Элтэнно. Хранимая Звездой
Рукопись несбывшихся ожиданий. Теория смерти
– Милка? Что с тобой, Милка? – ещё успела услышать молодая женщина, прежде чем обмякла в объятиях побледневшего Саймона. Мила не знала, не видела, не чувствовала, как её тело трясёт и как закатились её глаза.
– Милка. Милка, да что же это опять? – тревожно шептал Саймон, укладывая Милу в постель. Он знал, что не может помочь сам, но не понимал, что ещё ему делать. Звать на помощь профессора Аллиэра? Мчаться к целителям, которые в прошлый раз сказали, что больше никакой помощи Твари не окажут? Оставить подругу одну?
– Проклятье! – ругнулся Саймон в сердцах, но тут молодая женщина начала немного приходить в себя.
– Саймон? – слабо простонала Мила, и Саймон, присев возле неё, взял её холодную ладошку в свою.
– Да, я это.
– Саймон, мэтр Тийсберг умер. Он умер. Я одна! Одна!
Мила заскулила так громко, что Саймон невольно испуганно посмотрел на стену. За ней находились основные помещения кафедры. Профессор Аллиэр мог всё это услышать.
– Ты не одна, я с тобой.
– Одна! Умер!
После этих криков Мила вдруг обхватила голову руками и, сжавшись в калачик, вновь утратила способность воспринимать происходящее. Она начала нести какую-то чушь – вроде бы слова, но среди них не было ни одного понятного. Саймон перепугался вусмерть. Пожалуй, не потеряй Мила сознание в очередной раз, он бы всё же побежал за помощью. Но молодая женщина затихла и вскоре начала дышать ровно и спокойно, как если бы спала. Даже губы её порозовели.
Зато теперь Саймона потряхивало. Он долго сидел возле Милы, не сводя с неё глаз, над чем-то напряжённо думал и периодически поправлял на молодой женщине покрывало. Как и в прошлом году, август выдался более чем прохладным. А затем, ни с того ни с сего, Саймон резко поднялся на ноги и, рывком открыв дверь, вышел на улицу. Звёзды светили совсем ярко. Стрекотали сверчки. Затемняя силуэт луны, в небе прошмыгнула то ли птица, то ли летучая мышь. Вот полёвка испуганно пискнула, это её едва не раздавил мужской сапог. Саймон решительно ступал к главному входу на кафедру, не обращая на такие мелочи внимания, и без тени сомнений принялся энергично дёргать за шнурок колокольчика.
– Саймон Сильвер, – как ни странно, практически сразу открыл ему профессор Аллиэр. Несмотря на позднее время, одет декан был как полагается и сонным отнюдь не выглядел. – Что привело вас ко мне?
– Дело.
– Хм?
– Я согласен, профессор. Я готов поиграть в кошки-мышки, но нет, не за деньги и не за помощь на экзаменах.
– Только не говорите мне про порыв альтруистских чувств. Вот в эту чушь от вас, лер Сильвер, я ни за что не поверю. Люди с интеллектом себе такого не позволяют.
– Да уж, альтруизм мне не присущ, – смело посмотрел Саймон в алые глаза тёмного эльфа. – Поэтому мне нужно то, что академия может сделать, а я сам нет.
– И что же это?
– Найдите способ излечить лер Свон от её головных болей так, чтобы она на меня не подумала. Получится – я в вашем распоряжении.
– Значит, у неё снова? – задумчиво осведомился профессор Аллиэр. – Уже в третий раз на моей памяти.
– А на моей в пятый, – сухо сказал Саймон, прежде чем требовательно посмотрел на своего декана. – Так мы договорились?
– Хм. Сперва я должен обсудить это с господином фон Дали, но, думаю, да. Наш штатный целитель…
– Он не должен к ней даже близко подходить! Я видел, как он работал с лер Свон в прошлый раз. Ненависть мало способствует профессионализму, поэтому я не хочу, чтобы её лечил кто-то из местных.
– Хорошо. У нас здесь вскорости ожидается церемония прощания с одним из сотрудников, так что ожидаемо, что академию посетит кто-то особенный. Например, очень способный маг‑целитель.
