Ираида Владимировна Дудко
Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 2. Детство и юность Ираиды. Глава 1. Дневник бабуси
Я не знаю, каким образом эта пропажа не обнаружилась раньше, но вскрылось всё только в момент, когда стали упаковывать вещи и книги перед отъездом в Киев. Разразился скандал. Я, после долгих отнекиваний и лживых выкрутасов – призналась, что книжки отдала Нине Игнатьевой. Про булочки я, конечно, умолчала.
Помню меня за шкирку привели домой к Нинке. Мать её сделала жест великого удивления. Она сказала, что все Нинкины книжки хранятся в сундуке. Открыли демонстративно сундук. Там, действительно лежала книжка, но только одна – "Приключение Травки". Я думаю также, как подумали тогда и мои родители – мать Нинки знала про книги. А теперь я думаю, что она знала, вероятно, и про булочки. Но, естественно, книжек они не вернули.
Для бабуси это событие, конечно, было большим ударом. Как видно из дневника, мне была предоставлена возможность признаться во всем на страничках дневника. Я, конечно, нахально записала "про шантаж и вымогательство"… Но, ведь так хотелось есть, а булочки были такие вкусные… Кстати, за этот поступок почему-то совесть меня не мучила.
В общем, вещи мы все уложили. Мебель забирали с собой в Киев полностью. Остался только сиротливо стоять на улице сундук с редкими, изящными флаконами, похожими на хрустальные штофы…
Для переезда нам выделили половину товарного вагона, где разместились не только ящики, мебель и т. п., но были устроены и постели для всей семьи. Во второй половине вагона ехала чья-то другая семья. Когда мы погрузились, вагон еще трое суток, а может быть и больше, простоял на запасных путях, пока его не подцепили к составу, формировавшемуся на Киев.
Однажды, когда мы ещё стояли "в запасе", бабуся позвала меня и показала рукой в сторону железнодорожного моста. Она была дальнозоркой и поэтому хорошо разглядела на мосту мальчишек с нашего двора, которые пришли с нами попрощаться.
По совету бабуси, я помахала им рукой. Я помню, что почему-то мне было в этот момент стыдно за дыру на моём одетом фартучке, как будто им было её видно…
Так мы распрощались с городом моего детства…
В Киев мы ехали долго, окрылённые надеждой на сытную и счастливую жизнь. Мы, дети, многого, естественно, не понимали.
Например, не помню на какой-то станции, которую мы проезжали рано утром (это было где-то уже недалеко от Киева), на платформе лежал труп какого-то мужчины. Он лежал к нам спиной, голый и почему-то весь синий, правильнее сказать – совсем посиневший. Поскольку поезд стоял какое-то время, взрослые сбегали за водой и потом шёпотом рассказывали, что умер мужчина от голода, что его раздели мародёры, что это не редкий случай, что утром ездят по городу и собирают трупы, если они за ночь появляются на улицах и т. д. и т. п….
Еще был случай, который я помню нечетко. Я даже не уверена, было ли это или не было. Ведь, мы переезжали в Киев через несколько месяцев после того, как его освободили. Поэтому мало вероятно, что немцы могли бомбить эти места. Но, вроде бы немецкие самолеты, действительно, прорывались в наш тыл и бомбили те или другие объекты. По крайней мере, я помню, как над поездом летали самолеты. Поезд почему-то остановился. Недалеко от путей, через поляну, был перелесок. Люди выпрыгивали из вагонов и бежали в этот лесок. Мы не прыгали и не бежали, а просто из широко раскрытых дверей вагона смотрели на бегущих людей. Самолеты улетели. Люди вернулись. Опять же взрослые долго ещё обсуждали, как бомбы попали в два вагона в середине состава. Вагоны загорелись. Их сумели потушить, но от поезда их не отцепляли. Вскоре поехали дальше… До сих пор не могу гарантировать, было ли это все на самом деле или нет? Я не видела этих горящих вагонов, т. к. не выходила из вагона. Но, ведь, почему-то это отложилось в моей памяти?…
В Киеве предоставленная нам квартира была недалеко от вокзала, почти на углу улицы Саксагановской. В угловом доме располагался гастроном, а следующий дом был наш. Дом был двухэтажный. Вход был с улицы. На втором этаже была одна квартира налево и наша – направо.
