Игорь Юрьевич Додонов
Трудные дороги освобождения. Третья битва за Харьков
И тем не менее Н.Ф. Ватутин направляет в Ставку ВГК план новой операции, содержащий просто-таки грандиозные замыслы. Что это? Авантюризм? Прожектёрство? Желание выслужиться перед «начальством»? Неужели Н.Ф. Ватутин заслуживает имени «Генерал “Вперёд!”» в негативном (в отличие от Скобелева и Гурко) смысле? Не будем торопиться с подобными выводами.
Прежде всего заметим, что войска правого фланга Юго-Западного фронта действительно добились довольно внушительных успехов. Действовать им приходилось против крайнего правого фланга группы Ланца (две пехотные дивизии – 298-я и 320-я) и на стыке полосы этой группы с полосой группы армий «Дон». Участок был весьма уязвимым. Потому-то и результаты наступления были лучшими по Юго-Западному фронту. Но при этом открывались и дальнейшие заманчивые перспективы. Неслучайно глубокие охватывающие броски к Днепру Н.Ф. Ватутин планировал именно с правого фланга: новая подвижная группа под командованием Ф.М. Харитонова наносила удар с фронта Краснопавловка, Лозовая на Павлоград, Синельниково, Запорожье и Мелитополь, а 6-я армия била через Полтаву на Кременчуг и Днепропетровск. Именно лидирующий доселе в операции правый фланг фронта становился основным, выполнял наиболее важную задачу.
Далее. Немцы ведь и в самом деле отступали от Ростова в западном и северо-западном направлениях.
И вот с этим фактом связано как раз ещё одно обстоятельство.
В современной литературе по вопросу можно встретить очень легковесные, на мой взгляд, обвинения в адрес Н.Ф. Ватутина и Ставки ВГК в ошибке, совершённой ими в оценке намерений немцев в первой половине февраля 1943 года, – советское командование полагало, что немцы спешно отходят за Днепр, а они лишь перегруппировывались для нанесения контрудара.
Слов нет. Ошибка была. И она была, если можно так выразиться, многослойной.
Выше уже говорилось о глобальной недооценке сил противника и его способности к сопротивлению на южном крыле советско-германского фронта, которая имела место в деятельности и Верховного советского командования, и командования южных фронтов. Но эта ошибка не вела автоматически к поражению, неудаче. Оценку можно было скорректировать и на этой основе скорректировать и свои действия.
То, что доклад Н.Ф. Ватутина № 01583 от 9 февраля 1943 года содержал предположение о том, что немцы хотят отступить за Днепр, – было вторым слоем ошибки. И Н.Ф. Ватутина в этом ошибочном мнении поддержали и Ставка ВГК, и Генштаб. Однако надо подчеркнуть, что все основания у Н.Ф. Ватутина 9-го числа для подобной ошибки были. И меня поражают фразочки типа: «Поразительная ошибка!» – которые можно встретить в писаниях некоторых современных авторов [43; 3].
Господа, вас бы, наверное, не так поражала эта ошибка командующего Юго-Западным фронтом, если бы вы, как и положено историкам, рассмотрели все обстоятельства, в которых он делал подобные выводы в своём докладе от 9 февраля.
А они, эти обстоятельства, были следующими.
6 февраля, как мы помним, Манштейн добился от Гитлера разрешения на эвакуацию восточной части Донбасса. 7 февраля, прибыв в свой штаб в Сталино, он тут же отдал приказ об отходе за Дон. 4-я танковая армия перебрасывалась на западный фланг группы. Ряд дивизий передислоцировались под Константиновку и Красноармейское. Группа Голлидта получила приказ отходить за реку Миус [13; 162], [27; 457]. К 9 февраля указанные переброски войск шли полным ходом. Разведка фронта верно зафиксировала отход немцев из района Ростова и Шахт на запад и северо-запад. В данном случае упрёки в её адрес несостоятельны [43; 3].
