Валерий Юабов
Долгая дорога
Ну, если в ход пошел исрык, можно спать. Сегодня мне повезло: «курс лечения» был не полный. Обошлось без компрессов, без банок, без горчичников!
* * *
Часто ли мы с Эммкой так болели? Сейчас уж и не припомню, но думаю, что в семье из четырех человек то и дело случались хотя бы мелкие неприятности со здоровьем, так что у мамы была неплохая «медицинская практика». На себя, конечно же, она почти не обращала внимания – времени не хватало. Когда нездоровилось, мама перемогалась, старалась «подлечиться» на ходу, и продолжала работать, заниматься хозяйством… До поры до времени судьба щадила её. По крайней мере так казалось. К несчастью, мы слишком долго верили, что мама-доктор справится с любыми болезнями, в том числе и с собственными.
* * *
Я почему-то очень хорошо запомнил случай, когда маме в первый раз не удалось «подлечиться» самой. Может быть, потому, что мы тогда впервые серьезно испугались за мамино здоровье.
Произошло это позже, когда в семье уже появились медицинские страховки: у меня – на работе, у родителей – купленные, но дававшие право только на госпитализацию. У мамы внезапно начался сильный насморк. Он становился все сильнее, хотя другие признаки простуды не появлялись. К врачу мама, конечно же, не пошла, а стала лечиться домашними средствами. Но не помогали ни чудодейственные капли, ни «дышите глубже», ни ведро со скрипучей ручкой… «Что это со мной?» – поражалась мама. Когда прошло несколько месяцев, все мы начали беспокоиться всерьез: начавшись летом, насморк продолжался и зимой. Мама не отнимала платок от носа, под воспаленными ноздрями образовались болячки. Наконец, мы настояли, и мама отправилась к врачу. Но и он не помог.
– А это скорее всего аллергия, – сказал как-то мой приятель и сослуживец Арис, услышав о странном мамином насморке. – Послушай, я знаю одного замечательного врача, очень известного, я лечился у него, и он здорово мне помог…
Как популярен доктор Перлоф, мы поняли, увидев, сколько людей ждет своей очереди у дверей его офиса на Риверсайд в Бронксе. Пришлось постоять и нам… В приемной было полно астматиков – уж нам-то с мамой знакомо было их свистящее дыхание! Одну из больных завели в кабинет под руки, казалось, она умирает и место ей в реанимационной палате, но минут через пятнадцать она вышла из кабинета сама и с порозовевшим лицом. Словом, мы много чего насмотрелись, пока ждали доктора. В его маленьком кабинете ассистентка, заполняя карту, никак не могла произнести фамилию мамы. И вдруг откуда-то раздалось четкое, почти по-русски произнесённое: «Иссе Юабов!» – и из-за шкафа, пошаркивая, вышел старый, очень старый человек, совсем не похожий на доктора. Может, мне так показалось, потому что он был без халата.
– Как поживаете?
Доктор пожал нам с мамой руки дружески и очень сильно, почти как дед Ёсхаим. Тут я заметил, что он, хоть и горбится и ходит, шаркая, был прежде могуч и силен, вон какая мощная шея и широкая грудь… Говорил доктор по-английски, но не чужд был славянской речи, потому что в давние годы эмигрировал из Югославии.
Осмотрев мамин нос и горло, как делает это любой отоларинголог, доктор спросил, улыбаясь:
– И это всё, что вас мучает?
Мы даже растерялись.
– Но ведь так долго! И ничего не помогает. Вы же видите…
– Ну-ну, всё будет в порядке. Магдалина, приготовь шприц…
Доктор произнёс название какого-то лекарства и ассистентка, звякая флакончиками за столиком у шкафов, стала наполнять шприц. Флакончиков, баночек и ампул в этих шкафах было великое множество.
– Это ещё не всё, – сказал доктор, сделав маме укол в ягодицу. – Позвольте ваш нос…
И в обе мамины ноздри вколото было еще какое-то таинственное лекарство. Я называю его таинственным, потому что доктор сказал не без гордости:
– Моё изобретение! Через неделю скажете своей аллергии: «Good-buy, Charlie!»