В квартире жило три семьи. Но это не была коммунальная квартира. В первом тамбуре было три двери. Направо в отдельной комнатке жила тётя Соня, очень приятная одинокая женщина, средних лет. Почему-то запомнилось, что она работала в сберегательной кассе. Дальше – дверь прямо. Она вела в отдельную большую квартиру. Там жила семья, где было двое детей, наших ровесников. Девочку не помню, как звали, а мальчик – Женя, это я помню точно. И, наконец, дверь налево – в нашу квартиру.
Входишь в коридор, а в нём опять три двери: налево – в неработающий туалет, прямо – в кухню, направо – в комнаты. Их было тоже три и все проходные.
Первая служила нам столовой, вторая – узкая, но длинная в глубину. Она служила нам спальней. И, наконец, большая последняя комната – гостиная.
Здесь стоял, купленный на бабусины деньги рояль (вместо проданного в Казани – пианино). Здесь же стояла оттоманка. По-моему был стол и резные наши старинные стулья, которые служили, в основном, для гостей или для больших праздников.
Все окна выходили в узкий длинный двор. Напротив нашего дома, во дворе стоял такой же дом, как наш. Поскольку двор был узким, дом напротив был совсем рядом. Наверное, дом был рядом, поэтому двор был – узким. Во всяком случае, из наших окон прекрасно можно было рассмотреть всё, что творилось в доме напротив. Там, также, как и у нас, квартира располагалась по длине всего дома. Только в отличие от нас у них был ещё и балкон.
К слову сказать, в это время в Киеве, впрочем, наверное, как и во всех других городах, воровство было в разгуле. Поэтому, раз уж я упомянула о семье напротив, расскажу коротко о следующем происшествии.
Это было поздним вечером. В квартире напротив были гости. Но одной женщине нездоровилось. Она прошла в первую от входа комнату и прилегла на кровать. Два жулика вскрыли дверь, вошли в комнату, увидев лежащую женщину, приказали ей молчать и спокойно стали собирать какие-то вещи в узлы. Женщина сначала молчала, а потом заорала. Один жулик кинулся к ней и стал душить подушкой. Но крик был услышан. Гости вбежали в комнату, завязалась драка. Одна женщина выбежала на балкон и стала звать на помощь. Жулики бросились убегать.
Во двор с улицы вели огромные металлические решётчатые ворота, которые почти всегда были заперты на замок, а открытой была только – калитка. Один жулик замешкался, застряв с узлом в калитке, но, все-таки пролез и убежал, а второму пришлось узел бросить. Вроде бы его догнали и здорово побили.
Мы всю эту сцену наблюдали в окна с того момента, как раздались крики с балкона – "Спасите!".
К нам тоже залезали жулики два раза. Папа, как всегда был в отъезде. Мама работала на окраине Киева, там и ночевала, домой приезжала редко, по выходным дням. И поэтому, как всегда, бабуся была дома одна с нами, детьми. Мы все спали в средней комнате. Окно из последней комнаты выходило на крышу тамбура нижней квартиры. Не знаю почему, но вход к ним был со двора, начинаясь чуть ли не от дверей уличного туалета. Небольшая металлическая лестница вела в крытое крыльцо, пристроенную к дому, а сама крыша упиралась в наше окно. По ней ничего не стоило залезть в нашу квартиру.
Предполагая такой вариант, бабуся на ночь закрывала двери в большую комнату, как мы её называли, воткнув ножницы в петли для замка.
И вот однажды ночью раздался шорох, потом откровенные не приглушённые шаги. Бабуся вскочила, подкралась к двери. Затаив дыхание и, замерев от страха, застыла так, готовая нас защищать. А мы, дрожа от страха и холода, вцепились в её рубашку. Ночной гость зажёг свет, все обшарил и, видимо, не найдя ничего интересного для себя, также спокойно и нагло удалился через окно, как и пришёл. Мы не спали всю ночь. И только, когда совсем рассвело, бабуся решилась открыть дверь в эту комнату. Закрыв окно, она нам показала, что в комнате никого нет. Не помню, уснули мы потом или нет, только пережитый страх запомнился навсегда.
