скажет Эльмире? Что денег не дали? Господи, подскажи, вразуми…
◊ ◊ ◊
Из боязни расстроить опекунов и благодаря своим способностям Арина училась на «отлично», но в одиннадцатом классе сил почти не осталось. Завышенная самооценка и непобедимая уверенность в успехе призывали к подвигам и свершениям, останавливать себя не получалось, и о том, что секция плавания и курсы английского – результат маниакально-эйфорической стадии биполярки, Арина понимала лишь когда наступала депрессия…
– Из бассейна приходишь совсем никакая, на тебе лица нет. Вышивание забросила, книжки читать перестала. Думаешь, мы с бабушкой слепые, не видим ничего… Гоняют вас там?
– Гоняют. Но я быстро восстанавливаюсь, – солгала Арина.
– Не похоже, что восстанавливаешься. С завтрашнего дня никакого плавания.
– Да-аа, а что я тренеру скажу-у-у-у? – выговорила Арина со слезами.
Вера Илларионовна не выдержала.
– Дедушка сходит к тренеру и скажет, что ты больше не придёшь. Так ли уж нужно плавание это? Летом на дачу уедем, с Никитой твоим тренироваться будешь. Его научишь и сама научишься.
От бабушкиных слов плакать расхотелось. Как она могла забыть, у неё же есть Никита! И учебник есть, там нарисовано каждое движение, рассказано, как надо дышать, как двигаться. Решено, баттерфляй она освоит сама. Вместе с Никитой. Арина улыбнулась.
– И хореографией заниматься не будешь. Мы столько денег в неё вбухали… – Иван Антонович тоже не умел останавливаться. – Вот школу окончишь, в институт поступишь, тогда занимайся чем хочешь.
– Нет! Я сейчас хочу! Я буду хорошо учиться, просто мне немножко нездоровилось, – врала Арина, испытывая жгучий стыд – за враньё и за то, что Вечесловы потратили столько денег, а теперь, получается зря… В голове сложился план: если она продолжит занятия и будет терпеть языкастую Эльмиру, то Вечесловы не смогут её упрекнуть в выброшенных на ветер деньгах… Она окончит институт, получит профессию, пойдёт работать и отдаст всё что на неё потратили, до копеечки.
Хореографию она отвоевала, как и английский, а от изостудии и бассейна пришлось отказаться. С дедушкой они теперь сидели над учебниками до одиннадцати, пока формулы в Арининой голове не укладывались «в стопочку». Засыпала она мгновенно и спала без снов.
◊ ◊ ◊
В январе в Осташкове решили провести городскую олимпиаду по математике. Арину вызвали в учительскую и поставили, что называется, перед фактом.
Директором школы уже два года был бывший учитель физкультуры, мастер спорта по академической гребле Павел Павлович Тумасов. Два года школа жила «в спортивном режиме»: забеги и заплывы, соревнования по спортивному ориентированию, пешие однодневные походы «по пересечённой местности», лодочная «кругосветка» по Селигеру для старшеклассников.
Арина в забегах не участвовала, не ходила в походы и уж тем более не интересовалась спортивным ориентированием. А от уроков физкультуры была освобождена из-за гайморита. Валентина Филипповна, с которой бывший физрук обсуждал кандидатуры участников олимпиады, рассказала о прекрасных математических способностях «неактивной девочки». Физрук встрепенулся – «Так что же вы молчали, голубушка?» – и «голубушка» была немедленно отправлена за Ариной.
Никто не ожидал, что она откажется. Но Арина отказалась:
– Валентина Филипповна будет против. Она думает, что за меня всё дедушка решает.
Валентиша покрылась красными пятнами. «Подышите поглубже, это помогает» – сказал ей физрук. И воззрился на Арину как на чудо.
Отвертеться от олимпиады не получилось. Физрук – то есть директор, но вся школа по-прежнему считала, что физрук – грозился встать на колени, если она откажется. Арина испугалась и согласилась. И привезла с олимпиады «золото».