Вопрос заключался в том, как расценивать отход противника. Н.Ф. Ватутин (а вслед за ним и Ставка ВГК) расценил его как намерение отхода за Днепр. Ошибка? Да. Но, повторяю, для неё у командующего ЮЗФ были фактические основания. Винить его в этой ошибке, конечно, можно. Но вопрос: а кто бы на его месте не ошибся?
К тому же и данная ошибка ещё не вела фатально к разгрому. Всё ещё можно было исправить, если бы вовремя ошибку разглядеть. Но и спустя несколько дней, когда намерения немцев обозначились довольно чётко, Н.Ф. Ватутин не увидел (или не захотел увидеть?) своей оплошности. И вот тут уже можно обвинять его в близорукости, в безоглядном наступлении, недоучёте (или неучёте вообще) действий противника. Это будет третий слой ошибки, который в конечном итоге и приведёт к трагедии. Но об этом в своё время.
Пока же любопытно следующее обстоятельство. Ряд современных авторов просто-таки «упиваются Манштейном», не побоюсь подобного выражения. Всё-то он у них предвидит, всё-то просчитывает на много ходов вперёд. Умело расставляет ловушки для русских генералов, в которые те неизменно попадаются. Вот, например, как излагается дело в интернет-статье «Стратегические ошибки советского командования (февраль – март 1943 г.)»:
«…Не допустить отступления противника к Днепропетровску и Запорожью, отбросить его обратно в Крым, перекрыть подходы к Крымскому полуострову и отрезать южную группу немецко-фашистских войск. Рискованное предприятие. Сталин решил пойти на этот риск, Манштейн рассчитывал, что он сделает это (выделено мной – И.Д.)» [43; 3].
Между тем то, что предпринимал Манштейн в Донбассе и под Харьковом в феврале – марте 1943 года, было чистейшей воды импровизацией, в успешном исходе которой он отнюдь не был уверен. Никто не отказывает Манштейну в полководческом таланте и в умении просчитывать ходы (свои и противника), но надо признать, что его действия в описываемых событиях носили во многом вынужденный характер, а не представляли собой хитрую многоходовую комбинацию, которую командующий группы армий «Дон» («Юг») проводил, как шахматист, хладнокровно заманивая противника в ловушку.
Что касается мнения самого Манштейна о ситуации, то оно во многом совпало с мнением Н.Ф. Ватутина. «После того как вследствие упрямого нежелания Гитлера отказаться от Сталинграда, – пишет Манштейн в мемуарах, – обстановка стала угрожающей, после того как была потеряна всякая надежда на спасение 6-й армии, германское Главное командование могло избрать ещё один путь. Оставив занятую в ходе летней кампании территорию (которую всё равно нельзя было удержать), можно было бы тяжёлый кризис использовать для победы! Для этого надо было организованно отвести войска групп армий «А» и «Дон» из выступающей далеко на восток дуги фронта за нижний Дон и Донец и далее за нижний Днепр (выделено мной – И.Д.).
Одновременно надо было бы сосредоточить, например, в районе Харькова, все имеющиеся в распоряжении командования силы, включая и дивизии обеих групп армий, высвобождаемые в результате сокращения линии фронта. Эта группировка получила бы задачу ударить во фланг силам противника, преследующим отходящие группы армий или стремящимся отрезать им путь к переправам через Днепр. Таким образом, был бы совершён переход от отступательной операции большого масштаба к обходной операции, в которой немецкие войска преследовали бы цель прижать противника к морю и там уничтожить.
Командование группы армий предложило это решение ОКХ, когда была потеряна надежда на освобождение 6-й армии из окружения, когда к тому же стала ясна шаткость положения группы «А» на Кавказе, и когда начала вырисовываться опасность отсечения всего южного крыла вследствие прорыва противника на фронте итальянской армии.
Но не в характере Гитлера было соглашаться с решением, которое, прежде всего, требовало отказа от достижений летней кампании…» [27; 414].
Итак, отвод значительных сил южного крыла германской армии за нижнее течение Днепра Манштейн не позже начала января 1943 года предлагал своему главному командованию. Гитлер ответил отказом.