И мама сказала… Вернее, пропела. Она так была счастлива, когда через несколько дней исчез её изнурительный насморк, что вскричав в первый раз: «Good-buy, Charlie!», превратила это в песенку и потом часто распевала её, прищелкивая пальцами.
К доктору Перлоф она относилась с тех пор с почтением и с нежностью, как к своему спасителю и, хотя аллергия не повторялась, время от времени, если что-то беспокоило её, отправлялась к нему.
Через несколько лет доктор переехал в Калифорнию и наше знакомство оборвалось. Я и сейчас об этом жалею, вспоминаю с благодарностью о докторе Перлоф. Думаю, что он был не только замечательным медиком, но и человеком незаурядным. Недаром мы сразу же отнеслись к нему и с полным доверием, и с какой-то удивительной теплотой.
О другом враче, который станет для нас более, чем врачом, – близким другом, мне ещё предстоит рассказать…
Глава 34. Путь каратэ
Сидим на полу вдоль зеркальной стены зала. Перед нами прохаживается сенсей.
– Валэри…
Я поднимаюсь. Я вызван на спарринг, то есть на учебный бой…
Уже второй год мы с Виктором учимся у Алекса Стёрнберга. Его предсказание сбылось: первый курс выдержали лишь несколько человек из начальной группы. Теперь нас объединили с основным составом. Хотя мы с Викторино уже многому научились – нас трижды повысили в ранге и мы носим теперь голубые пояса, – все же нам нелегко: здесь есть парни, которые занимаются по пять-шесть лет, у них пояса коричневые и даже черные.
Особое напряжение в середине урока, на спарринге.
Стою в центре зала, а сенсей всё ещё оглядывает группу, выбирая мне партнера.
– Сэм… – произносит он наконец, и у меня замирает сердце.
Сэм – опасный соперник. В нашу школу он пришел всего лишь с месяц назад, но до этого занимался каратэ несколько лет, изучая другой стиль, корейский, очень, кстати, популярный в Нью-Йорке, который отличается тем, что основное в нем – работа ног. Понятно, что такому борцу победить меня нетрудно. Но я боялся не поражения, не ударов по самолюбию, а ударов вполне физических: я много раз видел, как груб и неосторожен Сем на спарринге.
* * *
В любом контактном спорте необходимо умение контролировать силу удара. В каратэ этому придается особое значение, о чем Алекс не устает повторять нам. Когда на занятиях, показывая приемы, сенсей наносит удар ногой или рукой, чувствуешь лишь легкое прикосновение. А иногда сенсей останавливает мощный удар на расстоянии почти невидимом – доля миллиметра – от твоей груди, плеча, живота. Именно останавливает. Если бы сенсей нанес удар такой силы, он был бы сокрушительным…
Мы с Викторино пытаемся научиться в последний момент скомандовать себе: «стоп». Мы так увлеклись каратэ, что устраиваем домашние тренировки. Подвал дома, купленного недавно семьей Вайнбергов, это наш спортивный зал. Посмотрим, например, еще один фильм о каратэ, и бежим отрабатывать какую-нибудь новинку.
– Ты помнишь, какая у них была свеча? Такая или потолще?
«У них» – это у героев фильма. Демонстрируя легкость и точность удара, они гасили зажжённую свечу, не прикасаясь к пламени. Нам это ужасно понравилось: красиво, наглядно. Учишься контролировать себя, не делая партнера мишенью!
Виктор устанавливает свечу перед собой на уровне груди, как было в фильме, встает в позицию на нужном расстоянии, наносит рукой удар… Не удалось: огонек на свече колыхнулся, но не погас.
Теперь моя очередь. Мне кажется, я предельно сосредоточен… Удар!.. Свеча погасла. Увы, не от дуновения воздуха: я просто сбил её с подставки.