Диплом победителя висел на школьном Стенде Почёта, Валентина Филипповна принимала поздравления. Костя Тумасов, сын бывшего физрука и нынешнего директора, тоже был «отобран» на олимпиаду, но решил только одну задачу из пяти, и диплома не привёз.
– Что ж ты Котьке моему не помогла? Где же ваша взаимовыручка и товарищеская помощь? – спросил директор.
Арина пожала плечами. «Взаимо» это когда помогают друг другу. Помочь Косте значило решить за него четыре задачи, со своими получится девять, а надо ещё проверить и переписать начисто.
Костя учился в параллельном классе. Арина его не знала и не собиралась решать за него его вариант. С чего бы?
– Я не успела, – сказала Арина директору. – Там пять задач надо было решить, и все трудные.
– Не успела так не успела… На нет и суда нет. Иди, принимай поздравления. А Котю моего подтяни, слышишь? Задание тебе как победителю.
С Костей Тумасовым они занимались после уроков. Занятия отнимали время, которого у Арины почти не было, но парень оказался неглупым, схватывал всё на лету, и они мечтали, как поедут на Всероссийскую олимпиаду школьников (ВсОШ) в Тверь и получат денежные гранты победителей.
О премии Арина думала с вожделением. Она отдаст её Вечесловым. Вера Илларионовна мечтала поехать в Италию, а Иван Антонович на Байкал, но вместо этого каждый год они отдыхали на даче в Заселье. Победителю ВсОШ полагалось двести тысяч рублей, этого хватит на Италию и на Байкал.
На всероссийскую школьную олимпиаду Арину не отправили: в Тверь поехал Костя Тумасов. Вернулся он призёром, набрав 20 баллов (для получения статуса победителя требовалось набрать 43 балла, максимальное количество баллов 52).
Премии победителям и призёрам ВсОШ вручал губернатор Тверской области. Победители получили по двести тысяч рублей, а подготовившие их учителя – по сто тысяч. Призёру полагалось тридцать тысяч, такую же сумму получал педагог, его подготовивший.
– Арин, а тебя почему не послали?! Ты же по математике лучше всех… И с Костей занималась – кровь из носу… – недоумевали девчонки.
Кровь из носа у Арины шла часто, от переутомления и усталости. Вера Илларионовна прикладывала к носу пакетик со льдом, а Иван Антонович переживал и даже вызвал на дом детскую неотложку, поскольку кровь шла обильно и не желала останавливаться. Врач сказала, что усталость тут ни при чём, виноват гайморит, при котором воспаление ослабляет стенки сосудов и делает их ломкими. Вставила Арине в нос ватный тампон, смоченный в перекиси водорода, и ушла.
– Валентиша обрыдается: тридцать тысяч получила, половину физруку отдать придётся, за сыночка. А могла бы получить сто. Не на ту лошадь поставила, – сказала Арина девчонкам, удивляясь собственной смелости. Переписала вывешенные в школьном вестибюле «олимпийские» задачи и дома решила все пять. Она вернулась бы с олимпиады победителем.
Но её – первую в классе по математике – на олимпиаду не послали, а отправили Костю Тумасова, с которым Арина занималась как последняя дура, и мечтала о гранте как дура… А её не послали. Потому что Аринин дедушка военный пенсионер, а Костин папа директор школы, а место их школе дали только одно. «Я ничего не могла сделать» – сказала ей Валентиша.
И с этой несправедливостью придётся жить…
◊ ◊ ◊
Депрессия наступила внезапно. Арина просыпалась среди ночи и не спала до утра, обвиняя себя во всех смертных грехах, а больше всего в том, что Вечесловым с ней тяжело, дедушка таблетки сердечные пьёт, а в детский дом её не отдают из жалости и из чувства порядочности. У неё пропал аппетит, пища казалась безвкусной «как трава», а потом и вовсе не лезла в горло, от двух ложек супа к горлу подступала тошнота, Арина вскакивала с табуретки – «Ба, спасибо, я больше не хочу»– и убегала в ванную.
