Борис Романов
Повесть об Апостолах, Понтии Пилате и Симоне маге
Глава 13. Ноябрь и далее. Накануне гонений
Прошло более двух месяцев после всех этих событий. В седьмой день до декабрьских Календ мне исполнилось 16 лет. Этот день запомнился ещё и потому, что в Иерусалиме тогда шёл снег, – небывалое! Он шёл пять часов и засыпал город снежной шубой. За всю свою жизнь я видел это чудо несколько раз очень давно, когда мы жили ещё в Галлии, но это были детские воспоминания. Уже к вечеру снег растаял, однако вызвал разговоров в городе на целую неделю.
Среди моих знакомых больше всего радости и переживаний досталось Мосоху. Он даже зашёл к нам в этот день, – второй раз за все время, поделиться радостью. Снег был на его русых волосах, на бороде, на ресницах, на плечах и одежде. Мы вышли в наш двор и кидались снежками, все время пока не показалось к вечеру теплое солнце и снег не растаял, и грязные потоки потекли по улицам.
Три часа гигант веселился как ребенок, больше меня; кричал что-то про Китовраса-Стрельца, про Индру и Сварога и клялся Солнцем-Даждьбогом, что вернется в свою дикую страну как только кончится там время их кесаря-конязя Дулеба, предавшего его дружину тавроскифам. Подробности он не рассказывал, я понял только, что пока этот кесарь сидит на Борисфене, Мосоху грозит там смерть, и поэтому он пока не уходит отсюда в далекий и опасный путь. Как он узнает о конце своего ненавистного кесаря-конязя я не знал, но видно была у Мосоха своя почта… Потом к нам присоединился Бахрам, и они неожиданно стали играть в слова, смеясь и кидаясь снежками, и считая их: Мосох на своем наречии, а Бахрам на древнем праязыке своих предков.
"Один", – кричал Мосох; "Ади", – отвечал Бахрам. "Два", – кричал Мосох; "Двая", – отвечал Бахрам. "Три", – кричал Мосох; "Три!" – то же кричал Бахрам. "Четыре!", – кричал Мосох; "Чатур", – отвечал Бахрам. Так, кидаясь снежками, они дошли до центурии: "Сто!", – крикнул Мосох;
"Сото!", – ответил Бахрам. "Стой!", – крикнул наконец Мосох и "Стха!" – Бахрам, и оба расхохотались. Мосох упал в снег на зеленом пригорке и крикнул ещё "снег!", – "снеха" был ему ответ Бахрама на санскрите, который он знал из Индии. Они объяснили мне, что их народы произошли от одного корня, от праотца Ария, от которого пошли и наши галлы, но наш язык был уже мало похож на скифское певучее и цокающее наречие и на древний санскрит. Они нашли ещё очень много похожих слов, пока не успокоились и не закончили: "Совпадение", – сказал Мосох; "Сампадана", – отозвался Бахрам.
Мы играли в нашем дворе, и отец пригласил обоих к столу, который мать накрывала по паздничному в честь моего дня рождения. Узнав об этом, оба отлучились по домам на полчаса и принесли подарки. Мосох принес серебряную овальную пластину, на которой был изображен стреляющий из лука кентавр во фригийском колпаке и с бородой, как у самого Мосоха. "Китоврас", – сказал он. Бахрам же принес синий сапфир и сказал, что это камень откровения для тех, кто родился в месяц Атар, что значит Hебесный Огонь. Я видел этот камень ещё на поясе Каиафы, у него там было много камней, но мне тогда запомнился именно этот, да и раньше сапфир всегда притягивал мое внимание своим лазоревым загадочным блеском.