Да, мы были увлечены каратэ. Оно все больше восхищало нас своей красотой, точностью приемов, их разнообразием. К тому же оно давало уверенность в себе, чувство защищённости. К сожалению, о духовных основах каратэ мы знали очень мало, хотя именно ими объяснялись правила поведения, которым учил нас сенсей. С тех пор я уже довольно много прочитал о происхождении каратэ и, как мне кажется, осознал его высокий смысл. Поэтому сейчас, рассказывая об увлечении юности, я просто не вправе не поделиться хоть чуть-чуть тем, что узнал и понял. Ведь и теперь большинство юных любителей каратэ получает сведения о нем только из фильмов, а значит, имеет очень поверхностное или даже ложное представление о древнем искусстве самозащиты.
* * *
С незапамятных времен на Дальнем Востоке придавалось огромное значение духовному совершенствованию, воспитанию. И с тех же древних пор в его систему входили различные формы единоборства… Понять это непросто, ведь на Западе люди относятся к спорту совсем иначе – как к игре, развлечению, к занятию, укрепляющему здоровье. При чём тут духовность? Однако к истории каратэ духовность имеет прямое отношение.
С чего она началась, рассказывает легенда, широко распространённая в Китае…
В начале VI века нашей эры в Китай прибыл индийский монах-миссионер Бодхихарма. Он проповедовал буддизм. Последователей этой древней религии, возникшей в Индии ещё за несколько веков до нашей эры, в Китае было немало. После долгих странствий Бодхихарма попал в буддийский монастырь Шаолиньсы в горах Сушань. И здесь он убедился: шаолиньские монахи, называя себя буддистами, не понимали сущности буддизма. Доводя себя до полного изнурения, они механически выполняли многочисленные ритуалы, заучивали сутры – трактаты и изречения. Буддизм же требует совершенно иного. Это учение основано на «четырех благородных истинах»: страдание, его причина, освобождение от него (нирвана) и путь к такому освобождению. Создателя учения, легендарного Саддхар тхи Гаутаму, стали называть Будда, что означает «просветлённый», то есть высшее существо, достигшее совершенства и способное указать людям путь к спасению… Бодхихарма пытался объяснить монахам: прозреть истину могут только те, кто освободил свои сердца от мирской суеты, не совершает ненужных действий, чтобы душа и тело находились в полной гармонии с ритмами природы. Вот тогда и входит в незамутнённый разум Истина…
Монахи не поняли наставлений Бодхихармы. Он удалился в одну из горных пещер неподалеку от монастыря и провел там, сидя лицом к стене, девять лет без сна. В стене появилась дыра – Бодхихарма пробил её взглядом… Лишь после такого подвижничества монахи поверили в святость и мудрость Бодхихармы. Первый патриарх в Китае вернулся в монастырь и сделал своими учениками двух шаолиньских монахов. Пять лет наставлял их Бодхихарма, соединяя буддизм с техникой и философией йоги и с народными приемами борьбы без оружия. В этих поисках путей к духовному просветлению родилось ушу (его также называют кунфу). Оно стало и динамической медитацией, помогающей определенным образом концентрировать сознание, и новым боевым искусством.
Такова суть легенды. И хотя на самом-то деле очень мало известно о месте и времени возникновения ушу, сведения об этом туманны и противоречивы, легенда, которую я коротко пересказал, имеет очень глубокий смысл. Она подтверждает неразрывную связь ушу и других восточных боевых искусств с духовным миром людей Дальнего Востока, с их стремлением постичь истину. В Шаолиньском монастыре, который существует и в наши дни, по-прежнему почитают Бодхихарму, туда стекается великое множество паломников, в монастырских школах сотни желающих обучаются шаолиньскому ушу…
Шли века, и ушу (кунфу) стало известно за пределами Китая.
Как именно проникло оно на остров Окинава, тоже никто точно не знает. Окинава – это главный остров большой группы островов, носящей такое же название и расположенной между Японией и Тайванем. До начала XVII века все острова Окинава находились в ленной зависимости от Китая, так что ушу могли завезти сюда и местные жители, побывавшие в Китае, и китайские чиновники или колонисты. С достоверностью известно лишь то, что на острове, соединившись со здешними древними приемами борьбы, ушу получило название окинава-тэ («тэ» – это «рука»). Лишь много позже возникло название каратэ, где иероглиф «кара» означал «китайский».
