Валерий Юабов
Долгая дорога
Глава 42. «Детей пора женить»…
Уютнее местечка, чем столовая, нет во всём нашем доме. Она примыкает к кухне, как бы её продолжая. В Америке это называется дайнет. И зимой, и летом ощущение такое, что ты в беседке, на веранде или даже на солнечной полянке. Над тремя окнами пышно кудрявятся домашние растения. Длинные, гибкие косы традесканции свисают с потолка. А вокруг – зеленые стволы деревьев: кухня обклеена обоями, изображающими лес… «Пикник в лесу!» – так частенько и говорит мама, усаживаясь за накрытый стол.
Но сегодня мама, хотя мы и сидим за столом, настроена вовсе не лирично и уюту не радуется…
– Ну, начинаем. Мама, ты первая…
У небольшой арки, отделяющей дайнет от кухни, напротив обеденного стола, я подвесил белую дощечку, на которой цветными фломастерами выписаны семь вопросов по истории Америки. Пониже есть и ответы, я пока прикрываю их, чтоб родители не прочли. Отец с матерью готовятся к экзамену, который нужно сдать для получения американского гражданства. Семь вопросов – это их еженедельный урок. По выходным я проверяю, что родители усвоили. У отца дело понемногу движется. Но вот мама… Что она помнит, можно догадаться по её лицу. Глядя на доску, долго молча шевелит губами, потом с запинкой читает первый вопрос:
– How many red stripes are there on the flag?
И опять долгое молчание… Наконец, пожав плечами, произносит по-русски:
Шесть, кажется…
Так… Будто не знает, что надо отвечать по-английски! Строго напоминаю: «English, please». В ответ она снова пожимает плечами:
– Всё равно ведь не сдам!
Занимаемся мы уже несколько недель, и, хотя каждый раз происходит примерно одно и то же, отступать я не собираюсь. Гражданство получать надо. Мама, как ни упрямится, выучит и эти пустяковые вопросы, и все остальные. Человек она способный, просто никак не может заставить себя переступить «языковый барьер». Я уверен, что занятия, в конце концов, помогут ей в этом, да и вообще, приблизят к ней Америку.
Есть у меня и ещё одна, тайная надежда: хочу, чтобы уроки хоть немного отвлекли маму от новых тревог, которые одолевают её всё сильнее и сильнее.
Мама – мастер затаённых чувств. Может, по складу характера, но скорее потому, что долгие годы ей приходилось прятать от людей свои беды. На людях она спокойна и даже весела. Осталась одна, сразу ушла в себя. Совсем другие глаза, складка у губ. Лицо человека, погружённого в невесёлые мысли…
Мне такое нередко доводилось видеть, я ещё в детстве научился различать и понимать смену выражений на мамином лице. Меня толкала на это любовь к ней, боль за неё… Но сейчас-то почему бы? Вроде бы наша семья вступила, наконец, в период благополучия… Ну, не считая отношений с отцом, но и он притих немного, не так занудлив, занят своей мастерской, обустройством дома. Вот совсем недавно мы с ним новую мебель вместе покупали, так он даже деньги на этот расход отстегнул. А сколько времени потратил на поиски хорошего товара! Заявил, что не желает, чтоб из опилок, из дряни какой-то была мебель у него. Ему нужна из настоящего дерева, добротная, красивая. С узорами, с позолотой – отец, как и все бухарские евреи, да и вообще как и все жители Азии, любит золото… Уж не помню, сколько мы обошли магазинов, но то, что отец хотел, всё же, наконец, разыскали. Новую мебель расставляли, можно сказать, с волнением, спорили, где чему стоять, любовались то столом, то комодом обсуждали, снимать ли со стульев прозрачные пластиковые чехлы или оставить, чтобы не пачкалась нарядная обивка. Мама тоже занималась этими приятными хлопотами, но как-то ухитрялась сочетать их со своими тревожными, я бы даже назвал их навязчивыми, мыслями. Не вдаваясь в детали, их можно пересказать четырьмя словами: «Детей пора женить. Срочно».
Обычно я сочувствовал маме, понимал её. На сей раз – нет. Впервые в жизни.