В самом начале февраля командующий группы армий «Дон» ещё раз напоминает ОКХ и Гитлеру о предпочтительности отвода войск за нижнее течение Днепра:
«Успеха наступления – если об этом вообще можно было думать (очень характерная фраза, которая ясно показывает, что Манштейн в тот момент ни в чём не был уверен и никуда русских генералов не заманивал – И.Д.) – можно было достичь в том случае, если бы удалось увести за собой противника на южном фланге на запад за нижнее течение Днепра (выделено мной – И.Д.). Тогда можно было наступать из района Харькова крупными силами, которые могли бы разбить русских на стыке между их фронтами, чтобы затем повернуть на юг и окружить противника у Азовского моря.
Гитлер, однако, не был, казалось, склонен соглашаться с этими мыслями» [27; 446].
Таким образом, для Манштейна отход войск за нижнее течение Днепра – лучшее решение для преодоления кризиса на южном крыле германской армии. Да, конечно, предлагал он подобное отступление не из чисто оборонительных соображений, а, наоборот, считая его одним из шагов для проведения грандиозной операции по окружению войск ряда южных советских фронтов. Однако последнее обстоятельство не отменяет того факта, что отход за Днепр Манштейном планировался. И, в сущности, Н.Ф. Ватутин угадал ход мыслей своего оппонента.
А в том, что указанный план Манштейном не стал претворяться в жизнь, виноват один-единственный человек – Гитлер. Именно его упорное нежелание отдавать уже захваченные территории привело к тому, что командующий группы армий «Дон» обошёлся без отхода за Днепр. Крутился-вертелся, но в конечном итоге – обошёлся. И тут нельзя оспорить, что «лишь решительные, порою – нестандартные меры с немецкой стороны (читай – со стороны Манштейна и его штаба – И.Д.) могли позволить последней удержать ситуацию между Доном и Днепром под контролем» [11; 8].
Итак, 9 февраля у командующего Юго-Западным фронтом были все основания подавать в Ставку ВГК подобный план действий войск фронта.
Но что же Ставка, Генштаб? Оценка намерений немцев в этих высших командных инстанциях Красной Армии совпала с мнением Н.Ф. Ватутина. Отчасти здесь свою роль сыграла та самая недооценка сил противника, о которой уже неоднократно говорилось выше. Ведь эта недооценка была присуща не только Н.Ф. Ватутину и Ф.И. Голикову. С.М. Штеменко указывал, что и в Ставке ВГК, и в Генштабе также совершили подобную ошибку. Что же касается конкретной ситуации в Донбассе и южнее Харькова в первой половине февраля 1943 года, то тут на Верховного Главнокомандующего, работников Генштаба большое влияние оказывала именно позиция Н.Ф. Ватутина, его взгляд на ситуацию. «Личное мнение Н.Ф. Ватутина, – пишет С.М. Штеменко, – высоко котировалось в Генштабе и, конечно, оказало большое влияние на формирование здесь замысла операции советских войск в Донбассе. Все ведь мы хорошо знали Николая Фёдоровича и не без оснований считали его одарённым в военном отношении, своеобразным оператором-романтиком» [48; 94].
И тем не менее Ставка ВГК несколько осадила «романтические порывы» командующего Юго-Западным фронтом, не скорректировав, однако, в его плане главной идеи: противник стремится к отступлению, надо отрезать ему пути отхода. Ранним утром 11 февраля (в 04 часа 05 минут) в адрес Н.Ф. Ватутина была направлена директива № 30044 «О задачах по недопущению отхода донбасской группировки противника за Днепр»:
«Вместо предложенного вами плана операции лучше было бы принять другой план – с ограниченными, но более осуществимыми в данный момент задачами.
Следует учесть, что Харьков ещё не взят нашими войсками. Со взятием Харькова, очевидно, придётся расширить план.
Предлагаю 6-ю армию не дробить, группу Фирсова (именно так в документе, хотя Н.Ф. Ватутин предлагал поставить во главе новой подвижной группы генерала Харитонова, а генерала Фирсова, заместителя Харитонова, временно назначить командующим 6-й армии – И.Д.) не создавать, а сохранить 6-ю армию в её нынешнем виде, усилив её несколькими стрелковыми дивизиями, одним или двумя танковыми соединениями и прибывающим к вам кавалерийским корпусом.
