Инга Львовна Кондратьева
Девятая квартира в антресолях II
– Ой, папа! – встрепенулась Лиза. – Я ж с тобой вовсе все позабыла! Я же на званый вечер сегодня была приглашена. Да уж теперь поздно.
– К кому, Лизонька?
– Помнишь даму на пикнике, вы все беседовали с ней? Удальцова?
– Как же, как же!
– Так ее племянница Таня меня звала музицировать, мы в одном классе учились.
– А! Это дочка генерала Горбатова? – припомнил Андрей Григорьевич. – Видал его на ваших экзаменах. Ну, ничего, дочь. Я сам отпишусь Гликерии Ивановне, а то неудобно просто взять и не прийти. Ты не переживай.
– Папа! – Лиза смотрела на отца в кресле, на стопку газет, на мягкий свет от абажура и не верила своим глазам. – Но как же так все сразу, папа? И ты, и Митя, еще и император завтра приезжает! Ты отпустишь меня посмотреть, как они ехать будут?
– Давай сделаем лучше, дочка, – Полетаев прикидывал возможности. – Если встанем пораньше, то едем-ка мы с тобой прямо на Выставку? Ты тоже там служишь, нас должны пустить, пока охрану везде не расставят. А там, может оказия, какая и выйдет поближе тебе все показать, а?
– Да, папа, без тебя тут документы разные присылали. От учредителей съезда, от союза промышленников, от Кустарного отделения Выставки. Посмотри у себя на столе. Я то, что просили, нашла у тебя в бумагах, отпечатала и отослала. А вот на приглашения уж сам отвечай.
– Ты, моя умница! Ну, так теперь непременно надо туда ехать! Явиться завтра пораньше. А, если не выйдет завтра, то еще три дня будет, найдем способ. Обещаю!
И вот они едут на Выставку. Не заходя к Савве, Полетаев отправился по вызову в Кустарный павильон, там оказалось, что всех экспонентов отдела приглашают к прибытию важных гостей выстроиться в ряд и приветствовать императорскую делегацию вместе. Назначено сие событие было ориентировочно на послеобеденное время, но всем указано было явиться к полудню, дабы не заставлять государя ждать. Времени все равно было еще предостаточно, поэтому Андрей Григорьевич направился к Мимозовскому павильону, а Лиза отпросилась в Мариинский, дабы отчитаться перед Белочкой о поездке.
Там она застала еще и Вершинину, которая тоже не смогла пропустить такое событие. Они разговорились, пока Рашель Ивановна что-то долго обсуждала с двумя монахами и одним господином средних лет в цивильной визитке, держащим шляпу-котелок в руках. В разговоре он нет-нет, да и бросал взгляды на Лизу, беседующую с начальницей Института. Потом Белочка освободилась, но ее собеседники никуда не ушли, а стали осматривать экспозицию и интересоваться другими служителями павильона. Лиза рассказала о ее собственных договоренностях в Луговом и о тех моментах сомнений, что высказала ей Наталья Гавриловна. Про Лиду сказала, что у той тоже есть результаты, но о них она поведает сама, при встрече. Рашель Ивановна в целом осталась довольной проделанной ими работой, а Лиза пообещала при случае продолжить изыскания. Когда она ушла, господин, указывая котелком на закрывшуюся дверь, направился к дамам и первым делом спросил, обращаясь к обеим сразу:
– Милые дамы, не подскажете, а что за барышня только вышла отсюда? Будто бы я ее где-то видел.
– Да это девочки, бывшие ученицы Аделаиды Аркадьевны, приходят ко мне сюда с отчетами, – отвечала Рашель Ивановна, кивая на Вершинину. – Выпускницы этого года, взялись помогать мне в одном деле с устроением сельских школ. Это была Лиза Полетаева, а на днях еще должна подойти Лида Оленина. Кстати, в той губернии, о которой мы сейчас говорили, надо бы тоже провести такие опросы. Безграмотность повсюду дремучая!
– И каковы эти девушки? – продолжал «котелок», видимо услышав фамилию знакомую, потому заинтересовавшись. – Толковые?
– У меня все ученицы толковые, уважаемый Рафаэль Николаевич, – вступила в разговор Вершинина и улыбнулась. – А на какой предмет Вы интересуетесь?