К тому времени, о котором идет речь, мне исполнилось двадцать три, сестренке – двадцать один. По меркам бухарских евреев мы оба уже были чуть ли не перестарками. Особенно сестра. «Двадцать один и незамужняя? Странно… Может, больна чем-то?» Не сомневаюсь, что подобные разговоры велись среди некоторых наших родных и знакомых. Хотя я был старше, говорили именно об Эмме: пока дочь не выйдет замуж, сын не должен жениться – так принято во всех странах Азии, значит, и у нас, бухарских евреев…
Родителей нередко приглашали на свадьбы. Одни знакомые сына женят (приглашение – как обидное напоминание о том, что меня женить пока ещё нельзя), другие дочку замуж выдают. Шестнадцатилетнюю! Опять как бы намёк на возраст Эммы… Родителей намеки, вероятно, огорчали. Нас с Эммой – нисколько.
– Даже школу не дали закончить! – выслушав отчет об очередной свадьбе, хохотала сестренка. – Как же она согласилась?
– А зачем ей школа? Жених тоже не из учёных! – подхватывал я.
– Захотят учиться, кто ж им помешает? – сердито отвечал отец. – Зато она жизнь свою устроила, родителям нервы не треплет. Не то что некоторые: «Ах, он косой, ох, он кривой, фу, он дурак!..» Вот и остаются такие с носом!
Эмма только фыркала в ответ и продолжала высмеивать и браковать претендентов, которых приводили к нам специально для знакомства. За столом даже не глядела в сторону гостя-жениха, так что никакого контакта не получалось. А уж о том, чтобы с ним встречаться, вообще и речи быть не могло… Вероятно, Эмму, как и меня, раздражало и оскорбляло само это сватовство, это стремление за неё, вместо неё, выбрать, а то и навязать ей спутника жизни. Того, кто должен стать самым близким человека на свете.
* * *
Я не знаю, в какой глубочайшей древности возник этот обычай, но прямое упоминание о нем можно найти уже в Торе. Вспомним, как Авраам выбирал невесту сыну.
«И сказал Авраам рабу своему… Пойдешь в землю мою, на родину мою, и возьмешь жену сыну моему Исааку». Раб пошёл в Месопотамию и возле города Нахора остановил верблюдов у колодца, куда женщины под вечер выходят черпать воду. Там он попросил Бога послать ему навстречу девицу, которая должна стать женой Исаака. И тут же («ещё не перестал он говорить») к колодцу подошла Ревекка. Раб попросил её: «Дай мне испить немного воды из кувшина твоего. Она сказала: пей, господин мой. И тотчас спустила кувшин свой на руку свою и напоила его… и начерпала для всех верблюдов его». То есть случилось именно то, о чём раб просил Бога. А когда оказалось, что Ревекка – племянница Авраама, то есть двоюродная сестра Исаака, раб возликовал: «И преклонился человек тот, и поклонился Господу и сказал: благословен Господь Бог господина моего Авраама… Господь прямым путем привел меня к дому брата господина моего».
Очевидно, в те времена такие родственные браки особенно ценились. Я думаю, что для племен, населявших землю в древности, обычай сватовства преимущественно в своем роду имел колоссальное значение. Укрепляя этнические связи, он помогал не потеряться, не раствориться в огромном и зачастую враждебном мире. Но даже и в те времена осуждалось насилие. Авраам освобождал раба от поручения, «ежели… не захочет женщина идти с тобою».
Пролетели тысячелетия, мир неузнаваемо изменился. Общение людей расширилось невероятно! Оно вышло далеко за стены родственных и даже этнических групп, стало, по существу, интернациональным. Особенно в Америке. Наши дети знакомы с десятками, а то и с сотнями своих сверстников. Общаются друг с другом в школах, в университетах, в клубах, на стадионах, в дискотеках, в лагерях, в туристических поездках, по интернету. Дружат. Конечно же, влюбляются. Неудивительно, что во всех цивилизованных странах давно исчез древний обычай, возникший в абсолютно иных, уже совершенно чуждых условиях. Почти неизменным он остался только в странах мусульманского Востока. Возможно (я точно этого не знаю) и у небольшой части ортодоксально религиозных европейских евреев… Но вот у нас, у бухарских евреев, браки по сватовству, по сговору между родителями по сей день распространены очень широко.
