Ирина Верехтина
Вышивальщица
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОСЛЕ ДЕТСТВА
«Не допусти, чтобы твоя любовь к ближнему
была короче его несчастья»
/Св. Филарет, митр. Московский/
Глава 17. Учебная практика
– Риточка, подскажи, что нам с Аринкой нашей делать… Она в институт поступать надумала, в московский медицинский. Это далеко. Страшно одну отпускать. Последний год с ней такое творится… Училась хорошо, а ЕГЭ сдала с трудом, чуть не завалила.
– Отсутствие медикаментозного лечения приводит к развитию самых нежелательных последствий. На учёте девочка не состоит, у врачей постоянно не наблюдается, от случая к случаю. Так чего же вы хотели?
– Да какой учёт, Рита! О чём ты говоришь! Она о медвузе с седьмого класса мечтает, психиатром хочет стать, лекарство от биполярки придумать. А на учёт поставить, ей тогда справку не дадут, медицинскую»
– Это да. А как у неё этот год прошёл, спокойно или были стрессы? Что ты молчишь? Были?
Вера вспомнила Заселье. Никиту, с которым Арина категорически отказывалась общаться в весенние каникулы, он приходил каждый день, потом перестал приходить. Как плакала Арина из-за берёзки. Как переживала из-за ЕГЭ и горстями глотала успокоительное. Как убежала с выпускного вечера. Стрессов у девочки было достаточно, а ведь с её заболеванием даже фильмы смотреть можно не все, а только с хорошим концом. Она справилась с собой – ценой истрёпанных нервов, своих и Вериных. Ведь невозможно на это смотреть, на эти её слёзы…
– Стрессы были, конечно, но сейчас вроде ничего… Смеяться стала. Она ж с весны как сомнамбула ходила, а тут – такая целеустремлённость, такая уверенность в себе. И это не эйфория, Рита. Она экзамены сдавать собирается, вступительные. С таким ЕГЭ конкурс точно не пройдёт. Другая бы плакала, а она – сдам, говорит, экзамены и поступлю.
–Вера, это не выздоровление, это ремиссия. Она в любой момент может смениться рецидивом, а девочка будет одна, без вас. И кончится это больницей. Оно вам надо? Вера, уговори её, есть же в Осташкове университет, не медицинский, но высшее образование…
–Ты о «Синергии»? – перебила её Вера. – Он негосударственный, не бюджетный, у нас таких денег нет.
–Ну, как знаешь, Вера. Ты спросила, я ответила.
◊ ◊ ◊
Мечта о медицинском университете не сбылась: Вера Илларионовна серьёзно заболела, гипертония и стенокардия навалились разом, с работы пришлось уйти, а от лекарств, которые надо было принимать каждый день, нарушилась координация движений. К Арининому ужасу, бабушка делала всё пугающе медленно – вставала, садилась, поворачивалась – и часто ложилась отдыхать. В магазины ходить не могла – боялась упасть от внезапного головокружения.
Дедушку после второго инфаркта тоже следовало беречь. Впрочем, полковник так не считал. И уверял Арину, что они справятся, всю жизнь справлялись, никто не помогал, а у неё своя жизнь, и ей надо учиться.
Вера Илларионовна согласно кивала.
Как она будет – одна? Иван Антонович в сентябре уедет Москву, читать лекции в МИФИ: жить вдвоём на две пенсии несладко. Втроём, поправила себя Арина. В будущем году ей исполнится восемнадцать, опекунские выплаты прекратятся. В Твери придётся жить на стипендию, Вечесловы, конечно, этого не допустят и будут присылать деньги, отрывая от себя… Они и так с ней мучились пять лет, наступило время отдавать долги.
Из трёх колледжей Осташкова она выбрала ветеринарный. Это ведь тоже медицина, а животные тоже твари божии. Надо же кому-то их лечить? Мечту о медицинском вузе Арина принесла в жертву с чувством радости. Она останется со своими стариками, пока будет им нужна. Кто о них позаботится, кроме неё?
