Валерий Юабов
Долгая дорога
– Ты что, дорогой? Не пущу, даже не думай! Вот, барышни, познакомьтесь – мой юный друг Валера.
Барышни заулыбались. Одну из них звали Таня, как другую – не помню.
– Родилась идея, – сказал Искен. – Успешную съемку, а также новое знакомство необходимо отметить… Валера и Таня, за вином! Держите деньги…
И мы отправились в магазин. Шли не спеша, ведь оба понимали, что отослали нас вовсе не ради вина. Таня всю дорогу весело болтала, рассказала, что замужем, что у неё ребенок, намекнула, что с мужем не в ладах. «Ещё бы, – подумал я. Если она и с другими парнями так… У меня-то от её взглядов сердце ёкало. Что же будет? – повторял я про себя. – Что же дальше будет?» Но я понимал, что будет.
Вернувшись, мы застали нашу парочку в разнеженном состоянии, оба были очень веселы и уже ничего не скрывали. Мы быстро распили бутылку вина, и Искен словно добрый папаша обнял нас с Татьяной за плечи.
– Не пойти ли вам в студию? Найдете о чём поговорить, а?
Он довел нас до двери, бормоча мне на ухо какую-то чушь, задвинул тяжелый, темный занавес и исчез.
В студии было темно. Засмеявшись, Татьяна обняла меня, мы оказались в кресле. Потом – на полу. Почему-то я был довольно спокоен. Совсем неопытен, конечно, но опыта Татьяны вполне хватало на двоих. Она прижалась ко мне своим упругим телом, её жаркое дыхание обжигало то моё лицо, то шею, то грудь. Мне стало очень хорошо.
* * *
Татьяну я с тех пор ни разу не видел: подружки в салон не заходили, а я не пытался её найти. Не потому, что стыдился этой первой близости. Просто она случилась без всякого чувства к Татьяне. Я и не думал о том, кто меня обнимает. Нет, – я впервые познал Женщину. Плохо ли, что это произошло именно так? Не знаю. Конечно, лучше бы я был по-настоящему влюблен, но случилось иначе: я получил то, чего жадно требовала плоть. И никогда я не вспоминал об этой встрече, как о чем-то грязном.
Впрочем, Искен еще долго отпускал соленые шуточки по поводу нашего общего приключения и вовремя подвернувшихся подружек. Я весело смеялся вместе с ним – шуточки Искена подтверждали, что я уже взрослый парень, а мне нравилось чувствовать себя взрослым… К счастью, это заблуждение не мешало мне превращаться в Робинзона Крузо и вообще оставаться прежним подростком-мечтателем.
* * *
Почти до самого отъезда из Советского Союза длилось мое увлечение фотографией. Начались уже сборы, я складывал свои любимые книги и альбомы. Хотел, конечно, взять и пленки, но тут кто-то мне сказал, что негативы вывозить не разрешается. Я ужасно расстроился: ни одного снимочка, значит, никогда уже не удастся перепечатать! Побежал к Эдику, огорчил и его – Мушеевы тоже готовились к отъезду. Решили хотя бы размножить несколько самых удачных снимков. Печатать снова пришлось в ванной комнате – Эдик уже не работал у Искена…
Я почему-то с удивительной ясностью помню эти минуты: в ванночке с проявителем начинает медленно возникать на белом листке снимок. Кудрявый паренёк сидит на корточках рядом с немецкой овчаркой. Помню, как щемило у меня сердце: Тайшета я больше никогда не увижу. Хорошо хоть снимок остался, где мы вдвоем.
– Это твой лучший снимок, Эдик, – говорю я. – Память на всю жизнь… Напечатаем побольше, разошлю всем друзьям!
Довольный Эдик хмыкает:
– М-да-а, снимок неплохой. А пёс просто классный…
Мы замолчали и долго глядели на снимок сквозь толщу воды.
* * *
Я встряхнул головой. Мне показалось вдруг, что я увидел этот снимок сквозь толщу океана. Немудрено, что я помню его в деталях – ведь снимок и сейчас стоит у меня дома на одной из полок. Но вот сценку ту далекую я вспомнил в первый раз!