6-й армии поставить задачу занять прочно Синельниково, а потом Запорожье, с тем, чтобы воспретить войскам противника отход на западный берег Днепра через Днепропетровск и Запорожье.
Других задач, вроде выдвижения на Кременчуг, 6-й армии пока не давать.
Что касается задач группы Попова и 1-й гв. армии, то они остаются согласно вашему плану.
Общая задача фронта на ближайшее время – не допускать отхода противника в сторону Днепропетровска и Запорожья и принять все меры к тому, чтобы зажать донецкую группу противника в Крыму, закупорить проходы через Перекоп и Сиваш и изолировать таким образом её от остальных войск противника на Украине. Операцию начать возможно скорее.
Ваше решение прислать в Генеральный штаб для сведения.
ВАСИЛЬЕВ
(условная фамилия Сталина – И.Д.)» [37; 74].
Необходимо заметить, что указанная директива ушла Н.Ф. Ватутину более чем через сутки после получения его предложений. Следовательно, ситуация в полосе его фронта глубоко анализировалась, его оценка ситуации проверялась. За то же говорят и изменения, которые Ставка ВГК внесла в план предложенной командующим ЮЗФ операции. Не было никакого верхоглядства, априорных мнений и умозрительных представлений, под которые «подгоняется» реальная ситуация. Не было вот такого идиотизма:
«Наступал Великий час окончательной и решительной победы. Так посчитали советские командующие группами армий (именно так в тексте современных российских авторов, на немецкий манер, не «фронтами», а «группами армий» – И.Д.). Так посчитал Сталин. Ему в голову пришёл план новой грандиозной операции – он предпримет наступление и разобьёт Гитлера восточнее Днепра. Смело, почти безрассудно он повёл свои армии к тому, что, как он полагал, станет решающей победой на берегах великой русской реки» [43; 1].
Недопустимо подобное утрированное представление с лёгким намёком на то, какими, мол, Сталин и его генералы были недалёкими людьми. Хотелось бы посоветовать авторам более аккуратно и взвешенно обращаться с историческим материалом – историческая статья – это всё-таки не художественная литература.
Директива № 30044 от 11 февраля внесла в план Н.Ф. Ватутина две существенные поправки:
1) Не допускалось распыление сил на захваты плацдармов на западном берегу Днепра. Главной задачей, на выполнении которой должны были сосредоточиться войска Юго-Западного фронта, заключалась в недопущении противника к Днепру, исключении всякой его возможности отступить на западный берег реки.
2) Отвергалась идея создания новой подвижной группы. Глубокий обход и отсечение немцев от днепровских переправ должна была выполнить 6-я армия, усиленная рядом стрелковых и механизированных соединений. Другими словами, Ставка предпочла не создавать временное объединение – подвижную группу, а возложить её функции на усиленную армию Ф.М. Харитонова, как на достигшую наиболее впечатляющих результатов в продвижении на запад. Тем более что эта армия и по плану Н.Ф. Ватутина также выполняла задачу выхода к Днепру и отсечения от него противника, только делала это севернее подвижной группы, в районе Днепропетровска.
* * *
Пока Н.Ф. Ватутин ждал утверждения Ставкой ВГК своих предложений, войска подвижной группы М.М. Попова готовились к броску на Красноармейское, т.е. уже действовали в соответствии с неутверждённым Верховным Главнокомандованием планом. Однако действия эти можно считать и выполнением задач по первоначальному плану Ворошиловградской наступательной операции, а главное – они диктовались конкретной обстановкой на фронте. Поэтому ничего из ряда вон выходящего в том, что войска фронта начали перегруппировку к удару на Красноармейское почти за сутки до ответа из Ставки ВГК, нет.