◊ ◊ ◊
Учиться в ветеринарном техникуме оказалось труднее, чем в школе: сдвоенные уроки-пары длились около двух часов, перерыва хватало только на то, чтобы перебежать из аудитории в аудиторию, а от названий учебных дисциплин брала оторопь. На первом курсе было восемнадцать предметов, это даже больше чем на втором. Из специальных – анатомия и физиология животных, гистология, биологическая физика, органическая и физколлоидная химия, гистохимия, ветеринарная генетика… Был даже латинский язык (рецепты в ветеринарии выписывали на латыни), от которого плакала вся Аринина группа, кроме самой Арины: латынь в православной гимназии входила в число обязательных дисциплин, ей осталось только вспомнить пройденное, что не составило большого труда.
Кроме специальных, изучали и общеобразовательные предметы: неорганическую химию, иностранный язык, отечественную историю, биологию, политологию, культурологию, правоведение… Учить приходилось до посинения, совмещать занятия с работой не получалось, а перед зимней сессией за учёбу взялись даже самые упоротые лентяи и клинические бездельники.
Новый год Арина впервые в жизни встречала не дома. Словно распахнулись двери в восхитительную жизнь, которой она прежде не знала, и в которой неожиданно стала своей. Праздничный стол в общежитии накрывали вскладчину. Арина принесла пироги, которые пекла вдвоём с бабушкой.
«Пироги-то с чем? Капустные будни студента?»
«Не угадали. Этот с белыми грибами и рисом, а этот с мясом. А тесто слоёное»
«Аринка!! Что бы мы без тебя делали? Жевали бы салатики, а шампанское яйцами всмятку закусывали»
«Шампанское яйцами не закусывают»
«А мы и не будем, мы будем пирогами!»
«Женька, Галка, Валя! Вас только за смертью посылать, втроём один салат полчаса крошите…»
«Мы не один, мы три сделали, несём уже!»
«Сообразили на троих девчонки…»
«Фужеры на стол! Наливаемо, выпиваемо и снова наливаемо… За нас, ребята! За первую сессию! За будущую практику! За процветание крупного рогатого и преподавательского состава!»
Арина хотела сказать, что шампанского ей нельзя, она же на таблетках. И осеклась. Если пить по глоточку за каждый тост, то ничего с ней не сделается от бокала шампанского. Арина мужественно глотнула. Шампанское оказалось похожим на газировку.
Под дружное звяканье вилок опустошались миски с салатами, исчезали с принесённого Ариной овального блюда слоёные пироги, нарезанные ломтями, сердито шипела минералка, с бульканьем лился в подставленные стаканы ананасовый сок. У Арины сияли глаза. О биполярке никто не знает и не узнает, ремиссия длится уже почти год, она такая же студентка, как все. Какое же это счастье – быть как все!
Свои первые студенческие каникулы она собиралась провести вдвоём с бабушкой. И тут неожиданно приехал из Москвы Иван Антонович («Как же неожиданно? У тебя каникулы, и у моих студентов тоже!») и отвёз их на дачу. Арина каждый день каталась с дедом на лыжах и радовалась, что не увидит Никиту, который поступил, наверное, в новороссийский Морской университет, о котором прожужжал ей все уши.
Арина счастливо вздохнула: в вечесловскую калитку он больше не позвонит.
Позвонили.
– Арина, пойди посмотри, кого там в гости принесло…
По расчищенной от снега дорожке Арина бежала вприпрыжку. Распахнула калитку – и улыбка исчезла с её лица. Перед ней стояла Елена Станиславовна, мать Никиты. Та самая, которая назвала Арининых родителей быдлом.
Арина стояла, загораживая проход, и не собиралась впускать её во двор. Елена Станиславовна поздоровалась первой.
– Здравствуй, Арина. Тебе письмо от Никиты… Четыре письма. И фотография. Он твоего адреса не знал, на наш писал, я подумала, вдруг ты приедешь, и привезла. Извини, но я их прочитала. Должна же я знать, о чём он тебе пишет.
Арина молча кивнула, взяла из её рук стопку распечатанных конвертов и порвала их на клочки.
– Можете быть спокойны, Елена Станиславовна. Отвечать я не буду и жизнь вашему сыну не испорчу.
Повернулась и ушла в дом, не забыв закрыть за собой калитку на магнитный замок. На вопрос Вечеслова, кто звонил, ответила, что никто, мальчишки балуются.