И, вертя в руках свою дорогую камеру, я с грустью подумал, что никогда она не давала мне столько радости, сколько простенькая «Смена-15» и колдовство над проявителем в темной ванной комнате.
Конечно, радости детства неповторимы. Но ведь это увлечение могло бы сохраниться и даже вырасти, «повзрослеть» вместе со мной, сделать мою жизнь богаче. Не потому ли оно пропало, что я стал в Америке очень уж деловым человеком? Всё чем-то занят, куда-то тороплюсь, постоянно в напряжении. Однако же я изъездил чуть ли не всю Америку, сделал множество снимков в разных городах и странах. И снимал вроде с удовольствием – но исчезло ощущение счастья, чуда. Оно превратилось в обычное хобби, в развлечение для отпуска и выходного дня… А могло и остаться. Ведь вернулось же оно сегодня – вместе с лучом солнца на океане.
Глава 53. Я становлюсь фермером
«Значит, так: улыбка, поклон… – Здравствуйте, мистер Хэссельбаум! Меня зовут… Стоп, довольно же трусить! Вперед!» – И, шагнув к двери, я громко постучал. Какое-то время в доме было тихо, я слышал только гулкие толчки собственного сердца. Наконец, послышались шаги. Дверь приоткрылась, высунулась бородатая голова в кипе, потом показался и ее владелец в спортивных штанах.
– Вам кого? – раздраженно спросил он. – Кто вы такой?
– Здравствуйте, мистер Хэссельбаум! Меня зовут Валэри, – сообщил я, широко улыбаясь. – Я представитель компании «Саммит»… – Тут мужчина в кипе прервал меня.
– Вы что же, не знаете, что сегодня суббота? – И он со злобой оглядел меня с головы до ног. – А ведь, похоже, еврей?
Суббота… Я чуть не охнул вслух. Как же я мог забыть?
– Ох, простите! – забормотал я. – Да, да, конечно, суббота!.. Загляну завтра. А сейчас… – Я выхватил из портфеля брошюру и протянул ему. – Интересная литература о нашем районе. Прошу вас, почитайте…
– В субботу?! – Нет, нет! – И, отмахнувшись обеими руками, словно я хотел его запачкать, мистер Хэссельбаум захлопнул дверь перед моим носом.
«Как я не вспомнил, что сегодня суббота? Вот балда!» – ругал я себя, отходя от негостеприимного дома.
Да – не очень-то удачно начался первый день моего «фермерства»…
* * *
В Америке хождение из дома в дом, чтобы найти клиента, продающего жилье, и вообще, чтобы предложить какой-то товар – получило довольно остроумное название: farming, фермерство. То есть все те, кого ты посещаешь, регулярно и систематически, составляют как бы твою «ферму». Ты постепенно налаживаешь с ними прочные отношения, не даешь забывать о себе. Ты словно пасешь, как овечек, людей, живущих в твоем районе. На твоей «ферме»…
Однако же мы с Дэвидом, создав в 1987 году небольшую фирму по продаже недвижимости, очень нескоро дошли до фермерства. И сделали большую ошибку.
Свою фирму мы без ложной скромности назвали «Саммит». То есть наибольшее достижение, вершина. Назвали вершиной, а на деле долго топтались у подножья.
Поиски клиентов – дело мучительно трудное. Особенно же поначалу, когда фирма никому не известна. К тому же и находится не на виду, не на людной улице, а в подвале жилого дома… Мы с Дэвидом трудились с утра до вечера. Мы рассылали по всему району письма, сотни писем. Попадали они, очевидно, в мусорные корзины. Мы не пропускали в газетах ни одного объявления: «Продается дом»… Прочтешь – и сразу же к хозяину. Представишься, предложишь услуги. Стараешься при этом «показать себя» – блеснуть пониманием разных тонкостей дела, посоветовать, как получить при продаже прибыль побольше.
Еще пять лет назад на семинаре Тома Хопкинса обучался я искусству разговаривать с клиентами. Том был блестящим лектором. Мастер практических приемов работы, он, рассказывая о них, воспитывал своих слушателей и профессионально, и психологически. Мне кажется, я многое от него воспринял. Я замечал, что собеседники слушали меня с интересом, порой даже благодарили за советы. Но результаты моей деятельности все равно были ничтожными. За два месяца побывал я у двадцати пяти домовладельцев, а получил на продажу всего один дом!