В нашей кухне была дверь, которая вела на чёрную лестницу. Так мы называли чёрный ход. Дверь выходила на небольшую площадку с окном, с которой вёл ход на чердак. По этой чёрной лестнице мы выносили помойные вёдра в туалет, который находился во дворе. Такой же чердак находился и в доме напротив. Мальчишки часто залезали на чердак, где находили иногда много интересного. Всякое жульё после краж притаскивало на чердаки свою добычу, разбирало там ворованные вещи, ненужное бросало… А вездесущей детворе было любопытно. Правда, я была трусихой и боялась лазить со всеми на чердак. Помню, что на чердаке мальчишки как-то нашли несколько ящиков с металлическими буквами. У каждой буквы были на верхнем и нижнем концах заостренные отогнутые кончики. Эти буквы можно было прибивать к любым деревянным поверхностям, что мы и делали. Поскольку чаще всего кому-то доставалась горка одинаковых букв, мы ими обменивались с тем, чтобы можно было прикнопить из них какие-то определенные слова.
Дверь из кухни старательно всегда запиралась и нам запрещалось пользоваться чёрным ходом. Но суть не в том, что мы нарушали этот запрет, а в том, что было страшновато сознавать, что по ночам, за нашей дверью, на чердаке ведется какая-то другая жизнь. Иногда бывали облавы, кого-то на чердаках вылавливали…
И вот однажды также спокойно, как и в первый раз, дверь в кухню открыли с чёрного входа и украли всё бельё, которое накануне бабуся постирала и повесила сушиться на верёвке на кухне. Я знаю, что бабуся жалела в первую очередь постельное белье, а мне до сих пор жалко моё любимое синее платьице…
Война ещё не кончилась и поэтому воровство было неотъемлемой частью того времени. Хотя, кажется эта черта свойственна не только военным годам, но и всему последующему столетию и нынешним временам и будущему…
На противоположной стороне улицы, на углу – стоял остов разрушенного бомбами, а может быть расстрелянного, дома. Его подорвали, чтобы он не обрушился сам. Я помню, как он падал, рассыпаясь ещё в воздухе.
Обломки дома – вывезли, и там образовалась свободная площадка, на которой вечерами начинала действовать импровизированная толкучка. Причём создавалось впечатление, что там просто собралась толпа людей, которая всё время двигалась по этой площадке. При этом почти у всех руки были спрятаны в карманы и они, не общаясь друг с другом, как будто что-то выкрикивали в воздух. Это что-то звучало как – "Кому спички… Спички! Спички!" или – "Папиросы! Купите – папиросы!".
Чуть дальше на этой противоположной стороне улицы Саксагановского – находился кинотеатр. В кинотеатр мы пробирались регулярно, естественно, без билета. Надо было ухитриться – пристроиться к какому-нибудь толстому дядьке со стороны, противоположной контролёрше, так, чтобы она не увидела. Но если она замечала, то безжалостно хватала за шкирку и выталкивала на улицу. Но мы ухитрялись всё-таки пробираться незамеченными.
Запало в памяти, как все обсуждали событие, когда в подвалах каких-то разрушенных домов поймали прятавшихся немцев. Они оказались не простыми военными, а какими-то важными гестаповцами. Их судили и приговорили к смертной казни. Казнь проводили на одной из улиц, в общем то недалеко от нашей.
Нашу улицу Саксагановскую пересекало множество других перпендикулярно расположенных улочек. Ниже улицы Саксаганского шла улица Жадановича, ещё ниже, вдоль железной дороги – короткая улочка Гайдара, которая плавно перетекала в улицу Боженко.
Улицу Саксагановского пересекали улицы Льва Толстого и Владимирская, затем улица Горького, потом – Красноармейская. И все эти улицы как бы скатывались с горы, или упираясь в железную дорогу или продолжая бежать вдоль неё. Мы часто съезжали на санках по этим улицам сверху вниз, как с горы. Правда это было опасно, да и наверх тащиться с санками иногда было лень, но мы упивались свободой и чувством вседозволенности.
