Валерий Юабов
Долгая дорога
Моя ферма в Вудсайде была почти вдвое меньше первой – около 700 домов. Я недолго ею занимался, серьезных успехов добиться не успел. Пожалуй, самым большим успехом было одно знакомство.
Обходя новую ферму, я приметил красивый сад. Плодовые деревья, кусты роз, грядки – мне это немного напоминало ташкентский двор деда Ёсхаима. И немецкая овчарка – старая, спокойная – заслышав мои шаги, всякий раз подбегала к калитке. Но в саду было пусто, а в дом я не заходил. Ну и ладно, думалось, загляну потом. И вот как-то вижу: возится у грядок старый человек, судя по одежде – садовник. Я полюбовался, как энергично всаживает он лопату в кучу опилок, как ловко разбрасывает их по грядкам – и окликнул его. Старик тут же подошел, приветливо поздоровался. Я ошибся – это был не садовник, а хозяин дома. Леон Да Сильва оказался человеком простым, разговорчивым. Я похвалил сад, Леон сказал, что очень любит садоводство. «Но занимаюсь я не только садом, – сказал он. – Моя основная работа – с недвижимостью…»
Тут я тихонько охнул: надо же, наскочил на конкурента! А может, на партнера? Мой новый знакомый объяснил, что покупает чаще всего старые дома. Те, что требуют большого ремонта, а значит – больших затрат. Но он приводит дом в порядок с минимальными затратами. «Покупаю дешево, за наличные, сделку закрываю за месяц, реставрирую дом и продаю с прибылью. Пользуюсь услугами того же брокера, через которого купил дом. Для него – двойная выгода. Так что присоединяйся и ты». Мне понравилось это неожиданное предложение. Не теряя времени, я быстро кое-что подыскал – и через неделю-другую Да Сильва пожаловал в нашу с Дэвидом контору. Пришел в той же одежде, что работал в саду: старые рабочие брюки, рубаха с пятнами краски и шпаклевки… Это меня удивило. Представляю, насколько сильнее я удивился бы, если бы уже тогда знал, что передо мною – мультимиллионер, живое воплощение «американской мечты!»
Разумеется, узнал я об этом очень скоро. Время от времени у нас происходили деловые встречи. Но беседовали мы, конечно, не только о делах. Не могу сказать, что мы стали друзьями – у Да Сильвы были сотни таких знакомых, как я – но для меня это знакомство было, конечно же, необычным, я им даже гордился.
Разговаривать с Да Сильвой всегда было очень интересно. Он охотно рассказывал о себе. Потомок португальских эмигрантов, Леон в юности был моряком, в 1944 году приплыл в Нью-Йорк – и навсегда остался здесь. Женился, работал супером (управляющим) в многоквартирных домах. Работал на совесть – достаточно сказать, что свободные дни были у него только раз в году, на Рождество. У последних своих хозяев, очень богатых людей, купил первые четыре дома. Купил, практически не имея в кармане ни гроша, но на прекрасных условиях: четыре года выплачивал по 100 долларов в месяц. С того и началось. А потом стал покупать за наличные дома-развалюхи, реставрировал своими руками… Как – об этом я уже рассказал. В семидесятые годы у Да Сильвы было уже 34 многоквартирных дома – около 4 тысяч жильцов. А когда в восьмидесятые произошло то, что в истории американской недвижимости называется бумом, Леон даже без собственных усилий, как гласит поговорка, «проснулся по утру мультимиллионером». Впрочем, я не сомневаюсь: он стал бы «мульти» и без бума. Уж такой это человек.
Немало знал я богатых людей, но такого – никогда. Говорю не о деньгах, о личности. Казалось бы, Да Сильва-миллионер похож на стандартного героя американской сказки-мечты: миллионы, выросшие из медного гроша. Но Да Сильва-личность своеобразен настолько, что сравнить его не могу ни с кем… Хотя может быть, благодаря подобным ярким личностям и родилась сказка?