Пытались мы использовать специальные бюллетени о купле и продаже недвижимости, чтобы присоединяться к чужим сделкам. Прочтем, например, что какой-то брокер занимается продажей дома или квартиры – и тут же подключаемся: даем в газету объявление. Такое, например: «В районе Фреш Медоуз продается дом – кирпичный, стоящий отдельно, с тремя спальнями и тремя туалетами. Поблизости хорошие школы»… Этот способ был успешнее, но большая часть оплаты доставалась брокеру, непосредственно связанному с клиентом.
Так почему же мы не занимались фармингом? Ведь и Дэвид испробовал его на прежней работе, в «Металлиусе», и я слышал от Хопкинса, что именно на ферме образуется широкий круг людей, которые могут стать твоими клиентами. Пусть не сегодня, пусть через месяц, через год… Но у каждого из нас находились свои причины для отказа от фермерства. Дэвид решительно заявлял, что и так занят с утра до вечера. На самом же деле такая работа была ему совершенно не по характеру, не мог он себя к ней принудить. А я не скрывал, что трушу. Отчаянно трушу! Одно дело – посещать тех, кто сам объявил о продаже дома: они брокеров ждут. Но являться к незнакомым людям, которые о продажах и покупках вовсе не думают, предлагать им свое участие в многотысячном финансовом деле… При одной мысли об этом у меня дух замирал. «Да я только рот раскрою, а меня выставят за дверь! Как выставляют жуликов и попрошаек», – говорил я Дэвиду. Он посмеивался: «Брось, Валера, ты не похож на жулика! И попрошайки разные бывают, все зависит от манер. Вспомни, с каким достоинством Киса Воробьянинов просил: подайте на пропитание бывшему деятелю Государственной Думы! Вот и бери с него пример». Но мне никак не удавалось вообразить себя в роли Кисы Воробьянинова. Возможно, потому, что никогда я не был предводителем дворянства или хотя бы дворянином…
Так мы откладывали и откладывали фарминг. Я и вовсе позабыл о нем, когда начались семейные беды. Мамина болезнь вытеснила все остальное… Но вот дни отчаяния сменились днями надежды, табиб Мухитдин Умаров обещал продлить жизнь мамы. Она вернулась из Узбекистана повеселевшей, окрепшей. А во мне от радости так и бурлила жажда деятельности. С новым жаром кинулся я в бизнес – и тут уж сам себе приказал: берись-ка за фарминг!
Начал я с того, что определил на Кью-Гарденс-Хилс свой рабочий участок и сделал список домовладельцев. В толстой зеленой тетради – в нее можно было вставлять листы – пришлось исписать много страниц: в списке оказались 1200 будущих «овечек». «Ну, ничего, – думал я. – Если обходить в день 50 домов, познакомлюсь со всеми за месяц-полтора». И, «препоясав чресла» – то есть накинув на плечо ремень тяжелого портфеля с тетрадью и разными брошюрами, вышел я однажды утром из своей машины на 77-й роуд. Вышел, позабыв, что утро – субботнее…
«Вот как вредно еврею не соблюдать обычаев, – посмеивался я. За это Бог меня и наказал!» Однако же я и тогда не считал, и сейчас не считаю нашего Создателя таким мелочным. К тому же сердитый мистер Хэссельбаум меня не очень-то напугал. Может быть, благодаря этой комической сценке я вдруг почувствовал, что фарминг вовсе не так страшен. Я даже решил, несмотря на субботу, продолжить обход. Ведь не только же евреи здесь живут! Буду высматривать дома, где люди чем-то заняты в своих садиках, а значит, не соблюдают субботних правил.
Действительно, нашлись и такие. Миссис Вергара говорила со мной приветливо, слушала внимательно, с интересом полистала брошюрку «История Кью-Гарденс Хилс».
– Не спешите, отдохните в садике, – предложила она. – Духота, жара, а вы ходите да ходите…
Августовское утро и на самом деле было таким знойным и душным, что я взмок, таскаясь со своим тяжелым портфелем.
