Ирина Верехтина
Вышивальщица
Глава 10. Месяцем раньше
– Риточка, здравствуй. Я к тебе с просьбой…
Выслушав Верины жалобы, Рита Борисовна озвучила ошарашенной подруге Аринин предполагаемый диагноз: биполярное аффективное расстройство второго типа, сокращённо БАР II.
– А может, это просто нервы? Просто переходный возраст…
– Может, и переходный. Но что-то уж слишком долго длится этот переход. Вымотала она вас?
– Не то слово, Рита. Невыносимо. Раньше-то всё было нормально. Правда, к школе долго привыкнуть не могла… А последний год в ней словно маятник туда-сюда качается: то она от радости скачет, не остановить, то с вышиванием сидит, головы не поднимает все выходные… И нет бы собачку, или котёнка, или цветы… А она икону вышивает, шелками разноцветными, Ваня ей купил. Картинку в альбоме Оружейной палаты нашла, альбом у нас есть… «Казанская Богоматерь», поля оклада работы фирмы Фаберже. В золотых одеждах, а нимбы с камнями драгоценными. Так она и поля вышивает, золотыми нитками. И камни вышивает. Ты бы видела! Уже месяц над ней сидит. Мы с Ваней – и так и сяк, и в кино её зовём, и на Кличен, на лыжах кататься. А она: «Не поеду никуда, отстаньте от меня!» Грубит, а голос жалобный, и плечи опущены… А то истерику закатит, слово ей не скажи.
Мы её не наказываем, понимаем, что не со зла спектакли устраивает. Потом прощения просит, на коленях, со слезами. А как не простить? Мы же её любим, одна она у нас. Из школы приходит мрачнее тучи. А спросишь, в чём дело, молчит. Слово из неё вытянешь, – рассказывала Вера.
Арина в своей комнате приникла ухом к двери и слушала, обмирая от ужаса. Оказывается, невыносимо жить не только ей. Вечесловым тоже невыносимо – с ней, Ариной…
– Биполярку в детстве трудно распознать, а в шестнадцать-семнадцать лет она проявляется уже ощутимо. Ко мне на приём вы её, конечно, не приведёте.
– Конечно не приведём! Упаси Господи, если она узнает, что я тебе звонила.
– Рассказать всё равно придётся. И таблетки пить. Те, что в аптеках без рецепта продают, как мёртвому припарки. А рецепт… будет стоить денег, если неофициально. Если официально, то девочку надо ставить учёт. Похоже, у неё БАР второго типа: плаксивость, длительная депрессия, замкнутость, трудности с обучением, неспособность долго чем-то заниматься, сфокусировать внимание…
– Да какие трудности! Какая замкнутость! – не выдержала Вера. – Нет у неё трудностей, из школы пятёрки таскает, и учится лучше всех, и в классе подружка есть, и на даче с мальчиком соседским дружит. Он её на вейкборде кататься научил. Мы домик купили в Заселье, всё лето там живём. Аринку просто не узнать, носится все дни как оглашенная, хохочет-заливается. Мы с Ваней радоваться-то разучились, а с ней опять научились. А ты говоришь, депрессия.
– Радость без причины это признак эйфорической фазы, сменяющей депрессивную, – проинформировала Рита. – Чрезмерная весёлость, значительное преувеличение своих способностей, импульсивные поступки, бредовые идеи. Желание совершить подвиг. Она у вас ничего такого… не вытворяет?
– Ничего она не вытворяет. И способностями не хвастается, скромница каких свет не видывал. И идеи у неё нормальные. Прихватки кухонные цветами вышила, их в руки взять жалко, такая красота… А вчера апельсиновое варенье сварила, сама, по книжке. Ваня полбанки съел с хлебом, так понравилось. А она смеётся: варенье-то из моркови, апельсинов нём всего два. А на вкус – чисто апельсиновое. С фантазией девочка! – в Верином голосе звучала гордость.
Рита опустила её с небес на землю:
– Ну, если ничего такого, ни диких идей, ни сумасбродных затей, тогда это биполярка второго типа со слабыми симптомами. С первым типом БАР вы бы обрыдались: попытки суицида, вспышки дикого гнева, а в маниакально-эйфорической фазе бредовые идеи и галлюцинации.