◊ ◊ ◊
На своё совершеннолетие она никого не пригласила: последствия новогоднего сабантуя были печальными, вино ей пить нельзя категорически, сказать об этом одногруппникам тоже нельзя, и тоже категорически. Вечеслов приехал в субботу, с огромным букетом цветов. «Букет вам с бабушкой пополам. Аринка, шагом марш за подарками, они внизу, в машине, еле в багажник поместились».
Но главным подарком стал звонок из пенсионного фонда, куда Арину пригласили для «возобновления выплаты пенсии по утрате кормильца», которая до сих пор выплачивалась Вечесловым, а с восемнадцати лет полагалась «обслуживаемому лицу», то есть Арине. При себе иметь паспорт, сберегательную книжку на своё имя, трудовую книжку, если она есть, и справку учебного заведения с печатью и подписью ректора.
Арина бросила трубку и помчалась в сбербанк, открывать счёт.
О пенсии она не имела ни малейшего представления. Вечесловы, оказывается, получали на неё не только опекунские деньги. Оформили пенсию, а ей даже не сказали… и сняли все деньги подчистую, оставили только пятьдесят рублей, чтобы не закрылся счёт. Да как они могли – молчать и тратить её деньги?! Им же платили опекунские!
Арина непроизвольно сжала в кулаке ручку, которой писала заявление. Сотрудница пенсионного фонда поняла этот жест по-своему:
– Я понимаю… Всё понимаю.
Арина машинально схватилась за щёку, на которой остался след, как от удара кнутом. Синяк был просто восхитительный – длинный, через всё лицо, багрово-синий. И губа рассечена, кажется. Арина облизнула губу и поморщилась. И увидела обращённый на неё жалостливый взгляд. Не объяснять же что синяк от коровьего хвоста, которым Арина получила по лицу во время практики. Или объяснить? Ещё подумает, что это опекуны приложили. Арина рассмеялась.
– Это мне на практике… приложили. У нас практика на ферме, я кровь брала, из подхвостовой вены.
– И что? – не поняла инспектор.
– И мне корова хлестнула хвостом по лицу. Кончиком хвоста.
Инспектор Арине не очень-то поверила, но «углублять тему» не стала.
– Опекунские деньги платят до исполнения восемнадцати лет. А пенсия социальная, с гулькин нос… Хорошо хоть такая есть. К стипендии добавишь, и можно жить. Опекуны-то помогают, или открестились от тебя? У нас такое часто бывает…
– Помогают, – выдавила Арина и покраснела.
Как она посмела думать так о Вечесловых? Как она могла?! Её кормили, поили, одевали, терпели её депрессии и слёзы, возили каждый год на экскурсии в Москву, Санкт-Петербург, Выборг, Гусь-Хрустальный, в музей хрусталя… Платили за визиты частному врачу-психиатру, и за лекарства тоже платили. Врач, которого Вере Илларионовне порекомендовала Маргарита, оказался хорошим специалистом: комплекс препаратов обеспечил стойкую ремиссию, позволяя радоваться не впадая в эйфорию и огорчаться не испытывая отчаяния. Быть такой как все.
– Они у меня хорошие. Они меня любят, и я их люблю, и никогда не брошу, – сказала Арина, глядя инспекторше в глаза. Та отвела взгляд…
◊ ◊ ◊
Опекунские деньги Вечесловы не тратили, оставляли на сберкнижке. На эту же книжку переводили пенсию по утрате кормильца, полагающуюся Арине как круглой сироте. Деньги девочке пригодятся, а пока незачем ей о них знать.
Из дневника Арины
«Ура! Ура! Ура! Я первокурсница!!! В нашей группе шестнадцать человек, двенадцать девчонок и четверо ребят, и все как-то сразу подружились. Студенты веттехникума именуют себя ветами, а старшекурсники – старшими товарищами. Хотя какие они нам товарищи, если зовут нас недоэволюционировавшими кроманьонцами и говорят, что мы не знаем, где сердце и сколько ноздрей у лошади. И дают высокомерные советы, как первокурснику дожить до диплома:
«Запомни, студент: твой диплом твои проблемы. Ты привык, что в школе тебя тянули за уши? Забудь об этом.
