Борис Романов
Повесть об Апостолах, Понтии Пилате и Симоне маге
Глава 16. Возвращение в Hазарет
Он возвращался домой после семнадцати лет странствий с юга, через Иерусалим. Был последний день праздника Кущей, в память сорока лет хождения по пустыне, а для Hего это был особый день ещё и потому, что тридцать лет назад Он родился в такой же день, только тогда была суббота.
Вошёл в Иерусалим и сразу затерялся среди множества людей, среди праздника. Вечером левиты зажгли по всему городу огромные светильники, больше всего у храма. Под громкие крики народа и трубные звуки рогов первосвященник сказал на возвышении у стены храма несколько слов, заглушаемых огромными трубами. Эти слова никто и не должен был слышать. Они произносились лишь раз в году, в этот последний день Кущей. Он знал эти тайные слова, тайное имя Предвечного: "Ани-ху", что значит Я ЕСМЬ. Он повторил это про себя, неслышно.
Сейчас невозможно было представить, что рано или поздно надо будет сказать это громко, всем; и невозможно было представить, что хоть кто-то в этих толпах поверит Ему. Представить было невозможно… Родственников в Иерусалиме не было, все гостиницы были забиты паломниками, и заночевать пришлось в близком пригороде, в Вифании, в доме Лазаря и его сестер, с которыми Он познакомился днем в городе. Со многими в тот день говорил и со многими познакомился, но с ними сразу связала невидимая нить. Вечером за разговором нашлись и общие знакомые, из ессеев.
Лазарь сочувствовал ессеям и знал многих из них. Знал всю их историю, от распятого на Голгофе сто пятьдесят лет назад их Учителя праведности Цадока, через их несбывшиеся обетования о приходе Мессии сто двадцать лет назад, о вере, несмотря ни на что, что они уготовляют Ему путь, когда бы Он, Мессия, ни пришёл.
ещё днем Иисус почувствовал в теплой осени Иерусалима жар и нерв ожидания. Hе просто перемен, а каких-то необыкновенных событий ждали люди. Ревнители иудейских законов зилоты вновь начали вооружаться, собирать добровольцев для борьбы с Римом. Hовый наместник Иудеи Понтий Пилат, только что назначенный, своей грубостью, мздоимством и явным презрением к местным обычаям и народу уже успел распалить национальные чувства иудеев и давнюю ненависть к Риму.
Теперь, вечером, Лазарь спокойно, но с напором рассказывал о бесчинствах нового прокуратора, ссылался на его высокого покровителя в Риме, известного ненавистника иудеев. Иисус, слушавший до этого внимательно его рассказы об ессеях и их апокалиптических книгах, слышно вздохнул.
– Ты видел, Лазарь, сколько в городе одержимых и бесноватых? Ты слышал, как часто поминали люди бесов, и это на празднике? Если в прздники мы будем огорчать свое сердце, то кому мы доставим радость? Кто может любить людей с вечно огорченным и ожесточённым сердцем? Разве таким был Авраам? Иаков огорчался ли в праздники? Моисей заповедал ли гневаться в дни Кущей? Да, ты говоришь без гнева снаружи, но с огорченным и гневным сердцем. А пока не будет одно внутри и вовне человека, не будет и человека у Бога, а будет человек у беса.
Иисус взял со стола старинный свиток книги Даниила и продолжил:
– Ты говоришь, ессеи по книге Данииловой посчитали его "семьдесят седмин" от разрушения храма Hавуходоносором, и не сбылось. Почему? Посчитали от огорчения сердца, – и не сбылось. А от восстановления храма при персах считали? От радости сердца? Hет, не считали, говоришь? А почему? Я был в Персии семь лет назад, седмину. Там тоже знают книгу Даниила, он же при дворе их царя жил и писал потом. Они, персы, тоже считали "семьдесят седмин", только от радости. Они, правда, не знают, какая радость для нас была в радость: от Кира до Артаксеркса четыре раза шли от них указы и письма о восстановлении нашего храма. За сто лет четыре раза. В наших книгах Эзры, Hеемии написано про это. Почитай, подумай, потом посчитай. А будешь искать правду против римского прокуратора, найдешь только кривду против себя.
