Алексей Александрович Гончаров
Туман
И чтобы окончательно выбросить из себя этот эпизод, Михаил Анатольевич ещё раз приложился губами к горлышку бутылки. Потом он вышёл в коридор, глянул в зеркало, ощупал пальцами своё красное лицо, промычал что-то недовольное и босой ногой наткнулся на что-то острое. Он вытащил из-за обувной полки топор и, проведя большим пальцем по ржавому и зубастому от сколов лезвию, положил его поверх тапочек и ботинок. В голову его заползли мутные и нехорошие мысли, которых он сам же и испугался.
Валентин вошёл на кухню и, охваченный сентиментальным порывом, до сбоя в дыхании обрадовался лицам, которые за эти три дня стали ему неотъемлемо родными. Внутреннее ощущение времени в нём сбилось, и Валентину казалось, что он находился там наверху в неприятном обществе подполковника чуть ли не пол дня, но при этом милые соседи послушно оставались на своих местах и в безмолвном напряжении ожидали его возвращения. Даже теперь, когда он стоял перед ними, никто из них не спешил задавать ему вопросы, и эта пауза вызвала в Егорове самые трогательные тёплые чувства, которые он не мог, да и не хотел себе объяснять, чтобы не встревожить душевное вдохновение. Во взглядах он видел уважительное доброе сочувствие, которое отодвигало любопытство на второй план. Валентин млел от житейской простой ауры, от милой обстановки незамысловатого быта, от невероятного контраста после берлоги Жмыхова, и чтобы соседи не заметили его волнение (которое ещё, не дай бог, и в правду, выйдет наружу сентиментальной слезой), ему захотелось удалиться, хотя бы на пару минут, и восстановиться в одиночестве.
– У тебя такой счастливый вид…, – заметила всё-таки его волнение Светлана Александровна. – Такое сверкающее лицо, я помню, было у тебя весной, когда к тебе приезжали твои девочки. А к полковнику ли ты поднимался, дружище, или опять по туману бегал? – выводила она его на «чистую воду».
– Да, наверху был, – ответил он стеснительно и немного весело. – Со Жмыховым всё в порядке, и беспокоится не стоит. Пойду куртку переодену, а то она совсем грязная, – нашёл Егоров подходящий повод чтобы выйти и опустил голову, оценивающе разглядывая свою одежду.
– Оставь здесь. Я же сказала, что застираю, – пыталась остановить его Мила, настолько буднично и естественно, что даже Зиновьева с бабой Паней поначалу не заострили своего внимания на такую заботу (а Максим и подавно). Но зато сам Валентин тут же смутился и поглядывал на пожилых соседок с извиняющейся растерянностью. На выручку ему пришла Светлана Александровна. Она с нежным лукавством посмотрела на Милу, предупредительно и укоризненно покачала ей головой (намекая, что та успеет ещё насладиться положением прилежной хозяйки), и обратилась к Валентину:
– Так значит, нашему полковнику ничего не требуется?
– Сам поправляется, – с неохотой и сухо ответил Егоров.
– Иди Валя, переоденься. Только не задерживайся, – попросила она как бы не только от себя, потому что мельком оглядела всех присутствующих, – мы тут решили в лото поиграть, так что прихвати с собой мелочь. Сражаться будем на деньги, как взрослые.
Валентин вышел из подъезда, зажмурил глаза и глубоко задышал, наслаждаясь приятной лёгкостью, которая охватила его незамедлительно. Потом он осмотрелся и с ещё большей радостью отметил, что сквозь редеющую белую дымку высокой тёнью перед ним предстала самая близкая к дому берёза, почти чётко просматривались столбики для сушки белья, а слева в седых наплывах уже виднелось расплывчатое очертание беседки. Он неспешно двинулся к своему подъезду, не сводя взгляда с убогой деревянной постройки, и уже без всякого удивления отметил, что с беседкой было что-то не так. Коснувшись дверной ручки, Валентин всё же не стал заходить в подъезд, а продолжал всматриваться и угадывать: что же изменилось в этой знакомой насквозь конструкции. «А чего я мучаюсь? Надо сходить, да посмотреть», – встряхнулся он разумной мыслью.