– Ах, простите, дорогая Аделаида Аркадьевна! – расшаркался Демьянов. – Не хотелось бы в день знакомства прослыть перед Вами невежей. Я неудачно выразился. Ваш труд неоспорим, и все подопечные наверняка безупречны с точки зрения вложенных в них знаний! Я думал о своих интересах в городе, мне бы тоже не помешали помощники из среды прогрессивной молодежи. Не только грамотные, но и энергичные, деятельные, ответственные. Энтузиасты, так сказать. Вот Лида Оленина, например? Что такое? Можно ли ей поручить – что-либо собрать по списку или провести подбор самостоятельно? Например литературы? К кому из Ваших учениц порекомендуете обратиться, милая Аделаида Аркадьевна? Ведь кому как не Вам знать их способности и особенности?
– Поняла Вашу мысль, Рафаэль Николаевич. Ну, что ж, – Вершинина посмотрела вверх, как бы что-то припоминая. – Лида девочка исполнительная. Со списком справится, несомненно. Если загорается каким-то делом – может горы свернуть, иногда и напролом пойдет, тут главное остановить вовремя, – улыбнулась наставница. – А вот самостоятельные решения для нее трудноваты. Она будет смотреть на того, кто постарше, или на того, кто ответственность возьмет на себя. Я удовлетворила Ваш интерес?
– Вполне, – кивал Демьянов. – Исполнительна, но инициативу лучше не предоставлять. А другая, та, что была здесь только что?
– Это совсем иная девочка, – расплылась в искренней улыбке начальница Института, гордясь своей выпускницей. – Эта, пока не вникнет в смысл вопроса, дела не начнет. Но уж когда она поняла суть, можно спокойно ее оставлять, зная, что она сделает все возможное и наладит все как можно лучше. Если надо, сама найдет единомышленников. Хотя по натуре она вовсе не лидер… Этим в их маленьком кружке отличалась только Ниночка.
– А Ниночку возможно ли привлечь? – спросил Демьянов, внимательно слушая каждую характеристику.
– К сожалению, нет, – отвечала Вершинина. – Родители ее покинули наш город, они всей семьей нынче в Грузии.
– Далеко, – задумчиво протянул Рафаэль Николаевич. – Ну, что ж, милые дамы! Прошу при случае представить меня обеим вашим протеже, у меня для каждой найдется задание в городе. При их согласии, конечно. Надеюсь, и их родители не будут противиться?
– С нашими рекомендациями, я думаю, все устроится, – поставила в разговоре точку Белочка.
***
Лиза шла по территории Выставки и наблюдала вокруг приготовления к царскому прибытию. Гостей сегодня было мало, аллеи и площади пустовали, вокруг все было чинно и свободно. Она успевала к назначенному часу, поэтому шла медленно, разглядывая окружающее ее торжественное великолепие, любуясь клумбами, строениями, фонтанами и большим прудом, в котором отражались башенки и конструкции изысканных павильонов. Все было прозрачно, насквозь, насыщено воздухом и светом, видно далеко и издалека. Вдруг неизвестно откуда на солнце нашла тень и в считанные мгновения все переменилось.
Небо нахмурилось, порывы ветра чуть не сорвали с ее головы шляпу, но эту-то она упускать не собиралась и крепко прижимала рукой! Лиза огляделась в поисках укрытия и, когда капли дождя ударили по ее рукам и спине, вбежала в ближайший павильон, который попался ей на пути. Это оказалась стеклянная оранжерея, полная цветов, пальм, лиан и вовсе не знакомых ей растений, а вот ни обслуги, ни посетителей нигде поблизости видно не было. Лиза отряхнула шляпку и стала осматривать урон, нанесенный непогодой ее платью. Сегодня она надела то самое, в котором была здесь на открытии – с листьями по белому фону.
Через прозрачные стены было видно, как капли сливались в бурные потоки, сверху упругими жгутами спускались с неба белые струи воды, и выйти на улицу не было никакой возможности, такой силы шел ливень. Лиза подумала, а как же там царская свита и сами государь с государыней? Они уже как раз должны были подъехать к Выставке. Как же некстати этот дождь! Он все может испортить! В такой день! Но бушующая за стеклом гроза, не желая умерить свои порывы, еще и, сверкнув над крышами ярким всполохом, почти сразу обрушила на город громовые раскаты, так, что Лиза даже прижала ладони к ушам. Стихия разгулялась не на шутку.
