Ирина Верехтина
Вышивальщица
– Ваня…
– Что – Ваня? Я что, неправду говорю?
Арина торопливо попрощалась, вышла в коридор, потянула с вешалки пальто. Полковник бушевал, бабушка его успокаивала. Ей никто не предложил остаться, переночевать в Арининой бывшей комнатке, о которой она вспоминала, как вспоминают о друге детства – светло и безвозвратно.
Вера взглядом попросила мужа замолчать, вышла в коридор следом за Ариной, завела ни к чему не обязывающий разговор. Словно ничего не было сказано, не бежали по Арининым щекам слезинки, не натягивала она сапоги, торопливо щёлкая «молниями» и не поднимая глаз.
– Дедушка твой лекции больше не читает, договор с академией на этот год не заключил. Сердце у него шалит. Хватит, наработался. А я до лета в бюро переводов поработаю, а там посмотрим. В Заселье дом новый строить хотим. Там у нас сосед пчеловод, две пчелиных семьи нам продал, ульи поставить помог. Свой мёд качать будем. За медком-то приедешь? Парник стеклянный поставим. В открытом-то грунте помидоры не вызревают, огурцы не растут, а в парнике им тепло будет… А ты что ж сапоги на простой носок надеваешь? На шерстяной надо, холодно уже. И шарф… Ваня, дай ей шарф, что Васильевы на Новый год подарили. Всё равно не ношу, я к платкам привычная, зачем мне шарф? Он в стенке, в верхнем ящике. И носки шерстяные захвати, там они…
Не слушая Арининых возражений, Вера Илларионовна заставила её переобуться и обернула вокруг шеи длинный шарф из ангоры. От шарфа исходило мягкое тепло.
– Совсем другое дело! Можно сверху надевать, можно под шею. Он красивый такой, что ему без дела в шкафу лежать? Носи, девочка. Не нужны, значит, деньги тебе? Ну, смотри.
Вера поцеловала её в щёку и перекрестила.
– Христос с тобой. Езжай, милая, с Богом.
Иван Антонович скупо кивнул на прощанье. И смотрел, словно спрашивал, всё ли она запомнила, что ей было сказано. Арина покивала в ответ, словно говоря: «Запомнила. Поняла. Вы сделали для меня всё что могли, и мне больше не надо сюда приезжать. Вы даже внучкой меня не назвали ни разу. Только девочкой».
– До свидания. И простите за беспокойство.
– Ну что ты… Что ты, девочка! Приезжай. Мы всегда…
Ответом был стук каблуков по ступеням.
Вера захлопнула дверь, уткнулась мужу в плечо и тихо всхлипнула.
– Ваня, что же мы делаем? Мы же её практически выгнали, ночевать даже не оставили.
– Не оставили. Ты же знаешь, что нельзя. А если с ней начнётся опять… Помнишь, что она последний раз вытворила? Тарелку об пол швырнула и плакала полночи.
– Так она ж тебе говорила, что есть не может, что тошнит её. А ты насильно в неё пихал, ложку в рот совал. Разве она виновата?
– А чего ж тогда утром прощения просила, если не виновата? Она не может справляться со своими эмоциями, Вера. Биполярное расстройство неизлечимо, и что она сделает в следующий раз, не знает даже её лечащий врач.
– Да врач-то как раз знает. Говорит, нет у неё никакой биполярки, диагноз ошибочный поставили, астения у неё…
– С астенией инвалидность не дают, а ей дали. Ничего с ней не сделается, на улице не останется, на скамейке спать не ляжет, домой к себе поедет, – гудел на одной ноте полковник. – Она взрослая уже. Пусть живёт одна. Поможем, если что…
◊ ◊ ◊
По вагону гулял сквозняк, и так же безнадёжно холодно было на душе. Арина хотела поднять воротник пальто, но что-то мешало это сделать. Бабушкин подарок! Она стащила с себя шарф и надела его под пальто, обернув вокруг шеи и расправив на груди концы. От шарфа исходило уютное мягкое тепло, как от батареи центрального отопления, у которой она сидела когда-то в приютской спальне, привалившись спиной – в другой жизни, о которой так светло вспоминалось. Арина прижалась щекой к тёплой шерсти и закрыла глаза.