– Миссис Вергара, – пошутил я, – если надумаете продавать дом, какого брокера выберете? Такого, как я, или того, кто появляется только в приятную погоду? (По-английски это звучало так: «Any-Weather-Broker or Only-Nice-Weather-Broker?»)
Мы оба посмеялись и простились очень тепло. Хоть миссис Вергара и не продавала дом, она явно становилась моей «овечкой», возможным клиентом.
Как мало надо человеку, чтоб изменилось настроение! Приятная встреча, пара шуток – и вот уже ты весел, не чувствуешь усталости, веришь в свои силы. И портфель не кажется тяжелым, и рука не дрожит, когда стучишься в дверь…
Да – но зачем же я стучался, хотя на каждой двери имелся звонок? Этому тоже научил Том Хопкинс. «Психологическое воздействие, – объяснял он. – Все звонят в дверь – это привычно. И вдруг кто-то стучит… Что-то необычное, правда? Пробуждает внимание. Ты еще не вошел, а хозяин уже полон любопытства. И это любопытство, интерес он, конечно, переносит на тебя, вошедшего. Постучав, ты тем самым сделал себя личностью необычной. Стучи, да еще и посвистывай – это поддерживает уверенность в себе»…
Хочу снова напомнить, что, вернувшись с семинара Тома Хопкинса, я каждый день, словно заповеди, перечитывал его наставления – как вырабатывать в себе качества, необходимые риелтору. Конечно, я был тогда молодым, восторженным – но и сейчас не стыжусь этого. Очевидно, я таков: мне просто необходим Учитель с большой буквы. Человек, которым я восхищаюсь, ставлю выше себя, стремлюсь следовать его примеру. Мне это помогает жить. А скептикам скажу: это свойство поддерживает интерес к людям.
Из наставлений Хопкинса я не выполнял только одно – фарминг. И как же был доволен, что занялся им наконец! Вот только постукивание не очень-то мне помогало. Трусливых людей оно, пожалуй, отпугивало. Постучался я, например, к миссис Перл. Она отодвинула чуть-чуть занавеску, поглядела на меня в окно – да так и не открыла, хоть стучал я снова и снова… Ну и ладно. Открыв список, я сделал пометку возле фамилии миссис Перл: «МС ДНО». То есть «миссис дверь не открыла». Такие сокращенные заметки о моих «овечках» ставил я возле каждой фамилии в списке. Постепенно я придумал множество сокращений и возле некоторых даже рисовал смешные мордочки. «Фарминг выдерживают лишь те, кто не принимают неудачи всерьез», – объяснял нам Том Хопкинс. Он все время повторял: воспитывайте в себе стойкость, терпение, глядите в лицо трудностям, не теряя чувства юмора…
В тот первый день я, конечно, не совершил ни одной сделки, но многие из тех, кого я посетил, запомнились мне именно потому, что были первыми. Среди них и чудаковатый мистер Генри Блок, который слушал меня вроде бы внимательно, кивал головой, а, когда я замолк, сказал: «Знаешь, приятель, у меня беда: я лишился сна. Вот уже несколько лет мучаюсь. Что посоветуешь?» Запомнилась и миссис Адельхайт, свирепая, как ведьма. Я только успел сообщить ей, чем занимаюсь, и протянул брошюру, как лицо ее перекосилось от злобы. «Чтоб духу твоего здесь не было!» – завизжала она. Разорвала брошюру, бросила в мусорный ящик и с треском захлопнула дверь… Было обидно, конечно. Но я пытался и ее понять: сколько всяких обманщиков и шарлатанов ходит из двери в дверь, предлагая свои услуги или навязывая плохой товар! Я вздохнул, вытащил из портфеля свою тетрадь и рядом с фамилией миссис Адельхайт: написал «НД» – недружелюбна.