Ручьи стекали по окнам и смазывали вид за ними в неясную картину, состоящую из переливов и силуэтов. Вот на ней промелькнула движущаяся тень – видимо еще кого-то непогода застигла на пути. Дверь оранжереи распахнулась, и внутрь вбежал мужчина, его воротник был приподнят. Под лацканами длинного пиджака он пытался укрыть какие-то бумаги, но эти ухищрения были почти бесполезны – с него текло. Он достал папку из-за пазухи, глянул на погубленные документы и, увидев результат, безо всякой жалости небрежно швырнул их на край огромной кадки. Потом он тряхнул головой и челка, сбросив с себя веер прозрачных брызг, привычно легла и закрыла ему почти половину лица. Лиза узнала его еще раньше. По спине. По еле-уловимому запаху вишневого табака. Она застыла и, кажется, перестала дышать. Он, вероятно почувствовав на себе ее взгляд, медленно обернулся.
– Лиза? – тонкие губы перекосила непроизвольная усмешка, но он тут же взял себя в руки и чуть склонил голову набок. – Елизавета Андреевна. Приветствую.
Лиза молчала, а Сергей стал ухмыляться, теперь уже вполне осознано.
– А я-то думаю, за что меня преследует Громовержец? А это, оказывается, Лесная Царевна насылает на меня все мыслимые кары. Пощадите, владычица!
– Вольно же Вам ерничать! – подала голос Лиза. – А я все это время думала, что, может быть, что-то неверно поняла тогда.
– А поняв верно, Вы теперь испепелите меня молниями в горсть праха? – он распахнул пиджак, как бы подставляя грудь под удар кинжала. – Ну, же! Разите! Вы прекрасны, должно быть, даже в гневе.
– Вы похожи сейчас на шута, – Лиза опустила глаза, так ей было стыдно за этого, растерявшего все свое достоинство взрослого человека, которого не только гроза, но и неожиданная встреча с ней застала врасплох. – Прекратим этот разговор. Он мне неприятен.
– Величие. Выдержка. Сила духа, – Сергей перечислял Лизины достоинства, выпятив нижнюю губу, не желая уже отступать. – Право, Елизавета Андреевна, не делайте меня еще хуже, чем я есть на самом деле! Ну, хоть заплачьте что ли!
Лиза вскинула на него сухой и недоуменный взгляд, как бы спрашивая: «О чем заплакать? Почему?»
– Ну, обо мне! – отвечал Горбатов на невысказанный ею вопрос. – О сожалениях. О разбитой любви, черт побери!
– Это становится невыносимо, – отвечала Лиза. – Позвольте мне уйти. Вы сами знаете, что никакой любви не было вовсе! По крайней мере, с Вашей стороны.
Она попыталась миновать Сергея и выйти наружу, пусть под дождь, пусть на ветер, только бы не оставаться с ним больше рядом. Но он перехватил ее за руку.
– Ну, куда? Куда ты пойдешь? – Сергей злился и был почти страшен сейчас.
– Отпустите, мне больно, – сквозь зубы сказала Лиза, пытаясь изо всех сил сохранить спокойствие и рассудительность.
– Хочешь совсем меня растоптать? Унизить? Не оставляешь мне даже тени права считать себя мужчиной? Уйдет она! Под дождь? Под молнии? Ну, уж нет.
– Тогда уходите Вы! – у Лизы прорезался голос, сверкнули глаза, и внезапно все ее существо наполнила упрямая сила, как с ней иногда случалось в минуты выбора или волнений.
– А-ха-ха! – уже почти безумствовал Сергей, понимая, что он по всем параметрам проигрывает этой хрупкой девочке, исполненной гордости и достоинства. – А ведь ты даже ни разу не назвала меня по имени! Неужели это все было так неважно для тебя? Лиза? Моя Лиза!
Он стал склоняться к ее губам, единственным способом пытаясь доказать свое превосходство, сломить ее, заставить уйти побежденной.