С первого курса отчисляют нещадно. Самый мощный поток отчисленных сливается в канализацию после первого семестра.
Преподам фиолетово, доползёшь ли ты до диплома. Никто не будет за тобой бегать с просьбами сдать наконец зачёт. И родителей в деканат вызывать не будут.
Прогуливая занятия, можно попасть в «чёрный список». И тогда – ждите неожиданного. На экзамене вам предложат показать конспекты пробакланенных лекций.
Учти, что пофигистское отношение препода к посещениям его лекций может обернуться жесткачом на экзамене.
Перед тем, как сдавать заказанную или скачанную работу, перепиши её своими словами и сделай в ней пару ошибок. Иначе будешь пойман на халяве.
Вливайся в коллектив. Не бойся однокурсников – им тоже страшно.
Не надейся, что учебник тебе поможет. Основной источник знаний – лекции. Часть материала можно найти в интернете, но многое ещё не попало во всемирную паутину. Поэтому придётся топать в библиотеку, делать выписки и ксерокопии. Лихо-лихо!»
◊ ◊ ◊
Настоящего лиха первокурсникам пришлось отведать весной. Лихо именовалось учебной практикой и входило в учебный процесс.
Полгода Аринина группа усердно конспектировала лекции и раскладывала пасьянсы из костей в кабинете анатомии. Кости, рассыпанные как попало, надо было собрать в скелет. Инна Ветлугина умудрилась собрать из коровьих, овечьих и свиных костей скелет диплодока, подкласс архозавры, отряд ящеротазовые, как она объяснила удивлённому преподавателю.
В марте первокурсников взяли на вилы, как прокомментировали «старшие товарищи» учебную практику. Комментарий препода был более определённым: учебная практика – обязательная часть учебного процесса, кто не сдаст, лишится стипендии, как за академическую задолженность. Обязательной частью практики было написание отчёта и заполнение дневника. В дневнике хотелось написать о многом, а надо было излагать сухие факты. Арина вела два дневника: один для преподавателя, другой для себя.
Из дневника Арины
«Вместо положенных двух недель наша практика длилась целых три, с выездом на «предприятие», то есть на ферму, хозяин которой отдал своих коровушек породы англер на растерзание недоучившимся ветеринарам. Работали мы по четыре часа в день, иногда и полный рабочий день.
Перед началом «эксперимента с неуправляемыми последствиями» фермер прочитал нам ознакомительную лекцию, из которой следовало:
А. Коровы породы англер плохо переносят жару, но легко выдерживают морозы и влажность (чего нельзя было сказать о нас, ведь температура в коровнике была отнюдь не летняя и даже не весенняя, а мы в халатах).
Б. Достоинства англеров: неприхотливость в рационе; высокое качество молочной продукции; сочное мясо с отличными вкусовыми качествами (мяса нам попробовать не придётся, коровушек явно не хватит на всех, пошутил хозяин фермы).
В. К недостаткам англеров относятся индивидуальные особенности характера у некоторых особей. Со временем человек привыкает к нраву коров.
Последний пункт не вдохновлял. Времени на привыкание к англерскому нраву (не путать с ангельским) у нас не было, и мы надеялись, что коровы привыкнут к нашему. Зря надеялись».
Из лекционного материала
«Практика дает студентам возможность закрепить полученные теоретические знания и научиться применять их в «боевых» условиях. Замечу, что каким бы ни был студент, учебная практика обязательна.
Особое внимание уделяется вопросам организации рабочего места, охране труда и производственной санитарии.
По завершении практики составляется отчёт, в котором учащийся отражает краткую информацию о предмете исследования, задачах и целях практики и актуальности проблемы. В заключительной части рассказывается о результатах исследования и достижении поставленных целей и задач».
Из дневника Арины
«На ферме было несколько больных коров, и мы не просто отрабатывали навыки, мы лечили, потому что на дебильной ферме не было денег ни на лекарства, ни на нормальных специалистов.