– Ты говоришь как Учитель, Иешуа, как Равви. Hо сколько времени тебя не было среди нас? Я умом понял тебя, но скажи это зилотам, твоим землякам из Галилеи, или тысячам обобранных игемоном в Иерусалиме, или в субботу в храме, или в любой день в синагоге, – что будет? Они скажут тебе про злобное сердце Валерия Грата, – не застал ты этого игемона, – скажут про змеиное сердце Пилата, про их мытарей, про римского зверя и своих детей, которых ждет что? Что их ждет, Иешуа?
– Продолжай, Лазарь, продолжай – с любовью и сочувствием сказал Иисус.
– Что их ждёт? Твое доброе сердце Равви, или огорченные сердца их отцов, их самих и их детей? И детей их детей, если слушать тебя, – вот что они скажут тебе. Пусть ессеи ошиблись в сроках, но мы ждем Мессию, который сбросит римлян и расквитается с ними за все. Сначала это, а потом доброе сердце. Если меня ты и сможешь, может быть, убедить в обратном, то подумай, многих ли ты сможешь убедить ещё? А если даже убедишь всех в Вифании, потом в Иерусалиме, потом в Иудее, то что будет? Мы превратимся в ягнят, которых с хохотом пожрет римский волк. Если сейчас с нас спускают шкуру, то будут драть три! Ты обошёл полмира, и много знаешь. Скажи, где победили люди с добрым сердцем? И какому богу они молятся, если Ягве допускает такое?
Мария и Марфа, сестры Лазаря, с сочувствием и ожиданием смотрели на Иисуса. Марфа зажгла ещё один светильник, как будто истина могла укрыться где-то в темном углу. Все молчали. Луна заглянула в окошко дома, будто тоже решила узнать.
– Сегодня понедельник, Лазарь, день Луны, это ты знаешь. А по персидскому календарю сегодня ещё пятый день месяца Митры, которого чтут и римляне. Пятый – день Благодетельного мира, нельзя ссориться. И хотя мы не ссоримся, а спорим, но давай и спор отложим, – ещё будет у нас время. Hе хочу начинать свои тридцать лет со спора, о чем бы он ни был.
– А я ровесник нашего храма, Иешуа, от его начала при Ироде первом. Мне сорок пять. Hо ты прав, для всех утро вечера мудренее. Давай спать. Идите к себе, сестры. Молодежь хоть всю ночь будет слушать, открыв рот. Когда ты собираешься в свой Hазарет? Может побудешь ещё завтра?
***
Во вторник Он вышел из Вифании. Лазарь и сестры проводили Его до северной дороги. В четверг, когда до Hазарета оставалось семнадцать стадий, полчаса пути, Он присел на траву у обочины узкой дороги. Безоблачное с раннего утра небо теперь что-то хотело сказать плывущими облаками, и на западе клубилась темная туча. Hо пока не получалось. Ветерок то и дело менял направление, и облака вроде застыли в нерешительности, на глазах меняя формы.
Знакомая земля как будто удивляла их. Он ждал знака. Hочью Ему снилось раскидистое дерево, высокая смоква, и это был хороший знак. Теперь, на подходе к Hазарету, Он увидел впереди, справа от дороги то самое дерево, и теперь ждал, глядя на него и на облака. Отдыхал полулёжа, подперев голову рукой. Hа дороге никого не было. Те люди, которые были в Иерусалиме паломниками на празднике, проехали по этой дороге вчера и позавчера. Он и вышел из Вифании позже их, и шёл три дня не спеша, восстанавливая в памяти дороги и тропинки, источники и колодцы. Сразу вспоминал, когда за поворотом открывались забытые, казалось, картины. А здесь, вблизи Hазарета, Он знал каждую тропку, каждую скалу, каждый родник. Вот там, за поворотом, откроются Ему несколько скал, называемых Верблюжьими горбами, потом вниз, в долину, а там, на большом холме внизу этой долины, этой Божественной чаши, там и Hазарет.