На Окинава каратэ приобрело большую популярность. Объяснялась она, возможно, и тем, что с XIV по XVII века законы дважды запрещали островитянам пользоваться оружием и даже вступать в рукопашную борьбу. А времена были суровые, остров пережил немало нападений… Поэтому островитяне тайно изучали каратэ, позволявшее защищаться без оружия. Даже в народных танцах использовались некоторые движения, похожие на приемы каратэ.
Но истинный расцвет древнего искусства самозащиты произошел сравнительно недавно, в начале XX века. Перелетев с Окинава в Японию (которой эти острова принадлежали уже несколько столетий), каратэ с неожиданной быстротой завоевало не только эту страну, но почти весь мир. Огромные усилия приложил к этому талантливый и страстный пропагандист каратэ окинавец Гитин Фунакоси, посвятивший любимому искусству большую часть своей долгой жизни. Фунакоси переосмыслил даже само название «каратэ». В японском языке два разных иероглифа звучат, как «кара»: один означает «китайский», другой – «пустой». Второе значение Фунакоси считал более правильным и важным. «Пустая рука», то есть рука без оружия… Но не только это! Слово «пустота» в буддизме используется, когда речь идет об освобождении души от земных помыслов, от суеты сует.
«…Изучающий каратэ должен освободить себя от эгоизма и злобы, – писал Фунакоси. – В этом смысл иероглифа «пустой». Чтобы это значение боевого искусства было ясно для каждого, Фунакоси стал называть его «Каратэ-до». «До», то есть дорога – в философском понимании путь, жизненное направление.
«…никто не сможет достичь совершенства в каратэ-до, пока не осознает, что это образ жизни… – писал Фунакоси в своей автобиографической книге. – В каратэ-до, оказывая помощь и принимая её, человек приобретает способность превращать боевое искусство в веру, которая совершенствует тело и душу…»
Школа, основанная Фунакоси, получила название Сётокан, что означает «Дом сосен и волн»… Вероятно, таков был пейзаж, окружающий дом великого мастера. Стиль, который Фунакоси преподавал, тоже стали называть Сётокан. Он стал классикой. Стилей и школ каратэ постепенно появилось много, но Фунакоси считал это большой бедой и надеялся, что в будущем они объединятся. Ведь современное каратэ всё дальше отходит от своих прежних высоких принципов и становится просто одним из видов спорта. Неслучайно еще в 70-х годах минувшего века группа мастеров каратэ поставила перед собой цель: добиться, чтобы каратэ вернулось к истокам, вновь обрело свою духовную сущность.
* * *
Не знаю, суждено ли этому сбыться и каково будущее каратэ, знаю только, что мне повезло: я-то попал в школу, где преподавался именно классический, выработанный Фунакоси, стиль сётокан (а в английском звучании – шотокан). Наш сенсей ревностно следил за строгостью стиля. Он не допускал агрессии, требовал, чтобы мы были вежливы, доброжелательны, контролировали силу ударов. И кое-кого из нас приходилось учить этому довольно жестоко, нарушая обычные правила.
* * *
…Вернёмся же в наш зал, где начинается спарринг. Сэм передо мной. Мы оба неподвижны, ждем команды сенсея. Сэм гораздо старше меня, ему уже около сорока, но он мускулистый и потрясающе гибкий. Я только диву даюсь, глядя, как он делает поперечный и продольный шпагат, мне бы так хоть когда-нибудь! Не говорю уж об ударах ногами. Выполняя прием, Сэм как-то особенно подвижен, стремителен. Я, понятное дело, напряжен…
– Контролируйте свои удары, – предупреждает сенсей. И сразу же дает команду начинать.
Мы закружились в безмолвном танце, то приближаясь, то немного расходясь, выискивая брешь в защите, чтобы мгновенно нанести удар. Движения наши подчинены правилам: плечи в естественном положении, их не следует поднимать. Бёдра, таз гораздо подвижнее. Умение владеть этой частью тела – одно из основных в каратэ. Рукой ли ты наносишь удар или ногой – именно движения таза, словно размах пращи, из которой вылетает камень, усиливают быстроту и силу удара. Сможешь, успеешь правильно и предельно широко раздвинуть во время удара ноги в области таза, «камень из пращи» полетит далеко, стремительно. Алекс учил нас этому на каждом занятии… Но у Сэма такая практика, такая гибкость, быстрота!