Вообще-то ветеринарный фельдшер не имеет права вести полноценный прием и может лишь работать ассистентом ветеринарного врача. Но на проклятой ферме врачей никаких не было, были только скотники и пастухи. А вместо ветеринаров – студенты. Практику здесь проходили все три наших курса, учебную и производственную, а владелец фермы за это ещё и деньги получал, как предоставивший «учебный материал» для наших тренировок. Садист».
◊ ◊ ◊
Вера Илларионовна с удовольствием смотрела, как приёмная внучка ест – уминая всё подряд и уверяя, что «вкусно невероятно, язык проглотишь!». Как засыпает – едва донеся голову до подушки. Как бегом бросается к телефону – «Ба, не вставай, это наши звонят, из группы».
За всей этой суетой Арина не вспоминала о таблетках. А зачем они, если всё хорошо? Если группа дружная, преподаватели строгие, но справедливые, латынь она знает лучше всех, а на ферме чувствует себя не студенткой, а настоящим ветеринаром.
Из дневника Арины
«В первый день ни у кого ничего толком не получалось. На помощь пришли женщины-скотницы. «Глядите, студенты» – и спокойно брали кровь, и коровы стояли спокойно. Тётки, не имеющие никакого отношения к ветеринарии, одним ударом пробивали вену и смотрели на нас снисходительно. Меня бесили тупые иглы для взятия крови, и было очень жалко коров, на которых мы тренировались. Я купила в аптеке одноразовые иглы и ими брала кровь, осторожненько. Коровам это нравилось. А тёток просто бесило.
Подставили они меня капитально. Сказали, что из подхвостовой вены брать кровь удобнее и проще, способ эффективный, и корову не надо фиксировать, привязывая за голову к столбу. Я спросила: «А как тогда её фиксировать?» Они говорят, фиксировать вообще необязательно, она и не почувствует ничего.
Я решила попробовать. И получила по лицу с размаху – хвостом, вымазанным коровьим дерьмом (корова была больна, пон о сила часто). По губам прямо! И после весь день мечтала о говяжьем гуляше, и конкретно из этой коровы».
«Забор крови мы делали из яремной вены, находящейся в верхней трети шеи. Чтобы коровушки шибко не бегали, их помещали в раскол – узкий деревянный коридорчик. Картина маслом: мы пытаемся взять кровь, коровы пытаются подцепить нас на рога, шкура у них как у бегемота, с первого раза не проткнёшь, а ещё рога и копыта, и всё это они пускают в ход против нас, студентов.
Однажды я, забыв об осторожности, перегнулась через раскол. И оказалась между двумя досками, а внизу была зафиксирована корова. Ну, то есть, это я так думала, что она зафиксирована, а корова думала по-другому. К тому же ей не нравилось, что я тычу ей иголкой в шею. Она задрала голову и пришпилила меня к верхней доске. Выпрямиться невозможно, подо мной беснуется корова, и всё это сопровождается моими криками: "Уберите кто-нибудь эту тварь, она ж меня убьёт!", воплями преподавателя "Да сделайте же что-нибудь, она ж её убьёт!» и истошным мычанием коровы. Какие-то парни оттащили корову и вытащили меня…»
«На ферме есть телята. Большеглазые, милые и нежные. То есть, они были милыми, пока мне не пришлось вместе с пастухами загонять рогатую молодежь в раскол. Все наши наблюдали, как я носилась между телятами с нечленораздельными воплями, ибо заходить в раскол они отказывались наотрез. Порода англер редкостно мерзостного характера. Загнала одного, другого, третьего… Раскол уже почти полный, я оказалась почему-то внутри, всем смешно, мне тоже, и тут последний бычок бьёт мне по коленке копытом…»
«По нормам, работать полагается в перчатках. Но, во-первых, они как-то быстро рвутся. Во-вторых, рукой в перчатке невозможно нащупать вену. А в-третьих, можно делать фотки, будто ты серийный убийца».
◊ ◊ ◊
После второго курса Арина изнемогала от желания применить знания на практике. Вечесловы не обязаны её содержать, а они содержат. Пенсию «с гулькин нос» Арина отдавала бабушке, но это копейки, на них не прожить.