Не став ничего говорить, Саймон просто кивнул и ушёл.
«Дурак, – думал он при этом сам про себя. – Самый настоящий дурак – именно так сказала бы про меня моя родня».
***
Неторопливо шагая к выходу из Башни Мудрецов, Шао Хаотико смотрел только перед собой, однако от его внимания не ушло любопытство в глазах юного стражника. Роскошное одеяние, а в особенности магический жезл привлекли внимание этого юноши. Молодому воину стоило большого труда отвести взгляд от лучшего мага империи.
«Ещё такой молодой, ещё так много не познано им, – с лёгкой завистью подумал Мастер, меняющий материю бытия, прежде чем с грустью размыслил. – И всё же удивительно другое. Узнав столько тайн вселенной, по сравнению с кем-то ещё я по‑прежнему могу считаться лишь несмышлёным мальчишкой».
Пожалуй, столь уничижительные мысли пришли к Шао Хаотико исключительно по причине только что произошедшего. Согласно приказу императора две сотни наиболее способных юношей уже почти год как познавали в Башне Мудрецов языки стран варваров. Их старания привели к тому, что они достаточно бегло изъяснялись со своими учителями – пленными из захваченных городов за Великой Имперской Стеной, и даже начали осваивать азы письменности. Последняя давалась им, правда, с огромным трудом. В отличие от языка просвещённой империи языки варваров не предполагали, что одна буква алфавита означает всего одно произношение. От того, как буквы стояли в слове, звучание менялось кардинально. Любое произнесённое слово можно было записать совершенно разными способами. И ладно бы только это, но нет. Значение слов зависело от написания. В империи одинаковые по звучанию слова с разным смыслом были редкостью – у варваров их оказалось чрезвычайно много. А ведь ещё разные диалекты. Конечно, подобное вносило жуткую сумятицу.
Из-за того, что единства в языках стран варваров не было и из-за всех прочих лингвистических недостатков, Шао Хаотико к своему стыду пришёл к выводу, что сам всего за год не смог бы достигнуть таких высоких результатов в учёбе. В силу возраста ему уже была присуща некая косность мышления. Однако, вынужденно он отчитал юнцов.
– И это всё, на что вы способны? Вы должны были стараться, а не тратить время впустую! – грозно прикрикнул он. – Даже собаки и то показали бы себя лучше.
Молодые люди всецело ожидали похвалы за свои старания, а потому на их лицах отразились страх, недоумение и глубокая обида. Но достойное воспитание сыграло свою роль. Покорно признавая вину, они преклонили колени, а их наставник суетливо залепетал, что выдаст нерадивым ученикам по дюжине палок каждому, раз Мастер, меняющий материю бытия, остался так недоволен ими.
– Они заслуживают по две дюжины палок, – проскрипел он как можно недовольнее и, выказывая так своё презрение, развернулся, чтобы уйти не прощаясь.
Вот только в глубине души Шао Хаотико чувствовал другое. И при этом невольно размышлял, что далеко не двумя дюжинами палок следовало бы удостоить его самого. Муки самобичевания за прошедшие месяцы нисколько не утихли, они ничуть не сделались меньше.
«Раз это мой ученик не справился с тем, чтобы доставить Путеводную Звезду на Небесную гору, то его промах всецело моя вина. Я учил и воспитывал Сэо Литаня с малых лет, я посчитал, что он готов, это я просчитался!» – изводила совесть лучшего мага империи хлеще кнута палача. И да, мучила она его намного больше так и не раскрытой тайны или же жажды мести.
Если же говорить обо всём этом подробнее (а момент как раз подошёл), то Шао Хаотико хотелось достоверно знать, что произошло с его учеником. Он неистово желал понять по какой причине тот не смог завершить свою миссию и погиб на чужой земле. И отсутствие возможности узнать всё наверняка привело к тому, что, ступая к воротам, ведущим прочь из Башни Мудрецов, маг по новой начал прокручивать в своей голове ход событий прошлого.
«Быть может, в своих прежних размышлениях я не сумел увидеть некий важный фрагмент головоломки?» – подумал он, прежде чем поднял из своей памяти события, за которые нынче расплачивалась вся империя.