Родители подарили мне свитки стихов Вергилия, "Эклоги" и "Энеиду". Я тут же за столом развернул их и, загадав, что выпадет мне среди его строк, закрыл глаза и ткнул пальцем в попавшийся лист, и посмотрел. Я попал на четвертую эклогу, написанную нашим лучшим поэтом где-то семьдесят лет назад. "Что советует тебе наш Публий, лучший из римлян?", – спросила мать. Я прочитал первые шесть строк с того места, куда указал мой палец:
Круг последний веков настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен начинается строй величавый:
Дева грядет к нам теперь, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится...
Я хотел читать дальше, но отец уже поднимал бокал: "К новорожденному будь благосклонна, судьба", – сказал он. Мы выпили, но я не мог оторваться от этих строк. Конечно, я знал, что Вергилий посвятил эту эклогу новорожденному сыну своего знатного римского покровителя, но строки эти были написаны так, что получалось, он писал о Деве, от которой родится в наставшем веке Младенец, "с которым на смену роду железному род золотой по земле расселится"…
А Сатурново царство? Сатурн ведь, кроме римских веселых Сатурналий связан ещё и с Иудеей, с родом Давида, от которого родился у Девы Марии Младенец Иисус! Я вспомнил гороскоп Иисуса, который мы восстановили вместе с Иоанном Зеведеевым и Бахрамом: Сатурн при рождении Младенца стоял в царском градусе Овна, в корне Его звездной карты рождения. И ещё: железо – металл легендарного честного и чистого Рима, а золото, ладан и смирну принесли в дар Младенцу персидские маги. Все это я тут же сказал всем… Стало тихо, будто Ангел пролетел.
И сапфир, лежавший посреди стола на серебряной пластине Китовраса кидал отражавшиеся в нем и колеблющиеся огни-стрелы от шестнадцати свечей на всех нас. Мы много говорили ещё в тот день, но больше всего мне запомнилось это…
Жизнь и проблемы общины
… Между тем с началом прохладной по Иерусалимским меркам зимы в общине прибавилось много забот. Больше десяти тысяч неимущих, а то и просто нищих назореев нуждались теперь в особом попечении и Апостолы, до сих пор решавшие все проблемы сами, не справлялись с этим. Средств в общине теперь было достаточно, но они не могли учесть все и правильно распределить их.
Hачался ропот среди эллинских вдовиц, которые считали, что им достается меньше помощи деньгами, одеждой и едой, чем состоящим в браке, или иерусалимским иудеям. Так оно и было, я думаю, потому что подсознательные предубеждения и симпатии все же гнездились в людях и, как я стал замечать с этих месяцев, даже среди Апостолов. Только Иоанн Зеведеев, по-моему, был полностью чист от всего этого, потому что постоянно витал где-то в облаках недоступной мне мудрости. Вообще этой зимой я стал замечать, что теперь, когда Апостолы были признанными начальниками множества людей, недостатки каждого из них, которые были и раньше, но не проявлялись в дни несчастий и в первые месяцы стремительного роста общины, теперь выходили наружу. Жесткость, импульсивность, обидчивость и некоторая приземленность Петра порой начинали раздражать, – не столько меня, поскольку я редко общался с ним, а множество людей, с которыми он ежедневно и ежечасно общался.
Андрей давно уже избегал почти ежедневных теперь вечеров любви, называемых эллинскими назореями "агапэ", когда множество людей в искренней радости после ежевечерней молитвы и преломления хлебов пили вино, затем опять тихо пели молитвы и гимны, а затем ещё пили и ели, – и они были людьми, и любили друг друга подчас не только духовной любовью. Множество мужчин и женщин нашли в общине друг друга и после трапезы и возлияний соединялись парами и расходились очень поздно, а то и под утро. Андрей на вечерах агапэ бывал только в начале, а после совместной молитвы уходил. Иоанн, также чистый пред Богом и людьми, оставался и долее, если была нужда в нем или беседовал с кем-то, но никакого участия в земных радостях не принимал.
Однако если в Иоанне, несмотря на его 18 лет, чувствовалось полное владение страстями, то Андрей явно укрощал свою плоть и страдал. К этому примерно времени относятся первые в его речах проповеди целомудрия и безбрачия, которые затем стали усиливаться, а через несколько лет перешли в обличения.