К моменту начала наступления в 4-м гвардейском танковом корпусе, даже с учётом машин приданной ему 9-й гвардейской танковой бригады, было всего 37 танков [18; 13], [19; 398], [20; 77]. Мы помним, что и изначально корпус П.П. Полубоярова был укомплектован танками на уровне танковой бригады (40 – 50 боевых машин). После были ожесточённые бои под Краматорском, в которых корпус, конечно же, понёс потери. Т.е. утверждения Манштейна о крупных танковых силах русских, прорвавшихся в ночь на 11 февраля на Гришино – не более, чем измышление (очередное, подобные измышления – обычная вещь для его мемуаров, когда речь идёт о численности советских войск, противостоявших германским, в частности, войскам, находившимся под командованием самого Манштейна) [27; 459]. Командующий фронтом и командующий подвижной группой полагались не на большое количество танков в корпусе П.П. Полубоярова, а на отсутствие сплошного фронта в полосе действия корпуса. Это позволило бы танкистам добиться успехов благодаря манёвренным действиям.
Удар 4-го гвардейского танкового корпуса на Гришино выводил его глубоко во фланг 1-й танковой армии немцев, а кроме того, перерезал коммуникации группы армий «Дон», ведущие из Днепропетровска на Красноармейское. В её распоряжении, в случае успеха танкистов П.П. Полубоярова, оставалась всего одна дорога – через Запорожье. «Но её пропускная способность, – пишет Манштейн, – была ограничена, так как не был ещё восстановлен большой мост через Днепр у Запорожья, разрушенный противником в 1941 г. Там производилась поэтому перегрузка. Цистерны с горючим не могли подвозиться к фронту.
Снабжение фронта, особенно горючим, стояло, таким образом, под угрозой срыва, и возникла опасность охвата 1-й танковой армии с запада…» [27; 459].
Советское командование прекрасно понимало, что немцы попытаются оперативно ликвидировать возникшие угрозы, а, следовательно, на корпус П.П. Полубоярова, в случае успеха его действий, скоро посыплется град мощных контрударов противника. И в одиночку ослабленному корпусу будет практически невозможно их отразить. Поэтому М.М. Попов уже 10 февраля отдаёт приказ генералу В.Г. Буркову, командиру 10-го танкового корпуса, на прорыв к Красноармейскому. Свои позиции на артёмовском направлении корпус передавал 52-й стрелковой дивизии [19; 399], [20; 78].
В ночь на 11 февраля 4-й гвардейский танковый корпус выступил из Краматорска в направлении Красноармейского Рудника и далее – на Красноармейское. В качестве передового отряда двигалась 14-я гвардейская танковая бригада. Уничтожая встречающиеся на пути мелкие группы противника, она уже к 4.00 11 февраля вышла к Гришино (5 км северо-западнее Красноармейского) и овладела им, взяв под обстрел шоссейную и железную дороги Днепропетровск – Павлоград – Красноармейское, проходившие менее чем в километре от Гришино, и тем самым воспретив всякое движение по ним [11; 11], [18; 11], [19; 398], [20; 77].
13-я гвардейская танковая бригада корпуса в 1.30 ночи небольшой группой танков и мотострелковыми подразделениями на автомашинах овладела селом Анновка и станцией Доброполье, выйдя авангардами к селу Доброполье и оказывая содействие во взятии Гришино [11; 11].
Развивая достигнутый успех, основные силы корпуса в 9 часов утра ворвались в Красноармейское и после короткого боя овладели городом.
Вот что вспоминает о взятии города частями 4-го гвардейского танкового корпуса житель Красноармейского Ф. Моргун:
«Наши танки и мотопехота на американских автомобилях ворвались в город ночью. В Красноармейском было много немецких войск, для них подход наших войск был совершенно неожиданным, их застали врасплох и многих уничтожили…
На станции гвардейцы захватили богатые трофеи, в том числе 3 эшелона с автотранспортом, 8 складов с оружием, горючим, смазочными материалами, зимним обмундированием и огромным количеством продовольствия. Здесь были главные склады немцев, питающие горючим, боеприпасами и продовольствием все немецкие войска, находившиеся в то время в Донбассе, на Дону, на Северном Кавказе…
На предложения… пожилых горожан… рыть окопы для укрытия танков и солдат, на всякий случай быть готовыми к обороне, офицеры отвечали смехом, утверждая, что основные силы немцев разбиты, остатки бегут к Днепру» [18; 11– 12].