«Началось всё с принятия решения. На этой развилке будущего мы ужасно сглупили, – определил Шао Хаотико поворотный момент. – Нас напугало, что благоприятное время для ритуала призыва Путеводной Звезды на нашей земле подошло бы только спустя семь лет. Предстоящие годы ожидания сделали соблазнительным риск отправить в запретное странствие четырёх избранных магов. Именно с этого момента над нами нависла длань смерти».
Прикрыв глаза, Шао Хаотико попытался унять частое сердцебиение. Все те, кто погибли, были не просто дороги ему – в стране мёртвых они заняли его место. Это ему было бы суждено, если бы не проклятая калечная нога, прокладывать путь по ту сторону Великой Имперской Стены. Но император остался непреклонен – он отправил вместо Шао Хаотико других, и все эти маги были теперь мертвы.
Весельчак Лио Шань оказался самым неудачливым. Он едва спустился с Великой Имперской Стены, как был расстрелян стражей варваров. Это видели наблюдающие за спуском патрульные, и они же доложили про смерть. А через два дня погиб Дао Мэй – старинный друг и верный товарищ Шао Хаотико. Решение испытать судьбу и войти в чужой город стоило ему жизни. Из всего полезного, что он успел совершить, так это рискованная отправка магического вестника из каменного мешка, куда его заключили. Сообщение Дао Мэя содержало в себе предупреждение для других посланников. Однако, для Ли Даото было уже поздно. Кристалл его жизни погас, едва император приказал оповестить оставшихся в живых избранных.
Шао Хаотико признавал – никто не ждал, что юный Сэо Литань сможет больше остальных, ведь жребий определил для него особо трудный путь. Юнцу предстояло тайно добраться до земель, где, судя по старым картам, селились племена зеленокожих воинственных дикарей, называемых орками. И помощи ждать ему было неоткуда. А потому вследствие уже произошедших смертей император, скрепя сердце, отдал приказ готовиться к войне – страх перед долгими семью годами ожидания вынудил его даже к этому.
«Всю империю из-за Погибели охватила ужасная паника. Люди желали, чтобы император их успокоил, и он принял своё решение. Да, оно оказалось страшным. Но жить целых семь лет и ничего не делать выглядело для нас тогда ещё страшнее. Подобное казалось непростительным поступком, ибо наша земля наливалась ядом, она уходила под землю и никак нельзя было сказать, что останется от империи за такой долгий срок. Решение силой добраться до ближайшего из мест, где будет возможно намного раньше совершить ритуал призыва Путеводной Звезды, казалось единственно верным, но… Как же мы ошибались! Лучше бы мы дождались, лучше бы мы провели ритуал призыва на своей земле! – от испытываемых им эмоций, деревянная нога Шао Хаотико застучала по плитам пола ещё звонче.
Увы, на тот момент мысли Шао Хаотико и обоих советников были совсем другими. Их подстёгивал страх, что Сэо Литань не справится. И по этой причине, хотя кристалл его жизни ярко горел, войска начали выстраиваться вдоль Великой Имперской Стены. В самый короткий срок там были собраны десятки сотен мужчин. Пусть за две тысячи лет Империя Золотого Паука порядком забыла о военном искусстве, со стороны этого было никак не сказать. В достатке оказалось оружия, все кузни нынче ковали его. Нашлись и те, кто начал муштровать ополченцев, делая из крестьян настоящих воинов империи. Собранные войска тренировали на износ, так как все знали – отдать приказ к наступлению император может в любой момент. Однако, этого всё не происходило. Император вынужденно ждал. Словно чтобы насмеяться над правителем, удача взяла и повернулась к последнему избранному магу лицом.