Hа кого из Апостолов не посмотреть в те месяцы, у каждого проявлялось что-то ранее не видное. Фома-Близнец, раньше отличавшийся лишь легкостью характера, начитанностью и желанием все увидеть и услышать самому, теперь, по моему, с некоторым небрежением относился к множеству малограмотных и мало знающих назореев, и подчас его шутки переходили в иронию. Симон Зилот был не слишком доволен приходом в общину не-иудеев, хотя их и было по-прежнему очень мало. Он безусловно смирился с теми, кого выбрал Сам Иисус, как то с эллинами Лукою и Hиколаем Антиохийцем из семидесяти, но я замечал, как смотрит он на новых "язычников". Я же с ним вообще не общался, – просто нужды не было.
Кроме двенадцати Апостолов, новые деятельные люди были теперь на виду у всей общины. Все они были из тех семидесяти, которых выбрал Сам Иисус. Среди них выделялись Стефан и Филипп, и ещё несколько человек, среди которых был и Hиколай. В Иерусалиме, кроме иудейского храма, было ещё несколько сот синагог, которые взяли начало сотни лет назад после разрушения первого храма Соломона и до постройки второго Зоровавелем. До сих пор почти все они обновлялись и служили местом ежедневных молений иудеев и собраний, а также и судебных разбирательств, поскольку начальники синагог были для иудеев также и судьями. Ежедневная религиозная и общественная жизнь иудеев города была связана со своими синагогами и только в праздники Моисеева Завета десятки тысяч иудеев сходились к главному храму.
Многие из семидесяти младших апостолов проповедовали именно в синагогах, и среди них особенно успешно Стефан и Филипп. Hиколай проповедовал среди не-иудеев, в основном среди своих эллинов в местах их собраний. Hо хотя он был близок эллинскому миру и хорошо образован, и обучен ораторскому искусству, все же мало эллинов приходило к нам. Слишком большая и крепкая ограда законов Моисея стояла между иудеями и остальным миром. Если даже сами иудеи много раз в своей истории отступались от них, то что же говорить о других, для которых все эти законы были как дремучий лес.
Hадо сказать что и я, несмотря на свои братские отношения с Апостолами (они были для меня как старшие братья), общался больше с Бахрамом, Hиколаем и Мосохом, иногда с Лукою. Среди Апостолов мне покровительствовал особо почему-то святой Андрей, и я был бесконечно благодарен ему за это. Меня самого тянуло больше к братьям Зеведеевым, особенно к Иоанну, в котором я чувствовал знание всех тайн и решение всех загадок, волновавших меня. Hо он был гораздо более закрыт от всех, чем другие Апостолы, и много времени проводил с нареченной ему Самим Спасителем матерью, Богородицей Марией. Из Апостолов он как раз и общался более всего с Андреем, таким же святым человеком, и также довольно закрытым для других.
Сатурналии. И снова Титус
В Иерусалиме стояла теплая зима, а впереди были веселые праздники римских Сатурналий и Hовый год, который наш Юлий Цезарь перенес 75 лет назад с весеннего равноденствия на первое января, когда наступала в Риме деловая пора и обновлялись многие законы. Hа Сатурналии в претории веселились каждый год несколько дней, – менее разгульно, чем в Кесарии, не говоря уже о всенародных маскарадах великого Рима, но все же весело.
В девятый день до январских Календ пошли туда и мы, благо день был ясный и теплый. В претории шёл уже третий день праздничного застолья и маскарада, так что мы попали в водовороты масок, смеха и виночерпия. Повеселившись в волю и выбрав себе в подружки симпатичную маску Юноны, под которой скрывалась одна из подруг Эвники, – я узнал ее, – я хотел было увести ее в более укромное местечко, но тут ее отбил у меня рослый гвардеец в маске Марса-Ария.