По всей вероятности, судя по воспоминаниям Ф. Моргуна, командование Юго-Западного фронта и входящих в его состав объединений позаботилось довести свою оценку ситуации (немцы спешно отходят к Днепру) до личного состава вверенных войск. Отсюда и та беспечность офицеров 4-го гвардейского танкового корпуса со ссылкой на бегство немцев к Днепру, о которой рассказывает Ф. Моргун. Увы, эта беспечность будет иметь самые негативные последствия. Пожалуй, командование, стремясь поднять боевой дух бойцов и командиров, достигло нежелательного эффекта – наши солдаты и офицеры стали недооценивать противника. Этому также способствовали сравнительная лёгкость и быстрота, с которыми корпус П.П. Полубоярова овладел Красноармейским и которые, казалось, подтверждали оценки командования.
Пока 4-й гвардейский танковый корпус наступал на Красноармейское и захватывал его, 10-й танковый корпус совершал 80-километровый марш в указанный район сосредоточения – Маяки, Хрестище. Именно отсюда он должен был начать своё выдвижение к Красноармейскому. К 8.00 утра 11 февраля корпус В.Г. Буркова достиг указанного района. К этому моменту в корпусе снова было три танковые бригады (напомню, что 178-я танковая бригада корпуса, понеся большие потери в боях за станцию Соль, выводилась в резерв, передав оставшиеся танки 183-й танковой бригаде). Третьей танковой бригадой корпуса стала 11-я отдельная танковая бригада, подчинённая корпусу В.Г. Буркова и присоединившаяся к нему как раз в районе Маяков. Всего в корпусе перед началом выдвижения на Красноармейское насчитывалось 42 танка. Распределение боевых машин по бригадам корпуса приведено ниже:
183-я тбр – 18 танков (11 Т-34, 7 Т-60 и Т-70);
186-я тбр – 11 танков (3 КВ, 8 Т-60 и Т-70);
11-я отбр – 13 танков (все Т-34).
Всего – 42 танка [20; 78].
Хотя появление советских танков в Красноармейском и явилось для Манштейна полной неожиданностью, но отреагировал он на неё довольно оперативно. К слову сказать, в своих мемуарах он даже не признаёт захват советскими войсками Красноармейского, утверждая, что дивизии СС «Викинг» удалось остановить «вражеские танки у Гришино» [27; 460]. Во всяком случае, Манштейн «изящно» умалчивает об этом факте.
Но и в реальности события для советской стороны развивались неблагоприятно.
Уже 11 февраля наши части в Красноармейском стали подвергаться интенсивному воздействию немецкой авиации. Вновь обратимся к воспоминаниям Ф. Моргуна:
«И вдруг ранним утром на танки подвыпивших, сонных танкистов и пехотинцев посыпался град бомб. Самолёты… с донецкого аэродрома бомбили наши танки и войска, расположенные в восточной и центральной части Красноармейского. Бомбардировщики с Запорожья накрывали южную часть города, с днепропетровского аэродрома били по восточной и северной территории… Большинство наших танков… были без горючего и боеприпасов…» [18; 12].
С утра 12 февраля немцы крупными силами перешли в контратаку, нанося одновременно удар по городу с юга и востока. Завязались ожесточённые бои, в ходе которых противнику удалось ворваться на городские окраины. В этот момент с северо-запада нанесла удар моторизованная дивизия СС «Викинг» и отбила Гришино. В итоге советские войска в Красноармейском оказались зажаты с трёх сторон. Следствием этого явилось прекращение подвоза им боеприпасов и горючего. Танкисты и мотострелки корпуса П.П. Полубоярова, заняв круговую оборону, умело отбивали атаки противника, но в условиях численного превосходства немцев и недостатка боеприпасов и горючего их положение постоянно ухудшалось [18; 12].