Шао Хаотико вспомнил, как в те дни не мог оторвать взгляда от кристалла жизни Сэо Литаня. Он вспомнил, как тревожно переглядывался с советниками. Все они ждали смерти, но к ним в свой срок приходили только весточки. Наконец, приближённые императора расслабились настолько, что даже стали подшучивать на эту тему. Юмор был дурной, конечно, но разве не чудо, что до нужного для совершения ритуала места Сэо Литань добрался всего за одиннадцать месяцев? Он не погиб, как прочие опытные маги, а достиг цели и даже почти на пять недель раньше, чем только можно было ожидать. А, самое главное, благодаря чему! Или, вернее, кому. Всё получилось только по той причине, что двадцать два года назад некий ловкий подданный империи тайком прокрался за Великую Имперскую Стену, а после не только породил Анну Вэст, но и научил дочь как постыдному воровскому ремеслу, так и благословенному языку своей родины.
«Ирония судьбы, – стиснул зубы Шао Хаотико. – Испытав мальчишеский порыв, Сэо Литань спас эту женщину от гибели, а она взяла и погубила весь мир».
Сперва всё виделось чудом. Впечатлённая тем, что ей, презренной воровке, спасли жизнь, Анна Вэст признала Сэо Литаня своим хозяином до конца дней и впоследствии стала его проводником. И да, не зря он согласился на её помощь, эта женщина действительно могла многое. Анна знала земли варваров, знала их языки, обычаи – она была среди этих людей своей и обладала полезными навыками. Но, не иначе, лишь надежда на жирное будущее в Империи Золотого Паука грела коварную женщину, только по этой причине она, рискуя жизнью, провела своего спутника через пять разных стран. О да, шестьюстами презренными способами воров добрались Анна Вэст и Сэо Литань до гиблых земель орков, где, выждав нужный час, совершили ритуал призыва Путеводной Звезды.
«Могу ли я винить Сэо Литаня, что после стольких ужасов, выпавших на его судьбу, он всецело доверился той, что так умело притворялась в верности?» – Шао Хаотико всерьёз задумался, но по-прежнему не смог найти однозначного ответа. Ведь на обратном пути долгие девять месяцев Анна сопровождала Сэо Литаня так, что вновь нисколько не вызвала к себе подозрений. Лишь когда до Великой Имперской Стены осталось совсем немного, презренная совершила своё чёрное дело и выкрала Путеводную Звезду.
«Что надоумило её на это? Зачем она повезла Путеводную Звезду обратно в Верлонию? – изводило незнание Шао Хаотико.
Великому имперскому магу было доподлинно известно только то, что Сэо Литань шёл по следу воровки, не отставая ни на день пути. Об этом лучший ученик Шао Хаотико рискнул сообщить, отправив магического вестника с сообщением раньше времени. В своём послании юноша кратко описал свои старания и добавил напоследок: «Я уверен в том, где найду Путеводную Звезду, и поэтому клянусь, до завтрашнего заката она вновь будет в моих руках».
«Такая убеждённость в голосе, – устало подумал Шао Хаотико. – Неудивительно, что я не спал всю ночь, ожидая нового сообщения. Мне пришлось даже весь последующий день провести подле умирающего императора, чтобы радостная весть всё же успела дойти до него. Великие стихии, как же мы жаждали услышать, что Путеводная Звезда отыскалась! Но произошло совсем другое – сперва умер император, а затем и кристалл жизни Сэо Литаня вдруг погас. И отчего так произошло?».
Увы, ответа на этот вопрос у лучшего мага империи не было. А как бы он хотел его получить!
Глава 11. Испокон веков люди попадаются в одни и те же ловушки
У студентов закончилось первое занятие и теперь они всем скопом, словно бараны, ведомые опытным пастухом, направлялись на главную площадь, где должна была вот-вот начаться церемония прощания. Мэтр Тийсберг прослужил в академии аж двести двадцать семь лет, он взрастил знания в умах многих поколений.
«Подобное нельзя оставить в тишине», – справедливо рассудил ректор. Однако, далеко не все поддерживали его точку зрения. Аристократы в общественную библиотеку заходили редко, а потому они не были знакомы с «какой-то там обслугой простолюдинов». Если же говорить о студентах попроще, то характер так и не обзавёдшегося семьёй мэтра Тийсберга в последние полвека из неприятного сделался совсем несносным. Быть может, внуки или правнуки превратили бы его в доброго дедушку, но старик даже внучатых племянников похоронил давно, а потому прозвище «Книжный брюзга» прочно прилипло к нему.