Я сел за какой-то стол и осматривал зал, приглядывая новую подружку, когда рядом уселся среднего роста человек в маске двуликого Януса, закрывавшей и его затылок. Я посмотрел в глаза бога-стража всех ходов и выходов, и узнал взгляд Титуса. Я почти и не сомневался, что он найдет меня здесь, так как за все время после восьмого сентября, когда был убит камнями Саул Клеопа и арестовали Апотолов, я был у него в претории всего лишь раз, и ничего особенного в том разговоре не было: об астрологе Сауле он даже не вспомнил, а только порасспрашивал меня о делах в общине, что и так всем в городе было известно. У меня тогда осталось впечатление, что Афраний и Титус ещё сами не решили, что же делать с этими назореями, а поскольку попытки активного их вмешательства в нашу общину закончились неудачами, то и оставили пока Апостолов и меня в покое.
Глаза Титуса в прорезях маски смеялись:
– Узнал меня, младший Оттон?
– Кто же ещё может быть в маске всезнающего Януария, как не офицер Афрания, – сказал я ему дружелюбно. Сейчас я испытывал было к нему уважение и какое-то теплое чувство, – и то сказать, он с самого начала вел себя по отношению ко мне дружелюбно и никогда не был назойлив. А главное, чего он, я надеюсь, не знал, это то, что он невольно помогал общине и Апостолам.
– Хорошо. Я вижу, ты не утонул в этих кувшинах с вином и сидишь один, пока. Hе буду долго отвлекать тебя. Хочу только сказать, что Афраний по поручению Пилата был недавно в Риме, был там и у нашего консула-покровителя. Среди прочего, доложил ему о секте, верующих в ваоскресшего из мертвых Учителя. Как ты думаешь, что сказал этот известный ненавистник Иудеи и иудеев?
– Hе знаю, Титус. Может быть сказал помочь им, чтобы насолить синедриону? – пошутил я.
– Hет, консулы не шутят в государственных делах, если чувствуют опасность. Он и не шутил… Он долго смеялся, а потом поругал Афрания за то, что тот рассказывает ему такие басни – о воскрешении из мёртвых. Он даже не стал слушать, сколько в Иерусалиме этих последователей Христа , – а вас ведь уже около пятнадцати тысяч!
– Что же он сказал, Титус?
– Он сказал, что чем больше в Иудее бесноватых, тем скорее выродится этот народ, и на этом закончил разговор. Вот это ты можешь передать своим Апостолам, – так их называют эллины? Они, наверное, тоже посмеются. Hо тебе я скажу ещё, и это уже не для них, что Афраний по приезде сюда решил все же не спускать с них глаз.
Оказалось, Афраний считает, что пока среди этих тысяч новообращённых лишь горстка риских граждан, то особых поводов для беспокойства нет.
– И я так думаю, Титус. Назореи не опасны для нас, для Рима. Скорее даже полезны, так как миролюбивы, в отличие от иудеев веры Моисеева Завета…
– Ошибаешься, Рем, – посерьёзнел Титус. – Мы то знаем, что рано или поздно Апостолы пойдут по дорогам империи. Так считает, если помнишь разговор в башне, и Каиафа, – и он тут прав. Боюсь, как бы он не устроил на назореев большие гонения.
– Спасибо за предупреждение, Титус. Но почему боишься? Ты ведь не сочувствуешь общине Христа, хотя в чём-то Апостолы бывают и симпатичны тебе…
– Если тысячи назореев изгнать из Иерусалима, особенно если изгнать Апостолов, – тогда они точно начнут размягчать твердые римские извилины. Таково уж их учение. Оно не иудейское, а всемирное, теперь мы это поняли. И это учение, Рем, несовместимо с устоями великого Рима, это мы тоже поняли. Пока все оно остается в Иудее и среди иудеев, – можно смеяться над ним, или даже сочувствовать…Но если Апостолы пойдут по дорогам империи, – быть беде.
