Ираида Владимировна Дудко
Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 2. Детство и юность Ираиды. Глава 1. Дневник бабуси
Не сразу, но через некоторое время мы нашли «свою» женщину, всучили ей назад спички и сказали, что больше торговать не будем. Дома, конечно, мы ни о чём не рассказали.
А с Милочкой был такой случай. Её строго предупреждали, чтобы она ни у кого ничего не брала и ни с кем никуда не ходила, так как детей воровали на мясо. Действительно, нам пришлось быть очевидцами пирожков с человеческим мясом. Однажды, когда родители повезли нас на Золотой пляж, они купили у тётки, которая ходила по пляжу с корзиной домашних пирожков – пирожки. Мама разломила пирожок, а там был человеческий ноготь… Я не вру…
Так вот, без спроса, конечно, Милочка – пошла гулять не во двор, а на улицу. Особенно интересно всегда было отираться на углу, около входа в магазин. Всегда можно было увидеть что-нибудь любопытное.
К Милочке подошла какая-то тётя, сказала, что Милочка ей очень понравилась: – "Ах, какая красивая девочка! Пойдём со мной, я тебе конфетку дам"… Но родители, видно, хорошо поработали с Милочкой, потому что, после этих слов тётки, Милочка устроила такую истерику, что тётка смылась, а Милочку привели домой какие-то чужие добрые люди. Они думали, что девочка потерялась.
Потом, спасаясь от голода, удалось Милочку устроить на пятидневку в детский сад, а Боричка уехал в санаторий.
Когда мы с бабусей оставались вдвоём, а дома не было никаких продуктов, нашей пищей был только хлеб. Его давали по карточкам по 250 грамм на человека. Остальных продуктов даже по карточкам не выдавали – магазины были пустые. Я приносила половинку буханки или буханку хлеба, если его выдавали на два дня. Мы договаривались, что хлеб делим на двенадцать частей – по кусочку на утро, день и вечер. Свою порцию я съедала сразу. Через некоторое время бабуся отдавала мне свою маленькую порцию и говорила, что у неё нет аппетита. Верила я в это или нет, не помню, но её кусочек хлеба я брала. Это был кусок чёрного хлеба, шириной в большой палец руки, отрезанный целым куском от кирпичика. Я его брала и бежала на базарчик, который всегда тусовался на противоположном углу улицы. Я вставала в ряд торговок и протягивала кусок прохожим. Совсем скоро находились желающие и покупали у меня этот драгоценный кусок хлеба.
На эти деньги я покупала здесь же на базарчике две конфеты – они были длинные, в виде цветной закрученной трубочки, завёрнутые в прозрачную бумажку. Вся прелесть заключалась в том, что хлеб съелся бы сразу, а конфеты можно было сосать долго.
Потом я бежала на вокзал. Если подниматься по лестнице, расположенной где-то сбоку вокзального здания, а не по центру, можно было попасть в зал ожидания для транзитных офицеров. В зале был экран и им часто показывали кино. Я, как и многие другие дети, предоставленные сами себе, пробирались в этот зал, садились вдоль темных стен на пол и смотрели фильмы.
На вокзальной лестнице, пролетом ниже этого зала, всегда стояла женщина с аптечным товаром, разложенным в ящике под стеклом. Ящик висел на ремне через плечо и ещё у него были откидные ножки, которые можно было легко разложить или – сложить. Я у этой женщины всегда на оставшиеся деньги покупала таблетки пертусина. Он был дешёвый и сладкий – десять таблеток, завернутые столбиком в бумажку.
А бабуся в это время таяла с каждым днём. Она никогда не была полной, а теперь стала совсем похожа на скелет, обтянутый кожей. А в один из этих голодных дней она просто перестала вставать с кровати. Где-то в это время приехала мама. Вызвали врача. Он сказал, что помочь уже ничем не может, т. к. у бабуси – дистрофия и жить ей осталось недолго. Бабусе сказали, что врач поставил диагноз – атеросклероз.
Вернулись домой Боричка и Мила. Папе удалось прислать из Москвы посылку. В ней оказалась, кроме каких-то продуктов, большая буханка белого хлеба. Она мне запомнилась большой – большой, белой – белой, с коричневой сверху корочкой и, наверное, очень вкусной.