Из-за этого массовость и торжественность мероприятия угнетали нынешних слушателей академии, многие из них откровенно ворчали. Не прельщало присутствовать на церемонии прощания и Вигора Рейна. Причём он был настолько раздосадован этой необходимостью, что жаждал поделиться с кем-нибудь своим раздражением и именно что в крепких выражениях. Вот только не с кем ему было в таком ключе беседовать. Из всех студентов вокруг разве что Тварь от матерных словечек не морщилась.
«А почему бы не подойти к ней? Коли отмыть, так опять баба ладная», – наконец рассудил он, а всё потому, что выглядела сегодня молодая женщина не так паршиво как обычно. Это обстоятельство послужило тому, что Вигор вдруг вспомнил те времена, когда был не прочь потискать эту девчонку. Он даже усмехнулся, представляя, как было бы хорошо, подходя, шлёпнуть Тварь по попке, но до такого дело не дошло разумеется. Пристраиваясь ближе, Вигор всего-то забрюзжал:
– Вот сука. Смотать бы отсюда, да Милка? Захера нам пялиться на этого дохлого хрыча?
– Это ты не у меня, – с недовольством повернулась молодая женщина в его сторону, – а у мэтра Ориона спрашивай. Вон он стоит.
– Караулит гад, – тут же мрачно буркнул Вигор.
Мэтр Орион действительно подкарауливал студентов своей группы. Он стоял у разветвления коридора и бдительно следил, чтобы никто из них не вздумал повернуть в сторону служебного выхода. Старшему преподавателю кафедры сглаза и проклятий было прекрасно известно с какими самородками нынче свела его жизнь.
– Ну, тебе не в первой от караульных драпать, хвост поджав. Так что давай, беги, щеночек, – со злой усмешкой поддела Вигора Тварь, прежде чем развернула лежащий на сгибе её руки меховой плащ и несмотря на жару накинула его себе на плечи. По коридору тут же пахнуло вонью тухлятины. Такой накидкой побрезговали бы даже самые нищие из нищих, а потому неудивительно, что Вигор невольно отшатнулся.
– Мать твою, ну и вонища, – скривился он. – Чесноком после водки и то закусывать приятнее. Сука, да от твоего плаща несёт хлеще, чем от выгребной ямы! Нахрен сама моешься, коли такое на себе таскаешь?
В глазах Твари промелькнуло неподдельное удивление, и, будучи умным, Вигор быстро смекнул, с чем оно связано. Он хмыкнул и, приглушая голос, сказал:
– Детка, я опустившихся бродяг не раз видывал. По запаху ссанья сразу понятно, что за свинья перед тобой. У них все портки в дерьме и изо рта дерьмом несёт. А ты, ну-ка, давай улыбнись, – Тварь ещё крепче поджала губы, и он хохотнул, прежде чем зашептал совсем тихо. – На невольничьем рынке бабу с такими зубами за хорошие деньги продать можно. Так что ты это только для вон той братии, – кивнул он в сторону аристократов, – замызганная зверюшка. А меня размазанной по роже грязью не отпугнёшь. Давай как‑нибудь вечерком встретимся, я тебе спинку потру, э?
– Да тебе прочие бабы совсем не дают, что ли? – злобно уставилась на него Мила. – Иди давай куда шёл, только от меня держись подальше.
– А что, жаловаться нашему декану на меня побежишь?
– Не-е, Вигор. Это ты ко мне жаловаться на жизнь прибежал. Уважить мёртвого для тебя что, проблема такая?
– Ага, проблема. Коли похрен мне на этого дохляка даже при жизни было, то и…
За таким разговором Вигор и Мила не заметили бы, что уже совсем близко к развилке коридора подошли, но тут мимо них протиснулся Вильям Далберг.
– Пропустите! – грозно потребовал он и, юркнув ближе к мэтру Ориону, с возмущением произнёс, нисколько не понижая голоса: – Соизвольте сообщить, отчего я обязан стоять со скорбным ликом на главной площади, да ещё с самого утра? Быть может, я потому и выбрал для себя факультет Чёрной Магии, что на живых, а уж тем более на мёртвых людей, мне как-то… плевать.