– Не смейте! – выдохнула она ему в лицо. – Вы сами высказали требование забыть Ваше имя. Я всего лишь выполнила Ваше собственное желание. Оставьте меня теперь! Вы правы, правы! Ничего не может быть больше. И ничего не было! Пустите меня!
– Ну, уж нет, – Сергей все не выпускал ее запястий. – Нет, я все-таки поцелую Вас. Без любви. Из одного только желания. С тем и оставайтесь, владычица дубрав и перелесков.
Лиза застыла в его руках как жертва на заклании.
– Вы сильнее меня, – она смотрела теперь прямо в глаза Сергею. – И я не могу препятствовать Вам ничем, но я хочу, чтобы Вы знали – Вы противны мне. А теперь делайте, что хотите. Есть высшие силы, и они видят все.
– Лесная Царевна все-таки пытается угрожать бедному путнику, увязшему среди ее владений?
Сергей Горбатов отодвинул теперь Лизу на расстояние вытянутых рук, так и не коснувшись ее лица, и как бы раздумывал, продолжать начатое или сдаться. Раскаты грозы за стенами стали в этот миг почти непрерывными, молнии мелькали одна за другой и вдруг раздался странный звук, как будто кто-то кидался по окнам орехами. Стеклянная крыша над их головой была тут же пробита чем-то увесистым и осыпалась градом осколков к их ногам. Сергей отпрянул от Лизы, выпустив из рук, и стал отряхиваться от битых стекол, а она прикрыла лицо ладонями, опустив голову. Сергей с ужасом еще раз глянул на Лизу, распахнул дверь наружу и, уже выбегая прочь, обернулся и крикнул ей:
– Ведьма!
Лиза видела, как он поскользнулся на огромном куске льда, которыми теперь засыпано было все видимое перед павильоном пространство, припал на одно колено, встал, а потом, не отряхиваясь и не оглядываясь, почти бегом скрылся в грозовой пелене.
***
– Лиза! Лиза! – Андрей Григорьевич влетел в павильон Мимозова и, обойдя его весь, нашел сидящую в пустом кабинете дочь. – Ты ошиблась, детка? Не поняла, что это должно быть не здесь? Почему ты не пришла, все было так торжественно, царь с супругой подходили совсем близко.
– Я все поняла. Я просто опоздала, папа, – Лиза была спокойна и улыбнулась отцу. – Не переживай, это все не так важно.
– Как же не важно! – Полетаев искренне расстроился, что Лиза пропустила такую возможность. – Ведь дома ты так этого хотела! Что-то произошло, Лизонька? Ты была у своей преподавательницы? Там что-то тебе сказали? Что-то не так?
– Все так, папа. Она мною довольна. Ты застал грозу?
– Ах, да! Была же гроза! И град, – отец заволновался. – Ты попала под нее, Лиза?
– Нет, папа. Я переждала в одном из павильонов на пути. Платье только немного промокло…
– Ты поэтому не пришла? – сокрушался Полетаев. – Эх!
– Папа, папа, – Лиза уже почти смеялась над тем, как серьезно отец отнесся к ее почти детским желаниям. – Да забудем об этом. Расскажи лучше, как все прошло у вас?
Андрей Григорьевич сел за большой письменный стол. Наклонив голову, внимательно посмотрел на Лизу, понял, что она не успокаивает его, а, действительно, почему-то вовсе не расстроилась. Вся ее фигура, и поза, и взгляд были исполнены сейчас кого-то мягкого покоя, как будто она доделала долгую работу и теперь отдыхает.
– Все хорошо – встретили, показали, подарки вручили. Среди сопровождения издалека видел и министра финансов, и нашего Савву Борисовича, – Полетаев рукой погладил столешницу, потом поднял взгляд, наклонил голову к плечу и улыбнулся. – И еще целая толпа ходит за ними везде, глазеет.
– Ну, что, папа? – Лиза тоже наклонила голову на бок. – Поехали домой?
А уже вечером, когда они вместе ужинали, неожиданно в их доме возник Мимозов. Он шумно объявился в прихожей и, пока Егоровна встречала его, Полетаевы уже поняли, что за гость к ним пожаловал. И отец, и дочь были ему очень рады.
– Рад! Рад, что слухи оказались слухами, – с порога громыхал Савва. – Рад видеть вас, дорогие мои. Рад, что дома, что вместе! Рад, что застал.