Он медленно шёл к беседке и на ходу уже начинал восхищаться её невероятным преображением. Она значительно увеличилась в размерах и приняла округлённую форму. Конусная крыша была покрыта приличным слоем пушистого снега, из-под которого, волнистыми локонами свисал виноград, поражающий взгляд своей насыщенной зеленью и сочными бордовыми гроздями. И это великолепное олицетворение жаркого юга, выбившееся из волшебной шкатулки русской зимы, занавесью опускалось на невысокое резное ограждение, выполненное руками не просто плотника, а большого мастера; и вся беседка больше походила на сказочный шатёр. Такое неправдоподобное сочетание снега с дарами лета непроизвольно отразилось заинтересованной улыбкой на лице Валентина и, затаив дыхание, он подошёл к входной арке, над которой тусклым оранжевым светом дежурил старинный трапециевидный фонарь.
Шагнув во внутрь, Егоров увидел, что пол был из белого мрамора и весь усыпан алыми лепестками роз. Лепестки были и на широкой дубовой доске, что служила посадочным местом и которая огибала весь периметр помещения. И вдруг, в глубине беседки Валентин увидел женщину. Но он не испугался такого присутствия, а на уровне подсознания предполагал, что кого-то обязательно встретит в беседке. На женщине было платье-декольте необыкновенной раскраски: …цвета увядающей ночи (именно так, к собственному удивлению, определил Валентин этот цвет). Шикарная дама сидела к Валентину боком, а её тёмные волосы игривыми волнами скрывали лицо и спадали на грациозные оголённые плечи.
– Здравствуйте, – сделав полшага вперёд, дрожащим голосом произнёс Валентин и, борясь с неровным дыханием, спросил: – Вы, наверное, оттуда? – повёл он рукой куда-то в сторону.
Надо отметить, что Валентин Егоров никогда в жизни не заговаривал с женщинами такой изысканной величественной породы, а то, что незнакомка была высокого происхождения, у него не вызывало сомнений. Ему даже на мгновение померещилась маленькая золотая корона на её голове, оттого застенчивость быстро перешла в парализующую робость, и он уже больше не находил подходящих слов для продолжения приветствия.
Бежали секунды, а дама оставалась неподвижной. И неожиданно для себя, Валентин почувствовал, как в душе созревал порыв, который подталкивал его сознание к решительным действиям, требовал проявить хоть какую-нибудь галантность в обществе такой особы и призывал к определённой смелости в общении. Разумеется, Егоров поддался этому внутреннему призыву и заговорил:
– Простите за моё вторжение. …Я шёл мимо и увидел замечательные перемены в нашем, так сказать, заведении. Поэтому я так, по-простому, без приглашения….
– Ну, почему же без приглашения, – прервал его красивый чуть напевный женский голос, и волнистые волосы изящно заколыхались, продолжая скрывать лицо. – Я сама назначила вам здесь свидание. Разве Михаил Анатольевич не передал вам моё послание?
Валентин бегло прокрутил в памяти эпизоды разговора со Жмыховым (невольно при этом, морщась), но не вспомнил никаких даже намёков на послание и от этого расстроился, опять растерялся, не понимал, как вести себя дальше, и корил себя за так и не выявленную невнимательность или забывчивость.
– Вот таким обеспокоенным мальчишкой, вы мне особенно нравитесь, – с наслаждением заметила дама, – но не вздумайте считать, что ваше милое смятение каким-то образом губит в вас настоящего мужчину, – ни в коем случае, – прибавила она.