А ещё один раз нам дали американскую посылку. В ней была длинная железная банка с беконом. Это были узкие кусочки шпика, который просто таял во рту. В посылке было много чего вкусного и в первый раз мы попробовали жвачку. Она была в виде белых подушечек, похожих на конфеты. Были в посылке пакетики: с яичным желтком в виде порошка, с сухим молоком и что-то ещё…
Всем на удивление бабуся не умерла. И, по обыкновению, через силу стала потихоньку вставать…
Недалеко от нашего дома, в конце улицы Саксаганского был «Евбаз» – большой базар – привоз. Перед базаром была большая площадь, на которой всегда стояло много машин и лошадей с подводами. Теперь на этом месте – метро…
Но мы любили ходить не на этот базар, а на базар, располагавшийся на Вокзальной улице. Ниже улицы Саксаганского, начинаясь от моста, вдоль железнодорожных путей протянулась улица Гайдара. Чтобы попасть на неё, мы пробегали квартал по своей улице, затем сворачивали за угол, сбегали под горку и, уже пройдя немного по улице Гайдара, попадали на небольшой, но очень уютный рынок. Там, в основном, торговали приезжающие с пригородными поездами крестьянки. Здесь много было всего вкусного. Помню, как подойдя к ряду, на котором горками были насыпаны на столах семечки, я двумя пальчиками брала одну семечку, а ладошкой зачерпывала горсточку и с невинными глазами спрашивала – "А почём семечки?"… Горсточка из кулачка высыпалась в кармашек платья. Пробежишься так вдоль всего ряда, смотришь – в кармане семечек прибавилось. Наверное, таких как я, было много. Мы были похожи на воробьев, которые стайками налетали на те же семечки. Но от воробьев торговки отмахивались, а нас они не замечали. Может быть, просто жалели?
У нас дома редко водилась картошка. Но, если она бывала, чистили её тоненькими полосками. Шкурки не выбрасывали, а копили. Они высыхали и поэтому накопить их – было трудно и долго. Но, когда набиралось маленькое ведёрочко таких очисток, то или я или Боря бежали на этот рынок. Не в рядах, а прямо на земле располагался ряд продавцов жмыхом. Они же покупали картофельные очистки для скота. Взяв наше ведёрочко, такая торговка долго перебирала наши очистки, уж больно они были тощими. Потом долго рассматривала нас, а потом высыпала очистки в свой мешок, а нам давала кусок жмыха. Мы не уходили, молча смотря на неё. Она начинала ворчать, потом что-то шептать, но в итоге добавляла нам ещё кусочек. Жмых был желто-коричневого цвета, жёсткий. В нём было больше шелухи от семечек, чем чего-то съестного. Но это было так вкусно. Разделив жмых поровну, мы долго его грызли, сосали, мусолили, остатки прятали в карманы, а потом, не выдержав, опять грызли. Ведь это было не просто лакомство, но и еда…
Помню, когда Боричка находился в санатории, в Боярах, я решила к нему съездить. Гостинцев я ему не могла привести, а мне в дорогу бабуся дала кусочек чёрного хлеба, смазанный капелькой подсолнечного масла.
До Боярок я доехала электричкой. Санаторий был окружен высокой металлической изгородью. Перелезть через неё я не могла. Увидев кого-то из ребятишек, я попросила позвать Бориса. Мы так и разговаривали, стоя по разные стороны забора. Когда я вернулась на ж/д станцию, чтобы ехать назад, обнаружила, что потеряла билет, который был куплен – туда и обратно. Денег не было. На перроне сидело несколько торговок с семечками и ещё чем-то. Я прошлась по ряду, предлагая купить мой кусочек хлеба. Я его не съела, заранее решив, что постараюсь привезти его назад для бабуси. Торговка дала мне деньги. Я купила билет. Через некоторое время пришел поезд. Стоянка была короткой. День клонился к вечеру. Многие, приехавшие утром, возвращались назад, в Киев. И – о, ужас! Я увидела, как все двери в вагоны, итак уже забитые людьми, осаждаются желающими уехать. Билеты никто и не спрашивал. А поезд уже трогался. Люди цеплялись за поручни ступенек. Уцепилась и я. Когда поезд набрал ход, часть людей со ступенек утрамбовались в вагон. А я так и ехала, пристроившись на нижней ступеньке вагона, и крепко уцепившись за поручни. Страх от опасности такой езды ушел куда-то далеко внутрь. Мной овладело другое ощущение – ветра, бьющего в лицо и какой-то новой неизведанной свободы, связанной с риском…
В 1947 году голод был ещё хлеще. Но мы в это время уже переезжали в Москву. Киев на всю жизнь остался в моей памяти одним из любимых городов.