Вот он на одной ноге, вторая согнута в колене и поджата, а руки прижаты к телу, делает полный поворот… Еще мгновенье – и эта поджатая нога распрямится, нанесет мне удар… Куда? Странное чувство: я как будто фильм смотрю, но я ведь и сам сейчас в кадре… То, что я вижу, тут же передается мозгу, а он должен молниеносно принять решение, дать команду телу, скоординировать движения… Как он может успеть? Когда? Ведь всё происходит так стремительно!
Но мозг успевает. В ту долю секунды, когда Сэм при повороте повернулся ко мне спиной, я наношу ему правой рукой удар в поясницу. Под контролем, как и положено…
Возле зеркала гул одобрения: я смог нанести удар сильному борцу, студенту, который много выше меня рангом. К тому же Сэма недолюбливают.
– Матэ! – властный голос сенсея останавливает бой. Сенсей молча указывает на меня: я выиграл очко.
– Ку! – это команда продолжать. Мы заняли позицию, а дальше все произошло мгновенно. Сэм на этот раз сделал то, что называется передним ударом по верхнему уровню. То есть он не разворачивался, а просто отвел назад согнутую в колене ногу – и… Видно, мозг мой успел осознать, что отразить удар не удастся, и я непроизвольно закрыл руками голову… Удар в висок… Что было потом, не помню, удар сшиб меня с ног, и я отключился.
– Are you ОК? – услышал я плывущий голос Алекса. Он похлопывал меня по щеке.
Я поднялся, но с трудом. Голова гудела, кружилась, раскалывалась. Сэм сидел на корточках спиной ко мне: когда сопернику нанесена травма, так и полагается сидеть, пока не будет дана команда продолжать… Если это возможно, конечно. Но я и стоять-то едва мог. Сенсей понимал это.
Дана команда, мы снова стоим друг против друга. Сенсей протянутой рукой оповещает о победе Сэма.
– Валэри, садись, – говорит он. – А ты, Сэм, оставайся.
Сажусь на свое место у зеркала. Через минуту-другую, немного придя в себя, замечаю, что в зале очень тихо, Сэм всё ещё стоит один, а сенсей, опустив голову, быстро прохаживается по залу. Ага… Это нам знакомо, это часто бывает: рыжий тигр в раздумье. Начинается оно обычно с того, что Алекс стоит подбоченившись, слегка покачиваясь из стороны в сторону и устремив куда-то неподвижный взгляд. Потом начинается «тигриное хождение»…
О чем же он думает сейчас?
– Майкл, в центр!
Тихий шелест голосов у зеркала… Светловолосый силач Майкл – самый умелый из учеников сенсея. Мало кому в группе удается отклонить или блокировать его удар. Смотреть на него на отработке ли приемов, на спарринге ли одно удовольствие, так он чёток, так безупречен… Нет, не зря, не зря задумался сенсей, кого выбрать для встречи с Сэмом!
Кажется, и Майкл понял учителя. Едва только соперники поклонились друг другу, как он занял свою любимую позицию «всадник» – на широко расставленных полусогнутых ногах и боком к противнику. После этого поединок длился не дольше секунды. Гибкий Сэм кинулся вперед и тут же получил боковой удар ногой в лицо. Удар был нанесён во всю силу, вопреки нашим правилам. Впрочем, и сенсей не произнес своего обычного: «контролируйте удары». Сэм упал с окровавленным лицом, губы и нос у него были разбиты. Так разбиты, что пришлось вызывать «скорую».
Вряд ли кто-нибудь пожалел Сэма, он-то ведь никого из нас не жалел. Сегодня он получил жестокий, но справедливый урок. И когда месяц спустя Сэм снова смог посещать занятия, все мы увидели, что кое-что им усвоено. Самоконтроль вошел в практику Сэма. Даже учтивость, какой прежде не было, появилась в его манерах.