Новый год Вечесловы встречали вдвоём, в гостиной пахло ёлкой и свежей сдобой, накрытый стол призывно сверкал хрусталём, по телевизору шёл праздничный концерт, а на душе было тягостно. Вера вздохнула:
– Что же мы сидим, Ваня? Новый год пора встречать, а мы старый не проводили, добрым словом не помянули…
Арина звонила им вчера. Дежурно поздравила с Новым годом, пожелала здоровья и счастья и сказала, что не приедет: новый год на работе корпоративно решили встречать корпоративно, арендовали столики в кафе, отмечать, и ей неудобно отказываться. Вечесловы подозревали, что это неправда: внучка не любила шумных компаний со школьных времён и новый год всегда встречала дома. Вдруг приедет? Вот сейчас позвонит в дверь…
Не приехала.
Глава 25. Дом на Песочной улице
На всех этажах её дома, кроме первого, были балконы, на которых хозяйки хранили ненужный хлам, сушили бельё и вели душевные разговоры, не смущаясь тем, что их слышит весь дом. У Арины вместо балкона был палисадник с вытоптанной клумбой и кустиком хилой сирени. Кустик пытался расти, и Арина знала, как ему помочь.
В монастырском приюте, где она прожила шесть с половиной лет, был большой фруктовый сад. Под руководством сестёр-монахинь старшие воспитанницы вскапывали приствольные круги – неглубоко, иначе повредишь корни; проводили обрезку растущих вглубь веток – после периода вегетации, когда деревцу уже не больно; обмазывали срезы садовым варом – чтобы порез скорее «зажил»; приготовляли растворы от вредителей: из стеблей чистотела – от тли, нашатырный – от медведки, из чеснока – от грибковых болезней и от блошек, отвар луковой шелухи – как удобрение.
Вооружившись веником, Арина брызгала на деревца целительным раствором, шёпотом творя молитву Святой мученице Параскеве о сохранении посевов и садов: в любом деле необходимо просить помощи у Господа, даже если в него не очень-то веришь.
На заброшенном участке на краю посёлка, посреди обломков кирпичей и чёрных обгорелых брёвен, густо поднялась вишнёвая поросль, гибко тянулась вверх молодая ирга, которую несведущий человек принял бы за ивовые побеги. Арина обрадовалась находке, купила в хозяйственном магазине лопату, и теперь у неё в палисаднике росли вишнёвые деревца и сортовая ирга с крупными чёрно-синими сладкими ягодами. У ирги были тёмно-зелёные листья, осенью они приобретали красновато-оранжевый цвет и долго не опадали.
– Где она такое чудо откопала?
– Она разве скажет? Откопала, говорит. И смеётся. А больше ничего не говорит. В Осташкове, в питомнике купила, наверное.
На реанимированной Ариниными стараниями клумбе светилась красными и жёлтыми огоньками настурция, цветки которой с аппетитом объедала соседская кошка Василиска. Арина прозвала её веганкой и гоняла с клумбы веником.
Из дневника Арины
«Я не горжусь тем, что живу одна и не нуждаюсь ни в чьём обществе. Наверное, всё-таки нуждаюсь. Но друзей у меня нет, и я привыкла рассказывать обо всём моему дневнику. Например, о том, что панические атаки в разы хуже депрессии. Это ничем не обоснованный страх, озноб по всему телу, учащённое сердцебиение, головокружение и затруднённое дыхание. То есть загнанное. Все прелести жизни.
Я сидела и ждала окончания приступа, встать с кресла даже не пыталась, слабость жуткая. Финальная стадия: сидеть на месте уже не могла, ходила из комнаты в комнату, из угла в угол, и при этом меня трясло как наркомана в ломке. Внутри – как атомная бомба, и она взрывается со всеми эмоциями сразу. В общем-то, я была на грани.
Вечесловым звонить не стала, они бы примчались и всё равно ничем не помогли. Поеду в Чёрный Дор и попрошусь в больницу. Иначе умру тут одна, от страха».
«Хорошая новость – панические атаки лечатся! Они не опасны, не приводят к смерти, потере сознания или сумасшествию. Врач сказал, что я молодец, что приехала. Запущенные случаи обрастают всевозможными фобиями, а со мной будет всё хорошо, и в больницу ложиться не надо. Вместо транквилизаторов врач выписал мне антидепрессанты. Очень сильные. Это притом, что депрессий у меня нет уже давно. Я сказала об этом, а он сказал, что ему лучше знать.