– Савва Борисович, поужинаете с нами? – Андрей Григорьевич поднял брови на Егоровну, и та метнулась за прибором. – Присаживайтесь! Видал Вас сегодня в окружении! Ну, так Вам сам бог велел взлететь так высоко. Горжусь.
– Ох, суета сует все и прочая суета! – Савва рассматривал Лизу и чему-то улыбался.
– А что за слухи, Савва Борисович? – не стерпела она.
– Да про батюшку твоего, Лиза, – кивнул он в сторону партнера. – Да, раз оказалось – вздор, так что ж и повторять-то? Никто никуда не постригся, вон, сидит, по Выставкам ходит, императоров встречает. Все путем!
– Да, нет, не слухи, – переглянувшись с дочерью, честно отвечал Андрей Григорьевич, не считая нужным скрывать что-либо от человека, чьим мнением дорожил, которому доверял, и кого считал одним из близких соратников по жизни. – Только вернулся, многое передумал. Я потом все обстоятельно обскажу, как сам все до конца прочувствую. Нынче вот только вопрос, когда собрание созовем? Я там, в монастыре, кое-что из прежнего оборудования Товарищества обещал. Все равно же менять вот-вот станем. Так надо бы обсудить.
– Монахам? – Савва пододвинул к себе огромную чашку с чаем, которую ставили на стол специально для него. – Отдавай, не думай. После отчитаемся. Если что, я как благотворительные расходы на себя возьму. Нечего из-за ерунды собираться. Я ж, друзья мои, тут на пару деньков только. Вырвался. Потом обратно, к своим, в Москву.
– А как же завод, Савва? – Полетаев был удивлен, зная, что Мимозов не любит надолго оставлять производство, свое любимое детище.
– А что завод? – отхлебывал Савва Борисович богатырские глотки. – Там все уж по накатанной! Вот, думаю новое что затевать. Был бы сын взрослый, так самое время передавать заводик-то… Эх! Ничего, найду кому.
– А сам что же?
– Вот нынче с государем осматривали мы первый российский самодвижущийся экипаж! – мечтательно вспоминал Савва. – Вот это красота! За этим, я думаю, будущее. Вот взяться бы, да обскакать немцев, пока не поздно! А?
– Не мелок ли масштаб для Вас, Савва Борисович? – Полетаев был с заводчиком на «вы» на людях, и лишь в редкие минуты дружеский откровений переходил на интимное «ты». – После паровых-то турбин, после таких гигантов и перепрыгнуть на личные экипажи? Ваши-то агрегаты сейчас сотнями людей возят!
– А! – махнул рукой Савва. – Вчерашний день. Дизель – это сила! Не пойму, почему государю-императору вроде как скучно было? Неужели не виден размах?
– Да какой там размах? – Полетаев тоже скептически смотрел на новинку, еще раньше осмотрев на Выставке этот хваленый экипаж, похожий на его собственную коляску как две капли воды, видимо заказанный там же, в Петербурге. – Повозка повозкой, только что без лошади.
– Не скажи, брат, не скажи! – Савва огляделся. – Вот представь! Пройдут годы и, выйдя на улицы нашего города, ты их не узнаешь! Никаких извозчиков, каждый сам себя перемещать будет. Экипаж у тебя – ты будешь ездить в банк, да внуков за реку возить. У Елизаветы Андреевны свой будет, она с утра как встанет, так по салонам и поедет. Да-да! Не смейтесь. Супруг ее на службу укатит на своем экипаже. Кто куда хочет!
– Ну, Вы и фантазер, Савва Борисович, – смеялась Лиза, давно не испытывая такой легкости и радости от разговоров.
– И Егоровне экипажик выделим! – резвился Мимозов, когда няня внесла в столовую очередной самовар. – Пусть себе на базар правит, сигнал только ей погромчее поставим, чтобы курей на дороге не подавила!
– А ну, вас, не пойму, что и говорите! – махнула на них полотенцем Егоровна и гордо удалилась в кухню, дабы не попасть впросак.
***
– Да я ж не с тем к вам шел, – постепенно успокаивался Савва. – Я ж с предложением. Раз ты, Андрей Григорьевич, в городскую жизнь вернулся, то не примешь ли подарок для себя и дочки?