… Тетрадь моя, тетрадь, зеленая тетрадь! Я, конечно, храню ее, ведь это часть моей жизни, моего прошлого. По виду она напоминает старый молитвенник деда Есхаима. Страницы ее пожелтели от времени, они потерты, помяты, пятнисты – на них капал дождь и падали снежинки. Но и это мне дорого. Стоит мне заглянуть в тетрадь – в ней оживает каждая строчка. Прочтешь адрес, фамилию – и вот перед тобой дом, лицо хозяина или хозяйки… Порой мелькает, кадр за кадром, целый фильм о жизни разных людей, разных семей – ведь за семь лет фермерства я обстучал каждую дверь много десятков раз.
По субботам я своих «овечек», разумеется, больше не посещал… Кстати сказать, однажды, проходя мимо дома мистера Хэссельбаума, я увидел, как он шмыгнул в дверь со свежей газетой в руках… Было это субботним утром. Очень хотелось его окликнуть и поздороваться! Но я удержался.
Первые сдвиги я почувствовал примерно после трех обходов «фермы». Меня узнавали, мне улыбались, я становился… ну, если не «своим», то привычным посетителем. Правда, некая пожилая дама, миссис Виннер, увидев меня на крыльце, каждый раз принималась вопить на всю улицу. «Опять явился! Я же просила не приходить! Захочу дом продать, так моя подруга этим занимается!». А я весело улыбался, желал ей здоровья, и думал: «мало ли, что ты говоришь сегодня. Посмотрим, что завтра будет. Поглядим, что твоя подруга сможет сделать». Миссис Виннер, кстати, совсем не раздражала меня, а смешила: уж очень она напоминала разгневанную бабушку Лизу! И голова обмотана платком, и поза такая же: расставит ноги, одна рука – в бок, другой, поднятой, трясет.
Но таких, как миссис Адельхайт или она, были единицы. Многие жители «фермы» встречали меня все более дружелюбно. «Валэри, привет, опять ты?! Ну, что нового?» И тут я стал призадумываться.
«Что нового»… А о чем я мог рассказать людям? Только о домах, выставленных в Квинсе на продажу. Сообщать моим «овечкам»: «Поблизости продается дом, не пожелает ли кто-нибудь из ваших знакомых купить его?» Ну, и тому подобное. Но сколько же можно говорить об одном и том же? Я мучительно придумывал темы для разговоров, с каждым днем понимая все яснее: мой успех зависит от того, насколько я сам интересен людям! А для этого мне не хватает общих с ними проблем…
Есть шутливая русская пословица: «Хорошая мысля приходит опосля». Ко мне эта «мысля» пришла лишь года через полтора: не вступить ли мне в общество местных домовладельцев? Я вступил. И сразу же оказался в гуще всех проблем Кью-Гарденс-Хилс, больших и маленьких! Общество активно занималось благоустройством района, добивалось увеличения коммунальных услуг, которые город может оказывать жителям. Когда выяснилось, что я чуть ли не ежедневно встречаюсь с десятками людей – то есть могу приносить и свежую информацию, и реальную пользу – меня даже избрали в группу правления.
Президент общественной организации Патрисия Долан, пожилая, но очень энергичная дама, обрадовалась, узнав, что я говорю по-русски, да к тому же – выходец из Азии. «Прекрасно! – воскликнула она. – Тут немало ваших соотечественников, многие из них не знают английского. Особенно женщины. А ведь с ними вам придется особенно часто разговаривать». И тут же дала мне первое поручение: добиваться, чтобы газончики возле домов были красивыми и ухоженными.
Да, действительно, теперь мне было о чем поговорить с «овечками!» Правда, уговоры заниматься газончиками многих женщин раздражали («вот еще, у меня и без того дел невпроворот!») – но я старался говорить шутливо, в одних собеседницах пробуждал тщеславие, в других – интерес к садоводству, в ком-то – дух соревнования. И – действовало!
Другое поручение было посложнее, хотя поначалу оно показалось мне смешным. Дело в том, что во многих домах, где теперь поселились бухарские евреи, балкончики были увешены бельем – и выглядело это… Словом, я вспоминал Азию, Ташкент, старый двор своего деда… Впрочем, слышал я, что даже в Венеции через каналы протянуты веревки, на которых сушится белье. Так что не будем слишком строги к нашим бабушкам, которым Квинс казался родной махаллей или кишлаком. Я пытался им объяснить, что это некрасиво, что американцы над ними смеются. Они яростно со мной спорили – мол, сушить белье гораздо полезнее на солнце. Оно тогда становится более свежим чем то, что сохнет в машине. А кому это мешает? Слава богу, не рванье какое-то висит, а нижнее белье сыночка (внука, мужа)! И какое американцем дело до того, где мы белье вешаем? Сами-то они хороши – землю травой засаживают, а фруктовые деревья не выращивают!