Работая в НПО «Химавтоматика» с 1980 по 1990 год, я очень часто бывала в Киеве в командировках. Поскольку я была не простым исполнителем, а относилась к числу руководителей, нас встречали с уважением и почётом. Нас поселяли всегда в гостинице – «Славутич», которая располагалась на бывшей окраине Киева, а теперь – в одном из самых фешенебельных районов города. Добираться в гостиницу нужно было на метро. Метропоезд проезжал по мосту через Днепр. Я всегда смотрела на проносившийся мимо берег золотого пляжа и вспоминала…
Практически в каждую из моих командировок, нас возили на экскурсии по городу. Тогда я и побывала ещё раз в лавре. Многое во время таких экскурсий я увидела впервые – то, чего в послевоенные годы в разрушенном городе ещё не было.
Но больше всего мне в душу с детства запали Киевские каштаны. Они растут везде – вдоль всех тротуаров. Огромные, с широкими резными листьями, а весной с душистыми свечками – цветами. А осенью под ногами везде валяются каштаны – в зелёных колючих скорлупках, как грецкие орехи. Мы их набирали, чистили, сушили, а потом играли с ними. Всю жизнь я мечтала вырастить каштан на даче или около дома, в Москве. Мне лично это сделать не удалось, но мечта моя исполнилась.
Однажды весной, в школьном дворе, который находится около нашего дома на улице Бестужевых, и где мы каждый день гуляли с собаками, проходил субботник. Школьники под руководством взрослых посадили по всему периметру школы каштаны. Они прижились. Сейчас это уже огромные деревья и на них, также как и в Киеве, каждую весну в небо глядятся белые свечки душистых цветов…
БАБУСИН ДНЕВНИК
1946 год
08.01.46. Рождество. Дети никак не могли дождаться праздника. Ходили и просили: – "Когда ты, бабуся, будешь вешать коврики?" А когда всё было приведено в порядок, не могли налюбоваться и подтвердили: – "Как уютно, как красиво, как чисто!" С самой Пасхи у нас вид комнат был казарменный.
В сочельник ребятки ставили «башмачок». Утром с восторгом доставали гостинцы, но, видимо, все ожидали подарков, которых не оказалось…
Бедные ребятки!" Воля и я рассказывали о праздниках из своих воспоминаний. В самый разгар уборки и печения булок пришла классная руководительница Иды с табелем.
Двойки по русскому и арифметике. Остальные тройки. Я рада, что выяснила все наболевшие вопросы. Удастся ли мне наладить её учёбу? Но как мне жаль Иду, мою дорогую и любимую внучку…
На дворе + 2, но сыро. Сегодня приглашаем пятерых ребят на ёлочку. Булок, рулетов, пирогов напекли как будто вдоволь. Хватит дня на три, главное как съедается всё быстро. Закуски чуть-чуть. Получила на карточку только селёдку и всё!!! Хорошо, что я ещё летом сделала яблочное повидло. Ну и это хорошо!
Воля и Нина в отпуску, и поэтому у нас настоящий праздник – невиданный и неслыханный.
Целый месяц у нас не было электричества. Намучились и вдруг… Нина закричала таким диким голосом, что мы подумали о нападении на неё какого-нибудь разбойника. Оказалось: свет! Все закричали. Как раз нужно было зажигать ёлку. Вот бывают такие удачи!
Ёлка вышла удачная. Дети напрыгались вволю.
20.01.46. Воскресенье. День рождения Иды. Снова «собрали» подарки. Я – цветы и стакан сахару, обещанного ещё в Казани. Мать и отец – краски, орехи, яблоки, конфеты, 30 руб. на кино. Боря – собственный пенал с цветными карандашами.