Анорексия испугала Веру Илларионовну настолько, что она отправилась к Маргарите в клинику, заплатила сколько та потребовала и получила на руки драгоценный рецепт. «Каликста» помогла: Арина перестала плакать по ночам, ела по-прежнему мало, но с аппетитом. Ещё она взялась вышивать сложный цветочный букет, для которого были куплены шебби-ленты разных цветов: «мелованный белый», «трофейное золото», «арбуз», «шампань», «лист мяты», «замороженный лайм», «розовый лосось», «тёмный голубой», «торжественная фуксия» и «акварель».
За шебби-ленты (винтажные «мятые» ленты, имеют однородное переплетение и мерцающий блеск) Вечеслов заплатил по 35 рублей за метр. Арина схватила подарок с вожделением жаждущего в пустыне и не поднимая глаз корпела над вышиванием, для которого сделала несколько эскизов.
Ремиссия, наступившая от купленных по контрабандному рецепту таблеток, – ремиссия была более чем странной. Эльмира Олеговна с её матерной хореографией была послана к чёртовой бабушке, причём в буквальном смысле, по телефону, с удовольствием проговаривая каждое слово. Преподавателю английского Арина просто сказала, что больше на занятия не придёт. И погрузилась в мир серого безразличия, в котором яркие цвета имели только вышитые картины.
К одноклассникам относилась с холодком, хотя после олимпиады (после двух олимпиад!) одиннадцатый «А» объявил Валентише бойкот и дружно встал на сторону Арины. Девчонки звонили и звали гулять, предлагали дружить, приглашали на дни рождения. Арина вежливо отказывалась, не испытывая никаких эмоций. Не радовала даже ранняя весна. А одноклассников – радовала, и как-то так вышло, что в одиннадцатом «А» все друг в друга повлюблялись. Это было общее сумасшествие. Писали записки, сочиняли стихи, а Олег Неделин пел на школьном дворе под гитару песню неизвестного автора «Семь королей»:
«Семь королей тебя украсть хотели,
Семь королей полцарства дать могли.
Но одного они понять не смели: нет королей у любви…
Старый король не выдержал да крикнул,
Крикнул он так, что слышал весь дворец,
Что его дочь выйдет за любого, с нищим пойдет под венец.
Ждать не пришлось, открылись вдруг ворота
Нищий в лохмотьях у дверей стоял,
И у отца пропала вся охота, сам пожалел, что сказал.
Где его дочь, теперь никто не знает,
Знают лишь то, что счастливы они,
Семь королей тебя украсть мечтали, но нет королей у любви»
Девчонки поглядывали на Неделина, и каждой хотелось думать, что Олег поёт для неё одной. Высокий цыгановатый Неделин нравился половине девчонок из их класса. А Арине нравился Никита, мальчик с соседней дачи.
– Арин, а тебе кто нравится? Чего молчишь? – приставали девчонки.
– Никто.
– А ты в какой институт будешь поступать?
– Ни в какой. Работать пойду.
– Тебя твои опекуны работать заставляют?
– Ничего они не заставляют.
– А чего тогда учиться не хочешь?
– Просто не хочу, и всё.
Она никому не расскажет о своей мечте: выучиться на врача-психиатра и придумать лекарство от проклятого биполярного расстройства, которое, говорят, неизлечимо. Она никому не расскажет.
А на выпускной бал придёт в вишнёвом платье. Все девчонки будут в белом, а она в вишнёвом, шёлковом, струящемся по телу. А волосы выкрасит оттеночным бальзамом «Дикая вишня».
Глава 13. Тридцать сребреников
Как уже было сказано, одиннадцатый «А» объявил классной руководительнице бойкот. На уроках алгебры, если Валентиша вызывала к доске, не вставали из-за парт. Требование положить на стол дневник игнорировали. Выручали письменные работы, которые «бастующие» всё же писали. Услышав звонок, поднимались и уходили, не дождавшись Валентининого «Урок окончен, можете идти» и не сказав до свидания.
Одиннадцатый «А» недооценил противника. Выждав удобный момент, когда Арины не было поблизости, Валентина Филипповна подошла к стайке девочек. Те прекратили разговор и замолчали, все разом, вопросительно глядя на учительницу.