Валентин недолго собирался с мыслями после такого…, как он всё-таки посчитал, комплемента и, с появившейся вновь в нём уверенностью, заговорил:
– Мне кажется, что в лице Жмыхова вы выбрали для своего приглашения скверного курьера. Простите, но я ничего такого… от него не слышал. И поверьте, в этом нет вашей вины. Мне кажется, что с его памятью и разумом не всё в порядке, и этим теперь должны заняться специалисты. Но бог с ним, с моим нездоровым соседом; я, простите, волнуюсь сейчас немного о другом: …как я могу вам нравиться или не нравиться, когда вы даже не обратили на меня внимания? Может быть, я совершенно не тот, кого вы ждёте? Может, приглашение адресовано не мне? Может быть, его получил Максим Зиновьев, …там, на развалинах? Он же тоже встречался с подполковником, – предположил Валентин, но в душе понимал, что сейчас он, пусть в вежливой форме, но по сути всё так же по-мальчишески лукавил.
Скорее всего, и прекрасная незнакомка это отметила, потому и прямого ответа от неё не последовало, а прозвучал наводящий на размышление вопрос:
– А вы считаете, что обязательно нужно взглянуть на собеседника, чтобы понять, что это именно тот человек, которого вы ждёте?
Валентин, не раздумывая, выдал первое, что пришло ему на ум:
– Ну-у…, зрение – это одно из главных человеческих чувств, которое помогает исключить какие-либо ошибки.
– Великолепное наблюдение! – воскликнула женщина, качнула головой, и Валентин за волосами даже заметил кончик её бледного носика, а она продолжала говорить, и приятно по-доброму посмеивалась: – Но мне, например, не обязательно видеть ваши глаза, чтобы понять, как вы смущены. Мне не нужно смотреть, как вы мнёте пальцами свои ладони оттого, что немного напряжены и побаиваетесь меня, но на то есть причина, которую мы оба знаем. Спешу вас успокоить: поверьте, ничего худого больше с вами не случится. Хотя опасения ваши мне хотелось бы продлить, поскольку, как я уже сказала, мне симпатично ваше стеснительное мальчишеское любопытство, – поведала она немного кокетливо, но и с долей лёгкого высокомерия, а потом вздохнула и заботливо посочувствовала: – Представляю, как вам неуютно держать разговор, не видя глаза собеседницы.
«И, да и нет, и да, и нет…», – стучало его сердце, а скрывающие тайну волнистые волосы, да и весь облик, вся грация этой незнакомки казались Валентину настолько прекрасными, что он и не рассчитывал уже увидеть большего, боясь шокироваться до умопомрачения ещё и открытой красотой её лица. Зная, на что способен могущественный туман (а Егоров с самого начала не сомневался, что эта женщина была его посланницей), Валентин испытывал определённый страх, и убеждал себя, что раскрытие лика этой дамы ему совсем не к чему. Однако, ответил совсем иначе:
– В общем-то, да. Когда глаза в глаза, тогда разговор сближает, …или, наоборот… (вспомнил он недавнее общение со Жмыховым). Но, по крайней мере, присутствует какая-то ясность.
– Соглашусь. При беседе глаза очень важный помощник, но всё ли без остатка мы можем им доверять? – спросила она с разочарованием, и такая интонация не требовала ответа. Женщина изящно повела рукой в сторону Валентина, оставаясь сидеть к нему вполоборота, и говорила: – Не так давно, вам довелось окунуться…. Ах, простите, я слишком поэтично выразилась. …Изучать (поправилась она). Конечно же, изучать выразительный взгляд господина Жмыхова. Но ваша беседа оказалась нервозной и, по сути, бесполезной. Все ваши достойные высказывания он, разумеется, пропустил мимо ушей, но вы – большой молодец уже в том, что постучались в завёрнутый матрас и привели Михаила Анатольевича в чувства. Кстати, когда я упомянула о моём приглашении, вы ошибочно задумались о конкретных словах. Ах, как это прямолинейно и не похоже на вас, Валентин Владимирович. Своё послание я вложила именно в глаза Михаилу Анатольевичу. И не вздумайте останавливаться на том ужасном хаосе, который вы сейчас себе представили, вспоминая тот колючий взгляд. Нет-нет, забудьте его. Конечно же, не в его звериной панике я оставила свою «визитку». Я назначала вам свидание тем самым огоньком человечности, который вы разглядели; это я смотрела на вас, после чего вы и замечтались о более приятной встрече. Неужели вы и впрямь настолько доверчивы, что смогли поверить в увиденную вами в его глазах усталость, …детскую затерянную чистоту, и это у такой-то личности? Дорогой Валентин Владимирович, такая усталость бывает в глазах человека, когда он полностью осознаёт своё прошлое, о чём-то грустит со счастливым оттенком, сожалеет, в чём-то раскаивается, но никогда не предаст это своё прошлое. А ваш сосед, к сожалению, это субъект с давно сгнившими корнями. Он помнит своих родителей в виде замшелой картинки, поблекшей фотографии, которая ему безразлична. Дом воспринимает как некий аппендицит (уж простите за такое сравнение), доставшийся ему из уже несуществующего прошлого. Так что, вы напрасно пытались отыскать у Михаила Анатольевича хоть чуточку благоразумия, …впрочем, в чём вы и сами в скором времени убедились. Но замечу ещё раз, что я была тронута вашим желанием помочь соседу-самодуру, но… увы, увы, мой печальный рыцарь, – вы ему не помощник. Как вы правильно заметили, им должны заняться другие специалисты. А вы уж отпустите его от себя с миром.