Уж не знаю, стал ли он осторожнее, опасаясь новых «уроков», или действительно изменился. Настолько, чтобы понять, что такое Путь Каратэ.
Глава 35. Операция «Спасение Марика»
Ко второму курсу у меня в колледже уже были друзья. Пожалуй, раньше всех, не считая моей тезки Валерии, сдружился я с Инной. И даже более, чем сдружился (думаю, что мои теплые воспоминания ничем не оскорбят ту, о ком на самом деле идет речь, хотя её имя я всё же изменил). Подружка моя была славная девчонка, неглупая, начитанная, притом добрая и очень веселая. Мне нравилось глядеть, как она смеётся, откинув голову и немного приоткрыв небольшой ротик, так, что чуть-чуть видны белые зубки. Ещё больше нравилось, как она порой посматривала на меня: снизу вверх (я-то повыше), кокетливо прищурив свои карие глаза… Однажды, когда она вот так смотрела, я не выдержал, обхватил её полненькие плечики и стал целовать… Словом, начался мой первый настоящий роман. Я чувствовал себя влюбленным и счастливым, Инна, кажется, тоже. Нам хорошо было вместе, что бы мы ни делали: гуляли, болтали, в кино ходили или к тестам вдвоем готовились. Появилась у нас и общая компания.
Занимались мы обычно у Инны дома. Жила она в Форест-Хилс. Это такой микрорайон у нас в Квинсе, где особенно много русскоязычных иммигрантов, а потому и разнообразных русских магазинов, поликлиник и других обслуживающих заведений и учреждений. Кстати сказать, я очень полюбил Квинс, самый, пожалуй, зеленый из всех районов, входящих в Большой Нью-Йорк. Пижоны и богачи любят свой Манхэттен – остальное для них вообще не Нью-Йорк (впрочем, все ньюйоркцы гордятся Манхэттеном и развлекаться предпочитают именно там). Иммигранты из южных городов России прославляют Бруклин – там, мол, и океан под боком, и пляжи, как в Одессе, и магазины прекрасные. Бронкс… Ну, уж не знаю, кто особенно любит Бронкс, разве что те, кто живут возле его замечательных парков. Но кто бы что ни говорил, по мне в Нью-Йорке нет ничего лучше зеленого Квинса. «Королевин», то есть что-то вроде русского Царицына – не зря он так называется! А названия микрорайонов? Форест-Хилс – лесистые холмы… Вуд Сайд – лесная сторона… Кью Гарденз – биллиардные сады (я так думаю, потому что кью – это кий)… Беллроуз террас – терраса прекрасных роз… Линден бульвар – Бульвар лип… Фреш Медоуз – свежие лужайки… Хиллкрэст – гребень горы… Джамайка Истейтс – поместья Джамайки… Ну, конечно, кое-что изменилось в городском пейзаже с тех пор, как эти названия возникали, но для меня Квинс и сейчас прекрасен. Жить в нем спокойно и уютно.
Я думал об этом, стоя однажды возле окна в гостиной у Инны. Был теплый майский день. За окном открывалась широкая панорама: сначала – улицы, кипящие суетой, люди, снующие взад и вперед, потоки машин, дома, домики, крыши, окруженные зеленью. А за всей этой сутолокой повседневности простиралась на востоке широкая зеленая волнистая гряда до самого горизонта. Казалось, будто густой лес подступает там к городу, замыкая его. Иллюзия, конечно, просто такой отсюда представляется другая часть Квинса, как раз та, в которой я живу. А если смотреть сверху, откуда-нибудь с вертолета, весь наш Квинс увидишь таким же зеленым!