Помощь корпусу П.П. Полубоярова могла прийти со стороны, прежде всего, 10-го танкового корпуса. 11 февраля части корпуса выдвинулись к Красноармейскому, следуя маршруту 4-го гвардейского танкового корпуса. Однако авиаразведка противника легко обнаружила колонны танков и автомашин корпуса В.Г. Буркова, и на них уже с утра 12-го числа обрушились массированные удары немецкой авиации. «Мессершмитты» атаковали с бреющего полёта на высоте 10 – 15 метров сменяющими одна другую группами. В один из налётов удару немецких самолётов подверглась штабная колонна корпуса. В ходе бомбардировки и обстрела генерал В.Г. Бурков был тяжело ранен, его «виллис» сожжён. Подбитой оказалась и машина с радиостанцией, следовавшая за «виллисом» командира корпуса.
От действий вражеской авиации серьёзно пострадали тылы соединения: были сожжены две цистерны с дизтопливом, которые составляли весь запас горючего корпуса. В итоге уже вечером 12 февраля колонны корпуса встали [19; 399], [20; 78 – 79].
В 14.00 12 февраля генерал М.М. Попов направил командованию 10-го танкового корпуса директиву следующего содержания:
«1. Противник продолжает поспешный отвод войск с рубежа нижнего течения р. Северский Донец.
Авиаразведка за последние дни отмечает непрерывный поток эшелонов по железным дорогам Донбасса на запад.
2. Армии фронта успешно развивают наступление. 4 ГТК (гвардейский танковый корпус – И.Д.) ведёт бой в районе Красноармейское и прочно удерживает его, чем перерезает основные выходы из Донбасса.
3. 10 ТК с 11 Тбр и прежними частями усиления к рассвету 14.2. сосредоточить корпус в районе Семидовка, Красное с задачами:
а) прочно стать на путях отхода противника из Донбасса, перехватить частью сил магистраль на город Сталино, Улаколы;
б) содействовать 4 ГТК в прочном удержании района Красноармейское;
в) подготовить к утру 15.2. наступление на Сталино, взаимодействуя с 3 г. Арм., наступающей с востока;
г) подготовиться к исходу 14.2. к выдвижению в район Волноваха» [20; 79].
Данный приказ М.М. Попов отдавал на основании директивы штаба фронта, в чём нетрудно убедиться, сопоставив его с докладом Н.Ф. Ватутина № 01583 от 9 февраля 1943 года в Ставку ВГК.
Но дело в том, что 12 февраля приказ уже не отвечал складывающейся обстановке. 10-й танковый корпус хоть и следовал по маршруту 4-го гвардейского танкового корпуса, но немцы успели перебросить на этот участок дополнительные силы – части 7-й и 11-й танковых дивизий.
К вечеру 12 февраля атаковала пробившаяся между Славянском и Краматорском боевая группа 11-й танковой дивизии. Она нанесла удар на Черкесское (10 км западнее Славянска), где разгорелась «дуэль трёх 11-х». Дело в том, что в это время через Черкесское проходили 11-я танковая и 11-я моторизованная бригады 10-го танкового корпуса. В 11-й тбр на этот момент оставалось 11 танков из 13, с которыми она вступила в бой. В боевой группе немцев было 30 танков и многочисленная мотопехота на бронетранспортёрах. Кроме того, на стороне немцев оказалась неожиданность удара. Поэтому им сопутствовал успех: к 24.00 12 февраля восточная часть Черкесского была занята наступающими. Однако уже ночью танкисты и мотострелки 11-х бригад провели контратаку и восстановили положение. В ходе этих боёв 11-я танковая бригада потеряла 10 танков, т.е. осталась практически без боевых машин. Людские потери в бою за Черкесское в отчёте штаба корпуса оценивались как «незначительные» [11; 13], [18; 13], [19; 400], [20; 80].
Получив отпор под Черкесским, боевая группа 11-й танковой дивизии с утра 13 февраля развернулась и стала обходить Краматорск атакой на Шабельковку (деревню к западу от города). В Шабельковке в тот момент располагался штаб 10-го танкового корпуса. Он подвергся атаке танков противника. Был подбит штабной танк. Неизвестно, как развернулись бы события, если бы немецкая боевая группа не была контратакована 186-й танковой бригадой. Противник был выбит из Шабельковки. В ходе ожесточённого боя бригада потеряла 3 танка (1 КВ и 2 Т-70). Таким образом, в бригаде осталось всего 8 машин (2 КВ и 6 Т-70) [19; 400], [20; 80 – 81].