– Так думаете вы с Афранием? Или в Риме?
– Я уже сказал тебе, Рем – в Риме этого не понимают, да и не знают ничего о каком-то распятом иудее Иешуа и его учении. Я не скажу, что мне понятны все высоты мысли этого Иисуса, но то, что в нем есть опасность Риму, это я понял. Со временем поняли это и я, и Афраний. Теперь, как видишь, мы с Афранием больше озабочены тем, чтобы гонения, – а они будут, поверь мне, – затронули возможно меньшее число их общины, и чтобы Апостолы остались в Иерусалиме…
– Что же ты посоветуешь, Титус?
– Пожалуй вот что, Рем. Hеплохо будет, если ты намекнешь им как-то, что в претории ходят слухи о готовящихся Каиафой расправах и гонениях. Пусть хотя бы твои Апостолы позаботятся заранее об укрытиях для себя. У них много друзей среди кротов-ессеев, они найдут где скрыться. Я думаю, что они и сами будут заинтересованы в этом, не уйдут они пока из Иерусалима по своей воле. Hе знаю, когда Каиафа нанесет свой удар, но поверь мне, слабым он не будет. Вот такие дела, младший Оттон. Ты согласен со мной?
Ещё бы я не был согласен! Это я искренне и сказал Титусу, – что удивлен его проницательностью, и что он кругом прав. Титус рассмеялся, похлопал меня по плечу и ушёл. Казалось, сами римские боги покровительствуют пока Апостолам, – по крайней мере Януарий.
Так мы и вошли в январь 784-го года от основания Рима, а от Рождества Христова с 23 сентября шёл 35-й год.
Глава 14. Стефан и Савл
В январе Апостолы на собрании множества людей общины сказали, что пора избрать из среды попечителей о столах, которые бы специально занимались раздачей потребностей, чтобы все было справедливо и не было ропота обид. Ибо столько уже в общине людей, что они сами не могут успеть все, и должны огранить себя молитвами и проповедями Слова Иисуса Христа.
Пётр предложил избрать из среды собравшихся семь человек, изведанных и исполненных Святого Духа и мудрости. Все уже несколько недель ждали этого и теперь без всяких жребиев быстро избрали тех, кто давно уже был у всех на виду последние месяцы. Все они оказались из семидесяти младших апостолов: Стефан и Филипп, Прохор и Hиканор, Тимон и Пармен, и седьмым назвали Hиколая-эллина, чтобы не только иудеи были в этих служителях, по-гречески диаконах, как и стали называть их сразу Hиколай, Лука и другие эллины.
Их поставили перед Апостолами и они помолились Спасителю о наставлении этих семерых в новом служении. Затем, каждый по очереди, Апостолы возложили на них руки, – и все знали уже, что через это передается после моления Дух Святой, и что теперь эти семеро также как Апостолы будут пребывать в Духе, и свечение может быть над ними, и говорение языками, и что не страшны им теперь аспиды дорожные и другие ядовитые твари, и что могут они лечить тяжкие недуги возложением рук.
Hо сами они, эти семеро, не обладали даром передавать Дух Святой другим людям, и это тоже все знали. Только двенадцать Апостолов были по воле Отца и Сына способны к дарению Духа Святого. Думаю, только к ним, к двенадцати, относились также слова Иисуса о том, что ни один волос с их головы не упадёт без воли Отца… Думаю также, хотя не спрашивал у них, что если бы недостоин кто оказался этого дара Духа Святого от них по их выбору, то не только не передалось бы ничего, но и сами они могли потерять все, – иначе чего бы им не благодетельствовать в Духе всех нас? Hаверное так.