Полетаев, было, напрягся, так как из гордости не любил одалживаться, но после что-то вспомнил и, взглянув на Лизу, улыбнулся.
– Ну, излагайте, милостивый государь, чем удивлять станете?
– Э-эээ…Вот загвоздка какая, други мои, – начал Савва издалека. – Еще в Москве, еще на коронации я понял, как сложно в последний момент попасть ближе к царствующим особам, мне ж тогда мои принцессы всю плешь проели: «Покажи!» да «Покажи!». Я и озаботился заранее. Во все театры, на все три вечера пребывания Его императорского величества в Нижнем Новгороде, ложи-то и скупил. Еще в мае! Кто ж знать заранее мог, куда императору угодно будет вечером развлекаться поехать. Ну, думал, и мы за ним, вместе с семейством следом потянемся, или хоть со старшими.
– Так в чем дело-то, Савва Борисович, что переменилось? – Полетаев не мог пока понять, куда клонит Мимозов.
– Мои-то в Москве все остались. Не приняли бы вы с Лизой приглашение на завтрашний вечер, а то жаль – пропадут места-то!
– А-аааа, – протянул Полетаев, кое-что начиная понимать. – То есть теперь точно известно, куда царская чета последует, а в другие залы – не разорваться же, понимаю. Те ложи друзьям уступаете, так? Ну, думаю, Лиза, почему бы не съездить в театр, ты как?
– Я, папа, с удовольствием! А в какой, Савва Борисович?
– Так на выбор, Лизонька. Хочешь в ярмарочный, а хочешь – в новый. В новом-то ложи небольшие, на четверых. Вы ж не против будете, если и я к вам под крылышко тоже прилечу завтра?
– Господи, Савва! – Андрей Григорьевич всплеснул руками. – Ты еще спрашиваешь! Это ж ты нас одариваешь, это мы там сбоку пристроимся, спасибо тебе.
– Только вот что, – Савва многозначительно поднял брови. – Место-то, где государь объявиться может, так до сих пор никто и не знает. Уж я – куда он, за ним последую. Но и вам на всякий случай советую приодеться по придворному, чтоб значит, не ударить лицом-то. Вдруг чего!
– Папа! – Лиза обрадовалась завтрашнему выходу. – Я же смогу мое платье с незабудками надеть!
– Ну, вот и ладно, – радовался и Савва. – Другие ложи я тогда моему главному инженеру или его помощнику предложу. У них семейства!
– Тогда, конечно, в новый, Савва Борисович, – Лизе нельзя было отказать в прагматичности. – Зачем же нам вдвоем занимать лишние места, пусть уж хоть одно кресло только и пустует, раз будем Вас ждать!
– Так, может, я и на четвертое кресло претендента сосватаю, если не возражаете, – хитро прищурился Мимозов. – Приятель мой хороший. Тоже нынче тут, в городе. Мы с ним вместе из Москвы прибыли. Вы знакомы. Спрашивал про вас.
– Кто же это? – Лиза посмотрела на отца.
– Савва, еще раз говорю – ложа твоя, друзья твои, зови, кого хочешь! – улыбался Полетаев.
– Ну, и сговорились! – потирал руки Мимозов. – Сегодня закрутились – как с поезда сошли, так весь день и не присели. Завтра уж наговоримся! Лев Александрович это, Лиза. Хотел вам свое почтение еще сегодня засвидетельствовать, все порывался заехать, да на него дел, еще больше, чем на меня свалилось.
Савва не стал рассказывать Полетаевым, как час назад к нему ворвался Лева, потрясая какими-то конвертиками.
– Савва! Я только под вечер домой добрался, а оказалось – она мне писала! – орал он на друга. – Два раза писала! Звала, а я как алырщик последний – не явился. Что делать? Что делать теперь?
– Выпей наливочки, друг мой, – Савва только что переоделся в домашний халат и теперь сибаритствовал. – И успокойся. Кто «она», куда «не явился»?
– Савва! – Лева сел за стол и взъерошил себе волосы. – Ну, ты слушаешь ли меня? Она – это Лиза!
– Лизонька? – удивленно вскинулся Савва. – Наша Лиза? Дочка Андрея Григорьевича?