«Вот!» – говорил взгляд Вигора, когда он самодовольно посмотрел на Милу.
Собственно, этот взгляд позволил ему заметить, что их группа как-то сама собой потянулась к куратору. Аристократы и простолюдины словно вспомнили, что не только на бумаге составляют одно целое. Они уверенно приближались к мэтру Ориону, будто он был магнитом, и даже Тварь вдруг стала выглядеть частью команды.
– Да-да, – ещё издали занудел знакомый ноющий голос Натана Ворка – бастарда некоего родовитого ловеласа. Денег от батюшки ему не досталось, зато капризного характера с лихвой. – Мэтр Орион, вот из-за того, что мэтр Тийсберг на работу не выходил, я книги своевременно сдать не смог. Мне теперь могут штраф выписать, а ему-то на том свете хоть бы хны. Он мне, понимаете, жизнь испортил, поэтому не хочу я на площадь идти. Ну никак.
– На площадь идут все, – строго сообщил мэтр Орион.
– Зачем? Это время я мог бы потратить с большим толком, – недовольно фыркнул Николас Дорадо. – Может, то, что на могилу будут возложены цветы от моего имени, сгладит моё отсутствие?
– Демоны побери, да что там цветы? Хотите я оплачу могильную плиту со статуей в полный рост, только лишите меня этого сомнительного удовольствия стоять истуканом во время идиотских речей.
– Лер Далберг, рад, что вы отстояли своё наследство, но этот вопрос не обсуждается, на площадь идут все! – с угрозой повторил мэтр Орион. – И вести вы себя будете прилично.
– Скажите это нашей Твари!
– Вот в отличие от вас в лер Свон я уверен.
При этих словах мэтр Орион указал подрагивающей от испытываемой им злости ладонью на ведущие в холл ступени. У их подножия обслуга раздавала студентам белые розы, и, к удивлению Вигора, Тварь как раз брала одну из них. Он даже не заметил, как она ушла.
– Тварь в принципе не может вести себя прилично. Её давно пора отправить в зверинец, несколько клеток ведь до сих пор пусты. Не зря, наверное, – напоказ громко усмехнулся Антуан Грумберг, прежде чем тоже начал спускаться по лестнице.
Вигор заметил какой нехороший огонёк промелькнул в глазах мэтра Ориона. Ему даже почудилось, будто он слышит: «Вообще-то свободных клеток несколько, на вас тоже хватит, лер Грумберг. Вообще на всю вашу группу мест в зверинце хватит». Но, само собой, ничего такого куратор их группы не произнёс.
***
Мила очень надеялась, что раз им раздали цветы, то у неё всё же получится подойти к покойному мэтру Тийсбергу так, чтобы рассмотреть каждую чёрточку его лица. Ей хотелось в последний раз посмотреть на старика, запомнить его, но, увы, церемония прощания такого не предполагала. Тело лежало на дровяном помосте достаточно далеко от студентов. Миле был виден только огромный иллюзорный портрет библиотекаря. А какое Миле было дело до портрета? Какое дело до речей Олафа фон Дали, если она хотела сказать свои, так и рвущиеся из груди слова?
Молодая женщина очень расстроилась. Она крепко держала розу и ненавидела её всем сердцем. Тело мэтра Тийсберга вот-вот должен был поглотить огонь. Уважая пожелания покойного, его останки руководство академии обязалось не захоронить, а сжечь и развеять с самой высокой башни Вирграда. И всё же…
«Я всё понимаю, – со злостью думала Мила, – вот только мне так хочется прикоснуться к его руке в последний раз!».