В два часа пригласили тех же детей, что и были на елке. Ида так была довольна, что сказала вечером: – "Ах, зачем сейчас не утро!"
Вечером, отпустив гостей, мы с ней отправились в церковь, где был устроен духовой концерт на тему "Рождественские колядки". На Иду произвело замечательное впечатление и она всё твердила, пойдём ли мы с ней в следующее воскресенье опять.
Мила продолжает все следить за всеми. Кричит строго играющей на рояле Иде: – "Играй хорошо! Смотри в ноты!"
Отец взялся за новый приёмник. Вытащил все части и разобрал их. Боря спрашивает: – "Что папа делает?" – "Замыкание!" – отвечает Мила. Какая чёрная ирония…
27.01.46. – "Боря, реши задачу: на полке лежит 10 книг. На 1-ой – три. Сколько лежит на второй?" – "А я почём знаю!" – совершенно серьёзно отвечает Боря. В такой формулировке ему задачи непонятны. Как он радуется, когда поймёт и как «замыкается», когда для него что-нибудь непонятно.
Воля сравнил Иду с положением русских, когда мы отступали, а потом не успевали сообщать о победах. Первое полугодие закончилось двойками и сплошными тройками, а теперь? Каждый день почти является с радостной рожицей: – "А я получила пять!" Такая «победа» достаётся мне дорого: я «высиживаю» с ней каждый урок. Но на всё пойду, лишь бы наладить мою девчурку. Со своим временем не считаюсь, а у неё его совсем нет.
04.02.46. Сегодня утром отправили Боричку в санаторий. Никто из родителей не провожал. Просили сторожиху из столовой поехать вместе с ним до Боярок…
Грустно, ах как грустно! Милушке не дали путевку. Как она, бедная, плакала! Навзрыд! Она так любит играть с Борей и теперь совсем одна. Что я буду делать с ней, если её не удастся определить?
Боря ни Иду, ни Милу не поцеловал на прощание. Целоваться с девчонками он считает позором. Укажу кратко два случая.
Боря уже засыпал. Чтобы подразнить его, Ида тихо поцеловала его. Что тут началось! Целая драма! Мать приняла всю вину на себя, а я на следующий день убедила его, что это был сон.
В час дня отец провожал Иду в школу, а Борю в столовую за обедом. В передней – мрак. – "Вот, Боря, пожелай Иде получить пятёрку за контрольную". – "Желаю тебе пять пятёрок получить!" – отвечает Боря. А Ида его – "чмок!" Боря впал в бешенство: – "Ох, Идка, вот я тебе дам!!" – с непередаваемой интонацией.
Боясь развернуться при отце, он надавал ей на лестнице. Ида стала часто жаловаться на головные боли. Трудно сказать, что это – симуляция или правда. Но видимо: отсутствие хорошего питания при скверном аппетите приводит к малокровию – отсюда головные боли.
Я занимаюсь с ней уже как следует. За первое полугодие – никаких знаний. Заниматься с ней – целый подвиг! Канючит, ноет, капризничает, дуется, дерзит или «упрётся», не желая отвечать на самые пустяковые вопросы. Опускаются руки, но любовь к ней, жалость снова поднимают во мне энергию, снова принимаюсь за неё, зная, что больше за неё никто не возьмётся… Но если она в настроении – она горы сворачивает, как соломинки.
17.02.46. Нина ездила в Боярки. Видела Борю. На её вопрос, хочет ли он домой, он ответил отрицательно. Как обрадовал меня этот ответ! Доктора сказали, что не отпустят его до полного выздоровления. У нас морозы. Снег. Следовательно, Боря будет кататься на санках, на лыжах, на горке, если позволят.
С Идой снова терплю муки: все дело в её медлительности, она не успевает с уроками. Учительница музыки, вызвав отца, прямо сказала, что не знает, что с ней делать: совершенно разучилась читать ноты. Всё закатывает наизусть. А такая способная!
Их звено ставило какую-то глупую миниатюру к 23 февраля. Иде дали роль какой-то Машки. Она увлеклась пока. Я допустила это только потому, что эта игра сближает её с классом. Возможно, и выдвигает.
