Инга Львовна Кондратьева
Девятая квартира в антресолях II
– Да, что не мужа – понятно… Боже мой! Бедная Вы, бедная. Сколько ж это мук-то! Давно это?
– Да вот прямо тогда, почти сразу как уехали. Я болела с месяц, а потом… Сама не знаю, откуда только силы взялись? Но, так, может, и не ушла бы я оттуда вовсе, там бы сгинула. А теперь что ж, – Таня подошла и поправила одеяльце на спящей девочке.
– У него фамилия еще такая странная… Не русская. Да?
– Да, – отвечала Таня. – А я разве называла ее когда?
– Тогда. Ночью. Но я не запомнил…
– Ну, ладно, – Таня вздохнула и повернулась к дверям. – Нам, наверно, пора,
– Даже не переночуете? – Клим боялся заплакать у нее на глазах.
– Да боюсь, – улыбнулась Таня. – Как бы снова муж не нагрянул.
– Какой муж? – испуганно спросил Клим и посмотрел на нее странным взглядом. – Вы что ж, ничего не знаете, Таня?
– Не знаю чего? – Тане стало отчего-то холодно и очень-очень страшно.
Клим отвернулся и снова полез туда, где прежде хранились ее деньги. Он вытащил стопку старых газет и стал судорожно перебирать их, листать, что-то отыскивая.
– Я, Таня, со всех волостей… С губернии той, где ваш гарнизон с мужем… – он продолжал искать. – Я ж у всех приезжающих, даже, если завернуто в них что было… Вот!
Он достал из кипы бережно хранимых им отголосков Таниной жизни одну газету и протянул ей.
– Что это? – она почему-то боялась взять ее в руки.
Тогда Клим сам нашел и прочитал коротенькое оповещение.
– «Штабс-капитан Владимир Мавродаки разжалован и сослан за дуэль, на которой от его руки погиб поручик N-ского полка Василий фон Адлер», – Клим с жалостью посмотрел на Татьяну. – А Вы не знали? Это еще два месяца назад, в июле.
– Как в июле? В каком июле? – Таня снова заплакала. – Значит, я не… Значит, Вольдемар жив?
– Жив, Таня. Но он убил Вашего мужа. Вы это-то поняли?
– О, Господи! – Таня рухнула на постель.
***
Таня с Наденькой остались. Они теперь спали вдвоем на кровати, Клим на своем горемычном сундуке. Таня ходила, что-то делала, даже улыбалась. Но Клим видел, что настоящей жизни в ней нет. Петь она отказалась наотрез. Она, вообще, по всей вероятности, не хотела начинать ничего, что могло снова привязать ее к этому жилищу. Она просто была рядом с ним, о чем-то подолгу думала иногда. Рассказывала истории про поповскую семью, о том, как жили они это время. Как тоскливо и тесно ей было в их мирке, как рвалась она куда-то, сама не ведая куда. Но ее прочно держали дочь и чувство вины. Вина, наверно, даже больше. Казалось ей, что рядом с батюшкой, с его благочинной семьей, с церковью, со службами ей может перепасть благодати и не так страшно будет, как в ином месте. Но признаться не могла. Теперь вот оказалось, действительно, простили, пожалели.
Клим слушал, поддакивал, одобрял. Но все больше проникался чувством, что он тоже является частью такого же тесного и душного для нее мирка. Другого, но такого же. Он видел ее рядом с собой, но никогда не видел ее в мечтах. Он даже в фантазиях не мог представить большего, чем воспоминания. Таня написала в гарнизон и получила свои настоящие документы. Бумагу, выданную ей уездным исправником, она хотела сжечь сначала, а потом отчего-то передумала и припрятала. Она стала часто ходить в церковь, просила ее отвезти с оказией. Вернулась оттуда однажды и велела Климу:
– Собирайтесь, Клим Валерианович. Едем венчаться, я договорилась.
– Танечка, зачем это? – с затаенной надеждой спросил Клим. – Вы ведь дворянского сословия, Вы же потеряете все, если со мной обвенчаетесь. Я для Вас не гожусь.
– Для Нади годитесь, – упрямо, стоя на своем, напирала Таня.
– Ну, если Вы считаете, что я отцом могу… Если девочке отец… Я, конечно.
На венчании Клим плакал. Не смог сдержаться. Надя теперь была записана как его дочь. Вернувшись из села, Таня вела себя как обычно – никому ничего не объявляла, праздников никаких не затевала. Клим боялся говорить с ней о будущем. И боялся наступающей ночи. Таня в этот раз переложила Наденьку на сундук, а постелила им вместе. Легла. Клим снова, как было уже однажды, тянул время. Таня заснула с краю, как смотрела за дочкой. Клим аккуратно пробрался к стеночке и затих.
– Обними меня, – тихо сказала Таня.
Он просунул свою руку под ворох одеял и обнял ее за пояс, прижавшись всем телом к ее спине. Вскоре послышалось ровное Танино дыхание. Клим пролежал, не шевелясь, всю ночь. Слезы катились у него по щекам и вымочили всю подушку, но утереть их, он не смел, чтобы не потревожить Танюшу. Под утро его сморил легкий сон, сквозь который он слышал, как Таня вставала к ребенку, как одевалась, как потом писала что-то. Он понял, что она сейчас уйдет, что он не увидит их больше никогда, и, чтобы не разрыдаться в голос, отвернулся к стене и незаметно для себя уснул уже накрепко.
Проснулся от тишины в комнате. Неужели снова это случилось с ним? Неужели так написано ему на роду – не иметь ничего своего? Никогда? Зачем тогда эта скоропалительная свадьба? Она хотела посмеяться над ним? Нет, не может этого быть! Его Танечка не такая! Просто он знает, всегда знал, что никакого будущего у них нет. Это он лгал себе все эти дни. Лгал перед алтарем, понимая, что все это не взаправду. Это не она, это он – грешник.
Послышалось легкое кряхтение, а потом детский плач. Клим вскочил и увидел, что Наденька проснулась. Что она никуда не делась! Он заметался по дому. Тани не было. На столе лежала записка.
«Милый мой! Прости мне еще раз. Ничего больше не хочу я с такой силой, как твоего прощения! Но, видимо уж, судьба у меня такая, все время убегать от мужей. Я не сумела стать ни хорошей женой, ни хорошей матерью. Простите меня вместе. Знай, Надя – твоя дочь. Ни один мужчина не прикасался ко мне после тебя. Муж боялся моей болезни, а тот подлец получил от меня цветочным горшком по голове. Ты будешь ей хорошим отцом, я знаю. Прощай!»
Жить с ребенком там, где происходили разгулы и попойки, Клим посчитал невозможным. Теплым сентябрьским днем, когда бабье лето кружило под ногами веселую канитель золотой листвы, Клим Неволин, держа на руках свою дочь Надежду, отпирал замок родного дома.
– Когда-нибудь и ты уйдешь отсюда, я это знаю и не боюсь. Но будет это не скоро! – он распахнул створки ворот настежь. – Смотри, Наденька! Вот здесь мы теперь будем жить!
31.03.2015