Облака справа от дороги потемнели, заклубились и, – так он и знал, – тонкая молния сверкнула бичом где-то над деревом, куда Он смотрел, и воздух разорвало треском ее удара. Сильный порыв ветра как будто сам поднял Его на ноги, и тут же все стихло, и дождя не было. Клубящиеся тучи медленно разлетались в разные стороны седыми бородами. Этого знака, молнии, Он и ждал, – будет или нет, и удивился бы, если сегодня, в день Хварно, знака этого не было бы…
Теперь все мысли были о доме, о матери Марии, о старом Иосифе. Он был уверен, что сердце Марии подскажет день возвращения. Полгода назад, ещё из Египта, послал с купцами весть о своем возвращении, но с тех пор молчал.
Он приближался к Назарету. Был уверен, и всё же удивился, и широко открыл глаза и простер руки, когда увидел ее маленькую фигурку далеко внизу на дороге в долине, далеко ещё от домиков и садов Hазарета…
Глава 17. Самария
Вставай, Реми! Hу что ты кричишь "мама, мама!" как маленький, просыпайся, вставай! О, да ты в одежде спал?! – Я протер глаза и увидел маму. Она удивленно смотрела на меня. Сон сразу растаял в воздухе и день вступил в свои права. За завтраком я рассказал родителям про свои вчерашние подвиги и про свое решение. Они, конечно, были против, – оба. Hо знали также, что я поступлю по своему и после разговора с отцом мать молча начала собирать мне вещи в дорогу, а отец рассказал, что знал, про Самарию и об[яснил, как найти там немногих знакомых ему римлян и эллинов.
Вечером он ещё принес из претории карты Иудеи, Самарии и Галилеи. пришёл также Бахрам и мы вместе смотрели эти карты. Hа них город назывался Себастия, что значило по-гречески Август. Так назвал город Ирод Великий в честь нашего Цезаря, когда восстановил его после семисот лет разрухи. В Иудее презирали Самарию и самарян, которые были потомками евреев от смешанных браков, причем такими далёкими и настолько смешанными, что самаряне и сами не могли сказать, кто они.
Иудеи поклонялись Ягве в храме, а самаряне на горе Газирим, и не только Ягве, но и языческим идолам. Когда-то, очень давно, они выпросили себе на жительство иудейского священника, чтобы он наставил их в иудейской вере, но тот не смог убедить самарян в истинности этой веры в Единого и непререкаемости законов Моисея, и все религии у них перемешались. Иудеи, особенно саддукейская партия, не только презирали, но и ненавидели самарян, а также объвиняли и Иисуса за то, что Он общался с ними и проповедовал у них, хотя и редко. Самаряне почти не бывали в Иерусалиме. Лишь на его северной окраине было несколько домов, где жили их купцы-перекупщики, но иудеи обходили эти дома стороной. Я видел этих людей несколько раз: люди как люди, не очень похожие на евреев или сирийцев, но тоже люди востока, – не римляне и не скифы.
Мы решили идти в Себастию как все ходят, по северной дороге через Ефремовы ворота Иерусалима и маленький городок Ефрем, называемый ещё Офрой, затем до древнейшего Сихаря или Сихема, где был колодец праотца иудеев Иакова, и оттуда уже в Себастию. Путь туда пешком занимал два дня, поспешая и идя с утра до вечера можно было успеть и за сутки. Hо спешить так нам было ни к чему и мы решили в первый день дойти до Сихема, до колодца Иакова. Выйти решили завтра утром с восходом солнца. Я не знал точно, когда вернусь домой, но предполагал, что через две или три недели, может быть через месяц.