Лгать не устаёт: сделает что-либо на глазах и сейчас же уверяет, что она права. Уронила и разбила картину. – "Сама упала". Мила сейчас же уличила: – "Бросила клубок шерсти и попала!"
К учительнице музыки идёт к 8 утра, а приходит к 11–30. Пришлось справиться. Учительница тут же уличила (при отце). Ида пропускала перед собой двух учеников, сама шла третьей. Результат очевиден.
24.02.46. Вчера Ида выступала в трёх пьесках. Танцевала акробатический танец и участвовала в пирамиде. Вернулась очень веселой, почти счастливой. Я так рада за неё, что она начинает вливаться в семью класса и делается «своей». Но сегодня даже и не упоминает. Интересно бы знать, как она играла.
27.02.46. Мороз – градусов 5. Характерный случай для Иды.
В воскресенье с Идой проштудировала всю карту (моря, горы и т. д.). Повторила карту истории. Сделала громко разбор. Почти ничего не осталось до понедельника. – "Всё?" – «Всё». В это время приходит её подруга по классу. – "Дай мне книгу списать немецкий". Ида: – "Дай, я тебе спишу сама". Я спрашиваю, а для чего – немецкий? Разве он сегодня есть?" Фрида отвечает: – «Есть». Ида: – "С чего ты взяла? По понедельникам нет". Я говорю: – "Ида, дай дневник!" Даёт. – "Вот смотри, немецкий и география!" Ида: – "У нас расписание всё время меняется, пишется на клочках". Фрида входит в азарт: – "Я учусь уже здесь полгода (она из Костромы) и ни разу не менялось расписание". Ида, пунцовая, как пион, но не сдающаяся: – "Ну, значит я списала расписание не того класса!… А у неё это другое расписание было "в голове", а не в дневнике". Вот падите и предусмотрите все трюки моей ученицы. Трудно, ох трудно! Труднее, чем стирка белья на всю семью и мытьё таких полов, каких, может быть, теперь и в казармах нет.
О Боричке не забываю ни на минуту, а он, плутишка, вероятно, и забыл о существовании бабуси.
Пикантный диалог. Мать и Мила, проснувшись в 8 утра не решаются встать. Мила: – "Мама, а я нашла пупок у тебя!" Нина: – "Где? В голове?" Мила: – "Нет, пониже." Нина: – "Где же?" Мила: – "…Ну разве ты не пони-маешь!?"
Если Ида и Мила начинают играть, то сейчас же раздерутся. Ида начинает «шутить» (дразнить). Мила обижается и орёт благим матом.
13.03.46. В субботу во время генеральной уборки, сметая паутину, я упала и расшиблась: ссадина во всю правую щёку, лоб и висок у глаза, коленку и голень правой ноги. Теперь нянчусь с ногой, а вид лица прямо невозможный. Когда-то поправлюсь!…
Воля уже третий день лежит в гриппе. 2-го была именинница. Все на работе, так что праздничного настроения не создавалось. Но Ида мне принесла пятёрку и была счастливее меня, чем угодила мне.
На другой день мы с Идой были в церкви. Служил митрополит. Было прощённое воскресенье. Митрополит сказал слово. В конце службы он поклонился народу и попросил прощения. Ида слушала внимательно. Я боялась, что она меня спросит обязательно по поводу темы проповеди. Так и есть. Тема очень скользкая: прощение обид. Что-то ей ответила…
Ну что сказать?… Ида не перестаёт бузить: тут же на глазах отказывается от своих слов и наговаривает на других. Поднять её утром с постели нелегко. Одежда по-прежнему наспех снимается и комком бросается куда ни попало. Рейтузы, штанишки и чулки сразу сдёргиваются с талии и в таком виде – до утра. Не услежу, уйдёт не умывшись в школу. Причёсываю и умываю сплошь и рядом сама.
24. 03. 46. Учительница музыки пишет в дневнике у Иды: – "На концерте сыграла, как всегда, хорошо, 5…" Ну а на уроках всё тоже и тоже: не знает нот, не считает, не читает и т. д.
О её поведении развернулся целый клубок всяких историй, напишу только конспект.