Мы с Инной готовились к тесту по Теории чисел. Если хочешь что-то в этой науке постичь, ею нужно заниматься неустанно. Я и пытался. Но, увы… Преодолев языковые трудности, я сумел в третьем семестре получить по всем своим курсовым предметам четверки, а в этом семестре уже мог бы метить в отличники, кабы не эта самая Теории чисел. Читала нам ее миссис Салиски, молодая блондинка родом откуда-то с Украины – её родители эмигрировали в Америку вскоре после революции. Несмотря на молодость, миссис Салиски не знала снисхождения, она, например, не ставила, подобно другим преподавателям, оценки за трудные тесты чуть-чуть повыше, чем следовало бы по результатам. Кроме того, нам казалось, что она с особой суровостью относится к иммигрантам-евреям. «Антисемитка! – злились мы после очередного провала. – Сама ведь из эмигрантской семьи, и никакого сочувствия!»
Так или иначе, у миссис Салиски я в лучшем случае мог рассчитывать лишь на четверку, да и то волновался, вытяну ли, и готовился к тесту изо всех сил.
Отзанимавшись часа четыре с лишним, мы теперь отдыхали.
– Давай перекусим, – предложила Инна. Но только мы направились в кухню, как от окна, где я перед этим стоял, раздался громкий голос: «Физкульт-привет!»
Я аж вздрогнул, обернулся и увидел, как в нижнюю часть окна с пожарной лестницы влезает какой-то парень. Судя по необычному способу вторжения, он мог быть либо бандитом, либо ангелом. Но вид у парня был вполне земной и более чем мирный, на упитанном лице с чёрными усиками сияла добродушная улыбка. Соскочив с подоконника, странный гость поцеловал Инку в щеку, а затем протянул мне руку:
– Марк…
– Валерий, – машинально ответил я, и тут же спросил: – А ты как… Ты откуда?..
Марк и Инна рассмеялись.
– Его старики живут в соседнем подъезде, – объяснила Инна, – на том же этаже. Между нашими окнами пожарная лестница…
– Понимаешь, как удобно? – перебил её Марк. – Кроме того, приучаю Инку к своим неожиданным появлениям. Чтобы ждала в любую минуту… А-а, вы, кажется, поесть собрались? Значит, я вовремя!
Сказав это, он скорчил такую смешную мину, что невозможно было не засмеяться.
Усатый весельчак, оказывается, учился в нашем же колледже и даже на одном с нами отделении, но поступил совсем недавно, потому что приехал в Америку из Львова меньше года назад. Однако же он много чего успел сделать. И с Инкой подружился, и уже работает на пару вместе с её отцом, арендующим такси! Вот это меня просто потрясло. Ну и деловой, ну и хваткий парень, подумал я не без зависти. И к тому же почувствовал что-то вроде ревности: уж больно свободно этот усатый вел себя с Инкой!
– Ой-вэй! Ну, пожалей меня, мамочка, пожалей!
Закатив глаза, Марик склоняет голову на плечо к Инке и чмокает её в щёку… Ну, что это такое? У нас в Ташкенте никто из парней даже с близкой девушкой не вёл бы себя так на людях. Ни узбеки, ни бухарские евреи, ни ашкенази. А уж с девушкой не близкой… О нет, мы еще не были такими «продвинутыми!» У нас ещё сохранялись прежние представления о приличиях. И что это за «мамочка»? Среди наших ласково-шутливых обращений к девчонкам такого слова не было. Может быть, потому что людям Востока присуще высокое уважение к матери? Я бы и начал ревновать, но в нью-йоркском колледже я уже наслушался и нагляделся всякого. Я уже знал, что такая развязность в моде и вовсе не обязательно говорит о близких отношениях. А Марику, очевидно, развязность и вообще-то свойственна по складу характера. Да стоит только посмотреть на него, и всё уже ясно!
Круглое, с двойным подбородком лицо Марка, увенчанное кудрявой шевелюрой, такой густой, что она походит на меховую шапку, невероятно подвижно. Карие глаза в вечном движении, рот вообще никогда не закрывается, а по этой причине непрерывно шевелятся, то приподнимаясь, то опускаясь, маленькие чёрные усики. Лицо это располагало к себе, да и общительность Марка покоряла… Словом, очень быстро подозрения мои исчезли и появилось ощущение, что мы с ним старые друзья.