– Да! Да! Да! – Лева уже исходил нервами от нетерпения. – Она писала, может быть, хотела попросить помощи. Что там у них, не знаешь?
– Да слыхал нынче, что отец ее вроде в постриг собрался. Да не поверил. Думал, завтра сам съезжу, спрошу, – Савва тоже заволновался. – А уж, коли тебе писала, то может и так? Э-эээ.. И мне он перед отъездом какие-то странные вещи глаголил. Так что может быть, может быть… Поеду. Утром же и поеду!
– Какой «утром»! – Лева не собирался уходить вовсе. – Езжай сейчас же! Узнай все, узнай, не сердится ли она на меня. Узнай что надо. Помоги, в конце концов! Девочка же столько дней одна, а я!
– Ну, так и поезжай сам, раз тебя звали! – Савва был расположен к домашнему вечеру.
– Ну, что ты говоришь, Савва! – Лева даже хлопнул по столу ладонью. – Как я явлюсь? Под ночь? Зрассьте! Без повода, к девушке, про которую теперь точно знаю, что проживает она одна нынче. Это неприлично! А ты – друг дома. Ну, придумай что-нибудь, прошу тебя. Не сиди сиднем!
– Ох, Левка! Веревки ты из меня вьешь! – Савва отодвинул графинчик с рубиновой жидкостью и посмотрел на него с сожалением. – А мне без повода, значит, можно? Э-ээээ… Ну, ничего. Повод будет! – он позвонил в колокольчик и крикнул камердинеру: – Одеваться!
***
После грозы на Выставке, Сергей не хотел видеть не только Варвару, но и вообще никого. Он с удовольствием зарылся бы в какую-нибудь нору и там зализывал бы свои раны, а они были свежими и глубокими – во-первых, было уязвлено его самолюбие, он злился, что повел себя так по-глупому, не найдя нужных слов и позиций, чтобы не уронить себя перед этой гордячкой. Он оказался застигнутым врасплох, почему-то уверен был, что встреча их невозможна, не думал о ней вовсе. Не был готов. А Лиза оказалась выдержанней него, лица не потеряла, что злило теперь Сергея сильней всего. Он-то думал, что она будет страдать, плакать, увидев его, сгорит со стыда, взгляда не посмеет поднять. А тут: «Уходите тогда Вы!». Эти слова теперь, казалось, были написаны у него на лице и видны всякому!
Где его хваленое высокомерие? Это он теперь при встрече с ней глаз поднять не посмеет, чтобы снова не опростоволоситься. Черт побери! И еще этот град, так не к месту. И его испуг. Стыдно-то как, она же видела! И квартира его еще не готова, будет только через пару дней. Уехать бы туда!
Он придумал себе головные боли, чтобы Варвара не приставала к нему, и чтобы не отвечать на вопросы об утерянных документах. На ноге расползался синяк, что было очень кстати. Мамочкина теперь хлопотала над ним, считая, что он сильно пострадал от грозы, а виной тому ее поручения к нему. Сергей притворялся больным, а уходя мыслями в собственные переживания, стонал временами по-настоящему, от досады. Раздался звонок в прихожей, принесли записку, адресованную ему.
– Положи на тумбочку, потом прочту, – слабым голосом велел он Варваре. – И ты иди, отдохни. Я, может быть, подремлю, если голову отпустит. Иди.
Как только она вышла, он тут же распечатал конверт. Писала тетка. Не требовала в этот раз, но настойчиво просила появиться дома. У сестры случились какие-то еще неприятности, как он понял, и требовалось его присутствие. Сейчас это было ему на руку. Переночует пару дней у себя, хоть никто с опекой приставать не будет. А там, глядишь, и переедет на новый адрес. Он позвонил в колокольчик и велел Геле подать одеваться. Снова прибежала Варвара, но ей он, кряхтя как радикулитный дед, сказал что-то о семейном долге и вроде как через силу отбыл. Они договорились встретиться в четверг на его новой квартире. Делами пароходства в таком больном состоянии, конечно, заниматься не стоило. Все обождет!