Вообще-то традиции – это одна из основ любой нации. За них не зря держатся, дорожат ими, даже гордятся. Как в семье, где непременно есть десятки своих маленьких правил и особенностей, как бы составляющих её лицо, вносящих теплоту и уют, объединяющих изнутри семью, так же и традиции украшают жизнь каждого народа, придают ему яркое своеобразие, объединяют его. Но сватовство… Я бы его такой традицией не назвал. Почему же бухарские евреи так держатся за него? Не потому ли, что, эмигрировав в разные страны, мы хотим сохранить свой этнос? Стремление благородное. Но боюсь, что мы вступаем в неравное единоборство с современностью. Возможно ли, переселившись в Америку, приняв почти все нормы её жизни и быта, усваивая её язык и культуру, именно таким способом бороться за свою этническую чистоту? Не знаю, не уверен… К тому же мне кажется, что большинство моих соплеменников поступают так только потому, что это проще и привычнее. А поступишь иначе – осудят. Лучше уж «как все – так и мы»…
Примешивается к этому и корысть.
В странах Средней Азии малолетних девочек до сих пор женят на стариках, а на самом деле продают им… Я был подростком, когда случайно услышал в своей чирчикской школе разговор двух учительниц, обсуждавших один из таких трагических случаев. «У нас же настоящий феодализм, особенно для женщин! И защиты нет, всё продается, всё покупается! – Воскликнула одна из них. «Знаете, в моем классе…» Но тут она заговорила шепотом, и какую из учениц её класса выдают или уже выдали насильно замуж, я так и не узнал.
Бухарские евреи ни дочерей, ни сыновей насильно замуж не выдают и не женят, я по крайней мере о таком никогда не слышал. Но что считается самым важным, когда приступают к сватовству? Чтобы родители жениха (невесты) были людьми уважаемыми, вполне обеспеченными. Хороший бизнес, деньги на счету, свой дом… Значит, и брак с сыном (дочерью) этих людей будет счастливым. Какая слепота! Разве мало юных негодяев воспитано в самых уважаемых, уж не говорю – в состоятельных семьях? И разве деньги определяют, есть ли в женихе именно те достоинства, человеческие и мужские, что нужны для счастья вашей дочери? Возможно ли это решить за неё?
Мне могут возразить: «Любой брак – лотерея. Всегда. Посмотрите, сколько стало разводов! И с каждым днём всё больше, больше!» Я отвечу: да, лотерея. Но с чего начинается обычный, даже неудачный брак? С того, чего нет прекраснее в этом мире: с влюбленности. А браки по сватовству?..
* * *
Всё, что я здесь написал, это, конечно же, мысли сегодняшние, мысли взрослого человека. При этом и меня одолевают родительские тревоги. Подросли мои дети. Я тоже хотел бы помочь им найти «свою половину». И до чего же трудно уговорить себя: «не вмешивайся!» Иной раз думаю: не сходить ли вместе с сыном, с Даниэлем, в гости к моим друзьям Н., очень милым, добрым, порядочным людям? У них дочка – Данина сверстница, очень тоже милая… И хорошенькая… А то ведь тех, с кем встречается он там, в колледже, за стенами дома, я и знать не знаю… Что ж, может, и сходим в гости к Н. Может, дети понравятся друг другу? А уж потом… Что выйдет! Правда, уговаривать, ни в коем случае не буду. То есть никакого сватовства!
Ни один современный психолог не скажет мне, как, какими путями, добиться, чтобы браки моих детей оказались счастливыми. Конечно, психологи могут дать множество советов, но я бы прислушался только к таким, которые обращены не ко мне, а к самим детям: «Не торопитесь. Постарайтесь глубже понять, почувствовать того или ту, с кем хотите связать свою жизнь. Прислушайтесь к себе – близок ли вам этот человек? Чем именно? Сойдетесь ли вы характерами, интересами? И даже мелкими привычками?»
Но ведь косвенно это совет и для нас, родителей: заниматься не поисками «кандидатов», а воспитанием чувств, духовным воспитанием своих сыновей и дочек. Чтобы вступали в жизнь хотя бы с каким-то пониманием всей сложности человеческих взаимоотношений. Чтобы, делая выбор, представляли себе хоть немного, чего, кроме радостей секса и обеспеченной жизни, хотят они от будущего мужа или жены!
* * *
Но не пора ли вернуться к тем далеким дням, которые пробудили во мне эти размышления?