– Ну и долго это будет продолжаться? Эта игра. Вы конечно думаете, что это я не пустила Зяблову на Всеросс (сокращённое название Всероссийской олимпиады школьников). Прогнулась перед директором, и на олимпиаду поехал его сын.
– А разве не так? – девчонки с вызовом смотрели ей в глаза и не отводили взглядов.
Сейчас им станет стыдно…
– Вы хоть знаете, что она отказалась? Мы с Пал Палычем полчаса её уговаривали, и просили, и умоляли, и напоминали о чести школы… Пал Палыч готов был на колени перед ней встать. А она ни в какую. Не поеду, и всё. Развернулась и ушла.
– Как?.. Почему?! Победителям Всеросса гранты дают, она бы столько денег получила… И в институт без экзаменов принимают, – заволновались девчонки.
– Гранты не для школьников, – просветила их Валентина Филипповна. – Гранты для тех, кому уже исполнилось восемнадцать и кто поступил в профильные вузы на бюджетное обучение и представил соответствующие документы. У них будут стипендии по двадцать тысяч. А школьникам премии, с этого года. А раньше были только дипломы и льготы при поступлении в вуз.
Выждав театральную паузу, Валентина обвела глазами притихших девочек и продолжила:
– Арина о премиях школьникам не знала. А в математический вуз поступать не собиралась. И потому сочла всероссийскую олимпиаду напрасной тратой времени. Диплом победителя городской математической олимпиады у неё уже есть, а то, что школа из-за неё пострадала, ей без разницы.
Последние слова Валентиша проговорила уже без патетики. И плавно перешла к завершающей «страдательной» части:
– Я конечно не снимаю с себя вины. Я не смогла её заставить, не смогла уговорить, а – должна была. И мне очень грустно, что класс, которым я гордилась, с которым делила радость и горе… – Тут Валентина очень натурально всхлипнула, и впрямь чувствуя себя обиженной и оболганной (хотя лгала сейчас она сама). – Мне больно, что мой любимый класс отвернулся от меня. Можете продолжать ритуальные пляски вокруг Зябловой, можете не выходить к доске. Продолжайте меня игнорировать и не здороваться. Двоек за это ставить не буду. Не хочу портить вам аттестаты, с которыми вы вступите во взрослую жизнь.
Я с вами последний год. В сентябре возьму пятый класс, и распрощаемся… врагами. Так, как вы хотите.
– Нет, мы не хотим! Мы не хотим – врагами!
– Валентиночка Филипповна! Простите нас! Мы же не знали. Она сказала, что это вы…
– Она вам так сказала? – грустно улыбнулась Валентиша.
– А давайте собрание соберём! И мальчишкам расскажем, они ведь тоже не знают…
Девчонки перекрикивали друг друга, волновались, суетились, испытывая стыд перед классной руководительницей, которая была им другом шесть школьных лет, с пятого по одиннадцатый класс. В горе и в радости. Защищала от несправедливого отношения коллег-учителей. И даже с директором из-за них поругалась, когда он был ещё учителем физкультуры, и Надя Каменева, которую физрук называл Надей Команэчи (прим.: румынская гимнастка, пятикратная олимпийская чемпионка, двукратная чемпионка мира, девятикратная чемпионка Европы), упала с брусьев.
Гимнастикой Надя занималась с четырёх лет. Она показывала классу сложное упражнение, а физрук, вместо того чтобы стоять рядом и страховать, отошёл в сторону – чтобы сделать несколько фотографий для школьной газеты. Он даже название придумал: «Урок физкультуры».
…И не успел её подхватить. Надя упала и долго не могла подняться, Пал Палыч бестолково топтался вокруг и повторял как заведённый: «Деточка моя… Деточка моя!» Кто-то догадался сбегать в раздевалку за телефоном и вызвать «скорую». Физруку повезло: Надя ничего себе не сломала, только сильно ушибла голову и спину.