Потребовались три недели, чтобы лекарство проявило себя в полную силу. Эти три недели вымотали меня до невозможности: постоянная тревога, постоянные мысли о том, что я останусь с этим ужасом навсегда. На работе сказали, больничный лист мне оплатят если не буду брать отпуск, и что я отдыхаю, а другие за меня работают. А я так мечтала об отпуске! Может, Пётр Ильич пошутил?»
◊ ◊ ◊
Врачу из Чёрного Дора повезло: пациентку удалось убедить, что в Москве ей поставили неправильный диагноз и что на самом деле у неё запущенная астения со шлейфом всевозможных фобий, а вовсе не биполярное расстройство. Она поверила, потому что хотела верить: астенический синдром поддаётся лечению, в отличие от биполярки. А девчонка хотела выздороветь.
Врач осторожно поинтересовался – и узнал, что в Москве у Арины никого нет, и жить там она не собирается. Родственников у девушки тоже не оказалось, ни близких, ни дальних. Да она просто подарок судьбы!
Практикующий психотерапевт Иван Андреевич Рукавишин писал статьи для «Неврологического журнала» издательства «Мир медицины» и работал над кандидатской диссертацией на тему «Принципы терапии биполярного расстройства, особенности применяемых препаратов и их побочные эффекты». Но теория без практики бездоказательна, для любой медицинской диссертации нужны подопытные кролики, а Арина охотно шла на контакт, соглашалась на предлагаемое лечение и не возражала против экспериментальных препаратов, которые он выдавал ей сам, и сам «расписывал пульку», то есть методику лечения.
А в медицинской карточке писал совсем другое, и лекарства указывал другие, разрешённые Минздравом и рекомендованные для купирования приступов депрессии при биполярном аффективном расстройстве второго типа.
Для него открывались широкие возможности.
Из дневника Арины
«Уже почти год я живу без панических атак. Их просто нет! Раньше, когда я находилась в толпе людей, мне хотелось поскорее уйти. Мне казалось, что вот-вот обязательно что-то случится, что-то ужасное…
Реальность поменялась. Ощущения просто невероятные. Я ещё не привыкла к своему новому состоянию, а отношение ко мне людей изменилось. Хотя находиться в толпе мне по-прежнему неприятно, но страха я не испытываю. Я не боюсь даже соседа-уголовника, который вдруг стал проявлять ко мне повышенный интерес. Из-за кошки.
Ко мне приходит в гости белый кот. Он ничей. Когда он пришёл в первый раз, я испугалась: худющий, грязный, бока впалые, морда до крови разодрана. Дрался, видно, с кем-то и ему наваляли. Кот три дня отлёживался в палисаднике, я скормила ему банку сметаны, ещё купила жирных сливок и сырую мойву, он так забавно ею хрустит! Отлежался и ушёл. А на следующий день снова сидел под окнами и молча ждал еды.
У него на глазу мутная плёнка, подозреваю, что он этим глазом не видит. С удивлением обнаружила, что помню об этом из ветеринарии, но затрудняюсь с диагнозом. Это может быть повреждением роговицы в результате травмы, может быть связано с патологическими процессами воспалительного и инфекционного характера, либо помутнел хрусталик в период развития катаракты. Котик близко к себе не подпускает, наверное, он видел от людей много зла. Жаль. Я могла бы промыть ему глаз метрогилом или смазать тетрациклиновой мазью. Странно, что я это помню, ведь учила давно.
Еду для Белого я оставляю в палисаднике. Он приходит, съедает и уходит. Стал лучше выглядеть, шерсть заблестела и морда довольная. Очень любит кефир, наливаю ему в коробочку из-под сметаны (сметану кот съел за один раз, целиком упаковку). А у Шевырёвых кошка, роскошная пушистая красавица, и ей очень нравится мой палисадник, потому что там тень от деревьев. Я вишен накопала на заброшенном участке, все деревца принялись.
И вот – картина маслом: пришёл мой Белый, а Василиска под иргой разлеглась и не уходит. Я коробочку с кефиром в окно на верёвке спустила, чтобы он не пугался и спокойно ел. А он повёл себя как джентльмен и Василиске угоститься предложил. Она понюхала, уселась, лапки хвостом обернула и ест, головы не поднимает. А Белый ждёт, что останется. Да ничего не останется!