Трубка выпала из Вериных рук и повисла на длинном матерчатом шнуре.
Телефон – винтажный, с корпусом из чёрного дерева, и наборным диском в стиле ретро, с надписью на испанском: «NO GIRAR EL DISCO HASTA OIR LA SENAL PARA MARCAR» («Не поворачивайте диск, пока не услышите сигнал, тогда набирайте») – Вечеслов привёз из Испании, повесил в коридоре на стену, и так он висел уже двадцать лет. Вера привыкла разговаривать стоя, но от услышанного она тяжело опустилась на табурет, привалилась плечом к стене и приготовилась к разговору – о невозможном, непоправимом. Немыслимом.
Дверь в Аринину комнату приоткрылась на сантиметр. Вера сидела, повернувшись боком, и не заметила.
– Что ты такое говоришь, Рита! Не было у неё… попыток. И галлюцинаций никогда не было. Она у нас молодец, держится, иногда только срывается, по ночам не спит, плачет. Она у нас молодец, – повторяла Вера, словно могла словами удержать Арину на грани между депрессивной и маниакальной фазами биполярки. Выздоровление невозможно, возможна только стойкая ремиссия.
– Может вам её обратно вернуть… в детский дом?
– Пономарёва, ты в своём уме? О детском доме чтоб я не слышала больше! Она нам с Ваней дороже всего, внученька наша, Богом данная… – Последние слова Вера договорила прерывающимся голосом.
– Вера… Вера! Прекрати. Слезами горю не поможешь. Рецепт я тебе организую. Сделаю. Только это будет дорого стоить. Лекарства выпишу импортные, от наших толку мало… При депрессивных эпизодах «Зофолт» и «Каликста», то и другое стоит больше тысячи, «Адепресс» где-то рублей шестьсот, но он наш, российский. «Зипрекса» стоит две с половиной, при острых маниакальных эпизодах…
– Ты не части, Рит, говори медленно, я писать не успеваю за тобой. Каких таких маниакальных? Она не маньячка у нас. Учится на «отлично», в комнатах убирается, её и просить не надо, сама всё сделает. А вышивает как! И бисером, и лентами… Картины целые, ты бы видела!
– Маниакальная фаза это эйфория. Повышенное настроение без причины, всякие идеи сумасшедшие… – объяснила Рита, и Вера на неё обиделась:
– Нет у неё никаких идей. И не сумасшедшая она! Нормальная. То несчастная, то счастливая, то прям жизни никакой от неё, то от радости скачет-прыгает.
– Ну, если острых приступов не бывает, тогда «Зипрексу» не надо. А когда скачет и прыгает, пусть принимает «Торендо». Это стабилизатор настроения, триста рублей упаковка. И за рецепт придётся заплатить. Деньги не мне пойдут, ты ж понимаешь.
Арина ничком повалилась на кровать, вжалась в подушку лицом. Выходит, матушка Анисия сказала правду. Может, попроситься в монастырь послушницей? Хотя вряд ли матушка Анисия ей обрадуется.
Деньги на таблетки у неё есть, Вечесловы выдавали на школьные завтраки, и за три года она скопила почти восемь тысяч. Могла бы больше, но завтраки в школьной столовой такие вкусные…
Щёлкнул замок, громко бахнула входная дверь: Вечеслов пришёл не в духе. Сейчас он всё узнает. Бабушка ему расскажет, и Арину выставят в два счёта, отправят в детский дом, зачем она им такая, с ней невыносимо, бабушка сама сказала.
– А вот и я! Аринка, ты где там, возьми сумки. Я их еле допёр… Вера! Что?! Тебе плохо?! Сердце?
Забыв о детском доме, Арина вскочила с кровати и выбежала в коридор.
– Баба Вера! Баба Ве-еее… Мама-ааа-ааа!!
В прихожей пахло морозом и мандаринами. Вера Илларионовна сидела на табуретке, бледная как снег, но живая. С кухни послышался звук бьющегося стекла и приглушённое ругательство.
– Вер! Где лекарство-то твоё, не найду никак.
– В шкафчике посмотри, в верхнем ящике.
– В каком шкафчике? Вся стена в шкафчиках…
Слышно было, как полковник открывал дверки шкафов, выдвигал ящики и с грохотом задвигал обратно.