Так вот, казнь немцев проходила на одной из таких улиц. Виселицы были поставлены где-то вверху, а любопытствующий народ заполнял эту улицу, тянувшуюся на несколько кварталов вниз. Всем, говорят, было видно хорошо. Я не ходила смотреть, а мальчишки с нашего двора бегали туда и, говорят, пробрались совсем близко. Они рассказывали потом обо всём подробно, как это происходило, как немцы долго дергались в петлях и т. д. Хорошо, что я не ходила. Наверное, это было зрелище не для детей. И кто бы мог подумать тогда, что спустя много лет, по телевизору будут показывать во всех фильмах и многих сериалах – не менее жуткие картины убийств во всех возможных разновидностях жестокости…
Когда мы, приехав в Киев и только въехали в свою квартиру, электричества ещё не было. Папа долго обивал пороги треста КИЕВЭНЕРГО, добиваясь разрешения на подключение нашей квартиры к электросети. Наконец, его хождения успешно завершились. Нам включили свет.
КИЕВ – ЭНЕРГО
ДОРПРОФСОЖ Ю. З. Ж. Д. просит включить свет тов. СТЕПАНОВУ Владимиру Васильевичу, который работает начальником производственного отдела в Управлении дороги. Электросвет ему крайне необходим, так как он вечерами занимается дополнительно к основной работе творческой работой для дорожного ДЖАЗ-Ансамбля.
Тов. Степанов В. В. проживает – г. КИЕВ. ул. САКСАГАНСКОГО, дом 133,кв. 1 Счётчик № 804:;*. Последнее показание – 58053
УПРАВЛЕНИЕ ТРЕСТА КИЕВЭНЕРГО
тов. НАЗАРИЕВУ
ДОРУРС Юго-Западной Ж / дороги просит Вас дать разрешение на включение электросвета нашему работнику тов. СТЕПАНОВУ В. В., который работает в должности начальника производственного отдела, и по условиям своей работы занимается вечером дома.
Наконец, его хождения успешно завершились. Нам включили свет.
А подключение к радиосети у нас произошло только в конце года…
Киевская Обл. Дирекция радиосетей НК связи.
ВРЕМЕННОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ № 2 \ 899
На радиоустановку от радиосети.
Адрес………….. Ул. Саксаганского, дом № 133, кв. 1
Фамилия, имя, отчество……….. СТЕПАНОВ ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ
Место работы…………….Дор. Урс.
Должность………Начальник производственного отдела
Удостоверение действительно с 27.09. по 27.12.1944 г.
Оплачено за включение и техосмотр…………25.
Абонентская плата за время…….. 9, 10……….24.
Вот так – медленно мы осваивались в новых условиях проживания города, недавно освобожденного из немецкого плена.
А бабуся по прежнему крутилась, взвалив на свои худенькие плечи все заботы по дому и о нас – детях. А мы почему-то быстро росли, вырастая из прежней одежды и обладая хорошим аппетитом – в то время, как и с одеждой и с продуктами были «вечные» затруднения…
А в целом – жизнь продолжалась, как и у все, – в военных буднямх.
Часть 10
Дневник бабуси – 1944 год
ЕЩЁ В КАЗАНИ…
11.01.44. Столько лет живу на свете и первый раз в жизни, когда к празднику не было никакой уборки и никто не мылся. Накануне нового года одновременно Ида и Боря почувствовали озноб, жар и слегли в постель. У Бориски – 40, у Иды – 39 градусов и… так пошло. Заболела Мила, потом Нина и я. Накануне рождества лежали все. Воле дали отпуск для ухода за больной семьёй.
Далее небольшая запись, сделанная моей рукой.
– " Новый год (високосный). Я хожу в третий класс. У нас теперь девочки и мальчики учатся отдельно. Мальчиков за непослушание сажают в карцеры, а девочек не сажают. Мальчики уже носят форму, девочкам тоже скоро дадут. У мальчиков одинаковая форма для всех классов: брюки, ботинки, малахай (фуражки) со звездой, а девочкам дают материю и родители шьют".
Дальше продолжает писать бабуся.
Сегодня Ида пошла первый раз в школу. О каникулах, о которых я так мечтала, пришлось забыть, они так быстро пролетели, что никто и не заметил. Теперь как будто начинаем понемногу поправляться. У всех был грипп в тяжёлой форме. У Бори и Иды осложнение ангиной, у Нины – воспаление лёгких. Она ещё на больничном.