Валентин почувствовал, как в его ногах разливалась слабость, схожая с той, которая пронзила его после долгого сидения у торца дома. Он опустился на край дубовой доски рядом с входом и впервые с начала беседы оторвал глаза от мифической загадочной незнакомки. Его взгляд блуждал по мраморному полу, усеянному лепестками роз, по зелёной лозе, за которой периодически осыпался струйками искристый мелки снежок, а сам Валентин размышлял: – «Наверное, так и должно быть при таких аномальных чудесах, что сознание и состояние у меня сейчас, действительно, какое-то мальчишеское. Безоговорочно верю ей на слово, но пытаюсь найти способ, чтобы её проверить. А ведь знаю, что это бесполезно. Вспоминаю жмыховский взгляд и теперь чётко вижу, тот зазывающий огонёк, который никак не мог принадлежать подполковнику. Какая приятная иллюзия, чёрт побери. А ещё я сейчас, как прозрачный сосуд для этой феи. Наверняка и эти мысли мои уже прочитаны ею. Но почему я не волнуюсь по этому поводу? Легко даже, как-то. Но ведь меня ждут там, на кухне, а мне хочется слушать её», – промелькнула конфликтная мысль, которая слегка расстроила Валентина. Он глубоко вздохнул, глянул через плечо в арочный проём на уже приближённый к реальному восприятию туман, а потом потянулся рукой к влажной виноградной лозе у входа, желая удостовериться, что ягоды настоящие, а не какая-нибудь бутафория.
– Угощайтесь без всякого стеснения, – заговорила женщина, оставаясь всё в том же положении – вполоборота, – и не торопитесь, Валентин Владимирович, посмакуйте. Очень хочется, чтобы вкусовые рецепторы освободили ваше зрение от сомнений. А за друзей своих не переживайте. Светлана Александровна уже пошла в комнату за бочонками. Первый кон они сыграют без вас, а в начале второго и вы к ним присоединитесь.
Егоров только и смог, что усмехнуться с каким-то бессилием, потому что не испытывал уже никакого удивления, не считал, что к нему проявили бестактность, а с интересом принимал правила такой игры.
– Сложно…, вернее, непривычно общаться с тем, кто видит тебя насквозь, – сказал он, раскусив виноградину, и ощутил её сочность. – Но, вы знаете, я не комплексую, вот только… (замялся Валентин на секунду-другую) очень хочется так же взамен получить маленькую компенсацию в виде откровенности. Хочу узнать у вас…, ну…, чтобы мне было легче в дальнейшей беседе и не путаться, …и простите за формулировку, …я, должно быть, скверно изъясняюсь. В общем, вопрос у меня такой: вы, то же самое…, с кем я разговаривал вчера? – спросил он и зажмурился от неловкости, замотал головой и сказал: – Вот видите, какая ерунда выходит. Просто, хочется знать, насколько вы реальны.