Василиску эту прогнать дело дохлое, веника она не боится, знает, что не ударю. И на «брысь» никак не реагирует. Нет, мне не жалко кефира, мне жалко кота. Пусть Шевырёвы сами Василиску кормят, и кефир ей сами покупают.
И тут – идёт этот ворюга из третьей квартиры, Аллы Михайловны сын. На Василиску уставился и улыбается. Я ему говорю, забирайте свою киску и хорошенько её кормите, она у Белого весь кефир выпила. Голодная, наверное. А он говорит, Василиска кефир вообще не пьёт, в рот его не берёт. Говорит, как ты её заставила? Да ничего я не заставляла, она из вредности ест, чтобы Белому не досталось.
Сосед оказался таким же наглым, как его кошка: подождал, пока она доест, взял её на руки и домой унёс. И спасибо не сказал. А котик остался без ужина. Пока искала, чем его накормить, – кефира-то больше нет, – Белый обиделся и ушёл. Так что вечер я провела одна».
◊ ◊ ◊
Домой Колька пришёл взбудораженный, с Василиской на руках, и весь вечер говорил с матерью об Аринином палисаднике, который – как сад («Мам, почему у нас одна трава растёт? Тебе денег жалко, семян цветочных купить?»), об Аринином коте, который – замурзанный был, полудохлый, а сейчас красавец, хоть и одноглазый. Об Арине, которая умудрилась накормить Василиску кефиром.
– Да не бреши! Не будет она кефир есть.
– А вот ела! Аринка её не гнала, только лицо удивлённое было, и глазищи… как весенний лёд, вот прямо такого же цвета.
Михалне хотелось плакать: сын наконец образумился, устроился на работу грузчиком в поселковый магазин, и – вот же счастье! познакомился с девушкой из элитного Грин-Парка, которой «отгрузил товар», то есть помог уложить в багажник купленные продукты. А тут эта Арина со своим котом. Михална видела из окна, как Колька торчал у забора и глазел на молоденькую соседку. Смирнёхонько так глазел, никогда таким не был, с другими-то бойкий да языкатый, а с этой молчал да лыбился. Как некстати…
– Ты про Ирку свою расскажи.
– А что – Ирка? В магазин приезжает чуть не каждый день. Запала на меня. Я ей толкую, что грузчиком работаю, образования нет, в колонии сидел три года… А Ирка говорит, мне всё равно. Я, говорит, тебя люблю, с первого взгляда. Говорит, что у меня внешность мужественная. И брови. Мам, прикинь, а? – Николай молодцевато расправил плечи, прошёлся по комнате.
– Зачем ты ей всё про себя выложил? Не мог промолчать, дурень! – ругала сына Алла Михайловна.
– Вот и Ирка говорит: дурень. А сама меня возила с родителями знакомить. Ты, говорит, там помалкивай, а то как узнают, что разнорабочий, так попрут, и разговаривать не станут… Ох и хата у них! Как в американском кино!
– Ну а ты чего? Молчал?
– Да как молчать, они ж с расспросами полезли. Ирка мне моргала-моргала, изморгалась вся. А чего моргать-то? Раз спрашивают – отвечать надо. Я и сочинил на скорую руку – что полмагазина мне принадлежит, а грузить помогал просто так, понравилась девушка, я и помог. Заврался, в общем.
– Ну а Ирка чего?
– Да ничего. Баба она красивая, с манерами, с воспитанием… Двух мужей похоронила. Чёрная вдова. Третьим не хочу стать. Я подумал… лучше Арины мне не найти. Девка работящая, некурящая, замуж невтерпёж, – куражился Колька, искоса поглядывая на мать: верит или нет.
Про Ирку он ещё не решил. И мужей она не хоронила, просто развелась. Чёрную вдову Колька выдумал, чтобы мать испугалась и не лезла с вопросами. Ирка баба денежная, старше его на пять лет, но по ней не скажешь. Сочная, сдобная, и грудь пятого размера. И влюбилась в него, такого как есть. Говорят же, любовь зла, полюбишь и козла. Тут Колька сообразил, что козёл это он и есть, и стал думать об Арине. А чего о ней думать? Только время зря терять. Всё богатство – вишни в палисаднике. И смотрит без интереса. На кота – и то по-другому смотрит! Не пойдёт она за него, по глазами видно, не пойдёт.