Гимнастки перед выступлением посыпают руки порошком магнезии (соль магния). Он удаляет с рук малейшие следы влаги, которая может привести к падению со снаряда, и облегчает скольжение, в результате чего вертеться на брусьях становится проще. В школьном спортзале никакого порошка, естественно, не было. Валентиша тогда орала громче Надиных родителей – что таким педагогам не место в школе и что Пал Палыча надо уволить без права работы с детьми, с «волчьим билетом».
Всё теперь в прошлом. Осенью Валентина Филипповна возьмёт руководство пятым классом и станет «классной мамой» уже другим ребятам. А с одиннадцатым «А» она сегодня рассчиталась. Сволочата малолетние! Распоясались! Организовали бойкот классному руководителю, перестали здороваться, слепили грудастую снегурочку… Узнать бы кто её лепил. Ещё и водой поливали, и крейзи-снегурка с лицом Светланы Сергеевны простояла под школьными окнами до середины апреля, доводя историчку до бешенства.
◊ ◊ ◊
Всеобщая любовь одиннадцатого «А», к которой Арина не привыкла и до которой ей не было дела, сменилась отчуждением. Арина не понимала – косых взглядов (мальчишкам казалось – испепеляющих), по-старушечьи сжатых в ниточку губ (девчонкам казалось – презрительно сжатых), холодно брошенного «здрасти» в ответ на её искреннее «привет!» На большой перемене она взяла за руку Надю Каменеву, с которой они вместе ходили в буфет:
– Пошли, а то не успеем, там очередь.
– Иди, если тебе надо, – Надя отняла у неё свою руку.
– А что случилось-то? – не поняла Арина.
– А то ты не знаешь… Весь класс уже в курсе, что ты на олимпиаду отказалась поехать. Валентише бойкот устроили из-за тебя, а ты всем врала и изображала из себя жертву. Только не оправдывайся, всё равно не поверю.
Арина и не собиралась оправдываться. Она никому не врала (лгать грешно), только не говорила всей правды. И уж тем более не изображала жертву. Наоборот, делала вид, что ни к кому не имеет претензий и ни на кого не обижена. «Делать вид» было трудно, гордость стонала и гнулась, как мачты корабля в десятибалльный шторм. Арина справилась с собой с помощью «Каликсты» и Семистрельной иконы (прим.: самоназвание иконы «Умягчение злых сердец», на которой семь стрел пронзают сердце Пресвятой Деве, изображённой без Богомладенца. Стрелы символически отображают полноту страданий, боль и мучения, а икона, по преданию, защищает от раздоров и чужой злобы).
Икону она вышивала искусственным золотом и шёлковой пряжей для вязания, и собиралась подарить матушке Анисии, которую ни разу не навестила за пять лет. В глазах вышитой Богоматери стояли непролитые слёзы – такие же, как у самой вышивальщицы.
◊ ◊ ◊
В классе с ней перестали разговаривать и словно не замечали. Валентине Филипповне притащили огромный букет, купленный одиннадцатым «А» вскладчину (Арина деньги не сдала). Букет не помещался ни в одну вазу, и его поставили в ведро, «красиво декорированное» обёрточной бумагой. И водрузили на стол.
Валентиша вошла в класс под дружное «Здравствуйте!» Букет, с разрешения класса, был переставлен на подоконник. На уроке алгебры все наперебой просились к доске
– Можно, я?
– Валентина Филипповна, спросите меня!
– Ну что вы как дети… Вы ведь взрослые уже. Спрошу, всех спрошу, кто хочет. – Валентиша смеялась и всем без разбору ставила пятёрки.
Со временем олимпийские страсти поутихли. Стараниями Валентины Филипповны отношение к Арине изменилось и стало почти прежним.
Предложенного мира Арина не приняла, с одноклассниками разговаривала сквозь зубы, а на переменах уходила вниз, в вестибюль. Не участвовала в школьной самодеятельности. Самовольно сняла со стенда красиво вышитые варежки, которые связала для школьной выставки. Не вступила в школьное молодёжное объединение «Ассоциация девочек-скаутов».