Началась всё задолго до того, как мама решила, что пора вплотную заняться нашими браками. Сестре ещё не исполнилось и семнадцати, когда стали нам позванивать и захаживать люди, которые годами не вспоминали о существовании семьи Юабовых. На «рынке невест» появилась ещё одна. И цена её резко подскочила, как только мы купили дом.
– Эся, как поживаете? Не узнаете? Так это же… Называется имя, которое мама вспоминает с трудом. Встречались, оказывается, невесть когда на каком-то сборище. Скучный разговор с упоминанием всех знакомых и выяснением родственных отношений длится бесконечно долго, потом переходит на тему покупки дома. Следуют поздравления и намеки, что неплохо бы поглядеть своими глазами. Приходится приглашать.
– И откуда только узнала номер телефона? – устало говорит мама, вешая трубку.
Владение домом – о, это обстоятельство оч-чень важное! Как расширяется круг ваших знакомых! Какое уважение начинают вдруг чувствовать к вам люди! Даже те, которые до этого едва раскланивались. Вы словно выросли в их глазах. А если в собственном доме ещё и невеста… Прекрасное приложение к недвижимости!
Снова звонок. На этот раз у телефона отец.
– Амнун, дело к тебе. Парень один есть. Из хорошей семьи, свой бизнес, зарабатывает неплохо… Может, приведу, а?
– Слушай, она ведь учится ещё, молодая… – вяло отбивается отец. Сам-то он не против, но отбиваться приходится, потому что ему хорошо известно, как на это откликнется дочь.
Но такие визиты всё же происходили. Устраивали очередное застолье, ели, пили, солидно беседовали (главным образом о своих родственных связях, о том, кто, где и как живет, сколько зарабатывает) и… Этим всё и ограничивалось. «Кадр», позвонит, чтобы попросить о новой встрече – Эмма ни в какую: «О чём с ним говорить, – сердится, – он же тупой, только бизнес в голове!»
Эмму тем более можно было понять, что в колледже её окружала совсем другая молодежь. Да и она там была совсем другая – общительная, открытая, веселая. Полтора года мы с ней проучились в одном колледже, и когда в перерывах между лекциями пересекались в коридорах или на кампусе, сестрица почти всегда окружена была шумной кучкой подруг и друзей. А если шла одна, то не успеешь перекинуться с ней парой слов, как тут же её и окликнут: «Hi, Emma, what’s up?» Моя рослая сестренка, с её густыми чёрными кудрями, с весёлой улыбкой на устах (умеющих одновременно и улыбаться, и болтать, и жевать жвачку), полна девичьей прелести. А тут еще обтягивающие джинсы, стройные ножки, так задорно цокающие каблучки сапожек… Немудрено, что от поклонников отбоя нет. Но Эмму, мне кажется, больше всего привлекал не флирт, а сама атмосфера этого шумного, молодого веселья, задорных шуток, болтовни, словом, всего того, что в наши дни называют тусовкой, в которой нет, конечно, никакой особой содержательности и глубины, зато полно беззаботной радости.
Такой же веселой болтушкой была сестренка и дома, в своем кругу. Зайдешь, бывало, вечером на кухню, откуда доносится её звонкий голосок – мама у плиты, Эмма моет посуду и, перекрикивая шум воды, со смехом уговаривает маму:
– Да ты что, мама, я же сто раз тебе говорила: не обращай ты на него внимания! Знаешь, почему на фабрике он такой злой, ваш босс? Это ему дома от жены достается! Да-да! Ни пузо не помогает, ни борода, ни пейсы! За пейсы, знаешь, как можно дернуть? Ой-ёй-ёй!
И Эмка начинает изображать пузатого маминого босса с его бородой и пейсами. Жена атакует, босс отступает, трясет головой, закрывает пейсы руками… Мама хохочет, я – тоже, Эмка трясет головой уже от смеха.
Но долго ли могла упорствовать моя вольнолюбивая сестрица? Ведь с раннего детства она росла среди национальных традиций. А мама все настойчивее убеждала, что, мол, давно пора… Эмма нежно любила и уважала маму…
Однажды пришли к нам в гости молодые знакомые, Лева с Миррой, и привели с собой родственника. Судя по тому, что стол буквально ломился от яств, родители возлагали на этого молодого человека надежды… Парень, его звали Беня, работал водителем на лимузине в одной компании с Левой. Застенчивый, красивый, чернобровый, он показался мне симпатичным. Говорю о себе, потому что Эмма долго металась вместе с мамой из кухни в столовую и обратно, принося кушанья. Но когда она, наконец, уселась, я заметил, что сестренка поглядывает на гостя. Кажется, удостоила вниманием, удивился я. Молчаливый Беня тоже посылал Эмме долгие взгляды.