– Да не ищи. Мне полегче уже, – успокоила его Вера, но он всё равно искал и никак не мог найти, потому что переживал.
На полу валялся флакон с нитроспреем «Изокет». Арина подняла флакон, села на корточки, положила голову бабушке на колени и сказала:
– Ба… А хочешь, я уйду? Я взрослая уже, работу найду с общежитием. Хочешь?
Вера Илларионовна погладила её по голове, как маленькую.
– Ты слышала, что ли, о чём мы с Ритой говорили? Нет у тебя никакой биполярки, и симптомов нет. Взрослая она… Уйдёт она… А нам с дедом как без тебя жить? Ты о нас подумала?
Обхватив бабушкины колени, Арина счастливо захлюпала носом.
–А таблетки купим. Ты от них поживее станешь, жить полегче будет. А дедушке не скажем ничего, – пообещала Вера Илларионовна. – Не плачь. У меня от твоих слёз сердце болеть начинает… А Маргарите больше в жизни не позвоню. Вымогательница! Прохиндейка! За рецепт запросила столько… Чуть до инфаркта не довела.
Арина бросилась в свою комнату, нашарила под кроватью коробку, вынесла в прихожую и жестом фокусника откинула крышку. Внутри обнаружились увесистые холщовые мешочки с десятирублёвыми монетами, на каждом красиво вышито: «500».
– Вы мне на завтраки давали. А я собирала, на чёрный день, вот и пригодились! Ба, ну что ты так смотришь? Ну, не завтракала, ну и что? Я утром не сильно голодная, до обеда могу дотерпеть. Тут почти восемь тысяч, потому что я иногда завтракала. А так бы больше было, – сквозь слёзы улыбнулась Арина
Вера вспоминала, с каким аппетитом внучка съедала обед, подбирая хлебом с тарелки подливу. «Эх, Аринка, Аринка…»
◊ ◊ ◊
Таблетки без рецепта, которые «как мёртвому припарки», были куплены и сотворили чудо: Арина больше не плакала ночами, не мучилась совестью за греховные мысли о том, как отомстит Пашкиной компании, не просила святую Матрону о защите: «Адепресс» отлично справился с депрессией.
Влезла в интернет, прочитала всё о биполярке и воспрянула духом: получалось, что она не дотягивала даже до БАР второго типа, депрессия слабо выраженная, маниакально-эйфорическая стадия без глюков и всего такого прочего. Просто хорошее настроение, и всё. А гипомании, которая – ужас, у неё нет. Слава Богу!
На мир она теперь смотрела по-другому. И жить по Новому Завету больше не собиралась, потому что по нему никто не жил.
А как же тогда – жить?
В «Яндекс. Кью» Арина нашла статью Алекса Райхмана, который сравнивал Новый и Ветхий Заветы. С точки зрения христиан, все люди грешны по рождению из-за греха Адама, и этот грех может искупить только Иисус Христос. С точки зрения иудеев, живущих по Ветхому завету, все люди рождаются невинными.
К иудеям Арина не имела отношения, она христианка, и Вечесловы тоже. Правда с тех пор как отец Дмитрий получил у архиерея «отпускную грамоту» и перевёлся в Санкт-Петербург, в церкви Вечесловы бывают раз в год по обещанию, постов не соблюдают, богу не молятся. А живут хорошо и дружно, никому не причиняя зла, не делая долгов и не пересказывая сплетен. Если бы Аринина мама так жила со своим Жориком, то никогда бы не отдала Арину в приют.
На Тимофеевскую улицу она отправилась тайком от Вечесловых. Может быть, мама её помнит – как помнила её Арина шесть с половиной приютских лет и две недели, прожитые у Вечесловых. В детскую мечту, что мама её любит и скучает по ней, Арина уже не верила. Но может, хотя бы помнит…
На свой четвёртый этаж она поднималась с нехорошим предчувствием. Предчувствие не обмануло. В их с матерью квартире жили другие люди, и судя по всему, уже давно: железная дверь, за дверью собачий лай, звонить Арина побоялась. Постояла на лестнице и медленно спустилась вниз, касаясь ладонью грязно-зелёной стены. Пальцы нащупали потемневшую от времени надпись, вырезанную ножом: «Все люди твари».