Что за человек Леон, я начал понимать, когда впервые своими глазами увидел его в деле. Произошло это после того, как я купил для него дом на своей ферме в Кью-Гарденс-Хилс. Дом… Даже язык не поворачивался называть так развалюху без оконных рам. Что уж говорить о стенах и полах! Краны текли, туалет работал кое-как. Воняло так, что, заходя в дом, я старался поменьше дышать. Поразительно: до такого состояния довели свое «гнездышко» не какие-то немощные старики, а люди средних лет, муж и жена, вполне здоровые и дееспособные, но очевидно, ленивые и беспечные. Достаточно было поглядеть, как избалованы их дети и что они вытворяют.
Дом-инвалид был куплен, разумеется, за небольшие деньги. Как только завершили сделку, явился Леон – с ведрами, ящиками, кистями. Привел подручных и сам остался среди них. Работал, можно сказать, за десятерых – плотником, кровельщиком, электриком, сантехником. Забежав поглядеть, как идет ремонт, я каждый раз поражался все больше: ну и Леон! Мастер на все руки. Через две недели ходил я с Леоном по комнатам и думал: да тот ли это дом? Здесь все сверкало, все казалось новым. Вот только на кухне, приглядевшись к шкафам, тумбочкам и к холодильнику, я подумал: вроде и прежде были эти же? Правда, все было отшлифовано, отлакировано, сияло… «А к чему было менять? – удивился Леон. – Привел все в порядок. Послушай-ка, ни одна дверца не скрипит! Уверяю тебя – дом скоро купят. Вот ключи, работай!»
Спустя несколько недель я продал дом – и Леон заработал свыше 30 тысяч долларов.
Энергичен, ловок, напорист, мастеровит… Но к этому надо прибавить: и бережлив… Насколько бережлив, я понял, заглянув как-то в гараж Леона. Ну и свалка – ахнул я. Гараж был доверху забит всяким старьем – краны, трубы, унитазы, кухонные раковины, тумбочки… Чего только здесь не было! Можно пожать плечами, сказать – чудак. Скупец… Можно вспомнить Плюшкина. Но то, что подбирал, копил и берег Леон, не сгнивало, как у Плюшкина, а шло в дело. «Ты не поверишь, Валэри, – сказал он мне, – сколько квартир и домов я отремонтировал этим ломом, подобранным на улицах! Вычистишь как следует, починишь кое-что – и не хуже нового!»
Да, был он бережлив и даже прижимист, не упускал ни копейки. С поразительной ловкостью выискивал простодушных людей, у которых можно было задешево купить участок земли, а потом перепродавал его за большие деньги. Сам же обмана не прощал – тут он действовал по правилу «око за око и зуб за зуб». Обо всем этом Леон рассказывал мне охотно и весело, даже хвастливо. Он был убежден, что в делах именно так и надо поступать. И все же я не побоюсь при всем при этом назвать Леона человеком щедрым. Десятки миллионов долларов, полученных при ловкой спекуляции землей в Манхэттене, он подарил госпиталю «Гора Синай» (теперь он тамошний почетный пациент). И это далеко не единственный дар. Многие были связаны с семейной трагедией. В автомобильной катастрофе погиб один из сыновей Леона, любимый сын Джон. Всего за год до гибели юноша закончил университет St. John. Отец много месяцев был в жестокой депрессии, жизнь потеряла для него смысл. И все же выкарабкался. Опорой стало стремление делать добро от имени сына – словно сын жив… Да Сильва начал щедро помогать университету: создал там фонд имени Джона, куда вложил сотни тысяч долларов. Солидные проценты отчисляются на стипендии нуждающимся студентам. Миллионы долларов перечислены на ремонт университетского футбольного стадиона, на строительство студенческого общежития, на постройку филиала университета в Стейтен-Айленде.
Да – Леон Да Сильва справился с отчаянием. Возродилась его кипучая энергия, его жизнелюбие, душевная молодость. Одно из его хобби – бальные танцы… Много ли вы встречали таких стариков? Посещая клубы, где собирается испаноязычная публика, Леон развлекается там как может. Овдовел он много лет назад, но к женщинам интереса не потерял и не раз весело рассказывал мне о своих любовных приключениях.