Началось с того, что она заявила, что у неё своих – 50 рублей, но она их хранит не дома. Почему? Она копит, чтобы сделать подарки и, чтобы никто не узнал. На все допросы потребовались с моей стороны часы, но правды я не добилась. Деньги, якобы у Фриды. Отец пошёл вместе с ней к Фриде. Последняя возмущена и отреклась.
Исчезла книга Диккенса из библиотеки, а появились три какие-то другие, якобы из библиотеки. Воля случайно пошёл сам. Там чужих книг не приняли.
На другой день Ида пошла вместе с отцом. Сказала на заведующую библиотеки. Та отреклась. Оказалось: Диккенс у Фриды, которая дала Иде свои книги, чтобы скрыть обман Иды, которая просидела всё время у неё, а не была в библиотеке.
Открываю: исчезло большое количество открыток для альбома, дорогих мне по памяти тех лиц, которые мне их присылали и по ценности их, в смысле красоты редкостной.
Попутно открывается какая-то тёмная история покупки нот (Чайковского) у какой-то девочки за 50 рублей, которая тайно от матери продала, и, дав Иде листа два нотной бумаги, потребовала компенсацию в виде открыток. При выспрашивании сказала, что у неё денег совсем нет. Самое главное заключается в том, что с неё всё сейчас же, как с гуся вода: весела, как птичка.
Уходя в школу, передаёт мне через Милу записку: – "Я знаю, что меня все не любят, все даже ненавидят, и поэтому мне всё равно, что делается кругом". Придя вечером домой, она уже забыла, о чём писала.
Открылось, что у неё уже две двойки по арифметике. Преподаватель русского языка жалуется, что она сдвига никакого не видит, что Ида ей не подала пересказ "Муму".
Я возмутилась: у неё почему-то два раза написан один и тот же пересказ и мною проверен. Велела Иде подать и показать. Бумага одного пересказа изгрызена мышами (в сумке был хлеб, а сумка брошена), а на другой работе красным карандашом поставлена пятёрка и росчерк. Сличили и уличили: сделала якобы – Фрида.
Трудно передать все её «трюки». Что это – испорченность или несерьёзность ребёнка? Не могу понять. Но переживаются мною все эти истории так тяжело, что я от всей души не желаю, чтобы судьба отплатила ей той же монетой.
27.03. 46. Мила. Сегодня её день рождения. Она уже давно отогнула листочек в календаре на 27.03. Должен приехать её папа. Привезет ли он ей какие-нибудь гостинцы? Никто не мог ей сделать хотя бы ничтожного подарка: хроническое отсутствие денег. Для меня это особенно тяжело. Я же любила отмечать эти семейные праздники каким-либо хотя бы гостинцем. Но у меня от моих десятков тысяч уже ничего нет…
Милочка сегодня «отличилась». На окне стояла кастрюля с молоком, на котором было немного пенок, я их хотела взять для кофе. Хвать! Их уже нет. – "Милочка, ты взяла пеночки?" – молчит, а сама красная, как кумач. Сделала внушение и прощение её "греха".
Следом, Ида, желая пальцем из баночки взять повидлу, неосторожно двинула крышкой. Я была здесь. – "Ида, зачем ты тихонько брала?" – "Нет, я не брала и не трогала совсем". Уличенная, замолчала. Привела в пример Милу, которая, наверное, уже не в первый раз «подражает» старшей сестрице. Но я верила правдивой малютке.
Мила – пока правдивый ребёнок. Ласкова: всем протягивает свои алые губки для поцелуя: побегает и снова… То и дело говорит: – "Бабуся! Милуся!" и обнимает мои ноги, так как наклоняться каждый раз для поцелуя мне трудно. Ждет с нетерпением отца, мать. Тоскуя, начинает плакать. С подругами жива, весела, деятельна, не капризна, но и себе на ногу наступить не даёт. Подружки её любят. Жаловаться на них не любит, даже если обидят. Она послушна. Редко противоречит приказаниям. Аккуратна: возвращаясь с прогулки, сейчас же всё вешает, ложится спать, аккуратно свертывает снятое. Книжки бережёт, всегда кладёт в шкаф, карандаши прячет. Рваного на себе не терпит: просит сейчас же зашить. Грязное просит сменить. Руки сейчас же моет. На грязные ступни ножек, ложась спать, обращает внимание старших.