Как-то Ида вечером рассматривала картинки в «Ниве». Остановилась на скелете какого-то ископаемого. Ночью я вдруг услышала душераздирающий крик Иды, ей завторил Боря, а следом и Милка. У меня в мозгу молнией пронеслась мысль: – воры! Включила свет – никого. Ида стоит на коленях в своей постельке и смотрит безумными глазами на подушку. – "Вот там, под подушкой!" – "Ты видела сон? Да?" – "Да, да, его!" Я сразу догадалась. Перенесла на свою кровать. Успокоила её. Она была вся мокрая, в поту. Зажгла огонь в столовой. Все легли со мной. Сказала, что спать не буду. Да так с часу ночи до утра и не спала.
Я сама пережила такой ужас (пусть одну только минуту), какой, пожалуй, никогда не переживала в жизни.
Воля и Нина дежурили и я не ждала их возвращения раньше 10 утра.
Накануне Рождества я вместе с Волей ухитрилась привести в порядок квартиру. Ёлку достали громадную, принесли в угол моей комнаты и она там сиротливо жмётся, ожидая, когда дети прославят её…
Бедные ребятки! Им столько предстояло ёлок, а они не были ни на одной. Мороз. Все запушило. Снег выпадает каждую ночь. Люди вывозят его в ящиках на речку, а он ещё пуще старается.
Опять всё дорожает: молоко – 80 руб. за литр, хлеб – 240 руб., остальное – за тысячи.
У Иды выпал клык. Дети во время болезни были такими капризными. Ох уж и трудно было с ними! Ух, эта проклятая война.
24.01.44. Прошёл день рождения Иды. Мы предложили ей не ходить учиться. Ни за что! У неё физкультура. Любит урок. Только встала с постели, а уже спрашивает – есть ли подарки? Нина купила две чашечки (полуглинянные), по 25 руб. и маленькую кружку для Милки. Вот и всё Я ей сшила из Нининого серого платья и переделала из моего шерстяного – полу сарафанчик на кокеточке. Идка была очень довольна. Бедная детка! Пекли пирог из отрубей и печенье. Пили кофе. Справили таким, образом крещенье, и её день рождения. Вечером позвали детей. Пели и славили ёлочку, танцевали, играли. Но как только за гостями закрылась дверь, Идка прыг на сундук и… за книжку (Гекельбери Фин).
Борин труд: раздевает и одевает Милку, сажает её на горшочек и т. д., обрывает бересту для растопки, толчёт дресву, обрывает мочалу с луба, толчёт соль, достает картофель из подполья, открывает и закрывает за всеми дверь.
Оба вчера помогали чистить и вывозить снег из подвала – дровяника. Раз пришли со двора, голодные. Обед. – "А я вам что-то приготовила кроме супа." – расплылись физиономии. – "Печенье? Конфеты? Пряники?" – шепчет мне Ида. – "А я разве сказала, что сладкое?" – "Ну, тогда – каша!" – кричат ребята". – "А вот сейчас покажу!" Все заглядывают в кастрюлю. Милка первая догадывается – "Лапша!" – кричит Милка. Все любят редкое блюдо. Разочарованы, что мало.
Милка говорит: – "Дай попробовать!" (дай лопать).
27.02.44. 11 февраля Воля уехал в Москву, где получил назначение в Киев. 18.февраля выехал на место. Прибыл ли, сведений не имеем. На другой же день Боря заболел бронхитом. Лекарств в аптеках – никаких, только на базаре – по кошмарным ценам. (Sulfidin – 100р.). Горчичники – испытание для всех. Кричит так, что Нине приходится лечь на него, чтобы он не сорвал компрессы. Я не выдерживаю и готова бежать из дома. Единственное, что ему легче.
21 февраля заболела я, конечно, расстройством. Сильно испугалась, но сама себя вылечила. Сегодня встала первый день. Дети сейчас ушли в цирк. Пожалуй, цирк для них – любимейшее развлечение… Ждут, не дождутся.