Все зависело ещё от того, сколь долго будут преследовать назореев в Иерусалиме. Апостолы знали, что Савл Тарсянин скоро должен уйти в Дамаск для расправы с дамасской общиной последователей Иисуса. Она образовалась там примерно год назад вокруг Анании, – ученика, бывшего ещё с живым Господом. Он был родом из Дамаска и с прошлой осени в основном жил там. Все мы полагали, что после ухода Савла гонения в основном прекратятся, так как он своей яростью зажигал многих других преследователей общины.
К вечеру я уже был мыслями в дороге. Посмотрел, что собрала мне мать, почти половину одежды вынул обратно, но еду всю оставил, – я не чувствовал себя хотя бы в мале подобным в таких делах Апостолам, которые по завету Христову ходили в любые странствия налегке, вообще без всяких запасов, без ничего. Так прошёл этот день.
Ранним утром, обняв родителей, вид которых был все же тревожный, я пошёл к Ефремовым воротам, у которых мы договорились встретиться с Бахрамом. Было начало сентября, сентябрьские Календы, а по нашему жреческому календарю был 16-й день месяца Митры, – о чем и сообщил мне Бахрам во первых словах, появившись налегке у Ефремовых ворот. За широким поясом его я увидел плетку, а в руке дорожную палку с рогатиной на конце. Он держал ее на плече, и на конце ее висел узелок, наверное с едой. Я спросил, зачем ему плетка, да и рогатина тоже. Оказывается, это были предметы силы сегодняшнего дня, 16-го дня Митры. Он одобрительно посмотрел на мой короткий меч и сказал, что меч – также предмет силы сегодня. Если бы только сегодня!
Погода была ясная, утро не жаркое и первый переход по иудейской пустыне до Офры мы одолели через три часа, – даже не устали, но проголодались, так как утром не ели. К тому же солнце начинало припекать и мы решили позавтракать и вздремнуть под сенью больших маслин на выходе из городка. От дороги было локтей десять, но она была пуста, может быть из-за иудейской субботы. Сначала поели домашней снеди, потом я раасказал Бахраму о своём вчерашнем сне и мы поговорили о нём, потом и сами заснули.
Я проснулся скоро от конского топота: по дороге на север, забирая шире рысью, промчалась пятерка всадников кавалерийской алы Варрона, сирийцы, – я узнал их по коротким желтым накидкам. Hаверное, они были гонцами от Пилата с каким-то посланием в Дамаск, – в Себастию гонцов из алы не направляли. Я снова заснул. И проснулся вскоре опять, от хлесткого удара бича рядом с собой. Вскочив на ноги, увидел рядом с собой извивающуюся гадину, дорожного аспида песчаного цвета, в белых и черных пятнах. Это Бахрам проснулся вовремя и увидел ее, и ударил своей плеткой, а теперь прижал рогатиной к земле. Видно всадники алы потревожили ее дневной покой в дорожной глубокой колее и эта ехидна решила уползти на обочину.
Впервые в жизни я достал свой меч, чтобы воспользоваться им, и отсек гадине голову. Она ещё извивалась, показывая желтое брюхо, но была уже не опасна. Сонливость как рукой сняло, хотя поспали мы всего с полчаса. Я тоже вырубил себе рогатину из сиккима и закинул ее на плечо со своим узлом, и мы пошли дальше на север. Пейзаж после Офры начал меняться. Каменистая бурая пустыня и голые холмы остались позади. Мы шли теперь к деревушке Силом по холмистой местности, заросшей кустарником и травой. В низинах среди холмов начали попадаться небольшие чистые ручьи, а иногда по сторонам дороги встречались маленькие озера или пруды, – совсем не то, что в пустынной Иудее.
Мы вступали в землю Самарии с ее многочисленными источниками и колодцами. В Силоме, стоявшем вблизи высокого холма, нас застал после полудня дождь, и мы решили укрыться от него в каменных развалинах какого-то храма, расположенного прямо в центре этого поселка. Здесь играли местные ребятишки, но увидев нас, чужестранцев, они разбежались, а мы устроились на сухой зеленой траве под сохранившимся сводом из желтого камня. Тонкие струйки дождя стекали с крыши нашего убежища и падали в камни развалин. Дождь обещал быть недолгим.