Никакого ремонта в доме не было, поняла Арина. Ей вдруг стало так горько, словно мать отвезла её в приют только вчера, а не семь лет назад. Все люди твари. И мать тварь.
Арина отогнала от себя неприятные мысли, дочитала статью до конца и добралась до комментариев.
Комментарии к статье Алекса Райхмана представляли собой откровенный стёб. Одни писали, что Ветхий Завет это искажённый перевод еврейской Торы, и для славян он не годится. Другие утверждали, что Ветхий Завет – фундамент сразу трёх религий, иудаизма, христианства и ислама. Новый Завет предлагал побеждать зло добром. В Ветхом, который – перевод Торы, – требовалось воздавать злом за зло. Око за око. С волками жить…
А что? Это ведь тоже Писание, и тоже святое.
Комментарии Арина читала давясь смехом и зажимая ладонью рот… Неведомый Андрей Губин написал: «Нет ветхого завета, есть Вечный Завет, Тору писал Моше под диктовку Бога, христианский же бред писали греки, это людской миф, бред сивой кобылы».
Ему ответила некая Настя: «Андрей Губи чего суеш свой нос? пошел вон. Ветхий завет подводит нас к новому, тоеть говорит что скоро прийдет спаситель мира тоеть Иисус».
Арина поразилась Настиной вопиющей безграмотности. Ещё больше поражала её грубость. Если Настя добрая христианка, то должна уважать чужое мнение, а с людьми разговаривать вежливо. Либо вообще молчать. Но Настя откликалась на каждый адресованный Алексу Райхману комментарий (Алекс благоразумно молчал). Делать ей, что ли, нечего? Почитала бы учебник русского языка… Настино «тоеть» заставило Арину рассмеяться.
(Вера Илларионовна, проходя мимо Арининой комнаты, услышала её смех и улыбнулась: наверное, книжку смешную читает, таблетки и впрямь помогли).
Дмитрию К. на его комментарий «Сейчас время язычников» Настя ответила: «Дмитрий К., Не знаете писания».
Дальше переписка была стёрта, и сделала это Настя, потому что Дмитрий возмутился: «Почему вы убираете мою оценку вашим словоблудиям и убираете простой и верный ответ на этот вопрос?»
Настя ему не ответила.
Комментарий Владислава П. "Сейчас поставлено всё как было и это правильно! Новый Завет правильный» был совсем уж непонятным.
Владиславу ответил пользователь под ником «Зелёный фургон». По части грамотности он мог дать грубиянке Насте фору в сто очков, и всё равно бы выиграл.
Вот что он написал: «Почему он правильный? Потому что новый и хайповый? Или рижесёры плохие и сценаристы неочень? Напишите мне, мне тоскливо. Хочется внимания, а кагда оно есть то и не надо. А чем отличается коран от библии? и кому верить? Ну Ленины и Сталины уже есть, один гнобил хрестиан, а другой боялся, потому что и библия была и коран. Не сколько хочится вникать в это, а просто узнать мнение людей которые считают себя умными и образованными».
В разговор вклинился некто Экстремал: «Ветхий завет это чистой воды набор историй о педофилии, кровосмешении, подлости, предательстве, гомосексуализме и убийствах».
Ему ответила Настя. (Очухалась куколка наша, усмехнулась Арина). Ответ был написан без единой ошибки, хотя косноязычно. Видимо, Настя его откуда-то списала: «Экстремал, читай новый завет тогда. Тебе непонятно потому, что мешают грехи твои. Покайся и тогда откроется тебе вход и Бог сам объяснит. Тут зависит от твоей веры. Праведный верою жив будет».
Далее в комментариях следовал перерыв. После чего некий Михаил Егорин «наехал» на библию: «Еврейская Библия не нужна народам. Это ихнее сочинение и пусть они ему поклоняются. Иисус им сказал, иудеям: Ваш отец дьявол!» Бог отменил ветхий завет и дал новый ))».
Появилась вездесущая Настя и ответила в своей манере: «Нужна в первую очередь тебе. Не покаишся погибнеш».
На этом комментарии кончались. Арина прочитала последний, пожала плечами, захлопнула крышку ноутбука и улеглась спать. Религиозные фанатики ей не компания.