Глава 54. Судьбы таинственны пути
В 2000 году мы покинули Вудсайд и перевели контору в Форест-Хилс. Давно закончилось и мое фермерство. Но я с благодарностью вспоминаю об этих нелегких годах. Они помогли мне окрепнуть, вырасти – и не только профессионально. Я научился внимательнее присматриваться к людям. Вырос интерес к ним и, мне кажется, глубже стало понимание. Вероятно, без этого моя жизнь была бы намного беднее. И уж конечно, не было бы ни тех встреч, о которых я уже рассказал, ни дружбы, о которой пойдет речь сейчас…
Судьбы таинственны пути,
Попробуй этому не верить!
Ведь мимо Вы могли пройти,
В мои не постучавши двери…
Этими строчками из стихотворения, которое посвятила мне Раиса Исааковна Мирер, я начинаю главу о нашем с ней знакомстве и дружбе. Главу эту мы решили писать вдвоем – чтобы дополнять друг друга…
Действительно, «судьбы таинственны пути» – хотя бы потому, что привели они Раису на мою ферму, в дом № 144–13 по 75-й авеню. И я не «прошел мимо» – постучался к ней. Старая женщина, маленькая и седая, открыв дверь, не обратила на меня, казалось, никакого внимания. Сначала она подозвала свою кошку, впустила ее в дом. А уж потом и на меня глянула: «Что вам угодно?» Мне повезло меньше, чем кошке: мне было сказано, что в моих услугах не нуждаются. Я ушел. Но мы продолжали видеться во время моих обходов…
Раиса Мирер. «Продолжали видеться!» Можно, конечно, сказать и так. Но я-то продолжала удивляться: зачем он все стучится да стучится в двери? Даже злилась – что за назойливость? Ведь сказано: не будем покупать дом. И квартиру – тоже. Так нет же, он снова здесь! Улыбается – улыбка не сходит с лица. «Как ваши дела?» Еще неделя-другая – снова стук в дверь. «Не надумали?»
Валерий. Постепенно наше знакомство становилось все более тесным. Меня стали приглашать в дом…
Раиса. Открою – и смех разбирает: опять этот чудак! Но в конце концов неловко стало держать на пороге такого вежливого и милого молодого человека! Расспрашивает, откуда приехала, как поживаю, не вернулся ли из командировки сын и все такое прочее. Вот я и предложила: «заходите, присядьте»… Знакомство состоялось. Я-то и знать не знала, что Валерий действует обдуманно, как умелый фермер. Но как только выяснилось, что я – журналист, редактор, Валера прямо-таки встрепенулся. И вдруг спросил, не соглашусь ли я прочитать то, что он пишет. Это воспоминания о детстве… Совсем немного, несколько страничек…
Передать не могу, как я была поражена! Такой молодой парень – Валера выглядел тогда совсем юным – пишет воспоминания? Конечно же, я согласилась прочитать…
Валерий. Я действительно был юным, когда начал писать. Может быть, все началось с детских дневников – я вел их, подражая Робинзону Крузо… А потом переезд в далекие края сделал более острыми и яркими воспоминания о детстве… Захотелось их сохранить, кое-что набросал… Но с тех пор прошло уже больше десяти лет. Я учился в аспирантуре, поменял профессию, женился. Стал отцом… Заболела мама… Писать-то хотелось, но я будто ждал какого-то толчка. И вот он, толчок – эта встреча в середине девяностых…
Раиса. Принес он несколько листочков линованной бумаги, исписанных карандашом. Начала читать – фразы корявые, не очень грамотные… Но прочла эти странички – и удивилась: из неуклюжих фраз складывались живые картинки! Яркие картинки совершенно незнакомой для меня жизни маленького бухарского еврея из Ташкента. Читала я с интересом и даже с завистью: о своем детстве я не сумела бы так написать, потому что «живых картинок» в моей памяти нет. Исчезли!
Валерий. «Вы молодец, Валера! – сказала Раиса. – Вы все это видите. Но язык… Умение излагать… Помочь я берусь, только и вам придется много работать. Согласны?»