Вере Илларионовне исполнилось пятьдесят шесть. Стенокардия беспокоила её только в межсезонье, в остальное время года она неплохо себя чувствовала и брала на дом работу из бюро переводов. Иван Антонович договоров с вузами больше не заключал, или они с ним не заключали, Вера не спрашивала. Хозяйство вела экономно, в поездки Вечесловы больше не ездили: зачем куда-то ехать, когда у них в Заселье зимний дом, уютный, тёплый, комфортно обустроенный, у самого озера.
В Заселье была ветклиника, и на летние каникулы Арина устроилась туда ассистентом ветеринара, что было очень большой ошибкой.
В первый же день при ней усыпили пса. Он как будто понимал, зачем его привезли, из собачьих глаз лились слёзы, и смотреть на это было очень больно. Арина плакала вместе с хозяевами, потому что вылечить его было невозможно, пёс мучился, хозяева тоже… Потом привезли кошку, которой девочка разрезала ножницами живот, чтобы посмотреть на нерождённых котят.
Ветеринар ничего не мог сделать, молча стоял и смотрел. Арина вспоминала древнюю эпическую заповедь медицины: прежде всего – не навреди! Навредить больше, чем есть, было уже невозможно: кошка умирала, мучительно содрогаясь и перебирая лапками, словно пыталась убежать от смерти, ведь что тогда будет с её котятами…
Усыпления, судороги у животных, агрессивные кошки и собаки, которые кидались на дверь клетки, как только ее открывали, чтобы сделать укол; котята с инфекциями, которых можно трогать только в перчатках и специальном халате; огромная собака, страдающая парвовирусом…
Арина страдала вместе с ними и не могла уйти. Не могла – оставить в беде. Найти другого ассистента летом почти невозможно, а животных, как назло, везли в ветклинику и днём, и ночью: сжевавших катушку ниток, проглотивших иголку, перегревшихся на солнце до теплового удара, чихающих и кашляющих – потому что жарко и не вылезали из бассейна. Ослепших, потому что дети им давали много сладкого. Страдающих поносом от дешёвого собачьего корма, который оказался некачественным…
Арина работала через день, двенадцать часов на ногах. А ночью ей снилась ветклиника, и старенький котик, который однажды вскарабкался Арине на руки и обнял лапками. Оказывается, он всегда такой был, когда хозяева приходили, тоже их обнимал. А через день его усыпили: динамики от лечения не было.… «Господи, если Ты есть… За что им всё это? Они же не виноваты, что хозяева такие… незаботливые. Ну что за жизнь!»
Господь не ответил. За него ответил Блаженный Августин, во сне похожий на того самого котика. А может, это он и был? «Никакие частицы наших тел, как бы ни были они рассеяны, хотя бы тела наши истлели, хотя бы были сожжены, не погибают для Бога. Они переходят в те стихии, из коих взяты рукой Вседержителя».
Августину хотелось возразить.
◊ ◊ ◊
Уставала она ужасно. Приходила домой и без слова валилась спать.
– Аринка, опять голодная легла?
– Я не голодная, я не хочу…
– Ты днём ела что-нибудь?
– Да…
При виде еды сжималось горло. Но бабушка заставляла ужинать, есть приходилось через силу, желудок упрямо сопротивлялся. На баобаб она теперь была похожа меньше всего. Вот бы Никита увидел…
Арина поняла, что без таблеток с работой не справится. С таблетками тоже не справится.
– Ариша… Но ты ведь хотела – стать ветеринаром.
– Я хотела – врачом, хотела лечить, – захлебнулась слезами Арина.
– Так учись! Тебе остался один год. Выучишься и будешь лечить.
– Кого лечить? Коров? Зачем? Чтобы был хороший убойный выход? Ба, ты знаешь, что такое убойный выход? Это отношение массы мясной туши к массе животного перед убоем. Это сколько говядины получится без костей, без копыт и без кишок. Я для этого учусь? Лечить предубойную массу? – Арина уже кричала, в бессилии сжимая кулаки.
Господи, опять это с ней началось. Не уследили мы с Иваном. Не надо бы ей в этой клинике работать… Да разве она послушает? Вера тяжело вздохнула.
Арине стало стыдно: накричала на бабушку, будто она виновата, что Арина не может работать, сидит на шее у Вечесловых и не собирается слезать.