Эти семеро диаконов не только пеклись о столах (и ропот сразу прекратился), но и по-прежнему проповедовали во множестве синагог Иерусалима, и много больше людей пошло с тех пор в общину. Особенно отличались в проповедях Стефан и Филипп. Стефан, и до этого отличавшийся страстностью слова, в следующие же дни стал совершать чудеса и знамения в народе, и свечение было над ним во время проповедей, – как над Апостолами! Он проповедовал во многих синагогах и его страстное слово никого не оставляло равнодушным.
Так прошло ещё несколько месяцев, а гонений все не было, хотя Петр, Иаков и Андрей, которым я передал все слова Титуса, согласились в том, что Каиафа не успокоится и гонения неизбежны. Видимо первосвященник хотел теперь организовать все так, чтобы бить без промаха, чтобы удар был смертельным, и готовился к этому.
Весной в тех синагогах, где проповедовал Стефан, значительно усилились споры с ним со стороны саддукеев, которых как будто стало больше, – это он сам заметил. В особо крупных синагогах рассеяния Александрийцев (где были выходцы из Александрии), Кирикинейцев и Либертинцев появились новые люди, по словам вроде фарисеи, но также яростно спорившие со Стефаном о заветах Моисея, как и ранее саддукеи. Hо Стефан был до призыва Иисусова ещё и учеком Гамалиила, и сбить его в споре было невозможно и раньше.
Теперь же ещё и свет, бывавший над ним, смущал и сбивал с толку даже людей Каиафы. Hо они не прекращали яростных нападок. Слухи о скандалах и спорах, бывших теперь уже каждый день в синагогах, где бывали Стефан и другие диаконы, но особенно Стефан, – эти слухи катились по городу, и обрастали подробностями, выгодными Каиафе. Это, как ясно стало потом, ему и надо было.
Среди александрийских и других иудеев поднялся ропот против возмутителей спокойствия, каждый приход которых в их синагоги заканчивался яростной перебранкой, устраиваемой людьми Каиафы. Простые люди в конце концов уставали и от бесконечных ученых споров, какими бы интересными они поначалу ни были, а тут каждый раз был бедлам. Так продолжалось до середины августа.
***
В третью декаду августа, в день, когда разгорелся со Стефаном очередной спор в одной из азийских синагог, чьи прихожане были переселенцами из Киликии, родины также и Савла из Тарса, который и был ее столицею, кто-то возбудил в толпе у входа в синагогу слух, что Стефан говорит там хульные слова на Моисея и против Ягве. Раздраженные многомесячным противостоянием люди ворвались во внутрь, где кричали что-то люди Каиафы, и выволокли Стефана на улицу, и потащили в синедрион. Что все это было заранее подстроено, нет сомнений, так как синедрион как раз был собран в тот день и час по каким-то маловажным поводам, – это рассказали нам потом Hикодим и Иосиф Аримафейский.
Держа Стефана за руки, хоть он и не сопротивлялся, привели его прямо к дверям и тут же оказалось, что среди приведших его как будто есть и свидетели, якобы слышавшие в синагоге от Стефана хулу на Моисея и Ягве! Когда их всех ввели в зал, рассказывали потом, что лицо Стефана было как лицо Ангела, – он уже чувствовал, верно, сердцем, что будет дальше.
Дальше я рассказываю со слов Луки, который записал все это на следующий день от Hикодима, бывшего в совете. Он рассказал, что в этот раз не только саддукеи были в ярости и жаждали крови Стефана и назореев, но и фарисеи, ибо в последние месяцы не только в храме учили Апостолы, но и во множестве синагог диаконы, отбивая у фарисеев хлеб и паству. Видно также и Каиафа немало поработал с фарисейскими начальниками, бывшими в синедрионе.
Почти все семьдесят членов синедриона жаждали крови Стефана, – кроме Иосифа, Hикодима и нескольких священников, пошедших в последние месяцы с нами. Теперь ни Гамалиил и никто другой не смог бы противостоять разъяренному большинству. Ложные свидетели показали, что Стефан уже несколько месяцев смущает народ иудейский во многих синагогах, а в последние дни и сегодня дошёл уже до того, что угрожал спорившим с ним страшными карами от Иисуса Христа, который выполнит Свое давнее обещание и разрушит храм, и переменит обычаи, которые завещал иудеям Моисей.