Милка развивается не по дням, а по часам. Говорит всё и мало чем её выговор отличается от Боричкиного, т. к. Боря все ещё на точке замерзания. Слово – «Р» выговаривает прекрасно, но в дело не идёт. Говорит: – «Плисель», "Холесе" и т. д. С азбукой не идём дальше. Бросила. Охотно занялся «срисовыванием» букв и слов, например – «Каштанка» и доволен, когда кто-нибудь прочитает списанное им. У него крайне серьёзное отношение к работе, но с букваря списывать – ни за что. Бросила убеждать – предоставлю времени. Слушать Идино чтение очень любит. Недавно рассказал очень хорошо прослушанную им сказку по радио (первый раз). Милка слушала его с открытым ртом и потом старалась тоже «рассказывать». Ида очень охотно ему читает, но объяснять ничего не хочет, а мечтает быть учительницей.
Боря стал охотно выходить во двор и играть. Иду же забивают мальчишки и она боится. Как мне её жаль!
Боря стал дерзким, но как-то не грубым ещё. Плакса страшный. Ревниво следят, как бы кому не досталось больше из еды: – "Да, ей больше!" Ида совсем и не в каком виде не ест картошку. Почти жива одним хлебом. Милочка ест всё, у неё прекрасный аппетит. Но у старших готовы выдернуть всё изо рта. Я читаю им по этому поводу нотации, но видно свой желудок ближе.
Сладкого в доме абсолютно ничего нет. Молоко – 70 руб. литр, масло – 360 руб. кг., мёд – 600 руб., мясо от 300 руб., картошка – 600 руб. пуд. Как же не мечтать о Киеве, где всё наполовину дешевле.
Я говорю: – "Вот какая Ида неряха!" – "А я буду ряха!" – говорит Мила. Она невозможная чистюля. Говорю ей: – "Будешь кричать, не буду любить". – "А я буду тихонечко…"
03.03.44. Сегодня Воля вылетел в командировку в Чернигов. И когда только мы двинемся к нему?
1 марта я была именинница. В 6 часов затопили печку, испекли пышек и печенья, сделали мясной обед. Радости не было конца! Дождаться не могли, когда можно будет приступить к завтраку. К чаю купили немного мёда (600 руб. за кг.) Вот и всё. Иду не пустили в школу, думали что идёт рождественский мороз. Она целый день не знала куда себя деть. Капризничала без конца, дразнила детей. В результате – жалобы и ссоры. А без неё Боря и Мила играют великолепно.
Сегодня на улице дождь, гололёдка. В валенках ходить уже нельзя. На фронте наши войска подходят к Нарве и Пскову. Ида занята подготовкой к 8 марта: делают подарки от класса Елене Николаевне, её любимице. Она мечтала подарить ей часы, но для этого нужны тысячи, а девочки собрали 300 рублей всего. Едва ли можно что либо купить на эти деньги.
14.03.44. Классом Иды был отмечен день 8 марта. В отношении Елены Николаевны мы просили сослуживца Воли, поэта Борисова, написать стихи. Он исполнил просьбу. Ида их изучила и сказала Елене Николаевне, подарив ей карточку (увеличенную головку свою), написав стихи на Александрийской бумаге. Подарила ей ещё вазочку от себя (от моего сервиза для мороженого). Елена Николаевна, встретившись в этот день с Ниной, рассказала, что она была тронута до слёз отношением к ней озорников своих (ух какие шумные!) и приветствием Иды.
8-го марта Ида ходила с матерью на вечер в домоуправление и тоже декламировала и произвела впечатление, как своею внешностью, так и чтением. Вчера явилась домой в пионерском галстуке. В классе по-прежнему пример для всех, но дома… все та же и то же: таскает, что не попадётся из сундука, комода, сейчас же всё ломает, бросает. И как с этим бороться? Вообще все дети крайне непослушны, капризны, даже грубы. Я буквально выбиваюсь из сил…
Картинка наших нравов. – "А-а-а-а! Бабуся, скажи Боре, он укусил меня за ногу." – "Покажи где? За что ты её?" Ида показывает – действительно укус. – "Да! Она наступила на мою игрушку!" Иду в столовую. – "А-а-а-а! Бабуся, бабуся!" – кричит Боря. – "Что такое? О чём ты? Отчего у тебя кровь из носа?" – "Ида ударила меня по носу."… И это не исключительное явление. Трудная непосильная жизнь заставляет грубеть, что сказывается прежде всего на детях. Виноваты ли они?