Еще бы! Ее слова, ее интерес к моей работе как бы пробудили меня от долгой спячки.
* * *
Раиса. Вот так я и стала литературным редактором Валерия Юабова… Эта работа требовала постоянного общения, она нас и сблизила. Она как бы открыла для меня дверцу не только в душу Валеры, но и вообще в новый для меня мир…
Исходно мы с Валерием принадлежим к одной нации, но о ее бухарской ветви я прежде не знала ровным счетом ничего, кроме шутливой строчки Ильфа и Петрова – о полном костюме бухарского еврея. Приехав в Америку, я очень удивилась: оказалось, что в Нью-Йорке «бухари» полным-полно. Я то и дело встречала их на своей и соседних улицах, в магазинах. И вот пожалуйста: один из них постучался в мою дверь…
Честно говоря, национальная проблематика не больно-то меня интересует. Работая над книгой, я, естественно, кое-что узнала об островке еврейства, образовавшегмся когда-то в Средней Азии. Но главной моей темой оставалась судьба Валерия. Впрочем, мне думается, что она довольно типична для многих тысяч людей его национальности. Сужу только по личным впечатлениям, статистических данных у меня нет.
Еще живя в Узбекистане, Юабовы в значительной степени ассимилировались, говорили по-узбекски и по-русски, многие получили высшее образование, занимались наукой. То же самое произошло с ними и в Америке – по крайней мере с младшим, Валериным, поколением. Валерий закончил в Нью-Йорке колледж, стал программистом, потом сменил профессию и, торгуя недвижимостью, вполне «обамериканился», вписался в деловую американскую жизнь. Может быть, это укрепило его энергию, стремление чего-то добиться, достичь. При этом не только материально… И мне кажется, что особенно сильно растут духовные стремления Валерия. А это уже черта сугубо личная, ее американским влиянием не объяснишь. Я чувствую духовный рост Валерия по его интересу к чтению, по упорству, с каким он стремится дать своим детям разностороннее образование. Да и по тому, как нуждается он в общении с людьми интеллигентными.
Но вернусь к нашей дружбе… Невозможно работать над книгой вместе – и не сближаться. Иначе это обман, халтура. Однако же наше деловое общение далеко не всегда происходило мирно.
Он приносил мне свои листки, я тут же, при нем, их читала – и начиналось…
Валерий. За пятнадцать минут Раиса безжалостно превращала мой многодневный труд в некий коллаж, выполненный шариковой ручкой: разнообразные подчеркивания, прямые и волнистые, восклицательные и вопросительные знаки, стрелки вверх и вниз, записи на полях… Одновременно раздавались восклицания, все более громкие, а то и яростные: «Что значит – “услышал на фоне мглы”? А “прошагал на весу”? На весу можно держать, но не шагать! Ох, Валера, Валера! Приходят не “со школы”, а из школы! Не “с бассейна” – а из бассейна! Не “курей много”, а кур!»
Но «уроки грамматики» были только началом, за которым следовал, мягко выражаясь, разбор содержания главы, а точнее – ее разгром. «Сюжет есть, но не чувствую вашего присутствия. Похоже на плохую газетную заметку… Перестаньте поучать и рассуждать, у вас это не получается. Ваша задача – показывать то, что увидели! Ведь это ваш мир, только ваш, понимаете? Никто, кроме вас, не может о нем рассказать «изнутри». Показать, как было… Картинки, картинки, создавайте картинки!»
Почти всегда Раиса требовала каких-то пояснений, дополнений, деталей. Иной раз записывала их с моих слов, но чаще мне приходилось снова садиться за главу…
Раиса. Очень уж хотелось «вытащить» из него главное! Валера наделен умением видеть целые сценки в деталях, похожих на кадры фильма. Общий план, крупный план… Руки деда… Шершавые, как рыбья чешуя, изуродованные работой. Покрытые мозолями пальцы и ладони… Весенний двор – дурманящие запахи, цветущие вишни, пышные, тугие соцветия сирени, виноградные лозы. Звук капель, падающих из водопроводного крана… Дед, фыркая, моет под краном бритую голову и волосатую грудь… Радужные лучи солнца в прижмуренных глазах Валеры… Ряды кроватей в больничной палате, беспомощно свисающая голова больного отца… Длинные, струящиеся, упругие волосы мамы – она причесывается перед маленьким круглым зеркалом… Сотни таких «картинок!»