– Подумал он! – разорялась мать. – Думалку тебе в колонии отбили, видать. Ты ж сам про неё говорил – страхолюдная.
– Да это я так… Говорил, чтобы ты от меня отвязалась. А то пристала как банный лист… женись да женись.
– Ты ж говорил, не нужна она тебе. А тут богачиха из Грин-Парка сама в руки просится, а ты рыло от неё воротишь, – не унималась Михална. – Ты Ирку эту гляди не упусти. Обрюхатишь, родители ещё спасибо скажут, что женился. Будешь в сыре в масле кататься…
– В сыре, говоришь? В плавленом, что ли? Ну, ты хватила, мать! Спасибо скажут, придумала тоже. Не нужен им грузчик. А Ирка аборт сделает. Что она, дура – в сорок два года рожать?
Из дневника Арины
«Я понемногу выздоравливаю. Депрессия была уже не помню когда, и срывов больше нет. Был только один раз, когда приехала в Заселье. А там эти проклятые ульи! И пчёлы летают, дедушкины и соседские. Мелькают прямо перед лицом и жужжат страшно.
Я приехала на две недели, даже и не надеялась, что отпуск летом дадут, и радовалась. И бабушка с дедушкой радовались. А на второй день уже никто не радовался: на меня напали пчёлы, одна в щёку ужалила, другая в руку. Я и не знала, что это так больно! Жало пчелы нельзя вынимать иглой, потому что оно зазубренное, а на конце мешочек с ядом. Бабушка выдавила его из щеки тупым столовым ножом, а из руки я сама вытащила, зубами. Но рука всё равно распухла, и глаз заплыл, и температура подскочила. Я из дома боялась выйти, окно открыть боялась! А дед сказал, что пчёлы не жалят, если их не провоцировать, и что не надо было руками от них отмахиваться.
То есть, я ещё и виноватой оказалась. Укусы горели и зудели так нестерпимо, будто в ранку впрыснули соль. Бабушка прикладывала лёд, а дед говорит, поболит немножко и пройдёт. Говорит, это даже полезно.
Ничего себе немножко. Ничего себе полезно. Я на него наорала, собрала вещи и домой уехала, прямо с температурой. И мёд не взяла, пусть сами его едят. Сказала, что не приеду больше и что его «полезные» пчёлы могут закусать до смерти, если набросятся всем скопом. Я читала об этом, а дед не читал, потому и не боится.
Вернулась домой. Мне удивительно хорошо. И даже укусы почти не болят, если до них не дотрагиваться. В лесу ягод полно, на болоте клюква. Заготавливаю запасы на зиму. Из колледжа мне сбросили на электронную почту лекции по консервированию и пастеризации. Очень вовремя».
◊ ◊ ◊
Из Заселья Арина уехала тем же вечером. Полковник предложил отвезти её в Гринино на машине, но она отказалась наотрез и ушла – сумка на плече, опухшую правую руку держит на отлёте, температуру измерить не дала, но она у неё есть, и высокая: щёки красные, левый глаз заплыл, правый блестит, как в лихорадке. После её отъезда, похожего на бегство, Вечесловы крепко поссорились. У Веры резко подскочило давление и пришлось вызвать «скорую».
– Что ж за ребёнок такой?! Даже когда её нет, от неё неприятности!
– Не от неё. Она тут ни при чём.
– Ни при чём? А «скорую» кому вчера вызывали? А не спали мы всю ночь – из-за кого?
– Не кричи. Ты, когда не прав, всегда на крик срываешься. У девочки температура поднялась, опухоль аж до плеча, а ты ей – сама виновата, не маши руками. Про пользу пчелиного яда ей толковал. Выбрал время лекцию читать.
– Да я думал, ей интересно слушать. А она орать на меня…
– Ты, что ли, не орал? Оба вы орали.
– Что ты предлагаешь, Вера? Пчёл с участка убрать к чёртовой матери? Ты же сама мёд качать хотела. Даже если откажемся, у соседа восемь ульев, всё равно к нам прилетят, у нас же цветы…
– Давай Ваня, давай. Тебе мои цветы давно свет застят. Твоя бы воля, перекопал бы всё и чеснок посадил… Она даже мёд не взяла, и духи, что мы подарили, оставила, только один раз надушилась.