– Ну, не хочешь коров, собачек лечи.
–Я… не могу…
– Ну, раз не можешь, то и не надо, – бормотала перепуганная бабушка. – И не надо…
– Не может она. А другие могут? – вступил Вечеслов. – Ведь кто-то же должен их лечить?
– Дед, ты видел, как они умирают? Ты глаза их видел?
◊ ◊ ◊
– Что ж вы, голубушка, так раскисли… Вон, бабушку с дедушкой напугали, на них лица нет. С биполяркой второго типа можно жить нормальной жизнью, она не влияет на интеллект, не деформирует психику. Вот с первым типом вы бы…
– Не надо мне рассказывать про первый тип, – остановила Арина врача, который вознамерился прочитать ей лекцию о её заболевании. – Я в интернете читала.
– Ну, если читала, то должна знать, что первый приступ психоза обычно случается в юности. Затем заболевшие сохраняют адекватность и ясность сознания всё время, за исключением приступов депрессии или эйфории. В нашей клинике к устранению симптомов добавляется введение пациента в ремиссию и её поддержание в течение как можно более длительного времени.
– В клинику я не лягу. Мне учиться надо.
– Расскажите, что конкретно вас мучает, – сменил тему врач. – Попробуйте сформулировать. Нежелание жить, неспособность справиться с проблемами…
Арина помотала головой:
– С проблемами я справляюсь. На работе говорят… говорили: видно птицу по полёту. И жить мне не надоело, мне девятнадцать только…
– А почему – говорили? Сейчас, значит, не говорят?
– Потому что я уволилась, – отрезала Арина.
– А почему в постели лежите? Погода хорошая, вода в озере тёплая… в чём тогда дело?
Врач ожидал рассказа о неудовлетворённости достигнутым и о душевном одиночестве. Вместо этого Арина рассказала ему о своей учебной практике и о ветеринарной клинике.
– …Со скотиной на ферме справлялась, в коровниках холод жуткий, а мы там по четыре часа, иногда и дольше… И ничего, никакой депрессии. С англерами справлялась, у них характер не дай Господи. А с этими… в ветклинике не могу! Они… такие милые, пушистые, беспомощные. Им надеяться больше не на кого, только на нас, ветеринаров. Мы их лечим, всё для них делаем… А они умирают.
– Выходит, мы с вами коллеги? – пошутил врач. А потом перестал шутить, потому что Арина рассказала ему об Эльзе, афганской борзой, которая лежала в ветстационаре. Лежала, а потом встала, потому что они её вылечили! Случай был не из лёгких, выздоровление праздновали всей клиникой, хозяева Эльзы привезли шампанское, и цветы, и ещё много всего привезли для клиники: шприцы, лекарства, пледы, сухой корм… И пока выгружали всё из сумок, их двенадцатилетний сын парковал во дворе машину. А Эльза выбежала и уселась под машиной, караулить: поняла, что за ней приехали, что – домой поедет.
– А он не видел, вы понимаете? Он просто не видел… Хвост защемило колесом, собака дёрнулась и сломала позвоночник.
– И… что?
– И всё. Усыпили. Сначала снотворное, потом… укол. От него сердце останавливается. Она счастливая такая… уснула, у хозяйки на руках.
Арина замолчала и уткнулась в подушку.
От Вечесловых не укрылось странное выражение лица, с которым врач вышел из Арининой комнаты. Тихо притворил дверь. И прочитал Вечесловым длинную лекцию о биполярке – не ту, которую Вера слышала от Маргариты, и не в тех выражениях, которыми он говорил с Ариной.
– Сама захотела работать. Разве её удержишь? – оправдывалась Вера. – Всё с ней нормально было, учиться нравилось, группа дружная… Мы подумали, пусть в каникулы поработает, девятнадцать лет, пора уже. Ну и разрешили.
– Она с двенадцатого этажа прыгнуть захочет, вы ей тоже разрешите?
– Мы на четвёртом живём…
–С четвёртого тоже не сахар, – подумав, изрёк психиатр, и Вера согласно кивнула.
– Давно у неё подавленное настроение?