Видеть свое детство так, как видел Валера, это – дар. Он дан не каждому. Но писать по-русски литературно грамотно, владеть стилем… Где и как Валера мог этому научиться? Да, конечно: школа, книги. Но вокруг него – с рождения – был узбекский язык, перемешанный с не очень чистым русским… Уже почти двадцать лет звучит вокруг английский. Освоенный в юности, он тоже стал родным языком… Вот нередко и приходилось пользоваться текстом Валеры, как подстрочником, пересказывая, переписывая. Но воспользуюсь возможностью заявить на этой странице: я ни на шаг не отступала от увиденного и прочувствованного Валерой, от реальных фактов. Я вживалась в его жизнь. И пересказывала ее, не пытаясь сделать из Валеры писателя-профессионала, а из книги – произведение художественной литературы.
Валерий. Не так давно прочитал я у Сергея Довлатова такие строки: «Если писатель хороший, редактор вроде бы не требуется. Если плохой, то редактор его не спасет». Он прав, конечно. Но я-то к писателям себя не причисляю! Я стал пишущим человеком – потому что… видел «картинки». И возникла потребность записать их, оставить этот рассказ о своей жизни своим потомкам, чтоб не распалась между нами связь. Да, все началось с «картинок», которые возникали, выплывали откуда-то. Но точно передать их словами было мучительно трудно! Я нуждался в помощи. И вот – эта встреча…
Замечания я записывал – на бумагу или делал аудио. Исправлял как мог… Снова приносил… А получив главу, обработанную Раисой, удивлялся, как легко она читалась. Иногда несколько строчек описания превращались в сценку-эпизод, иногда эпизод становился одной предельно ясной фразой. И сюжет главы выстраивался, прояснялся, развивался, становился чем-то цельным. Я читал, перечитывал, сравнивал с моим первоначальным текстом – и, признаться, думал: вроде бы не так уж все это сложно. Посмотрим, как теперь у меня получится… Я раскладывал перед собой «коллаж» – листы предыдущей главы с замечаниями Раисы – и принимался за следующую. Шел к ней, волнуясь: что-то она скажет? Но увы! Новых замечаний было не меньше, чем прежде.
Раиса. Помучаю я Валеру – а потом сама мучаюсь: стыдно! В чем он виноват? Ведь по правде сказать, я считала и считаю первую книгу Валеры – о детстве – его подвигом… Но хвалила я его скупо. Извинюсь, что ругала, приглашу чайку попить. Начинаем болтать… И с каждой встречей все больше узнаем друг о друге. У Валеры – жена Светлана, двое детей… Нет, уже трое стало, когда мы познакомились… Беда у него большая – мама Эстер тяжело больна… Таких любящих сыновей, как Валера, я не видывала. Да и таких отцов, вероятно, тоже.