– Я вас поняла и, для начала, отвечу: – я реальна. Только, моя реальность почти не имеет ограничений. – И незнакомка венчала своё сообщение красивым негромким смешком, а после говорила с каким-то девичьим озорством: – Право, я наслаждаюсь вашей растерянностью, Валентин. Вы так мило ставите себя в неловкое положение, что мне совсем не хочется вас пожалеть, а наоборот, вы заставляете меня восхищаться вами. И перестаньте думать о том, что как-то обидели меня своим долгим вопросом (она небрежным, но изящным движением руки, словно отмахнула от себя мошкару, и продолжала так же игриво). Обижаться вам следует немного на себя. Помилуйте, но как вы можете до сих пор терзаться сомнениями по поводу моей реальности? А не вы ли совсем недавно намекали Михаилу Анатольевичу на материализм, который присутствует в тумане. Если я – призрак, …допустим, что я – фантом, тогда ведь из этого следует, что вы, мой друг, …изумительным образом сошли с ума; сидите сейчас одурманенный неизвестно на чём и разговариваете сам с собой. Пальчиками несёте в рот пустоту, но при этом наслаждаетесь вкусом винограда. Сорвите и съешьте ещё (рассмеялась она звонко и так заразительно, что Валентин невольно осветился добродушной улыбкой), чтобы, если не разум ваш, так хоть желудок, на какое-то время получил доказательство. Не опасайтесь, всё натуральное, – продолжала она говорить, но уже с почти ласковым убеждением. – Вам сложно представить, но тогда просто поверьте, что не так сложно доставить из неведомого вам пространства какой-нибудь реальный предмет. Но замечу, что любое пространство так и будет оставаться пустым, пока в нём не поселится живой организм, и только с началом каких-нибудь действий появляется такое измерение, как время. И вот с этим измерением у нас отношения куда разнообразнее, чем у вас. Я в течении секунды могла бы доставить в эту беседку рояль, но вы, к сожалению, не умеете музицировать. Тогда я, с вашего позволения, сама создам нужный фон (и зазвучала лиричная мелодия, гениально извлекаемая кем-то из невидимого клавишного инструмента). Вы воспринимаете нашу среду как туман, и это идеальная природная маскировка для нас. Да, вы не ослышались, я уже несколько раз повторила: «нас». Потому что нас невообразимо много и, в то же время, мы – единое целое; без всяких обязательств и глупых договорённостей друг перед другом. Например, не я оголяла вам руку до кости, но присутствовала при этом и вбирала в себя ваши болезненные переживания, романтичный и рассудительный Валентин.
Егоров прижал пальцы к правому виску, не в силах представить себе такой союз, обосновавшийся в этом тумане. Когда-то давно Валентин принял от матери в свой багаж знаний такую христианскую догму, как неделимое единство бога-отца, бога-сына и святого духа, и до сих пор держит в себе эту непонятную истину с уважением, поскольку она служит неким опознавательным клеймом в русском человеке. Он догадывался, что такое восприятие, может быть оскорбительным для людей набожных, поэтому никогда его и не афишировал. Несколько раз Валентин задумывался о Святой троице с целью принять это понятие глубже, но душа лениво противилась этому, а разум и вовсе отказывался воспринимать, и Бог оставался для Егорова грозной и доброй, с невообразимым идеальным разумом, космического масштаба монолитной сферой. И поэтому Валентин боялся даже начинать размышления о только что услышанной структуре, но, как часто бывает: сознание побаивается, а остренькие мысли сами невольно пробиваются из этой невнятной опаски.
– Но-о…, – подбирая слова, формулировал одну из таких мыслей Валентин, – а Иван… – сын бабы Пани, тогда как…? Все усопшие тоже с вами? Мне ведь предлагали встречу и с родителями, и с Маргаритой….