Наступление немцев в треугольнике между Красноармейским, Краматорском и Славянском, сковавшее продвижение 10-го танкового корпуса, заставило командование Юго-Западного фронта привлечь для его отражения действовавшие в этом районе стрелковые соединения – 195-ю, 57-ю гвардейскую (вели бои за Славянск) и 38-ю гвардейскую (вела боевые действия между Славянском и Краматорском) стрелковые дивизии [11; 13].
Тем не менее 13-го числа двинуться на помощь 4-му гвардейскому танковому корпусу смогла только 183-я танковая бригада, насчитывавшая в своём составе всего 18 танков. Но на подходе к населённому пункту Доброполье она была встречена группой немецкой пехоты с танками и самоходными орудиями. С ними бригада вела бой до утра 16 февраля, потеряв при этом 5 танков (4 Т-34 и 1 Т-60). Потери личного состава в донесении о бое классифицировались как «незначительные» [20; 80]. Интересная подробность – в этих боях бригаде оказывали активную помощь местные партизаны, что было очень ценно для бригады, поскольку мотопехоты в её составе было мало [18; 13].
Таким образом, ни 13-го, ни 14-го, ни 15 февраля 10-й танковый корпус прорваться к Красноармейскому не смог.
Поскольку 10-й танковый корпус «буксовал», то М.М. Попов 13 февраля принимает решение бросить в атаку на Красноармейское ещё и 18-й танковый корпус генерала Б.С. Бахарова. В состав корпуса входили 110, 170-я и 181-я танковые бригады. Все три бригады насчитывали всего 17 танков (7 Т-34 и 10 Т-70) [11; 13], [19; 401], [20; 82].
14 февраля положение 4-го гвардейского танкового корпуса было отчаянным – боеприпасы и горючее были почти на исходе. В этих условиях артиллеристы и танкисты корпуса применили тактику «кочующих» орудий и «кочующих» танков. Отдельные машины, у которых ещё оставался боезапас и горючее, и единичные орудия ПТО, к которым ещё были снаряды, стремительно перемещались из одной точки города в другую на наиболее угрожаемые направления, нанося неожиданные удары по атакующему противнику. В применении такой тактики наиболее преуспел взвод противотанковых орудий гвардии лейтенанта В.И. Клещевникова. В конечном итоге взвод был уничтожен огнём противника. Уцелело единственное орудие, расчёт которого вышел из строя. Тогда огонь из орудия, расстреливая последние снаряды, повёл сам лейтенант В.И. Клещевников. Метким огнём герой подбил 3 танка, 4 автомашины противника и уничтожил до 100 человек пехоты [18; 12].
Обороне Красноармейского способствовал тот факт, что большинство зданий в городе были кирпичными и приспосабливались мотострелками и оставшимися без машин танкистами под доты [11; 13], [20; 81].
14 февраля корпус потерял сразу двух комбригов: командир 14-й бригады В.И. Шибанков был убит осколком снаряда, а его начальник штаба Заранькин пропал без вести; командир 12-й бригады Ф.М. Лихачёв получил тяжёлое ранение, 19 февраля он скончался во фронтовом госпитале [18; 13], [20; 81].
Корпус П.П. Полубоярова был буквально спасён 7-й отдельной лыжной бригадой, которая к концу дня 14 февраля подошла к Красноармейскому с севера. Эта бригада должна была изначально наступать вместе с частями корпуса, но отстала. Сейчас это отставание оказалось спасительным. Совместно с 7-й лыжной бригадой бойцы 4-го гвардейского танкового корпуса контратаковали противника и 15-го числа потеснили его. Создались условия для подвоза боеприпасов, горючего и смазочных материалов, которые, правда, доставлялись только ночью (из-за воздействия авиации и артиллерии противника). Немцы продолжали атаковать с северо-западного и северо-восточного направлений [18; 13].