Рассказывала и я о своих бедах. Семья сына моего, Андрея, в Америке распалась. Он очень страдал. В Нью-Йорке жить не смог, все чаще уезжал в командировки, а потом и вовсе вернулся в Москву. Осталась я одна. Мне друзья нужны были как воздух. К счастью, они появились. Я познакомила с ними Валеру – с Еленой Довлатовой, с Ниной Бабановской, с Гуртами – Феликсом и Ритой. Дома у Валеры я тоже не раз бывала. Эстер, его мама. такая милая и красивая, на вид казалась вполне здоровой… Старшие дети – Даня и Вика – приходили ко мне домой и занимались русским языком с моей приятельницей Людой Перфильевой…
Валерий. Все больше и больше узнавал я о жизни Раисы – москвички, участницы войны. Уже на восьмом десятке лет судьба забросила ее в Америку – и оставила одну… Ну, не то чтобы совсем одну. И внучка Лиза жила в Нью-Йорке, и друзья окружали вниманием. То Елена Довлатова повезет кататься по окрестностям Нью-Йорка, то Феликс Гурт – купаться на Кони-Айленд, то Нина Бабановская – на экскурсию в Вирджинию, в Канаду… Заходишь – а подруги уютно сидят за накрытым столом: «Присаживайтесь, Валерочка, к нам!» Да – от Раисы услышал я впервые это ласковое «Валерочка». Значит, стал ей не совсем чужим. А я к ней тянулся все больше, стал чувствовать в ней наставника. Сейчас, когда прошли годы, мне даже кажется, что сумел перенять какие-то важные черты и взгляды на жизнь. И даже вкусы – я имею в виду изобразительное искусство. Я замечаю это, когда мы бываем вместе на выставках: случается, что восприятие какой-то из картин совпадает у нас до мелочей.
Раиса. Но ведь и мне дружба с Валерой дала очень много, не говоря уж о чувстве защищенности. Он относился ко мне почти как к родственнице, был трогательно внимателен. Помогал не только мне, но и моим друзьям. Помню, как однажды я разбудила Валеру среди ночи – и мы на его машине помчались спасать Елену Довлатову: она упала, сломала ногу, лежала на полу беспомощная – хорошо хоть, до телефона доползла… Мы вызвали неотложку, отвезли Лену в госпиталь…
Валера часто приглашал меня в семейные путешествия. Почему-то я согласилась лишь однажды – и мы отправились на Каньоны. Замечательная была поездка! Горный мир где-то под тобой, будто летишь по небу – а там, внизу, в пропасти, в огромном длинном ущелье, горные вершины. Фантастические, причудливые очертания: то замки или крепости, то фигуры каменных великанов… По пути побывали мы в знаменитом городе-казино Лас-Вегасе. Жили в отеле из черного, похожего на обсидиан стекла, построенном как египетская пирамида. Весь Лас-Вегас как бы составлен из городов разных стран мира. Любой из отелей – копия какого-нибудь знаменитого здания Рима, Парижа, Лондона, Мадрида… Идешь по улице – и вдруг попадаешь в Москву… Завлекательно, конечно, но у меня к такого рода «Диснейлендам для взрослых» интереса нет.
Валерий. Особенно мы сдружились года через два, когда Раиса с моей помощью сменила квартиру…
Раиса. Моя все дорожала – да и ни к чему мне была такая большая. Вот я и спросила Валеру – не поможет ли. И как же мне повезло, что мой новый друг – такой опытный риелтор! «Поехали, – говорит он однажды – кое-что подыскал». Остановились неподалеку, на углу Юнион Тёрнпайка, у ворот с надписью: «Частная собственность. Въезд только по пропускам». Я ахнула: неужели нам сюда? Мимо этих ворот я часто проходила – и останавливалась полюбоваться – такая красота была за ними. Вдаль уходил тенистый парк, за ним виднелись небольшие домики. Что за дивная усадьба среди города? И вот оказалось, что не усадьба это, а кооперативный поселок Парквей Виллидж, где когда-то жили работники ООН. Валера нашел для меня квартиру и дешевле, и куда уютнее прежней: двухэтажную, с отдельным подъездом, угловую, так что окна – на три стороны. Куда ни глянь – везде газоны, цветы, деревья. Как здесь было спокойно, хорошо, легко! Видно, в прежней квартире, где я так много перестрадала, даже стены давили на меня. А тут будто в родном доме оказалась. Словом, сделал мне Валера замечательный подарок!
Валерий. На лужайке, неподалеку от Раисиной двери, стоял большущий, в метр высотой, булыжник. Для меня он стал чем-то вроде «камня Магомета», так часто я ходил сюда «на поклонение». Писал я тогда легко и много. Поднимался утром ранехонько – и садился за стол. Еще раз – вечерком, когда засыпали дети. Изо дня в день, без выходных… «Картинки», как называла это Раля (так зовут ее в семье), появлялись перед глазами одна за другой настолько быстро, что только поспевай записывать. Неудивительно, что чуть ли не каждую неделю была готова новая глава.