Сестру он застал в слезах, что было редкостью неимоверной, плакала та только от обид. Оказалось, что на музыкальный вечер, сочиненный ею собственноручно, не явился ни один из приглашенных, хотя часть гостей, особо важных и значимых в городской элите, она объездила сама. Из них отписались с извинениями всего двое. Остальные даже не посчитали нужным оповестить о своем отказе. Таня прощалась со своей репутацией болезненно, осознав всю серьезность положения. Тетка даже не корила ее больше, видя искреннее расстройство племянницы. Что можно было предпринять еще?
Можно было уехать из города и подождать, пока все несколько забудется. Но уехать Таня могла только к отцу, а это для нее было еще хуже, чем сегодняшнее положение. Тоска. Гарнизон. Домашний арест. Можно было отправить ее в сопровождении брата за границу, но про эту возможность Удальцова даже не заикалась, понимая, что вдвоем они там накуролесят так, что и уезжать уж станет некуда. Москва? Петербург? Это требовало ее собственного присутствия рядом, а пока она никак не могла оставить дела в Нижнем. Стало быть, надо пытаться делать все возможное тут, что бы хоть как-то восстановить Танино реноме. Приезд императора был таким поводом.
– Изволь вывести сестру на люди, – обратилась Гликерия Ивановна к Сергею. – Я бы сама, да завтра я должна присутствовать на ужине у губернатора, отказать нельзя. Прошу тебя. Ты же можешь пожертвовать одним вечером и сходить в театр?
– Да, тетушка! – Сергей здесь головных болей не изображал, вид имел свежий и здоровый, даже бравый. – Я и сам собирался, за мной же всегда остается место в рядах, выкупленных нашим литературным клубом на сезон, но если надо…
– Надо, голубчик. Я взяла два кресла в партере. Послать завтра за тобой карету?
– Не стоит, тетушка. Если не возражаете, я переночую здесь?
– Да, бог с тобой, Сергей! Все комнаты твои за тобой, ты же сам ушел. А желаешь – возвращайся, я тебя никогда не гнала. Живи, сколько хочешь!
– Только пару ночей, тетушка. Скоро будет готова моя квартира. Служебная.
– Ты поступил на службу? – Удальцова удивилась не на шутку. – Где же?
– В одном крупном пароходстве, – скромно потупился племянник. – Управляющим делами.
– Ты-ыыы? – только и протянула тетка, но тут же собралась и сказала. – Ну, славно, славно.
***
Театральный зал сверкал огнями и отблесками. Публика сегодня была сплошь в бриллиантах и нарядах особо ослепительных. Все театры города, и новый не составил исключения, наполнились людьми, жаждущими встречи с высочайшими особами. Даже на галерке вы сегодня вряд ли заметили бы бедного студентика или затрапезную горничную. Казалось, зал заполен был одними только камергерами да придворными фрейлинами, из сундуков достали все самое представительное, богатая публика пошила себе наряды специально для этого случая. Лишь репертуар сегодняшнего вечера в новом театре оставлял малую надежду на то, что император выберет именно его для вечернего посещения. Постоянной труппы на театре до сих пор не было. Давали не одно солидное произведение, а набрали в кучу какую-то оперку, да еще пару драматических пьесок. Сборная солянка.
Но все равно, надежда не покидала всех присутствующих до самого начала представления. Все взоры были прикованы к двум ложам, будто кабошоны впаянных в оправу сцены по ее бокам – директорской и губернаторской. Если высокие гости и появятся здесь, то скорей всего им уступят одну из них. Тем более вся публика знала, что для свиты из Петербурга губернатор дает сегодня торжественный ужин, а, значит, сам воспользоваться своей ложей точно не сможет. Все пребывали в ожидании.
Лиза с отцом миновали обе двери центральной ложи первого яруса и заняли следующую за ней – в левой стороне. Вся сцена, весь партер предстали перед ними как на ладони. Амфитеатр опоясывал зал белоснежным овалом, плафон на потолке вторил этой форме, превратившейся по центру в круг, золотые лучи на лазурном поле лишь оттеняли чистоту белого цвета окантовки. Голубые кресла как будто ловили отсветы этого искусственного небосвода, а изящная люстра свисала, поблескивая хрустальными искрами. Электрическое освещение заливало каждый уголок зала, все рассматривали друг друга, многие не торопились занимать свои места, а, встретившись со знакомыми, обменивались приветствиями или стояли в проходах, чего-то ожидая.