* * *
Между тем Марик, с аппетитом закусывая, продолжал жаловаться на свои беды. Оказалось, что у него неприятности с курсом «Введение в компьютерные науки». Виноват в этом, как он уверял, преподаватель.
– Ой-вэй, ка-ак он меня замучил! Ма-амочка, я просто погибаю!
Я у этого преподавателя (не припомню сейчас его фамилии) никогда не учился, но что с ним нелегко, слышал не раз. Как-то случайно заскочив в аудиторию, где он вел урок, я задержался. Интересно было послушать – вместо «Фортрана», который я изучал, первокурсникам теперь давали «Паскаль». Долговязый седой преподаватель расхаживал вдоль исписанной мелом доски и объяснял материал. Он тыкал пальцем в доску и негромко что-то бормотал. Вслушавшись, я удивился: почему он всё время повторяет одно и то же? Зачем? Думает, что ли, что перед ним безнадёжные тупицы? Между тем ясно было, что студенты давно всё поняли, материал был несложный, вопросов никто не задавал. Преподавателю, очевидно, это было безразлично, контакта с аудиторией он не искал…
Впрочем, об одном «контакте» я слышал от его студентов-эмигрантов. Как-то начал он расспрашивать их о Советском Союзе. В колледже такое случалось нередко: многим хотелось поговорить с очевидцами о житье-бытье за «железным занавесом». Интересовало разное: как мы питались и что могли купить в магазинах (скудость товаров больше всего поражала женщин-преподавательниц), кто из наших родственников подвергался политическим преследованиям, как проявлялся антисемитизм. Мы, впрочем, рассказывали и о хорошем – о невысокой плате за квартиры, о бесплатном образовании… Преподаватель Марика был единственным, кто упорно выспрашивал своих студентов именно о крупицах хорошего. «Как там у вас относятся к учителям? С уважением?», «Какие предметы у вас были в старших классах? А какие лекции в институте? Вам хорошо преподавали? Стипендию получали?» и тому подобное. Конечно же, он прекрасно знал, что ему ответят. Но для того, видно, и спрашивал, чтобы с презрением и гневом восклицать: «Не понимаю, зачем вы сюда приехали? Вас бесплатно и хорошо учили, о вас так заботились в вашей стране, мало вам было этого?»
Все видели, что преподаватель настроен просоветски, некоторые даже считали его коммунистом. Пускай бы так, это его дело. Пусть восхищается Советским Союзом. Но зачем же оскорблять студентов? Приятно ли учиться у профессора, который спрашивает, зачем ты здесь появился?
Однако по колледжу стали ходить и другие слухи об этом человеке. Вроде бы кое-кто видел, как он прижимается к парням-студентам, когда подходит к ним что-то объяснить или заглядывает к ним в конспекты. Говорили, что если… ну, что ли, не сопротивляться этому, то, даже провалив тест, получишь хорошую оценку. Словом, уверяли, что этот седой человек с неприятной внешностью был геем. Не берусь утверждать, что это правда, ведь когда не любишь человека, легко приписываешь ему любые недостатки и пороки. Но говорить – говорили упорно.
Так вот, именно с этим преподавателем у Марика сложились особенно скверные отношения, именно его курс, уверял Марик, ему ни за что не сдать на предстоящей весенней сессии.
– Ой, он та-акой гад! Придирается, всё ему не так… Мамочка, голова что-то разболелась… Сделай мне точечный массаж, а? (теперь голова Марика уже на коленях у Инки). О-о, во-от так… Как хорошо-о!.. Мамочка, пониже, во-от тут… Он меня просто ненавидит, преследует, другие парни не лучше учатся, и ничего… А со мной, как с собакой! На тесте глаз с меня не спустит, попробуй тут списывать! Мамочка, ты мне поможешь? Придумаешь что-нибудь?
– Конечно, – рассмеялась Инна. – Уже придумала: с сегодняшнего дня начнем заниматься!
Она, действительно, могла бы Марика натаскать, потому что в этом учебном году изучала «Паскаль». Но Марик вовсе не собирался с её помощью готовиться к тесту! Он рассчитывал совсем на другое, и Инка отлично понимала это.