Дама приподняла ближнюю к Валентину руку, как бы прерывая его вопросы, плавно повела обнажённым плечиком в сторону собеседника, и казалось, что вот-вот откроется за волосами её лицо, но в последний момент она замерла и, с небольшим волнением, проговорила:
– Не думайте больше о таких мрачных, объёмных и неведомых вам понятиях. Никакого царства мёртвых здесь нет. И, пожалуйста, успокойтесь. Ваши ожесточённые попытки выдумать себе всякие невозможные вещи могут принести вам нехорошие последствия. Я и так уже…, признаюсь честно, проглядела у Михаила Анатольевича микроинсульт, который ещё неизвестно каким образом скажется в будущем. А про Ивана…, откроюсь вам без утайки: он был одним из гостей, который с трепетом и огромной благодарностью принял наше приглашение, а сейчас он находится там, где ему и положено быть. Мы имеем возможность приглашать любого…, даже этого тирана о котором вы подумали, – рассмеялась она и сказала: – Но, мы же не бродячий цирк, а вы человек разумный, чтобы требовать от меня выполнение такой несуразной прихоти.
– Простите. Это действительно была шуточная мысль, – стыдливо извинился Егоров, а женщина обратилась к нему с кокетливым весельем:
– Когда же вы осмелеете уже, наконец, Валентин, и начнёте ощущать себя хозяином. Ведь если разобраться, то это мы у вас пребываем в гостях. Да, мы своевольные, с кучей невероятных сюрпризов, но вы уже знаете, что завтра от тумана не останется и следа, так чего же вы такой зажатый? Расслабьтесь, прошу вас.
– Вашу просьбу невозможно выполнить, – проговорил Егоров с грустью. – Тем более, вы завтра покидаете нас. Мне следует принимать, что я нахожусь сейчас на рубеже, за которым начнётся новая жизнь. Словно прилежный ученик, я впитываю в себя каждое ваше слово, как доказательство вашего пребывания у нас. Вы же сами видите, что происходит во мне; одни только думы о царстве мёртвых не оставят меня теперь в покое никогда.
– Не оставят, это правда, – с сочувствием подтвердила невероятная дама и заговорила ободряющим тоном: – Но хочу вас поправить. По вашей же религии, все те, кто покинули этот мир, они не мёртвые, а усопшие. Родственное значение этого понятия – уснувшие, а значит, разбудить их можно в любой момент. Но, Валентин Владимирович, не лукавьте. Вы сейчас взволнованы живым человеком, а точнее, женщиной. Я, собственно, и пригласила вас, чтобы поговорить об этом. Но для начала, я хочу, чтобы вы избавились от побочных мыслей, которыми вы уже третьи сутки мучаетесь. Перестаньте терзать себя вопросом: – «Что же представляет собой туман на самом деле?». Прямого и однозначного ответа вы никогда не получите. Я вас понимаю, и мне приятно ваше мальчишеское рвение в совокупности с острым умом взрослого человека, познать что-то такое, чего вы и сами…, давайте сознаемся честно, побаиваетесь до безумия. И если совсем уж откровенно, то и не надеетесь узнать. По-своему, вы мудры Валентин Владимирович, поскольку не только на подсознательном уровне уверены, что к знаниям этим ваш разум никогда не будет готов, но и в душе вы желаете, чтобы эта загадка осталась не разгаданной. Эта хорошая самооценка, которая заслуживает глубокого уважения. За все эти качества вы мне и приятны. Я, как маленькая частичка вторгнувшегося сюда тумана, можно сказать, полюбила вас и устроила это свидание, – призналась она, замолчала и провела рукой по своему изумительному наряду, а потом произнесла, как показалось Валентину, с актёрским вдохновением: – Туман – …обман. Какая глупенькая рифма, не имеющая сейчас к нам никакого отношения. Разве у вас ещё осталось ощущение, что вас обманывают?
– Нет, – робко ответил Валентин, сложив ладони лодочкой, зажал их между колен, как провинившийся школьник, и проговорил тихо: – С самого начала было ощущение, что меня чему-то учат…, а вернее, подсказывают. Каким-то волшебным образом пытаются вложить в меня что-то такое, что я когда-то знал, но давно уже растратил и потерял.