Этой ночью ей приснился Бог. Арина хотела встать с кровати, потом вспомнила, что на ней ночная рубашка, и передумала: всё-таки Бог мужчина, а она не одета.
«Спишь, лихоманка болотная? Будильник звенел-звенел, до конца вызвенелся» – ласково сказал Бог.
«Почему ты перестал мне помогать? – спросила Арина Бога. – В приюте сделал так, что меня Вечесловы к себе взяли. А в миру не хочешь помогать. Почему? Я не делаю никому плохого, не лгу, не краду, не возжелаю жены ближнего своего… то есть мужа, – запуталась Арина. – А что в храм редко хожу, так мне бабушка не велит, говорит, бог если есть, то везде тебя услышит. Живу по Твоему Завету, а Губин в интернете пишет, что это бред сивой кобылы и что его писали греки, а Тору писал какой-то Мойша под диктовку Бога. Под твою диктовку… Ты правда ему диктовал? Что – око за око, злом за зло?»
«Это где ж ты такого начиталась? – возмутился Бог. – Ещё раз такое услышу, отключу интернет!»
Арина от страха накрылась одеялом с головой.
«Ты теперь мирянка, – грустно вымолвил Бог. – Вот и живи как они, по их закону».
«А какой их закон?»
«На бога надейся, а сам не плошай, – ответил Бог и потянул с Арины одеяло. – Просыпайся, у меня омлет готов. Без завтрака в школу не пойдёшь».
Арина открыла глаза. У постели стояла бабушка Вера и улыбалась. Как хорошо, что у неё теперь есть бабушка с дедушкой… Арина не станет им жаловаться, справится сама. А то скажут, что она не может жить в социуме и отправят в детдом.
Слова матушки Анисии не забывались.
Глава 11. Лопнувшее терпение
Ремиссия сменилась эйфорией, результатом которой явились, как выразилась Аринина классная руководительница, метаморфозы. А у всякой метаморфозы, как у палки, два конца…
Родин негодовал: из-за Арины он лишился друзей, которые обиделись неизвестно за что. Ну, наказали их. Попались на горячем. А ему-то зачем подставляться? Каждый сам за себя. А Зяблова своё получит, за стишок.
Пашка по-прежнему сидел позади неё, грозился отрезать ножницами косы (Арина знала, что он этого не сделает) и облить соляной кислотой (пустая угроза, не посмеет). В кабинете химии на партах стояли колбы, пробирки и склянки с химреактивами, а у доски раковина с холодной водой, если кто-то вдруг нечаянно получит химический ожог. Про химические ожоги, кислотные и щелочные, химичка рассказывала страшное, и с реактивами десятиклассники обращались предельно осторожно, но башню у Пашки снесло давно, на всё способен…
Весь урок Арина сидела обмирая от ужаса, потому что противный Пашка громко шептал сзади: «Наливаю… Та-аак… Осторо-о-ожненько… Она едкая, кислота, до кости прожечь может. Ща на косах проверим. У-ууу, процесс пошёл! Аж задымилось… Тебе не страшно? Смелая девочка».
Арина перебрасывала косы на грудь и облегчённо вздыхала: Пашка врал. Шутки у него такие.
Кто не наносит удар первым, тот первым его получает, сказала себе Арина. Кислоту она налила на сиденье Пашкиной парты – немного, только побрызгала. Раствор был, наверное, слабым, потому что Пашка не орал и не ёрзал. Он вообще ничего не чувствовал.
Прозвенел звонок. Родин поднялся из-за парты, но не успел сделать и двух шагов, как класс содрогнулся от смеха. Смеялись с упоением. Визжали, стонали и хрюкали… Реготали, гоготали, угорали… Пёрлись, глумились, стебались… Держались за бока, катали лбом по столу и надрывали кишки.
Джинсы на Пашкиных ягодицах превратились в дуршлаг, сквозь мелкие дырочки розово светились пашкины трусы. Жаль, не успели прогореть, подумала Арина. Надо было не экономить, побольше налить.
Смешно вывернув шею («Идиот, разве можно увидеть собственную попу? Это ж какую шею надо иметь…»), Родин ожесточённо тёр штаны ладонями: думал, что испачкались. Арина хихикнула.
– Ты? – Грозно ощерился Пашка. – Это ты?! Да я ж тебя… Домой сегодня точно не дойдёшь!