Воля в Киеве. Но квартиры пока нет. У нас снова морозы. Дрова кончились. Хлеба с отъездом Воли стало не хватать. До чего это тяжёло. Круп осталось крохи, дня на три. Картофеля – мешка полтора. Как жить? А уедем едва ли скоро.
29.03.44. Мороз. Окна задёрнуты сплошной снежной занавесью. За окнами пурга. Ида стояла в очереди 4 часа. Получила селёдку и вермишель. Пришла вся, как кумач, красная, но такая бодрая и довольная: мать ей дала кусочек селёдки. Зато поёт, поёт без конца. У неё сейчас каникулы. Елена Николаевна дала ей читать книгу "Белый клык" Д. Лондона. Недавно прочла "Пятнадцатилетний капитан" Жюля Верна.
Учительница стала на неё жаловаться, что она совсем не та, что была в прошлом году. Пророчит ей, что ей надоест учиться, и она со временем станет учиться скверно. Упрекала, что я её слишком рано подготовила во второй класс. Неужели она права? Говорит, что только Ида и Нонна у неё такие развитые в классе.
Воля прислал план квартиры, полученной им в Киеве. Сколько радости было у детей! Яблоки, вишни, малина во дворе, недалеко Днепр, вся улица в деревьях… Закружилась голова не только у детей, но и у нас… Дождёмся ли мы и как это будет?
12.04.44. Страстная среда. Готовимся к празднику. Вчера целый день стирали. Все измучены. Вечером детей купали. Милка по обыкновению кричала, как будто её режут.
Сегодня ничего не готовили. Выменяли калоши, почти новые (дедушки Васины) на 7 кг. пшеничной муки. Столько же на ватные Волины брюки. Значит праздник у нас всё-таки будет! Пирог с картофелем! Для нас это большая роскошь! Заправлять суп, кроме картошки, нечем. Масло никакого давно нет. Хлеба не хватает. Видимо поэтому все мы злы. И даже с детьми нет никакой управы: непослушны, капризны, даже грубы. Я уже выбиваюсь из сил…
На улице почти сухо. А во дворе сплошная помойница, детям играть негде. Отовсюду их гонят. На них жалуются, а это меня буквально бесит, так как ребята позволяют буквально невинные даже не шалости, а шутки. Но все злы, как псы.
У Иды часто попадаются заметки учительницы: "Небрежно, грязно". Удивительная неряха. А с её медлительностью не знаю что и делать. Боря становится форменным плаксой, а про Милку и говорить нечего. Виноваты ли они? Конечно, нет. И это как тяжело. Заказала выкройку и сшила Боре пальто из своего старого жакета. Переделала ему кепку из Волиной. Иде сшила из Нининого платья – платьице. А Милке перешила из Волиного. Он носил, когда был такого же возраста.
16.04.44. Пасха. Вчера Боря чуть-чуть не был раздавлен автомобилем. Шофёр во время затормозил. Что бы было! Подумать страшно. Мать его больно наказала, чтобы в следующий раз не перебегал улицу перед двигающимся автомобилем.
Ида пошла за хлебом. На дороге какая-то лошадь, управляемая мальчишкой, встала на дыбы. Как Ида плотно не прижималась к стенке дома, лошадь всё же задела её оглоблей. Надо же так – оба пострадали почти одновременно. Пришлось таки пережить, хотя и Post faktum.
Сегодня дети поднялись чуть свет: ждут не дождутся одеться во всё новое, сесть за обильный завтрак. Нина выкрасила им по яйцу. Испекли два пирога: один с картошкой, другой с визигой и огурцами. Испекли лепёшечки из пеклеванной муки и куличик (почти ржаная мука). Заправили селёдку. Купили полфунта масла (135 руб.), четвертинку молока (180 руб.), сделали мясной суп и жареное. Дети после завтрака объявили, что они сыты (неслыханно!) и отправились во двор. Погода замечательная. Во дворе почти сухо.
20.04.44. На второй день пасхи Боря заболел: чуть-чуть начал кашлять. К ночи уже жар, к утру отчаянные хрипы, клокотание, в лёгких – «музыка»… Вчера вызвали врача, который явился только в 7 вечера. Я вся измучилась в ожидании, а погода такая пасмурная, а наверху умерла Юдя (говорят, от голода). Всё это приводит окончательно в какое-то безнадёжное состояние.