Увы, уж ей ли было не знать, что далеко не все человеческие желания могут быть исполнены судьбой. А потому перед тем, как вспыхнуло погребальное пламя, Мила всего‑то вслед за всеми остальными подняла свою розу повыше. Цветок тотчас обратился в тонкую белую свечу с золотистым орнаментом, а мгновением позже фитилёк на ней затрепетал фиолетовым огоньком. Свеча истаивала неправдоподобно быстро. И когда воск оплавился настолько, что превратился в крошечный огарок, от деревянного помоста и тела на нём не осталось совсем ничего. Затем прозвучали заключительные слова церемонии, после них студенты начали расходиться. Причём уходили они не толпой, каждая группа следовала за своим куратором, и напряжение мэтра Ориона спиной чувствовалось. Он как будто ждал чего-то совсем дурного от своих студентов, но по итогу на показное недовольство никто их них не осмелился.
– Наконец-то! – лишь демонстративно воскликнули некоторые из студентов, когда мэтр Орион дозволил расходиться.
– А вас, лер Свон, я попрошу остаться.
Уже готовая уйти Мила замерла и угрюмо уставилась на Люция Ориона. Настроение у неё было хуже некуда. Ей хотелось побыть в полном одиночестве, например, посидеть на берегу озера. Мила хотела вспомнить былые весёлые деньки с мэтром Тийсбергом, она хотела углубиться в себя, но… приказ есть приказ, вынужденно она осталась.
– Что-то не так, мэтр Орион?
– Ничего, лер Свон, просто вас вызывает к себе господин фон Дали.
– Меня? Ректор? К себе?
С тех пор, как Мила начала ходить словно живая иллюстрация к тому, как низко может пасть человечество, Олаф фон Дали вызывал её к себе всего дважды. Первый раз для того, чтобы ругать, грозить и возмущаться. Мила тогда на его тираду никак не отреагировала. Боясь, что любое сказанное ею слово аукнется втройне, она отвечала исключительно да или нет и только на те вопросы, в ответах на которые не сомневалась.
– Ну что мы молчите, как рыба? Вам хоть известно, в каком учреждении вы учитесь? – голосил тогда ректор.
– Да.
– А знаете ли вы, что… – тут было очень много сказано и под конец. – Вы позорите магическое сообщество!
– Нет.
– Нет? Вы считаете, что ходить вот так – это не позор?
– Это необходимость, – один единственный раз отошла она от односложных ответов.
– Ах это необходимость? – взвыл покрасневший от гнева Олаф фон Дали…
Да, слов в ту встречу прозвучало немало. И оттого удивительны для Милы были перемены. Когда ректор вызвал её во второй раз, всего где-то двумя неделями позже, то он уже нисколько не кипел на огне. Господин фон Дали с осторожностью интересовался, спрашивал, спрашивал. И особенно странными ей показались его последние вопросы.
– Пожалуй, спрошу напрямую. Лер Свон, по какой причине вы нужны академии?
– Эм-м, – замялась она, – я сюда поступила и хочу здесь учиться.
– Быть может, у вас есть ребёнок от какого-то высокопоставленного лица?
– Нет, – искренне удивилась она предположению.
– А вы сами?
– Что я сама?
Он посмотрел на неё как на полную дуру, а затем махнул рукой и отправил прочь. Мила была в смятении весь вечер после этой беседы, но ещё больше чудес принесла последующая учебная неделя. К её концу абсолютно все преподаватели прекратили возмущаться из-за её нелепого внешнего вида. Они оставили попытки выставить её прочь из аудиторий, они взяли и отчего-то смирились.
«Чего же теперь мне ждать?» – тревожила Милу мысль, когда она направилась к главному корпусу академии.
***
– Я крайне недоволен! – вдруг воскликнул Олаф фон Дали, и Найтэ искренне удивился.
– Чем вы недовольны? – даже нахмурил он лоб, так как никак не мог связать сказанное с тем, о чём они только что говорили. Но удивлялся он зря, это ректор так решил перескочить на совсем другую тему и всего-то.
– Да тем, в какое безобразие мы ввязались. Я вот, право слово, до сих пор успокоиться не могу. Вы не могли на другое договориться, что ли? Если бы приступы Милы Свон сделались более регулярными, у нас появилась бы возможность отчислить эту нахалку.
– А, вот вы о чём, – криво усмехнулся Найтэ, прежде чем равнодушно пожал плечами. – Если вы так недовольны, то всегда можете обсудить этот вопрос с лером Сильвером лично. Но моё мнение, его просьба очень удобна.