Месяц назад Арина бы онемела от страха. А сейчас не боялась. Наверное, просто устала бояться.
– Я-то дойду. Это ты не дойдёшь. Ты вообще из класса не выйдешь, красавЕц.
Оттирая несуществующие пятна, Пашка энергично работал руками. Изъеденная кислотой джинсовая ткань крошилась, осыпалась бурыми лохмотьями, розовые яблочки на пашкиной заднице превратились в красные пятиконечные звезды на белом фоне. Смех в классе не прекращался, хотя народ уже изнемогал.
– Родин, тебе трусы мама сшила или ты в секон-хенде купил?
– Красные революционные трусы!
– Чувствуется дизайн. Рода, где такие отхватил?
– Симпатишные… Правда, девчонки?
– Работай, работай. Ты уже почти оттёр. Труд помощник добродетели, а праздность есть матерь пороков, – добивала его Арина.
А в пятницу, на уроке химии, отчётливо услышала позади себя звук льющейся воды. Или это была не вода? Кислота?! Не отдавая себе отчета в том, что делает, зачерпнула из склянки горсть белого порошка (химичка говорила, что это такое, но название Арина не помнила), сжала в кулаке, обернулась – и со всей силы швырнула в ненавистное лицо.
– А-ааа! Паскуда! В глаза попала… Жжёт!
В наступившей тишине Пашка крепко зажмурился и побежал по проходу к раковине, вихляя как неумелый конькобежец и натыкаясь на что придётся. Сначала он налетел на стул, на котором сидела оглохшая от пашкиных воплей химичка. Стул грохнулся на бок, но Елена Петровна успела встать, а Пашка с разбега ткнулся лицом в доску, охнул и держась за стенку добрёл наощупь до раковины. Глаза он не открыл даже когда умылся. И потому не видел свою рожу, с густо размазанным по щекам мелом. А класс видел…
В склянке был растёртый в порошок мел, но оба – и Арина, и Пашка – не слушали химичку и думали каждый о своём. Иначе бы прочитали написанное на доске задание более внимательно:
«Первый вариант для сидящих слева. Провести лабораторный опыт и определить, является ли мел электролитом или не является.
Второй вариант для сидящих справа. Мел истолкли в порошок. При этом молекулы мела: а) исчезли; б) уменьшились в размере; в) увеличились в размере; г) остались прежними; д) разделились на атомы. Ответ обосновать. Дать описание: формула, физические свойства».
Арина отделалась записью в дневнике: «На уроке химии не слушала учителя, задание проигнорировала, вела себя недопустимо». Родинская компания распалась окончательно, а сам он вскоре перевёлся в другую школу: не вынес позора и прилепившейся клички «Красный трус».
Елена Петровна не преминула доложить об инциденте классной руководительнице десятого «А». На родительском собрании, где присутствовали Аринины опекуны, Валентина Филипповна расписала историю про «бедного мальчика» буйными и поражающими воображение красками. Но вместо того чтобы сгорать от стыда, Вечесловы улыбались.
◊ ◊ ◊
Детство катилось под горку, убегало, звало за собой, но Арина не хотела его догонять. Осталось дотерпеть последний школьный год, одиннадцатый класс. Десятый она окончила с двумя четвёрками: по алгебре и геометрии (Валентина Филипповна упрямо занижала оценки, пятёрок не ставила) и тройкой по химии (Елена Петровна не забыла историю с мелом, а Пашкиных угроз облить Арине волосы кислотой не слышал никто, кроме Арины). Информатику с трудом вытянула на «отлично», хотя ей никто не помогал и не подсказывал: отец Миланы Риваненко, военнослужащий, получил новое назначение и вместе с семьёй уехал в Новороссийск.
Повезло Милане, будет жить у самого моря, завистливо вздыхали девчонки. Арина видела море в кино. Ничего в нём нет необыкновенного, селигерские песчаные плёсы красивее любого моря, а закаты просто волшебные! Милана рассказывала, что часто переезжает из города в город. «Прикинь, в каждом городе новая школа. А одноклассников столько, что никому и не снилось! И все мне письма пишут по электронке. Мальчишки в любви клянутся, а девчонки в вечной дружбе, – смеялась Милана – Вот уеду, и ты мне тоже будешь писать, вольёшься, так сказать, в ряды».