Ох, сколько времени потратил я на эти споры! Но убедить мне удавалось, да и то нечасто, только женщин помоложе – тем, кто любит красивую одежду, понятнее, что такое эстетика.
Кроме этих мелких постоянных дел появлялись и другие поручения. Одно из них было вызвано трагическим происшествием: бандиты напали возле дома на старую женщину, миссис Хофберг, ограбили ее, да еще и ударили. Бедная старушка упала и так расшиблась, что скончалась в больнице. Общественная организация потребовала от районных властей, чтобы наши улицы в вечерние часы патрулировала полиция. Составили петицию – и члены группы правления ходили с ней по домам, собирали подписи жителей. Я не ожидал, что разговоры о случившейся беде так сблизят меня с людьми. Стоило мне достать из портфеля петицию и начать рассказывать о миссис Хофберг, как раздавались возгласы: «Какой ужас! Почти возле дома! А где же полиция?» Потом начинались разговоры о других происшествиях, которыми полна жизнь Нью-Йорка… Американцы вообще-то народ не очень доверчивый, подпись на бумаге просто так не поставят, сначала каждое словечко перечтут. А мне удалось собрать 400 с лишним подписей – больше, чем собрали все остальные члены правления! Так что петиция эта стала одновременно манифестом доверия ко мне. Но другого, всеми желаемого результата – патруля полиции – мы, к сожалению, не добились. Пришлось жителям создать собственный патруль добровольцев-дружинников.
За этой петицией последовали еще три: в одной шла речь о часах работы местной библиотеки, другая требовала запретить строительство общежития для студентов колледжа, третья – изменить авиатрафик: уж очень донимал всех грохот самолетов, взлетавших и приземлявшихся на аэродроме LaGuardia, который расположен довольно близко от нас.
Уж теперь-то я не мог пожаловаться, что мне не о чем беседовать! Постепенно получилось так, что бизнес как бы отошел на задний план. Я приходил к своим «овечкам», чтобы попросить об участии в общих делах. Они с огромным интересом слушали, чем мы занимаемся, как хотим улучшить их жизнь. Встретились, поговорили, узнали друг друга чуть-чуть поближе – вот и прекрасно! А о продаже домов говорилось между прочим. Круг моих собеседников все ширился… Кстати, не так давно я прочитал, что знаменитый нефтяной магнат Онасис залогом своего успеха считал широкий круг знакомств. Где бы он с кем ни повстречался, тут же телефон нового знакомого попадал в его записную книжку – представляю, какой она была толщины! Онасис утверждал: рано или поздно все эти люди непременно становятся ему так или иначе нужны… Тоже своеобразное фермерство – хоть и не приходилось Онасису обивать пороги и стучать в чужие двери.
* * *
Первый дом мне удалось продать примерно через полгода. Принадлежал он супругам Хассон. Первая удача, первая победа – большое событие. Не удивительно, что я на всю жизнь запомнил и этот дом, и его владельцев. Запомнил и потому, что Хассоны были людьми на редкость общительными, добрыми. Они и внешне были привлекательны. При взгляде на Бетти не верилось, что у этой стройной дамы – шестеро взрослых детей, внуки. Ральф, бывший пловец, тоже был моложав и подтянут. Посидев у Хассонов часок, ты поражался тому, как крепки связи между ними, родителями, и их многочисленными детьми, жившими самостоятельно. Телефонные звонки раздавались один за другим. «О, опять кто-то из детей, – смеясь, объясняла Бетти. – Мы друг без друга не можем…» Это радовало. Я хорошо знал, что многие американцы пенсионного возраста, даже имеющие детей, очень одиноки, что потомки их, обзаведясь семьями и разъехавшись по другим штатам, редко вспоминают старых родителей.