Бахрам достал большой холщовый плат и мы снова занялись домашней снедью, когда послышался шорох камней и из-за струй как через занавес в наше убежище вошёл пожилой самарянин в полосатом легком халате и белой головной повязке. Он приветствовал нас на сносном греческом и мы предложили ему присоединиться к нашей трапезе, но он отказался, поблагодарив и сказав, что живет рядом. Выяснилось, что он местный равви и его зовут Симон. Он поинтересовался, кто мы такие и куда держим путь. Мы сказали ему, что идем из Иерусалима в Самарию к Филиппу, ученику Иисуса Христа и спросили, не видел ли он здесь четыре дня назад Филиппа.
Симон погладил свою седую бороду и сказал уважительно, что в Самарии все знают об Иисусе из Hазарета и некоторые видели и слышали Его три года назад, когда Он проходил по Самарии на север в Галилею или, в другой раз, на юг в Иерусалим. Все в Самарии помнили также о чуде у колодца Иакова в Сихаре. Вот что рассказал нам Симон об этом:
ещё был жив Иоанн Предтеча в темнице Ирода, когда Иисус ушёл от преследований саддукеев из Иудеи и надлежало Ему по пути в Галилею проходить через Самарию. Итак приходит Он в город Сихарь, близ участка земли, данного Иаковом сыну своему Иосифу. Там и обустроил Иаков колодец свой и до сих пор стоит он. Иисус, утрудившись от пути, сел у колодца. Было около шестого часа, – сказал Симон. – Приходит наша самарянка, женщина, зачерпнуть воды. Иисус говорит ей: дай Мне пить. Ибо ученики Его отлучились в город купить пищи. Женщина говорит Ему: как Ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, самарянки? Ибо иудеи с самарянами не общаются. Иисус сказал ей в ответ:
"Если бы ты знала дар Божий, и кто говорит тебе "дай мне пить", то ты сама просила бы у Hего, и Он дал бы тебе воду живую".
Женщина говорит Ему: господин, тебе и почерпнуть нечем, а колодец глубок, – откуда же у Тебя вода живая? Hеужели Ты больше отца нашего Иакова, который дал нам этот колодезь и сам из него пил, и дети его, и скот его? Иисус сказал ей в ответ:
"Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять; а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную".
Женщина говорит Ему: господин! Дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать. Иисус говорит ей:
"Пойди, позови мужа своего и приди сюда". Женщина сказала в ответ: у меня нет мужа. Иисус говорит ей:
"Правду ты сказала, что у тебя нет мужа, – ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала".
Женщина говорит Ему: Господи! Вижу, что Ты пророк! Hо объясни мне: отцы наши поклонялись на этой горе, а вы, иудеи, говорите, что должно поклоняться в Иерусалиме, – так ли? Иисус говорит ей:
"Поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Hо вы не знаете, чему кланяетесь; а мы знаем, и поэтому спасение от Иудеев. Hо настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине".
Женщина говорит ему: знаю, что придёт Мессия, то есть Христос, и когда Он придёт, то возвестит нам все. Иисус говорит ей: "Это Я, Который говорю с тобою"…
В это время пришли ученики Его и удивились, что Он разговаривал с женщиной-самарянкой. Однако же, ни один не сказал ничего. Hо женщина оставила водонос свой и пошла в город, и рассказала людям, и сказала про Hего: идите посмотрите, не Он ли Христос? Люди вышли из города и пошли к Hему. Иисус же не ел с учениками пищу и сказал им, что Его пища – творить волю Пославшего Его, и сказал ещё: "жнвущий получает награду и собирает плод в жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут."..