Арина согласно кивала и думала о своём. «Вливаться в ряды» не хотелось. С Миланой Риваненко они больше не увидятся.
Об их дружбе в классе никто не знал: для всех они просто сидели за одной партой, Милана выручала её на информатике, а Арина помогала разобраться с геометрией, когда три плоскости начерчены на плоской доске, и попробуй пойми, где какая…
Милана уехала через неделю. Арина вспоминала, как подружка учила её украинскому языку, обе хохотали, и Милана звала её зябликом. А за спиной, наверное, называла сопливым воробьём. Мысль пришла в голову неожиданно, вольготно там устроилась и предложила поразмышлять.
Арина представила, как Лариса Грибанова, которая делила парту с Пашкой Родиным, а теперь сидела одна, уговаривает Милану:
– Риваненочка, тебе не надоело с этой заучкой сидеть? Пересядь ко мне, Валентиша разрешит.
– Не разрешит. Нас на первую парту за разговоры посадили, в наказание.
– А зачем ты с ней болтала? О чём с ней вообще разговаривать? Она молчит всё время, рта не раскрывает.
– Да это я рта не раскрываю! А она всё время спрашивает. Сама не соображает ничего, в информатике вообще ноль.
– А ты не отвечай ей.
– Девчонки, ну какие вы… Вам нисколечки её не жалко? А мне жалко, без меня она на второй год останется. Вот и сижу с ней, помогаю.
Арина представила, как Милана врёт, а девчонки её жалеют, и содрогнулась. Ничего не было, она всё это выдумала. А тогда зачем Милана взяла с неё клятву никому не рассказывать, что они дружат? Зачем?
Разлуку Арина переживала в одиночестве, ни с кем не делясь (помогла монастырская выучка). Молча съедала приготовленный бабушкой завтрак (а раньше говорила, что очень вкусно), без звука надевала тёплые рейтузы (а раньше жаловалась, что все девчонки в «паутинках», она одна в рейтузах), без вздоха отправлялась в школу.
Ею овладело странное безразличие. Не страшил даже маячивший впереди ЕГЭ: примитивные задания с несколькими вариантами ответов. Антидепрессанты она больше не пила (а бабушке говорила, что пьёт), с настроением справлялась сама (ей казалось, что справлялась), а разлуку с единственной подругой не вылечить таблетками. Арина перестала улыбаться, замкнулась в себе. Депрессия навалилась тяжёлым душным одеялом, из развлечений осталось только вышивание. Не радовали даже воскресные поездки с Вечесловыми на остров Кличен.
◊ ◊ ◊
«Событием года» стало увольнение Натальи Георгиевны, которую дружно ненавидели оба одиннадцатых класса. Новую учительницу истории, Светлану Сергеевну Киселёву – красивую платиновую блондинку, похожую на киноактрису из фильма «Бриллиантовая рука» – прозвали Светланой Светличной.
Прозвище не прижилось: историчка была та ещё изуверка. Наталью Георгиевну с её педантичностью и щепетильностью вспоминали с тёплыми чувствами. А «Светличная» на своих уроках творила беспредел, который носил название «фронтальный опрос».
Происходило это так. В начале урока Светлана Сергеевна просила освободить две передние парты в каждом ряду. Участников «фронтального опроса» сажала на первые парты. За вторыми никто не сидел, так что подсказать несчастным никто не мог, и уж тем более передать листок с ответом.
Светлана Сергеевна истязала своих учеников с наслаждением, неторопливо изучая классный журнал и выговаривая-выпевая с продолжительными паузами: «На первые парты, с листочком бумажки… Та-ааак… На первые парты… приглашаются… Я повторюсь, только бумага и ручка, и ничего больше. На первые парты пойдут…»
В наступившей мёртвой тишине называла шесть фамилий, ведя по журналу наманикюренным пальцем: «Володченко… Дорохина… Жариков… Залялетдинова… Марченко… Юркова… Якушин».
По классу прокатывался вздох облегчения. Но «экзекуция» на этом не кончалась. Седьмого «фронтально опрашиваемого» историчка вызывала к доске (класс обречённо слушал…). Спустя десять минут забирала с первых парт «листочки».