От моего дома до дверей Рали семь минут ходьбы. Моя улочка – 147-я… Переход через Юнион Тёрнпайк… Поворот на 150-ю… И вот уже шагаю по Парквей Виллидж среди дубов и кленов. Впереди, на зеленом пригорке, белеет ее дом. Взбегаю вверх по крутой металлической лесенке. Стучу в дверь – старая привычка и немного игра. Раля охотно в нее включается: не всегда отворяет сразу, порой стучит изнутри мне в ответ. Или пальцы просовывает в щель для почты. Но вот я в квартире. Церемония приветствий. Раиса снова и снова учит меня: мужчина не подает даме руку первым! Сначала он должен поклониться. А дама, если захочет, в ответ протянет руку… Я дурачусь, вместо протянутой Раисиной руки целую собственную, получаю то щелчок по носу, то поцелуй в щеку.
Но вот мой строгий редактор садится читать рукопись, а я брожу по гостиной. Волнуюсь, конечно – но мне, как всегда, хорошо в этом доме. Повседневная суета уходит куда-то далеко-далеко. Вокруг – особый мир. В нем тишина, разве что за окном прощебечет птица или вспрыгнет на кусты у окна любопытная белка. Главное в этом мире – книги. Они теснятся в четырех высоких шкафах по стенам. Они лежат на диване, на журнальном и обеденном столах… Сотни томов, десятки собраний сочинений классиков. Чехов, Диккенс, Толстой, Шекспир, Пушкин, Лермонтов, Гоголь… Новые для меня в те дни имена: Довлатов, Мандельштам, Булгаков, Бродский, Фазиль Искандер, Томас Манн, Экзюпери…
Какое огромное место занимает чтение в жизни Раисы, я понял с первых дней нашего знакомства. О чем бы мы ни говорили, во все вплетались книги. Обсуждая мою работу, Раиса то и дело приводила мне для сравнения, а то и просто вспоминала строки из какого-нибудь произведения. Скажем, обсуждаем эпизод, как пришлось мне отдать чужим людям Тайшета, мою овчарку. Раисе кажется, что я слишком спокойно расстался с любимой собакой. Она вспоминает заповедь из «Маленького принца» Экзюпери – «приручил, так отвечай» – и начинается разговор о человеческих отношениях, о нравственности, о чувстве долга… Описываю я город моего детства, далекий теперь Ташкент – и вдруг, строчка за строчкой, Раиса читает мне Мандельштама: «Я вернулся в свой город, знакомый до слез, / до прожилок, до детских распухших желёз…»… И разговор о трагедии русской интеллигенции, истребленной Сталиным, уводит нас далеко-далеко от страничек моей рукописи…
Особенно интересные разговоры о книгах начинались после работы. Попьем чайку – и я перебираюсь к полкам. Перелистываю книги, расспрашиваю о том, о другом писателе. Очень меня поразило, что многие из книг Раиса перечитывала много раз. Я как-то спросил: «Для чего?» Речь, кажется, шла о романе «Иосиф и его братья»… Раиса удивилась. «А вы разве не перечитываете? Ну, например, «Робинзона Крузо», которому вы когда-то подражали, другие любимые книги…» – «Да. Но у меня таких – две-три. А у вас? Неужели все перечитываете?» Раиса смеется, машет рукой: «Что вы, нет! Не успеваю. Ведь сколько непрочитанного!»
Раиса. Перечитывать я не просто люблю – мне это необходимо. Многие герои книг входят в жизнь, словно близкие друзья – можно ли с ними навсегда расставаться? Скучаешь, хочешь встречи. К тому же перечитывая талантливую, умную книгу непременно найдешь в ней что-то новое. За один раз всего не перечувствуешь, не осознаешь.