Не скупа, но и не разбрасывает всё направо и налево, как Ида. Бережно относится ко всему, что ей дали старшие или подружки. Сладким охотно поделиться. От праздничных гостинцев у неё иногда ничего не оставалось: так хорошо к ней пристраивались (конечно, Ида).
Трусиха. Боится мышей и волков. Оставаясь со мной одна, не позволяет мне выйти в соседнюю комнату, следует за мной, как притянутая магнитом. Пошлёшь её: посмотри, который час? Идя в комнату, сейчас же начинает кричать: – "Бабуся, а скоро мама придёт? А папа?…" И будет говорить до тех пор, пока не вернётся. Это она так подбадривает себя. Время показывает раздвинутыми руками, как Ида, бывало.
Любит слушать чтение. С книгой Маршака (стихи) – не расстается. «Читает» сама всё время, пока нет Иды. Иногда закроет книгу и говорит наизусть. Это значит, что она учит уроки. Память у неё прекрасная. Ей так мало кто читает, но она большинство стихов уже знает: – «Теремок», всю Азбуку в стихах и т. д.
Стихи знает: «Ёлочку», "Снежок", "За уроками давно", "Песенку стрекоз (А. Толстого) и много других. Иногда читает «прозу». Сидит и выдумывает, но единой сюжетной линии я как-то не уловила. Любит очень вводные предложения. Например: – "Пойдем гулять, сказала мать". Все вводные предложения в «Теремке» прекрасно знает. Употребляет слова «абсолютно» и пробовала сказать – «специально», но немного не вышло. Говорит литературно, иногда только скажет: – "он купляет" (вместо – покупает), «вытери», "запери".
Ида её дразнит и она тогда начинает капризничать. «Истерики» перед спаньём прекратились. Считает хорошо до 13. Будет хорошей хозяйкой. Ничто не ускользает из её поля зрения. Знает, где лежит каждая вещь. Взяв, положит на место. Вымыв чашки, опрокинет их на плиту, уберёт в буфет, со стола сотрёт, пол подметёт. Следит за печками: прогрелись ли они, не надо ли подложить угля? Не закрыть ли поддувало?
Любит наряжаться: надевает кисейные накидки с подушек, повязывает голову разными тряпочками. И что бы не надела на себя, делается ещё привлекательнее. Она сильно выросла и по-моему похорошела ещё больше. Глаза становятся серыми.
24 марта ездили к Боре в санаторий. Он чувствует себя хорошо. Домой хочет «немножко» (вероятно, из деликатности так сказано). Оставили ещё на два месяца: апрель и май. Как я рада: чем бы мы стали кормить его дома? Сегодня испекли пирожок с черникой. Хотела было детям испечь «кресты» (традиционные), но как-то в сутолоке забыла. Сегодня перелом поста. Сегодня за ночь (27-го) выпал довольно глубокий снег, а позавчера была чудесная весенняя погода.
08.04.46. 28-го апреля в 4 часа утра я почувствовала себя дурно: началась тошнота и рвота, мучительное головокружение. Приглашённый врач не поставил диагноза, а дано было направление на исследование желудочного сока. Что-нибудь одно: или катар, или язва, или рак – сказала успокаивающим голосом врачиха.
На другой день пригласили прекрасного, опытного врача – консультанта. Сразу же диагностировал: – результаты артериосклероза. Вылежала полторы недели. Теперь еле брожу. Ребятишки нежно ухаживают за мной, что мне придавало сил пережить тяжёлые страдания.
На второй день болезни вдруг раздался набат в дверь и крики: – "Пожар, горим!" Не буду писать о панике. Я имела силы приподняться и одеться, а детям велела одеться в шубы. К счастью всё обошлось благополучно.
А вечером снова крик женщины: – "Караул! Грабят!" – в подъезде была раздета женщина.
Взяли Идин табель – пять двоек… Не могу понять, как это могло случиться, когда она ни разу не уходила в школу без основательно выученных уроков. Труды двух месяцев, неприятных моих с нею занятий, пропали даром: она осталась в пятом. Её взяли из школы. Как обидно! Не могу передать.