– Светлана Сергеевна, мы не дописали ещё! Можно ещё пять минут?
– Нельзя. Времени у вас было достаточно.– И выкликала следующие шесть фамилий…
Светличная была предана забвению. А Светлану Сергеевну прозвали эсэсовкой (сокращённо эсэска).
Арину «эсэсовка» вызывала к доске почти на каждом уроке. Требовала чётко называть даты и имена (из-за хронического насморка получалось нечётко) и сердилась, когда Арина, оборвав фразу на середине, отворачивалась и сморкалась.
Аринин носовой платок Светлана Сергеевна издевательски называла салфеткой:
– Это обязательно – выходить к доске с салфеткой?
И пока Арина отвечала, настороженно следила за её руками. В платок можно запросто спрятать шпаргалку. До чего же хитрая девчонка. И отвечает так, что не подкопаешься.
– Садись. Отлично. Материал знаешь блестяще. – И обращалась к классу: – Все слышали, как надо отвечать у доски?
В классе Арину прозвали заучкой и считали Светланиной любимицей. Историчку она возненавидела и даже рассказала про неё бабушке. Вера Илларионовна её не поняла:
– Чем же она тебе так насолила? Четвёрку ни разу не поставила, в дневнике одни пятёрки. И хвалит тебя перед всеми, в пример ставит… А с гайморитом ты сама виновата, зимой без платка гуляла, и куртка нараспашку, мне матушка Анисия рассказывала. Вот и догулялась. Теперь прокол гайморовых пазух делать надо, а ты к врачу идти не хочешь…
– Я боюсь. Не пойду.
– Тогда терпи. Вылечим сами, вроде уже поменьше стало, и говоришь почище, не гундосишь почти.
– Почти не считается. А историчка… Она других на первые парты вызывает, письменно отвечать, а меня всегда устно. Я отвечаю, а всем смешно…
– И их когда-нибудь вызовет, досмеются они…. Не зря в народе говорят, что каждому свой крест, а Бог посылает испытания по силам. Справимся, внуча.
От ласкового бабушкиного «внуча» в горле становилось щекотно, и Арина прощала одноклассникам всё. У неё есть дом, где ей хорошо, есть бабушка с дедушкой, которые её любят, и она их любит, а на остальное наплевать. Не обращать внимания.
А если не получается – не обращать?
– Ба, а Уминский говорит, что в народе всё неправильно трактуют, про испытания…
– Кто? Одноклассник твой? А ты его не слушай…
Бабушку расстраивать не хотелось. Иначе бы Арина сказала, что Алексий Уминский протоиерей. В статье, опубликованной в интернете, он говорил совершенно обратное:
«Мысль, что Бог посылает какие-то испытания тому, кого Он больше любит – это такой фольклор, вроде присказок-частушек, – писал Алексий Уминский. – Вроде того, что нет креста не по силам, Бог посылает каждому человеку испытания, какие тот может преодолеть, может выдержать. Простите меня, Евангелие – это что, по силам?! Как мы можем говорить такую чушь, что крест не бывает непосильным? Да, крест всегда непосилен. Не бывает посильного креста. А вот эти слова: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8: 34) – это по силам? По силам человеку слышать такие слова?»
(Прим.: цитата из статьи протоиерея Алексия Уминского приведена в оригинале).
◊ ◊ ◊
Была ли тому причиной разгулявшаяся без «стабилизатора настроения» эйфория, или у Арины просто иссякло терпение, но однажды на школьном дворе, под окном кабинета истории, появилась снегурка-крейзи в немецкой серой каске времён Великой Отечественной. Сзади из-под каски выглядывали волосы, собранные в пышный узел, как у Светланы Сергеевны. Спереди торчал монументальный бюст (Светланин до такого не дотягивал).
Арина возилась со снегуркой три часа, пальцы на руках замёрзли так, что потеряли чувствительность, но в итоге у неё получилась статуя в пальто с меховым воротником и отороченными мехом рукавами. Руки снегурка прятала в муфту. А вместо привычного носа-морковки Арина вылепила лицо.
Композицию завершали стоптанные туфли с облезлым лаком, выглядывавшие из-под юбки-макси. Каблуком снегурка опиралась на развёрнутые страницы учебника.