– Ну, зачем же так грустно, мой друг, – засмеялась она и заговорила оживлённо с какой-то ветреностью: – Но, в общем-то, вы в правильном направлении воспринимаете эту, случившуюся с вами аномалию. А согласитесь, что ту-ума-ан (произнесла она напевно) – звучит красиво, но у людей почему-то это название вызывает в сознании зловещий оттенок, а ведь, по сути, туман – это облако, которым вы иногда любуетесь с земли и воображаете, что в нём может скрываться что угодно. Но, впрочем, я немного увлекаюсь и отвлекаю вас. Вы находитесь совершенно в другой атмосфере, где нет никакого привычного испарения воды; влага здесь искусственная, но безопасная для вашего организма. Перед вами всё это время было что-то вроде эффектного занавеса, который к тому же являлся хорошим пособием, чтобы продемонстрировать вам, как, лишившись основного чувства, человек обнаруживает в себе затаённую до этого внутреннюю силу, способную бороться с любым страхом.
В её голосе появились печальные нотки. Валентин внимательно слушал, хотя пару раз надолго прикрывал глаза, словно мучался от усталости, но на самом деле, бегло вспоминал свои прогулки по туману со всеми впечатлениями и чувствами.
Дама положила руки перед собой руки, сцепила пальчики в замок и заговорила тише:
– Как я уже сказала: мы единая сфера, как, допустим к сравнению, ваше тело, ваш организм и всё что находится внутри его. С каждым нашим выходом в человеческое бытие мы пополняемся, богатеем, как удачливый игрок, сорвавший в казино приличный куш. Но умоляю, не спрашивайте, в чём именно состоит наш выигрыш. Это будут долгие и непонятные для вас объяснения. Я только хочу признаться, что «сфера», уходя, оставляет на зелёном сукне и щедрые чаевые. …Ах, простите, я слишком болтлива и забегаю вперёд. Мне не следовало дарить вам ещё и эту интригу, когда вы и так пребываете в насыщенном всякими чувствами и мыслями состоянии. Это всё от симпатии к вам, Валентин. Забудьте. Забудьте, что я сейчас наговорила, и поклянитесь, что не станете задавать мне по этому поводу вопросы, потому что ответов на них у меня нет. Я просто в целом знаю, что вас ждёт хорошее продолжение жизни, а конкретные детали и эпизоды из будущего даже мне не известны.
– Конечно же, это игра. Я и сам вовлёкся в неё с самого начала с большим азартом. А сейчас вы со мной разыгрываете красивую заключительную партию, за которую я испытываю только благодарность, – высказал Валентин вслух плавно пришедшую к нему мысль, разумно посчитав, что скрывать её нет никакого смысла, и сказал: – Вы правы; мне не осилить и полученных уже от вас знаний, так куда же ещё глубже залезать. Я обещаю, что не буду больше расспрашивать вас о сущности тумана, но позвольте обсудить с вами некоторые странности, которые уже со мной произошли.
– Это с удовольствием. Я ведь и встречаюсь с вами, мой милый Валентин, для таких обсуждений, – откликнулась прекрасная незнакомка.
– Одна из странностей, как раз, и заключается в вашем приглашении меня сюда, – немного задумчиво заговорил он, массируя пальцами мочку уха. – Как-то… невежливо с моей стороны получилось…. В глазах подполковника я рассмотрел какую-то теплоту, но не догадался ни о каком приглашении. Потом мне ничего не стоило остаться в квартире Зиновьевых, тем более что я вроде бы заранее и не настраивался идти к себе переодевать куртку. Даже признаюсь, что я не рассчитывал уже на подобные встречи в тумане, и когда вышел во двор совсем не думал об этом. Получается, что я чёрствый и невнимательный человек, раз отнёсся к этой неожиданной встрече как к случайности.