Восседая во главе стола, сияя самодовольством, отец разливал вино и говорил не умолкая. Разговоры велись обычные – о нашей новой мебели, дорогой и красивой. О том, кто откуда родом. О жизни в Израиле. Беня эмигрировал туда с родителями, а недавно вот переехал в Штаты, живет пока один… «Скучает, бедненький, – с улыбкой поглядывая на Эмму, вздохнула Мирра. – Никого ведь тут не знает…» Гость снова поглядел на Эмму, она на него.
Дальше вроде бы не о чем и рассказывать, тем более что я был слишком занят и поглощен своими делами, чтобы следить, как развивается эта любовная история. Закончилась она браком. Все радовались, сбылась мечта родителей, мама ликовала, свадьба дочери стала для неё праздником. К тому же Беня всем пришёлся по душе. Мама подружилась с ним. Беня с Эммой почти всегда приходили к нам по воскресеньям. Мама обнимала и целовала его, с нежностью приговаривая: «Вот и ты, домод!» (то есть зять). Да и Беня относился к теще с искренней любовью, что, согласитесь, бывает не очень часто. Что же до самих молодых супругов, стоило только взглянуть на них, чтобы увидеть: им вместе хорошо. То есть произошел тот редкий случай, когда брак по сватовству сочетался с влюблённостью.
А через два с лишним года они разошлись. Точнее говоря, ушёл Беня.
Сегодня, став на 20 лет старше, я понимаю: одной из главных причин разрыва было вмешательство родственников в жизнь молодых супругов.
Родители Бени примерно через год приехали из Израиля и поселились у молодых, чтобы им помогать: у Эммы и Бени к этому времени родилась дочурка. «Соня-огонь», как прозвали у нас дома энергичную, веселую мать Бени, всем поначалу очень понравилась. Но в жизнь молодой семьи она вмешивалась со свойственной ей кипучей активностью, к помощи непрерывно добавлялись советы, указания, требования… Словом, начались у Сони с Эммой ссоры. И Беня, как любящий сын, принимал в них сторону матери. А Эмма постоянно советовалась с нашей мамой, жаловалась ей. Тоже, вероятно, получала советы и указания. Отношения портились с каждым днем, даже и после того, как родители переехали на другую квартиру. Теперь уже ссорились сами супруги. К тому времени, как Эмма забеременела снова, ссоры происходили часто и стали такими, что Беня иногда исчезал на несколько дней: уходил к родителям. Возможно, там его настраивали против Эммы.
Мне стыдно признаваться, но что поделаешь, надо: последним актом в этой драме стал наш визит – моих родителей и мой – в семью сестры. Пришли мы с благой целью: во всем разобраться, объясниться с Беней. Объяснение превратилось в безобразный скандал. Мы с Беней кинулись друг на друга, как два молодых петуха… В результате «разборки» Беня вообще ушёл из семьи.
Но довольно! Повторяю, вспоминать это стыдно и больно, а объективным я, вероятно, и сейчас не смогу быть. Слава богу, что хотя бы понял: вмешательство родителей в семейные отношения детей почти всегда портит, а то и разрушает их жизнь. С этим, очевидно, сталкиваются люди любых национальностей. Некоторые из них, например американцы, выработали твердые «правила защиты»: жить только отдельно от выросших детей и вообще не вмешиваться. Бухарские евреи, даже живущие в Америке, «правил защиты», к сожалению, не переняли. Я убеждался в этом десятки раз, мог бы рассказать о множестве трагедий. Защитой для молодых супругов служит только одно: очень большая и настоящая близость – внутренняя, душевная. Вот тогда у них хватает желания и сил добиться самостоятельности, сберечь свою любовь. У Бени и у Эммы не хватило ни того, ни другого.
* * *
О любви, о браке, написаны, вероятно, миллионы книг. Мне сейчас вспомнилось самое краткое из высказываний на эту тему: «Браки свершаются на небесах». Вероятно, так оно и есть. Не потому ли мой брак, хотя меня-то ведь, как и Эмму, тоже женили по сватовству, оказался таким счастливым?