– Погоди, погоди… Духами надушилась? Когда?
– Да вчера. Уж так ей понравились… «Мисс Диор», её любимый аромат, угадали мы с подарком!
– Аромат. Ну, правильно! Надушилась и на двор вышла, а там пчёлы. Парфюмерные запахи могут спровоцировать пчелиную атаку, я забыл ей сказать, я ж не думал, что она коробку сразу распакует… Вера, я идиот, старый идиот! Поеду я к ней… Ты тут не умирай без меня.
– Телефон возьми! Ключи возьми от её квартиры! Мёд не забудь. И Димке… отцу Дмитрию медку отвези.
◊ ◊ ◊
Арины дома не оказалось. Дверь Вечеслов открыл своим ключом. В комнатах прибрано, чисто, уютно. В гостиной висели золотые шторы, в спальне сливочно-белые, расшитые розовыми розами из лент. Вечеслов улыбнулся: внучка осталась верна себе.
Мёд он отнёс на кухню. Положил в холодильник купленную по дороге ветчинно-рубленую колбасу и Аринины любимые творожные сырки в шоколаде. Говяжью вырезку и пельмени запихнул в морозилку. На столе высились пирамиды из банок, свёртков, коробок, пакетов… Топлёное масло, Аринин любимый пармезан, апельсины, яблоки, коробка шоколадных конфет, пакет кедровых орехов, две баночки красной икры. Копчёную скумбрию Вера завернула в три слоя бумаги, а она всё равно пахла. Вечеслов оставил скумбрию на столе. Флакон с духами вынул из коробки и осторожно поставил на комод. Вернётся и сразу увидит.
Так и не дождавшись Арины, поехал к отцу Дмитрию. Выслушал путаные слова благодарности за мёд, соврал, что с Верой всё хорошо, похвалил Диминых внуков и хотел было попрощаться, как вдруг отец Дмитрий задал ему вопрос, которого полковник не ожидал услышать.
– Как поживает ваша воспитанница? Работает? Учится? Всё у неё хорошо?
– А она разве… в церковь не ходит?
– Не видел её ни разу. Ни на службе, ни на исповеди. Вера мне фотографию показывала, я бы узнал. Да вы не волнуйтесь. Не приходит, значит, ей так нужно. Бог ведь не в церкви, Бог у человека в душе. У кого есть, у кого нет.
Полковник вернулся в дом на Песочной улице, прождал три часа и уехал. Арина в тот день с утра отправилась на болото Анушинский Мох за клюквой, потеряла компас и проплутала в лесу до вечера. К базе отдыха «Княжьи разливы» вышла уже потемну. И после не могла себе простить, что в тот день не увиделась с дедом и не попросила у него прощения.
◊ ◊ ◊
Отец Дмитрий всё-таки позвонил Вере, и не только, чтобы поблагодарить за мёд, за который полковник отказался взять деньги. Вечеслов уверял, что жена чувствует себя преотлично, но Дмитрий Белобородов был отличным психологом и в нарочито бодром тоне услышал – фальшь.
Вера не стала ему лгать, честно призналась, что болела: из-за скандала с пчёлами, скоропалительного отъезда внучки и размолвки с мужем, с которым она не разговаривала несколько дней.
– Дим, она ведь на отпуск приехала, на две недели, мы с Ваней так радовались… Два года не появлялась, даже на Новый год не приехала, звонила только… А тут такое счастье – весёлая, довольная, на щеках ямочки, как у маленькой у неё были… Димка! Мне умереть хотелось, когда она уехала…
– А сейчас-то как? Разговариваете? А здоровье как?
– Да всё в порядке со здоровьем. И с Ваней помирились, он ездил, к Аринке-то, отвёз ей всего… И мёду отвёз. Жаль, не застал, умотала куда-то, что ей дома-то сидеть, отпуск ведь… Утром позвонила, поблагодарила, сказала, что на пчёл не обижается. Сказала, приедет зимой, когда пчёлы спать будут.
Последнее было неправдой. Арина говорила с бабушкой равнодушно-вежливо, как говорят с чужими людьми, когда не хотят показать, что обижены. И приехать не обещала. Попросила поцеловать за неё деда и попрощалась.