Когда я познакомился с Хассонами, они уже продавали свой дом. Я увидел объявление на столбе возле крыльца – и все же зашел, спросил, как идут дела с продажей. «Плохо, – пожаловалась мне Бетти. – Объявление висит, а покупателей нет. – И тут же предложила: – Может, у тебя найдутся? Заходи, погляди сам…» Это был хороший дом – кирпичный, с большими окнами. Я взялся за дело и, хоть не сразу, нашел покупателей. Муж и жена Доматовы, люди милые и простые, были совсем не богаты: она не работала, он присматривал за престарелыми. Дом очень им понравился. Воскресным утром я привел их к Хассонам для оформления сделки. Переговоры велись не впрямую, а через меня – так уж принято. Поэтому, усадив Юлю и Изю внизу, я помчался наверх. Бетти и Ральф чаевничали на кухне. Я обрадовался: есть у нас примета, что сделки хорошо совершаются именно за кухонным столом. Хозяева просили за дом двести тысяч долларов, покупатели давали сто восемьдесят три. Зная доброту Хассонов я начал расхваливать Доматовых – мол, помогите им, пойдите навстречу. Хассоны повздыхали и сбавили пять тысяч. Я бросился вниз, к Доматовым. «Видите, какие они славные люди – сбавили! Добавьте пять тысяч – и дом ваш!» Доматовы повздыхали – и добавили три. Я – наверх. «Видите, как они хотят купить… Сбавьте!» Хассоны повздыхали, сбавили… Словом, побегал я вверх-вниз, и сделку удалось завершить.
Первая удача! Я ликовал, я жаждал новых побед. Как они близки, я и представить себе не мог.
Забегаю навестить Хассонов перед их отъездом, и слышу: «Зайди-ка, Валэри, к миссис Шварц. Она хочет дом продавать, мы рекомендовали тебя»… – «Миссис Шварц? Ваша соседка? – ахнул я. – И она тоже?..» – «Да», – вздохнула Бетти. И почему-то смутилась. Тут я кое-что припомнил…
Зашел я как-то к миссис Шенкер. Обычно приветливая, она на этот раз была чем-то раздражена. Кивнула на соседний дом: «Скажи-ка, Валэри, не твои ли земляки сюда переехали?» Я сразу понял, в чем дело: балкончик был завешан бельем явно советского производства. Ох, опять это белье! Но если бы только оно… Встретила меня жалобами и другая дама: «видишь тот палисадник? Устроили там мусорную свалку, как не стыдно! А их мальчишка деревья на улице ломает! Не веришь – погляди сам!» Я обещал поглядеть, разобраться, поговорить. На душе у меня было не весело – я знал, что владелец этого дома – тоже мой земляк, и что не скоро его семья «впишется» в американский быт.
В нашем районе обитают люди сравнительно бедные. Дома на 77-й авеню, впрочем, как и на соседних улицах, тянутся непрерывной кирпичной лентой, стена к стене. Владельцы домов живут в непосредственной близости друг к другу. И это не всегда приятно. Особенно если появляются соседи, которые нарушают привычный уклад жизни. А моих соплеменников становится все больше и больше. Значит, будет расти и число недовольных «коренных» жителей. Как это скажется на моей работе, на отношениях с «овечками»?
Но оказалось, что именно недовольство «коренных» пошло мне на пользу. Переселяться решили многие. Скажу коротко: Хассоны, продав свой дом, рекомендовали меня миссис Шварц. Она осталась довольна моей помощью и порекомендовала меня соседям, Гольдбергам. Затем объявление «На продажу. Звоните Валерию Юабову» появилось рядом, возле дома Пирсона, затем – у домов Кеблика, Бергмана… Один за другим, продал я шесть домов, стоящих рядком на 77-й Авеню!
«Такого не бывает! – хохотал Дэвид. – Может, это тебе приснилось? Удачно попрошайничаешь, прямо как Воробьянинов!» – «Ага – завидуешь? Так становись сам “фермером”!» – «Да я и так еле управляюсь», – отмахивался Дэвид.