– Да какое подавленное?! Вчера тарелки переколотила, из серванта. Я есть её заставила, сказала, из-за стола не выйдешь, пока не поешь. А она —тарелку об пол! Я другую из буфета вынула, перед ней поставила. Она и другую… и третью. И четвёртую. Потом кухню подметала. И просила прощения.
– То есть, вы видели, что у девочки анорексия, что она не может есть, и вместо того чтобы уговаривать, принуждали. Да ещё такими методами, – констатировал врач.
– Какими «такими методами»? – не выдержал полковник. – Что, ремнём её лупить, чтобы ела как следует? До утра из-за стола не выпускать? Последнее пробовали. Так она за столом уснула, головой на тарелке. Вы что же, думаете, мы её не любим? Но она непереносимо испытывает наше терпение… а мы с Верой жить без неё не можем!
– Пол-лета она такая. Ночью заглянешь – не спит, в потолок смотрит, – вступила Вера Илларионовна. – А то уйдёт на весь день, до вечера не появится. И думай, где она. Мы с дачи уехали из-за неё. Думали, в городе ей полегче станет. Да и перед соседями стыдно…
– А с соседями что у вас произошло? – мягко поинтересовался психиатр.
– Да мальчик соседский… Он в мореходке учится, из Новороссийска на каникулы приехал. Мать жаловалась – не успел в дом войти, вещи бросил и сразу к Аринке… А она его матом, на всю улицу. Да каким!
– Площадным. В техникуме своём наслушалась, – миролюбиво объяснил полковник, которому Арина рассказала, в каких выражениях говорил о ней Никита со своей девушкой, и взяла с него слово молчать.
– Говорю, рот тебе с мылом вымыть? Или сама вымоешь? А она мне: я же быдло, и разговаривать должна соответственно. Господи ты Боже мой! – в сердцах воскликнула Вера. – Обещала, что больше такого не повторится. Я говорю, мне из-за тебя чуть с сердцем плохо не стало. А она мне: ну не стало же! Никогда такой не была, а тут как перевернуло девчонку, – пожаловалась Вера врачу. И попросила: – Вы в больницу её не забирайте. Я ж тогда умру без неё…
Полковник начальственно махнул рукой, останавливая врача, открывшего было рот. Без слова вышел из комнаты. Слышно было, как он гремел на кухне ящиками шкафов. Остро запахло валосердином.
– На, выпей. – Поднёс к Вериным губам стакан. – И успокойся. Ни в какую больницу мы её не отдадим. Сами виноваты, не надо было разрешать ей в этой клинике работать. С коровами оно проще. По губам хвостом получила, и никакой тебе депрессии.
– О больнице вопрос не стоит, – подтвердил врач. – Учиться ей пока не надо, возьмёт академический отпуск на двенадцать месяцев, справку я напишу. А депрессия у неё психогенная. Её ещё называют реактивной. Это следствие воздействия психотравмирующей ситуации. Выраженная вялость, значительное ослабление побуждений, уклонение от любых контактов… А уходит она скорее всего в парк, или на Кличен ездит, там ей спокойно, и никто не дёргает.
– Это вам спокойно. А нам неспокойно. Она там голодная весь день, и дома не кушает ничего…
– Безразличие к еде у неё от снижения пищевого инстинкта. Страданий от голода она не испытывает,– успокоил Вечесловых психиатр. И, увидев побагровевшее лицо полковника, поспешно закончил: – Это пройдёт. Выпишу лекарства, и пройдёт. А вечером кормите обязательно. Уговаривайте как сможете, хоть с припевками: ложку за маму, ложку за папу.
– У неё родителей нет. Вообще никого нет. Так что обойдёмся без припевок.
◊ ◊ ◊
Арина академический отпуск брать не стала, ведь тогда пришлось бы показать справку, выписанную психиатром… Забрала из техникума документы, распрощалась со своей бывшей группой и весь сентябрь пролежала на диване, мучаясь жесточайшей хандрой и головной болью. Вечеслов подсунул ей Уильяма П.Блэтти «Изгоняющий дьявола» и с удовлетворением наблюдал, как в комнате внучки полночи горел светильник. Не спит, так пусть хоть книжки читает.