Олимпиада, на которой её не было, снилась Арине по ночам. Не отпускала, теребила душу, заставляла думать. Мотивация человеческих поступков – пожалуй, сложнее математики. Там всё просто: есть задача, есть её решение. А как решить другую, человеческую задачу с изворотливыми «переменными»? (прим.: в математике – величина, характеризующаяся множеством значений, которые она может принимать). С Валентишей, Пал Палычем, Костей Тумасовым. С Надей Каменевой. С одиннадцатым «А».
Решение Арина нашла в Ветхом Завете. Ответ был очевиден: тридцать сребреников это тридцать тысяч, полученные Тумасовым-младшим и Валентишей. Цена предательства.
Иуда Искариот и пошел к первосвященникам и сказал им:
«Я готов предать Иисуса в ваши руки, если вы мне хорошо
заплатите».
Первосвященники посовещались и дали ему тридцать сребреников,
а Иуда, получив деньги, стал думать,
как ему исполнить свое обещание и предать Иисуса.
Потом уже, когда предательство совершилось, Иуда раскаялся;
он пришел к первосвященникам и тщетно пытался убедить их,
что Иисус ни в чем не виновен, что он, Иуда, предал невинного.
Бросил Иуда в храм тридцать сребреников и ушел, но совесть
измучила его,
и вскоре он повесился.
Первосвященники и старейшины взяли деньги,
за которые куплена была ими невинная кровь,
тридцать сребреников, цену Христа, которою оценили Его.
И сказали: «Непозволительно класть эти сребреники в
сокровищницу храма, потому что они уплачены за кровь».
И купили на них принадлежавшую горшечнику землю,
для погребения странников.
Посему и называется земля та «землею крови» до сего дня.
/Библейские предания/
Арина не выдержала и рассказала обо всём бабушке.
– Баба Вера, я не говорила тебе, не хотела вас с дедом расстраивать… Они меня за человека не считали, в седьмом классе за восстание Емельяна Пугачёва… а ещё за колготки и за то, что с косами хожу. В городской школе совсем другая программа, мне было очень трудно… А они смеялись. Кроме тебя и дедушки мне только Милана помогала, по информатике, а больше никто… Когда я на городской олимпиаде победила, директор попросил… заставил с его сыном заниматься. Мог бы Валентишу попросить. Может, она не захотела? Костя не тупой, но всё равно… время отъедал, учить его пришлось. А на всероссийскую олимпиаду меня не послали. Костю послали. А он даже спасибо не сказал, даже видеть меня не хочет! Злится, что призёра получил, а премию директор отобрал.
– Как отобрал?! Почему?!
– Потому что Костя его сын. А я задачки олимпийские со стенда переписала и все решила. Они несложные. Вот, посмотри.
– Решила и умница. А плакать зачем? Доведёшь себя опять, с нервами с твоими.
– Я премию вам хотела… двести тысяч, ты бы в Италию поехала…
– Да не нужна мне Италия эта! Рита ездила, рассказывала. Она рыбу любит, думала там полакомиться – свежей, из моря выловленной, как по телевизору показывают. А оказалось, её в обычных ресторанах не подают, а только в специальных, рыбных, там цены запредельные.
– И что? Она так и не попробовала?
– Попробовала. В самом лучшем римском ресторане, «Решерия консулов». Её там ободрали как липку. Потом экономила, пельмени только ела, рыбные, равиоли. Гадость, говорит, такая…
Бабушка смешно изобразила, как Рита морщилась, поедая пельмени из рыбы. Арина перестала всхлипывать и улыбнулась.
– Улицы там каменные, ни травинки, ни деревца. Камни от жары накаляются, по ним как по сковородке идёшь. Рита говорила, ад. А в следующий раз в феврале туда слетала, на десять дней. И все десять дней ходила под зонтом и с мокрыми ногами: высокая вода, так это у них называется. В межсезонье гостиницы дешевле, зато дожди каждый день. Радости мало. А не нравится, в гостинице сиди, в четырёх стенах. – Бабушка тяжело вздохнула. – Деду твоему климат менять нельзя, врачи сказали. Да и мне лучше дома, с тобой и с Ваней. Не реви. Их Бог накажет всех.