Из дневника Арины
«Если мою пенсию по инвалидности третьей группы умножить на двенадцать месяцев, получится почти столько, сколько стоит год учёбы на отделении народных промыслов в Православном Свято-Тихоновском университете, а всего учиться нужно четыре года. Учиться и работать не получится, а чтобы собрать двести сорок тысяч, мне понадобятся четыре года.
Я решила экономить на еде, ведь больше экономить не на чем: я нигде не бываю, в посёлке нет театра, вместо кинотеатра клуб, а в нём собирается такая публика – хоть святых выноси! Сначала всё время хотелось есть, но я привыкла, и стало вроде как нормально. А потом началось что-то странное: я вообще не могла есть, и не хотела, и даже запах еды был неприятен.
Врач из Чёрного Дора на моё честное признание, что я три месяца почти ничего не ем, сказал, что у меня атипичная анорексия: тридцатьвосемь килограммов при росте сто шестьдесят шесть сантиметров. Еще два килограмма – и слово «анорексия» можно заменить словом «дистрофия».
У меня открылись глаза, когда я узнала, как сильно успела себе навредить. Из-за того, что я долго ограничивала себя в еде, организм сжигал мышцы, отнимая энергию у иммунной системы и жизненно важных органов. Электрокардиограмма показала нарушение сердечного ритма – типичный спутник ограничения питания. До этого мне таких исследований никто не назначал. Исследование плотности костной ткани показало начало остеопороза. Раньше плотность костной ткани мне тоже не проверяли.
Чтобы обмануть мой «неправильный» мозг, врач велел есть три раза в день микроскопическими порциями, постепенно их увеличивая. Две ложки супа. Полсырника. Пол-яблока. Дольку шоколада. Пять изюмин.
До чего мучительно! Чувства голода нет. От запаха еды тошнит. Супа съедала по одной ложке, больше не могла»
«Анорексия прошла. Только я теперь начеку. Три дня не голодная, не ела и не хочу? Полшоколадки надо съесть обязательно.
Другая моя победа – я перестала верить галлюцинациям. При биполярке второго типа они бывают крайне редко. И всё же бывают. О глюках я до сих пор знала только в теории, а вчера наступила «практика», и я дико перепугалась. Но при этом отлично понимала, что "декорации" месту не соответствуют, и всё, что я вижу и слышу, не является реальностью. Перетерпела. Убедила себя, что в квартире нет никого, кроме меня, и быть не может: дверь по прозвищу зверь заперта на все три замка, окна зарешечены, и кроме беспризорного кота никто в гости не придёт. Да и кот не придёт, потому что боится даже впрыгнуть на подоконник».
«А ещё меня пугают звонки. Кто-то регулярно мне звонит, номер не определяется. Он звонит и дышит в трубку. Или она. Нет, всё-таки он, я это чувствую. Если задаю вопросы – вешает трубку. В прошлый четверг я сказала, что если нечего сказать, то нет никакого смысла звонить. Что пора уже назвать своё имя. Ответом был вздох, длинный и тоскливый. И вот уже неделя, как прекратились звонки. Без них мне совсем одиноко, я привыкла к чьему-то молчанию, ведь бывает так, что не надо ни о чём говорить, а просто помолчать вдвоём».
◊ ◊ ◊
От новых препаратов наступила стойкая ремиссия, которую Арина приняла за выздоровление. Рукавишин не стал уверять её в обратном, о побочных эффектах новых препаратов тоже не рассказал, всему своё время, а пока – пусть девчонка побудет счастливой.
С паническими атаками она справлялась отлично (Рукавишин специально их ей «организовал», чтобы проверить действие препаратов, которых никто до сих пор не использовал для купирования приступов паники).
От анорексии избавилась (Рукавишин к этому не причастен, до начальной стадии дистрофии девчонка допрыгалась сама, пусть скажет спасибо, что он её оттуда вытащил).
А галлюцинации были побочным эффектом нового лекарства. Пациентка об этом не знает и удивляется: никогда не было галлюцинаций – и вдруг начались. Арина с ними справится. Должна справиться.
И она бы справилась, не случись одно за другим два события, которые перечеркнули результат лечения, как учитель перечёркивает в тетради неверно решённое уравнение: кричаще-красной запретительной чертой.