Он не лукавил. К тому времени, как я принялся за фермерство, компания наша немного окрепла. Мы позволили себе переехать из моего подвала – купили одноэтажный домик в Вудсайде, северной части Квинса. Далековато от наших краев, от Кью-Гарденс-Хилс. Но Дэвид настоял на этом. «Конечно, – говорил он, – здесь теперь все больше «своих», бухарских евреев. С ними вроде удобнее, легче работать. Но это только так кажется. Евреи – народ упрямый, недоверчивый, подозрительный. И заметь: чем еврей примитивнее, чем менее культурен, тем больше уверен, что «знает все»… Вспомни-ка, многие ли из твоих клиентов прислушиваются к советам? Нет – сразу же тебя начинают учить… Вудсайд – иное дело: там сперва ирландцев было много, потом их потеснили китайцы, корейцы, филиппинцы. Да и латинов стало порядочно. Среди такой разношерстной публики легче вести бизнес. Они проще, они более открыты, доверчивы».
Дэвид – аналитик. Он всегда полон новых идей, умеет их обдумать, обосновать, доказать практический смысл. Вот и на этот раз он убедил меня.
Домик в Вудсайде мы купили довольно ветхий, пришлось его ремонтировать, расширять. Этим очень энергично занимался Дэвид. «Доводил до ума», как он выражался. Сколько раз я заставал его в офисе с метром в руках – что-то он измерял, потом вычерчивал на листе бумаги. Или захожу утром – а Дэвид с сигаретой в зубах уже за письменным столом, на котором дымится чашечка кофе. «Привет, привет! У тебя найдется пара минут? Есть одна мысль»… – «Ох, снова мысль! А как насчет затрат?» – «Ничего, ничего! Надо расти!»
По мере того, как мы росли, увеличивалось и число агентов нашей фирмы. К сожалению, среди них почти не было людей с профессиональной подготовкой. Какой адский труд обучать их – в двух словах не расскажешь. Дэвид и в этом деятельно участвовал. А тут еще ведение и оплата счетов, налоговые ведомости, реклама и снова реклама…
Да, мой партнер был действительно очень занят. Но думаю, что занятие фермерством ему и по характеру не подходило. День за днем стучать в чужие двери, спокойно переносить неприязнь, а порой и унижения… Не случайно же не более одного процента риелторов избирает такой путь!
Я вовсе не восхваляю себя. Многих достоинств Дэвида нет или почти нет у меня. Однако же и я кое-чего добился на своей ферме в Кью-Гарденс-Хилс. После небывалой удачи с шестью домами меня стали считать человеком, которому можно доверять. Ежегодно я продавал по 15–20 домов. На одной лишь 77-й авеню продал больше сорока. А всего за восемь лет работы на «ферме» примерно 130. Так что опасения Дэвида не совсем оправдались: взяв на продажу очередной дом, я, как правило, находил покупателей среди «своих». Для многих соплеменников я как бы осуществлял связь между ними и новой страной. Я стал доверенным лицом, посредником между соседями. Каким-то образом мне не раз удавалось погасить вспышки страстей, предотвратить ссору, наладить отношения.
Однако же 1995 год оказался на моей ферме не очень урожайным, и я, наконец, решился: создал еще одну ферму в Вудсайде, возле нашей конторы.
Мы уже пять лет, как сюда переехали, а я все еще никак не мог привыкнуть к Вудсайду, неряшливому, застроенному, казалось, без всякого плана и архитектурных замыслов. То попадались дома-поместья с большими земельными участками и садами, то покосившиеся, с зияющими в фасадах щелями домишки на сваях, построенные на месте осушенного болота. Идешь по дороге с глубокими ухабами, оглядываешься по сторонам – и кажется: то ли землетрясение тут было не так уж давно, то ли бомбежка…
Вудсайд – в переводе «лесная сторона». Еще во второй половине XIX века здесь действительно были леса, среди них – поместья и нескольких деревень. Застраиваться домами городского типа Вудсайд начал лишь после того, как в 1865-ом в Квинсе появились трамваи. Заселяли такую отдаленную и неблагоустроенную часть города в основном эмигранты. Давид оказался прав: наш бизнес здесь пошел совсем неплохо.