– Пусть. А почему бы и не случайность? – успокаивающе поддержала его загадочная женщина, скрывающая до сих пор от него своё лицо. – Так, даже романтично. Приятная случайность – это неизменная спутница романтики. Примеров можно привести множество, …и вот вам один из простеньких, в котором чётко просматривается различие между запланированным действием и случайным. Куда приятнее пробуждаться нежданно и неспешно под лучик солнца, который сквозь оконное стекло ласкает ваше лицо, чем подскакивать от идиотского дребезжания будильника. В том и другом варианте пробуждение естественно, но только в первом случае присутствует блаженная случайность. Случайность – это, вообще, дар, посылаемый человеку свыше, который он небрежно потом называет: сложившимися обстоятельствами. Вы, Валентин, конечно, готовы были остаться там, на кухне, но вспомните те сентиментальные слёзы, которые предательски скопились в ваших глазах и готовы были их покинуть. Неужели вы думаете, что волнение в душе вызываете вы сами? Да, человек наделён чувствами, но предметы, пейзажи, звуки, запахи и обстановка в целом, окружающая его, так же чем-то наполнены. Вам никогда не казалось, что всё это окружение…, так сказать, чем-то пропитано, но пропитано не вами, – не людьми? Поверьте, что лишь объём и качество чувств, заложенных в потенциале каждого человека отдельно, определяют яркость и ясность жизненной картинки, мелькающей перед ним. Возможно, я обрисовала вам идею не совсем складно и в общих чертах, но на этом фоне я хотела бы вам заметить следующее: что это я выманила из вас там, на кухне, те сентиментальные слезинки, вот таким щелчком (и женщина плавным движением кисти изобразила нечто похожее на запуск невидимого бумажного самолётика). Ну, согласитесь, что это самый оригинальный способ оторвать вас от одной женщины и вызвать на случайное свидание с другой. Вы не поверите, я даже немного стыжусь, что ненадолго украла вас у добросердечной Милы, но мне очень хотелось доставить вам разнообразия, которого вы заслуживаете. Вы рассудительный, добрый, и пока ещё остаётесь человеком одиноким, поэтому нам позволительно и полезно такое свидание. Примите его как подарок, как приятное незабываемое мгновение в вашей жизни, а если хотите, вспоминайте это как сон. Ну, где вы найдёте больше впечатлений, надежд и уверенности, как не в беседе с незнакомой женщиной, тем более, наше необычное свидание не будет иметь продолжения; оно первое и, одновременно прощальное. А какая прекрасная, мучительная и никогда не умирающая интрига будет жить в вас до последнего вздоха после этой нашей единственной встречи. Вы желаете сейчас рукой нежно отвести мои волосы, чтобы увидеть моё лицо, но в тоже время, понимаете причину своей нерешительности и точно знаете, что никогда так не поступите. И разве эта внутренняя борьба, которая происходит внутри вас, не возвышает, так называемую вечную женскую тайну, которую пытается познать мужчина?
Наступило затишье, но ненадолго, а потом прозвучал серебристый задорный женский смех, закачались волнистые волосы, и опять полилась речь:
– Вы шокированы. Но я случайно превратилась в такую болтушку, хотя… вам, Валентин, следует привыкать к этому, если хотите переплести свою судьбу с судьбой Милы. Рядом с приятным и любимым мужчиной женщина становится ужасно разговорчивой. Я хочу, чтобы вы оставались таким же приятным человеком, каким я узнала вас с первых минут, ещё тогда, когда вы первый раз заблудились в тумане. А теперь давайте поиграем по-настоящему, – предложила она и выжидающе ждала хоть какой-то ответ от Егорова.
Валентин, действительно, был слегка шокирован, но не количеством сказанного незнакомкой (своеобразный конспект услышанного он прилежно и чётко уже держал в своей памяти), а заворожён он был в целом её речью и голосом. Он готов был бесконечно слушать её, не перебивая.
– Вот уже третий день, я настраиваю себя к любым неожиданностям, – собрался он, наконец, – но каждый раз, когда захожу в туман, словно ребёнок, поражаюсь новыми сюрпризами и цепенею. Простите, меня за это. Я, конечно же, попробую принять ваше предложение, но боюсь, что как игрок я вас разочарую.