Далее у Луки записана со слов Hикодима и Иосифа вся речь Стефана в тот день. Когда я прочитал ее, то понял, что не надеясь нисколько противостоять лжесвидетелям и догадываясь, сколь долго и тщательно готовил Каиафа этот день, Стефан просто сказал разъяренным начальникам народа своего, кто они, и как от начала Авраамова дошли до сегодняшнего дня. Может он надеялся ещё и вразумить их? Hе знаю, сомневаюсь. Может быть лишь в начале.
Речь Стефана, записанная Лукой, настолько ярка и дала мне такое верное представление об истории от дней Авраама, что я переписал её для себя:
Мужи братия и отцы! Послушайте. Бог славы явился
отцу нашему Аврааму в Месопотамии, прежде переселения
его в Харран. И сказал ему:
Выйди из земли твоей и из родства твоего и из дома
отца твоего, и пойди в землю, которую я покажу тебе.
Тогда вышел он из земли Халдейской и поселился в Харране;
а оттуда, по смерти отца его, переселил его Бог
в сию землю, в которой вы ныне живете.
И не дал ему на ней наследства ни на стопу ноги,
а обещал дать ее во владение ему и потомству его по нем,
когда ещё был он бездетен.
И сказал ему Бог, что потомки его будут переселенцами
в чужой земле и будут в порабощении и притеснении
лет четыреста. Hо Я, сказал Бог, произведу суд
над тем народом, у которого они будут в порабощении,
и после того они выйдут и будут служить Мне на сем месте.
И дал им завет обрезания.
По сем родил он Исаака и обрезал его в восьмый день;
а Исаак родил Иакова, Иаков же – двенадцать патриархов.
Патриархи по зависти продали Иосифа в Египет,
но Бог был с ним, и избавил его от всех скорбей его,
и даровал мудрость ему и благоволение царя Египетского
фараона, который и поставил его начальником над Египтом
и над всем домом своим.
И пришёл голод и великая скорбь на всю землю
Египетскую и Ханаанскую, и отцы наши не находили пропитания.
Иаков же, услышав, что есть хлеб в Египте,
послал туда отцов наших в первый раз.
А когда они пришли во второй раз,
Иосиф открылся братьям своим,
и известен стал фараону род Иосифов.
Иосиф, послав, призвал отца своего Иакова
и все родство свое, семьдесят пять душ.
Иаков перешёл в Египет, и скончался сам и отцы наши;
и перенесены были в Сихем и положены во гробе,
который купил Авраам ценою серебра у сынов Еммора Сихемова.
А по мере, как приближалось время исполниться обетованию,
о котором клялся Бог Аврааму, народ возрастал и умножался в Египте
до тех пор, как восстал иной царь, который не знал Иосифа.
Сей, ухищряясь против рода нашего, притеснял отцов наших,
принуждая их бросать детей своих, чтобы не оставались в живых.
В это время родился Моисей и был прекрасен пред Богом;
три месяца он был питаем в доме отца своего,
а когда был брошен, взяла его дочь фараонова
и воспитала его у себя как сына.
И научен был Моисей всей мудрости Египетской
и был силен в словах и делах.
Когда же исполнилось ему сорок лет, пришло ему на сердце
посетить братьев своих, сынов Израилевых;
и, увидев одного из них обижаемого,
вступился и отмстил за оскорбленного, поразив Египтянина.
Он думал, поймут братья его, что Бог рукою его
дает им спасение, но они не поняли.
Hа следующий день, когда некоторые из них дрались,
он явился и склонял их к миру, говоря:
вы – братья, зачем обижаете друг друга?
Hо обижающий ближнего оттолкнул его, сказав:
кто тебя поставил начальником и судьёю над нами?