Валерий. Нередко я брал почитать что-нибудь из ее библиотеки. Как-то взял «Мастера и Маргариту» Булгакова… Очень трудно далась мне эта книга. Прежде всего, потому, что я почти ничего не знал о том далеком и страшном советском времени, в котором происходит действие романа. При этом писал Булгаков иронически, да еще завуалированно, иносказательно. Булгаковские намеки на события московской жизни были мне совершенно непонятны. А тут еще вводный роман о Пилате и Иешуа… Да я ведь и Евангелия не читал ни разу! Мне даже за сюжетом оказалось сложно следить. Я не мог понять, как и зачем сплетаются в романе темы христианской морали, добра и зла, бессмертной любви, тема погрязшего в грехах, близкого к гибели города… Словом, пришлось Раисе немало объяснить мне.
Раиса. В ранней юности я сделала непростительную глупость: бросила школу, чтобы поступить в театральную студию. Из этого ничего не вышло, и уж не знаю, как сложилась бы моя жизнь – жизнь человека без образования, без профессии – если бы не книги. К счастью, у нас дома была неплохая библиотека, ее собирал мой отец (он погиб, когда мне было 14 лет), и я с раннего детства очень много читала. Страсть к чтению спасла меня, когда я из школьницы-отличницы превратилась в бездельницу и обманщицу. Уходя с утра из дома – будто бы в школу – я не болталась по улицам или по киношкам, а проводила целые дни в библиотеке. Книги заменяли мне школу, университет, развивали любовь к родной речи, чувство языка… Вот только жаль, что я читала бессистемно. Не догадалась составить списки лучших писателей разных времен и народов, заглянуть в учебники. Потому-то у меня так много пробелов – столько не прочитано замечательных книг, столько «черных дыр» в поэзии и прозе многих стран… Я до сих пор их не заполнила: бессистемное чтение осталось моей бедой… Знакомство Валеры с литературой было, конечно, несравненно меньшим, чем у меня. Он рос в другой среде, у него был совершенно иной жизненный опыт – в чем-то другом очень богатый и интересный, но очень далекий от русской культуры… Да тут еще и его занятость – нелегкий бизнес, поглощенность семьей, болезнь матери… Тем более поражала меня и радовала его потребность читать!
Валера. Читать я любил с детства. Став подростком, от корки до корки перечитал Жюля Верна, Конан Дойля, Джека Лондона. Не знаю, благодаря ли этим книгам стал я мечтателем и романтиком или они только усилили мои врожденные задатки… Вероятно, книги вообще способны оказывать огромное влияние на всю жизнь человека. Раскрывают в нем что-то… Вот приходит к тебе пора любви, встречаешься с девушкой – помогает ли чтение воспитанию чувств? Ну, и так далее, чего бы ни коснуться… В общем-то, я бросался к книгам не в поисках ответов, но был рад, когда они чем-то обогащали меня… Теперь у меня появился надежный советчик. Я всегда мог попросить, чтобы Раля помогла мне выбрать книгу, поговорить о прочитанном.
Раиса. Максим Горький писал: «Любите книгу – источник знания, только знание спасительно…» Да, конечно. Но гораздо более важным и воистину спасительным мне кажется другое: Книга, именно Книга помогла людям разных народов открыть друг друга: понять все многообразие человеческих отношений и национальных культур, привить к ним уважение, передать, как эстафету, основы нравственности. Облетая мир, Книга помогла Человечеству понять свою общность, ощутить себя Человечеством! Она стала источником общемировой культуры…
Что было бы с нами без этого? Даже и сейчас, вместо того, чтобы объединяться, мы все еще деремся из-за денег – кусочков металла или бумаги, из-за власти, клочков земли, национального превосходства, из-за того, как и во что веруем. Проливаем кровь, грызем друг друга, как хищные звери! Только культура, ощущение общности может спасти мир. Я не теряю этой надежды…
Валерий. Вот какие строки я недавно прочел в Нобелевской речи Иосифа Бродского: «Я не призываю к замене государства библиотекой – хотя мысль эта неоднократно меня посещала – но я не сомневаюсь, что выбирай мы наших властителей на основании их читательского опыта, а не на основании их политических программ, на земле было бы меньше горя».
Раиса. Хорошо, что у нас с Вами такой единомышленник!