У Бори – плеврит. Банки. Горчичники. Sulfidin. А что стоит поставить банки! Для него это инквизиция, а для меня не лучше. До чего жаль его! Он прозрачен, лёгок. Ничего не осталось от прежнего личика. Хотя бы на лицо, он всегда выглядел пухленьким. Как тяжело…
Иде вчера в школе дали на хлеб чайную ложку сахару. Она пришла домой и разделила его между ними. А ведь она больше всех любит сахар!
20.04.44. У Бори – крупозное воспаление обоих лёгких. Приём сульфидина снизил температуру на другой же день. Продолжаем давать. Сегодня была доцент, которую просила побывать у нас лечащий врач – для консультации. Ничего, видно, первая не понимает, а эта – хорошая. Снова банки. Характерно: пришла поставить банки – Эдика мать. И о, чудо! Боричка хоть бы звук издал! Ну какое это счастье! Ведь пока Нина пошла звать «сестру», Боря все время «ныл»: то кошкой мяукал, то стонал, придумывая, видно всякие варианты своего «пения» – всю душу вымотал. А Милка так и уснула под его нытьё – вытьё – плач – пение, как хочешь назови.
Аппетит хороший у него. Самочувствие и вид – тоже. Вчера такой случай с Идкой. Пришла из школы и говорит на мой вопрос: – "Как дела?" – "Плохие вести". – "Урок не знала?" – «Нет». – "Задачу не решила?" – "Нет, хорошо". – "Что же тогда?" – "Я не выполнила урок. Я сказала Елене Николаевне, что я не сделала урок, потому что мы с мамой ходили к Т-ым. А Елена Николаевна сказала, что зайдёт к маме и скажет, чтобы она не брала меня в гости, если у меня не сделаны уроки. А я сказала, что нельзя было не ходить, т. к. надо было нести картошку. А она говорит, что всё равно зайдёт и скажет маме… и т. д. Это, бабуся, я всё неправду говорила…" Действительно пришла Елена Николаевна объясняться. Ида пристыжена была с обеих сторон: заплакала и снова «дала» слово «никогда» не обманывать. Посмотрим!
26.04.44. Среда. Сегодня должна придти врач. Не знаю, что скажет. Температуры давно нет, самочувствие хорошее. Аппетит – тоже. Но капризами прямо изводит, нагоняет тоску и доводит до отчаяния…
Вчера пришло письмо от сестры Фани. Произвело угнетающее впечатление: умер наш брат Коля – 7 марта 44 года, но где и как – ничего не знает. Бедный, несчастный мой брат. После «немца», на него одна подлая женщина сделала донос. Его выслали на семь лет. Он выдержал только один год… Ах, как тяжело! Фаня пухнет. Мама лежит больная, одряхлела. Иван Петрович перенёс кровохарканье – уже второй раз. С питанием плохо: их жалованья хватает только на два базара. Скоро менять будет нечего… Мечтают лишь о том, чтобы вдоволь поесть хлеба… О том же пишет и брат Витя…
Когда я стала плакать, Боря начал меня утешать: – "Не плачь, бабуся, а может быть, он не умер. Это только так тебе написали… Он твой был любимый… сестёр?" Он долго подбирал слово – «брат». Какая тяжёлая жизнь! Когда только кончится эта страшная, измучившая всех война?
(Добавляет Ираида…
7-го марта 1944-го года умер бабусин брат – Николай Мейстрик. Он попал в оккупацию. После освобождения города, кто-то донёс, что он немец. Разобрались – оказалось чех. Получил семь лет ссылки. Выдержал только год…)
Боря читает букварь уже прилично. Переходим к букве – «Б». Читает с удовольствием. Упрашивает его послушать. Вот только теперь он понял процесс чтения.
28.04.44. Вчера Боричка встал с постели. Дня через три можно будет уже выходить на воздух, если погода будет тёплая. Скачет уже по всем высоким и низким предметам, залезает на комод, на радиоприемник, акробатничает на кроватях. Милка подражает ему. А Ида увлекается скакалкой. Но как она быстро устаёт!