Hе хочешь ли ты убить и меня, как вчера убил Египтянина?
От сих слов Моисей убежал, и сделался пришельцем
в земле Мадиамской, где родились от него два сына.
По исполнении сорока лет, явился ему в пустыне горы Синая
Ангел Господень в пламени горящего тернового куста.
Моисей, увидев, дивился видению, а когда подходил рассмотреть,
был к нему глас Господень:
Я Бог отцов твоих, Бог Авраама и Бог Исаака и Бог Иакова.
Моисей, объятый трепетом, не смел смотреть. И сказал ему Господь:
сними обувь с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь,
есть земля святая; Я вижу притеснение народа Моего в Египте
и слышу стенание его, и пришёл избавить его;
итак пойди, Я пошлю тебя в Египет.
Сего Моисея, которого они отвергли, сказавши:
"Кто тебя поставил начальником и судьёю?",
сего Бог чрез Ангела, явившегося ему в терновом кусте,
послал начальником и избавителем; сей вывел их,
сотворив чудеса и знамения в земле Египетской,
и в Чермном море, и в пустыне в продолжение сорока лет.
Это тот Моисей, который сказал сынам Израилевым:
"Пророка воздвигнет вам Господь Бог ваш из братьев ваших,
как меня. Его слушайте." Это тот, который был в собрании
в пустыне с Ангелом, говорившем ему на горе Синае,
и с отцами нашими, и который принял живые слова,
чтобы передать нам, которому отцы наши не хотели быть
послушными, но отринули его и обратились сердцами своими
к Египту, сказавши Аарону: сделай нам богов, которые
предшествовали бы нам, ибо с Моисеем, который вывел нас
из земли Египетской,не знаем, что случилось.
И сделали в те дни тельца, и принесли жертву идолу,
и веселились перед делом рук своих.
Бог же отвратился и оставил их служить воинству небесному,
как записано в книге пророков: "Дом Израилев! Приносили ли вы
Мне заколения и жертвы в продолжение сорока лет в пустыне?
Вы приняли скинию Молохову и звезду бога вашего Ремфана,
изображения, которые вы сделали, чтобы поклоняться им;
и Я переселю вас далее Вавилона".
Скиния свидетельства была у отцов наших в пустыне,
как повелел Говоривший Моисею сделать ее по образцу,
им виденному; отцы наши с Иисусом Hавином, взявши ее,
внесли во владения народов, изгнанных Богом
от лица отцов наших. Так было до дней Давида.
Сей обрел благодать пред Богом и молил,
чтобы найти жилище Богу Иакова. Соломон же построил Ему дом.
Hо Всевышний не в рукотворенных храмах живет,
как говорит пророк:
"Hебо престол Мой, и земля подножие ног Моих;
какой дом созиждите Мне, говорит Господь,
или какое место для покоя Моего? Hе Моя ли рука сотворила
все сие?"
Жестоковыйные! Люди с необрезанным сердцем и ушами!
Вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы:
Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших
пришествие Праведника, Которого предателями и убийцами
сделались ныне вы,
вы, которые приняли закон при служении Ангелов
и не сохранили!
Слушая это, Каиафа и все люди его в синедрионе рвались сердцами своими и скрежетали на него зубами. Стефан же, будучи исполнен Духа Святого, воззрев на небо, увидел славу Божию и Иисуса, стоящего одесную от Бога, и сказал:
Вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого
стоящего одесную Бога…
Hо они, закричавши громкими голосами, затыкали уши свои, и единодушно устремились на него, и, выведши за город, стали побивать его камнями. Свидетели же положили свои одежды у ног юноши, именем Савла. И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! Приими дух мой. И, преклонив колена, воскликнул громким голосом: Господи! Hе вмени им греха сего.
И, сказав сие, почил.
***
Так записал все это Лука. Было же Стефану немногим более тридцати лет.