06.04.46. Отвели Милочку в детский сад санаторного типа. Не могла спокойно дождаться момента, когда уедет. Когда родители, отвозившие её сказали: – "Ну, Милочка, нам пора уйти", – "ну и уходите!" и дала спокойно ручку воспитательнице и спокойно скрылась из глаз.
Вчера Воля и Ида ездили к Боре. Он очень хорошо выглядит. Прибавился в весе. Занимается и говорит, что поступит во второй класс, а сейчас получает пятёрки. На вопросы Иды отвечал, но так: – "Пошла! (жест рукой и ногой) у меня много товарищей". – "Ходишь ли ты в лес?" – спрашивает Ида. – "Пошла! Ходим. Набрали много и бабочек и паучков". Всё такой же женоненавистник".
Просил привезти ручку, тетрадь, чернил не надо, привезти пальто, только не старое, а новое. Как все обстоятельно – ничего нет похожего на Иду: ей все равно. Она, например, без единого слова протеста или одобрения приняла решение взрослых, что она останется в 5-ом классе. Все как с гуся вода!.
А Мила, имея два пальто старых, но сносных, категорически отказалась от них в пользу нового (конечно, всё осталось ещё от Иды).
14.04.46. Вербное воскресенье. Вчера пришла учительница музыки к нам домой специально саказать об «успехах» Иды. Сказать, как она измучилась с ней! А главное, Ида солгала, что учительница не дала ей урок, в то время, как учительница была в классе и ждала её. Говорила, что у неё только пятёрки и четвёрки в школе! Ну что будешь делать? Она плакала, но сейчас же с неё, как с гуся… вода!
17.04.46. Страстная среда. Была у доктора. Прописал снова порошки. Неужели лечиться? По-моему – лечись, не лечись, результат один…
На дворе холод. Ездили к Миле. Домой не хочет. «Заказала» сшить сарафан: танцует в балете на праздниках.
Ида. Во время беседы с ней, после визита учительницы музыки, я спросила Иду, почему она, играя по два часа, отходит от рояля с не выученным уроком? – "Я не думаю…" – говорит она. – "А о чём же ты думаешь?" – "Как я скоплю денег, сделаю себе уголок, обставлю его…" Попросту говоря, сосредоточить свое внимание на изучаемом она не может. Пожалуй, это верно. При грамматическом разборе, она, например, долго смотрит на какое-нибудь слово. Сначала я объясняла это незнанием, а теперь склонна думать, что ей нужно усилие, чтобы сконцентрировать своё внимание и дать правильный ответ.
Мне запретили тяжёлую работу. Без меня едва ли будет сделана надлежащая подготовка к празднику: до сих пор я выносила всё на собственных плечах без всякой помощи. Как горько сознавать свою беспомощность!.
22.04.46. Пасха. Ида была на двенадцати евангелиах. Донесла горящую свечу до дома. Была на выносе плащаницы, на Светлой заутрене и обедне. Освятили куличик и яйца. Раздавали милостыню. От всего в восторге.
Милочку взяли на пасху. Куличи вышли замечательные. Воля сам стирал глазурь и украшал куличи. Дети красили яйца. У нас были колбаса, сало, селёдка, масло, сыр. Всё это в миниатюрном количестве, но у нас аппетиты не особенно большие. Все довольны. Ах, если бы я чувствовала себя прежней…
Характерное наблюдение. Открылась дверца у шифоньера. Мимо прошли родители, затем Ида – в выходную дверь. Последней шла Мила. Она двинула влево рукой, просто инстинктивно, затворила и прошла дальше. До чего умница девочка!
На третий день ездили к Боре с массой гостинцев. Принял милостиво, разговаривал с Идой. Хорошо занимается. Кашляет.
29.05.46. Отдание пасхи. Ида выдержала на 5 по музыке и переведена из второго сразу в четвертый класс. Вернулась с экзамена такой восторженной, что я давно её такой не видела. Её состояние меня чрезвычайно обрадовало: значит у неё ещё нет безразличного отношения к учёбе, она ещё «живой» человек.
Борюшка поправился. Оставили ещё всё-таки на месяц. С гордостью говорит, что перешёл во второй класс. Как я рада за него!
Милушка стала неохотно уходить в сад. Причина: нянька, переодевшись бабой ягой, желая «потешить» малюток, запугала их до полусмерти.