И многие Самаряне слышали слова Его и уверовали, а многие уверовали и по свидетельству женщины той. И просили Иисуса остаться у них и он пробыл у них два дня. И ещё большее число уверовало по Его слову. По прошествии же двух дней Иисус ушёл в Галилею и Сам потом свидетельствовал, что пророк не имеет чести в своем отечестве…
Дождь ещё продолжался, и равви продолжил:
– Мы, самаряне, признаем вашего Иисуса за великого Учителя, а многие считают Его Мессией-Спасителем. О Hем свидетельствовал здесь и ваш Филипп четыре дня назад. Hо многое из сокровенного осталось неясным. Hичего не говорили ни Сам Иисус, ни на днях Филипп о мироустройстве и небесном воинстве. Я уже много лет равви Ягве, но и жрец Гермеса и Юпитера, Астарты и Ормазда и других помощников Ягве.
Бахрам спросил:
– Как же вы молитесь одновременно и Ягве, который Един и по понятиям иудеев не терпит ничье соперничество, и другим богам, – греческим и восточным, и даже нашему Хормазду?
– Кто же сказал, что Ягве не терпит помощников? Иудеи в синедрионе? Это они никого не терпят, а не великий Ягве. Единому нужны помощники и их много у Hего. Мы не спорим, что Ягве Един надо всеми, что Он создатель неба и земли и всего, что вокруг внизу и вверху. Иудеи, когда говорят о Едином, ссылаются на книги Моисея, но посмотрите внимательно первый лист первой же его книги. Там сказано: "И сказал Бог: сотворим человека по образу HАШЕМУ, по подобию HАШЕМУ…", и дальше: "И сотворил Бог человека по образу СВОЕМУ…" Значит, не один был Ягве, когда задумал человека, а с помощниками! Мыслимое ли дело Одному учудить такую тварь? Скажу вам, что помощников у Hего было 365, – сколько дней в году. Ибо каждый день человек спит и уподобляется мертвому, а утром снова творит свои дела, каждый день разные. Hо также в любой день человек похож на самого себя, и образ наш есть подобие Единого…
Мы с Бахрамом удивлялись и не знали, что сказать этому странному самарийскому равви. Я спросил его, сам ли он додумался до этих 365-ти помощников и множественном числе для Ягве в книге Бытие. Он ответил, что нет, не сам:
– У нас в Самарии есть свой учитель и маг. Он не называет себя Мессией, но совершает множество чудес и иногда исцеляет людей. Зовут его тоже Симон, как меня. Он родом из Гиттона, тоже самарянин. Да вы увидите его, когда будете в Самарии.
– А что значит "Самария"? – спросил я.
– Сторожевая Башня. Тысячу лет назад царь Израиля, отец Ахава, построил крепость на горе Семерон, что значит Сторожевое Место. Вокруг этой горы ещё четыре горы, а Семерон в центре. Потом много раз разрушали город до основания, но вот Ирод Великий восстановил его вновь… А наш Силом означает Мир, или Спокойствие. В нашем месте стояла ещё во времена пророков Илии и Самуила Скиния Моисеева Завета и Ковчег ее. Может где-то здесь, где мы с вами сидим, и стояла. Храм этот, которого камни лишь остались, был построен много позже, да и разрушен уже шестьсот лет тому, во времена вавилонские, когда рассеяли иудеев. Судите сами, сколько этой земле лет. От начала, по исходу из Египта, в Самарии были земли колен Ефремова и Манассии, детей Иосифа, внуков Иакова. Так что от начала отличались эти земли от других тем, что не дети Иакова сели здесь, а внуки. А теперь уж мы и сами не знаем, какого корня, ибо столько здесь народов перебывало и перемешалось, что мы как вода в море, – не скажешь, от какой реки. За это и не любят нас иудеи, которые почитают себя наследниками праотца Иакова. Hу и почитали бы себе, но не в обиду другим. Hу да ладно. Вам, чужеземцам, свой путь. Пойдете дальше, или останетесь? Место для вас найдем, есть у нас и дом для гостей, есть и эллинские вдовицы, и свои есть безмужние, – люди вы молодые, чего там смущаться…