– Чем же?
– Во-первых, какая разница? Лер Свон по-любому будет отчислена. Во-вторых, хорошее состояние здоровья позволит ей намного дольше продержаться либо на каторге, куда её отправит суд за неуплату долга, либо в не менее примечательном месте, куда её упечёт молодой Грумберг. В-третьих…
– Нет, ну вы опять со своим чёрным юмором, а у меня нервы на пределе! – перебивая, прикрикнул Олаф фон Дали, как вдруг в кабинет постучались.
– К вам лер Свон, – угрюмо сообщил Вильям Брук, и его левый глаз дёрнулся.
– Пусть обождёт пару минут.
Секретарь с недовольством кивнул и скрылся за дверью. Найтэ, пока ректор на него не смотрел, украдкой зевнул. Ему сделалось так скучно на церемонии прощания, что его до сих пор морил сон. Однако, Олаф фон Дали, как и обычно, был энергичен. Ректор принялся дёргаными движениями убирать со стола рабочие документы, а после выразительно поглядел на тёмного эльфа.
– Знаете, я разыграю эту комедию. Я сообщу ей, что по желанию мэтра Тийсберга и бла-бла-бла, но, – поднял он указательный палец, – отведёте вы её к господину Неодиму сами. Он выходец из Алсмогской академии магических наук, лучший их выпускник за последние три века. Нынче он работает только с элитой, у него венценосные особы своей очереди приёма ждут, а тут… а тут мы вот такое безобразие к нему приведём. Позорище!
– Хм-м, так нашли бы целителя попроще, – опешил от известия Найтэ и не разозлился по полной только потому, что пухленький ректор немного смутился, а после, грустно вздохнув, и сообщил:
– Сам бы я так и сделал, но мне показалось правильным доверить этот вопрос нашему декану факультета Белой Магии, всё же его специальность.
– Так это профессор Нейр нам господина Неодима устроил?
– Да. И о том, кого ему довелось сыскать, он сообщил мне в самый последний момент. Поэтому всё, господин Неодим уже здесь и это он займётся лер Свон. Другое дело, что представите вы её ему сами. Я просто не смогу вынести взгляд этого человека.
– Угу. А я то есть смогу? – не сдержался Найтэ от сарказма.
– Конечно. Вы же сами то и дело твердите, что все люди для вас что-то примитивное и неприятное. Поэтому ничего с вами не сделается от недовольства ещё одного из нас.
Найтэ в возмущении скрестил руки на груди, но Олаф фон Дали преспокойно дёрнул за ленточку колокольчика. Из приёмной донёсся звон. Для Найтэ он звучал приглушённо, человек вообще вряд ли бы что-то смог услышать.
Едва колокольчик перестал звенеть, в кабинет вошла Мила Свон. Выглядела она растерянной, немного испуганной, но упрямо поджатые губы говорили о том, что молодая женщина готова вести борьбу не на жизнь, а на смерть.
– Нет-нет, там стойте. Не подходите ближе, не надо пачкать мой ковёр, – поморщился Олаф фон Дали, когда студентка хотела было подойти к его столу. – Я вызвал вас исключительно из-за мэтра Тийсберга.
– Мэтра Тийсберга? – удивилась Мила Свон.
– Да. Наш мэтр Тийсберг, покойся его добрая душа в вечном мире, всегда был человеком неравнодушным к чужим бедам. Вот и о вас он позаботился, хотя, видит небо, тут уж старик явно перестарался…
«Как же складно получается у нашего ректора лгать», – где-то на этих словах подумал Найтэ и мысленно попытался проанализировать, не навешена ли руководителем академии ему лапша на уши тоже. А Олаф фон Дали всё говорил и говорил. Не так много людей на белом свете могут на ровном месте отличную ораторскую речь произнести, но ректор Первой Королевской Академии привык к бесконечным выступлениям, а потому потчевал свою студентку только что выдуманной им историей, причём историей полной мельчайших подробностей.
«Нет, ну заслушаешься», – по достоинству оценил способности своего начальства Найтэ, как вдруг вздрогнул. Это речь о нём самом наконец-то зашла.
